Лишь в 1924-1925 годах, уже хорошо зная конец, данный революционной действительностью Октябрьских дней, Горький смог осуществить план задуманной книги, в котором нетрудно угадать черты будущей повести “Дело Артамоновых”. Хронологические границы первоначального замысла сузились, исчезло множество задуманных персонажей, но зато четко выкристаллизовалась основная, центральная тема повести: начало, недолгое бытие и гибель русского капитализма. Эту огромную, всемирно-исторического значения тему Горькому удалось реализовать на материале семейной хроники трех поколений рода Артамоновых, основателей и владельцев “дела” – небольшой ткацкой фабрики в захолустном городе Дремове.
К выполнению такой сложной художественной задачи Горький был хорошо подготовлен. Может показаться странным, что основоположник социалистического реализма, впервые показавший в повести “Мать” сознательных революционных рабочих, создал так много произведений, рисующих быт и психологию капиталистов. Однако этот давний и прочный интерес Горького к крупным буржуазным собственникам был вполне закономерным. В отличие от большинства своих литературных предшественников, изображавших купцов и промышленников лишь как одно из явлений русской жизни, Горький видел в них представителей растущего эксплуататорского класса русской буржуазии – антагониста революционного пролетариата. Отсюда та зоркость, которая обусловила ряд открытий, сделанных Горьким, обогатившим огромную галерею разнообразных буржуазных дельцов, написанных Островским, Щедриным, Достоевским, Лесковым, – новыми, неизвестными прежде типами. Создавая Гордеевых, Маякиных, Зыковых, Кожемякиных, Железновых, Скроботовых, Бардиных, а затем Артамоновых, Булычевых, Достигаевых, с огромным знанием их реальных жизненных прототипов, Горький выполнил миссию пролетарского художника, осуществлявшего то, что не удалось сделать предшествующей русской литературе.
Отдавая должное уму и неукротимой страсти к работе Игната Горде-ева, Савелия Кожемякина, Антипы Зыкова, Вассы Железновой, Ивана Мастакова и других выходцев из “простых мужиков”, Горький, уже начиная с “Фомы Гордеева” , отмечает незаинтересованность в делах, апатию и скуку их детей. Игната Гордеева сменяет Фома, не знающий, куда приложить свои силы, Савелию Кожемякину наследует вялый, ко всему равнодушный Матвей (“Жизнь Матвея Кожемякина”), у АнтипьТ Зыкова – слабый, больной сын Михаил (“Зыковы”), у Ивана Мастакова – тупой и злой Павел (“Старик”), семейство Железновых физически вырождается в первом поколении детей (“Васса Железнова”).
Многократно варьируя этот конфликт “отцов и детей”, Горький рисует деградацию класса буржуазии, которая в конце концов становится неспособной к созидательной деятельности.
Умен и полон мощи разбогатевший мужик Илья Артамонов, способный в одиночку расправиться кистенем с тремя разбойниками. Он любит труд, работает сам, показывая пример, и с уважением относится к рабочим.
Но если Илья Артамонов принадлежит к волевой породе “отцов” – стяжателей и одновременно строителей, то его сын – тусклый, пассивный Петр – типичный представитель “детей”. Но поразительный факт. Вместо того чтобы прийти в упадок, “дело” под началом Петра ширится и растет. Он сам весьма удивлен этим обстоятельством.
Вместо драмы двух поколений буржуазной семьи — сильных отцов и никчемных детей – в центре повести оказывается совсем иной конфликт: между владельцами дела и их собственностью – самим делом, живущим какой-то удивительной самостоятельной жизнью, подчиняющим себе все помыслы хозяев. Не случайно именем дела, а не его владельцев называет Горький повесть, подчеркивая важность этого конфликта.
История взаимоотношений семьи Артамоновых с порожденным ею “делом” раскрывает подлинные причины их вырождения. Читая “Дело Артамоновых”, мы отчетливо видим, что смена богатырей – созидателей типа Ильи, основателя фабрики, паразитами вроде Якова – его внука, отнюдь не связана с неким фатальным законом биологического вырождения класса собственников. Перерождение психики хозяев диктуется способом капиталистического производства, где владелец капитала обязан посвятить себя погоне за рублем, доходам во имя доходов, под угрозой лишиться своего владения. Поэзия труда, “украшающего землю”, неизбежно сменяется прозой коммерческого расчета, ибо вскоре наступает момент, когда капиталисту делается безразличным конкретное содержание его деятельности и становится все равно, что является его собственностью: пароходство, ткацкая фабрика, пенька или золотые прииски. Отсюда и возникает преследующее Петра ощущение своей ненужности, тоски и скуки. Переход от утверждающей позиции Ильи Артамонова, уверенного, что работы его роду хватит “на триста лет”, к стоической роли Петра, все время подавляющего желание “сбросить с себя хомут” дела, и наконец к Якову, буквально выполнившему тайную мысль отца, бежавшему в никуда, – классически ясная картина судьбы трех поколений русских капиталистов.