В романе “Евгений Онегин” А. С. Пушкин воплотил один из своих самых значительных замыслов – создать образ “героя времени”. Еще раньше, чем была начата работа над романом, в романтической поэме “Кавказский пленник” 1821 года поэт попытался нарисовать портрет современника. Но средства романтической поэтики вступили в противоречие с задачей, которую возможно было решить только реалистическими средствами.
Пушкин хотел не только показать человека, которым овладела особая “болезнь”, названная в “Онегине” “русской хандрой”, но и объяснить причину этого нового явления, приведшего к появлению особого типа личности с “преждевременной старостью души”. “Кого займет изображение молодого человека, потерявшего чувствительность сердца в несчастиях, не известных читателю”, – так прокомментировал свою “неудачу” сам автор. И вот тогда он приступает к созданию первого в русской литературе реалистического социально-психологического романа.
В “Евгении Онегине” представлен “типический герой в типических обстоятельствах”, в нем нет ни малейшего намека на исключительную, экзотическую обстановку, свойственную романтическим произведениям. Но еще важнее другое: “мировая скорбь” романтика, которая появляется как следствие открытия героем, личностью исключительной, общего несовершенства мира и разочарования во всем, в “Онегине” мотивируется вполне реалистическими причинами.
Более того, вместо этой традиционной романтической черты русский Чайльд-Гарольд Онегин наделяется и “русской хандрой”. При этом само слово “хандра” наполняется несколько иным содержанием: здесь остается оттенок разочарованности, общего скептицизма, но вместе с тем появляется и то, что связано со скукой, пресыщением, даже некоторой ленивостью и флегматичностью. Но самое главное то, что все эти качества Онегина, которые имеют вполне очевидные следствия в дальнейшем сюжетном развитии, с самого начала получают исчерпывающее объяснение. Итак, в чем же причины “хандры” Онегина?
В первой главе романа Пушкин подробно рассказывает о жизни Онегина до начала сюжетного действия. Перед нами предстает картина воспитания, образования, времяпрепровождения и интересов типичного молодого человека, родившегося “на брегах Невы” и волею судьбы оказавшегося “наследником всех своих родных”. Он получает весьма широкое, но не глубокое домашнее образование, как и многие дворянские дети той эпохи; воспитанный французами-гувернерами, свободно владеет французским языком, отлично танцует, одевается по моде, может легко поддержать разговор, обладает безупречными манерами – и вот для него открыты все двери, ведущие в высший свет:
Чего ж вам больше? Свет решил
Что он умен и очень мил.
Как немного, оказывается, требовалось от самого человека, чтобы общество дало ему наивысшую оценку! Все остальное – это то, что дает ему происхождение и определенное социальное и материальное положение. Можно себе представить, какие люди должны были с самых первых шагов в свете окружать Онегина. Конечно, для человека заурядного это вряд ли стало бы важным фактором появления скуки и пресыщения такой жизнью, но Онегин, как отмечал Белинский, “был не из числа обыкновенных, дюжинных людей”. Сам автор говорит о своей близости и определенной симпатии к этому неординарному человеку:
Мне нравились его черты,
Мечтам невольная преданность,
Неподражательная странность
И резкий, охлажденный ум.
Почему же мечтательность натуры Онегина переходит в разочарованность, а глубокий аналитичный ум становится резким и охлажденным? Догадаться об этом не трудно: Пушкин подробнейшим образом описывает типичный день Онегина, его занятия и увлечения. Авторский вывод очевиден:
Проснется за полдень, и снова
До утра жизнь его готова,
Однообразна и пестра.
И завтра то же, что вчера.
Вот то, что приводит героя к хандре: однообразие жизни, лишь внешне пестрой, но на самом деле вертящейся по установленному кругу: “обеды, ужины и танцы”, как сказал об этом грибоедовский Чацкий. Они перемежаются обязательным посещением театра, где собирается все тот же круг людей, столь же обязательными романами, по существу являющимися лишь светским флиртом. Это, собственно, все, что может предложить молодому человеку свет.
Белинский справедливо сказал об Онегина, что “бездеятельность и пошлость жизни душат его; он даже не знает, что ему хочется; но он знает, и очень хорошо знает, что ему не надо, что ему не хочется того, чем так довольна, так счастлива самолюбивая посредственность”. И вот результат:
Недуг, которого причину
Давно бы отыскать пора,
Подобный английскому сплину,
Короче: русская хандра
Им овладела понемногу;
Он застрелиться, слава богу,
Попробовать не захотел,
Но к жизни вовсе охладел.
Но возникает другой закономерный вопрос: почему же щедро одаренный разнообразными способностями человек не может найти себе другого занятия, кроме тех, какими “так довольна… самолюбивая посредственность”? Справедливости ради надо сказать, что такие попытки у Онегина были: он, оставив надоевший ему флирт со светскими красавицами, “зевая, за перо взялся”. Авторская ирония здесь очевидна: так не приступает к своему творческому труду истинный писатель.
Но дело не только в отсутствии у Онегина писательского дара, вывод автора носит более общий характер: “труд упорный ему был тошен”. Вот она – онегинская лень. Даже потом, поселившись в деревне и проведя там поначалу какие-то преобразования, Онегин тут же и успокаивается: благо, теперь даже и по работам не надо ездить, как это делают соседние помещики. Он уединяется, спасаясь от всех так надоевших ему посетителей, и живет “анахоретом”.
Но может быть, Онегин использовал далеко не все средства, способные излечить его болезнь? А собственно, какие еще “рецепты” против нее предлагаются? Конечно, путешествия, столь типичная черта романтического героя. Онегин и собирался отправиться на Юг с Автором, о чем тот сообщает нам в лирическом отступлении. Но тут “подвернулось” наследство и он ограничивается “путешествием” в деревню. Правда, потом ему суждено будет “проездиться по России”, но это будет уже не совсем тот Онегин, скучающий и хандрящий, с которым мы познакомились в этой части романа.
А что же еще пытается сделать герой, чтобы разогнать хандру? Фактически, больше ничего. Может в этом и состоит причина того, что и в деревне, где привычные условия жизни Онегина действительно изменились,
…скука та же,
Хандра ждала его на страже
И бегала за ним она,
Как тень иль верная жена.
Так может быть, причины недуга Онегина все же глубже, может не зря Пушкин говорит о его “неподражательной странности”? Ведь бывают на свете такие мятущиеся натуры, которые не удовлетворяются ничем, которые ищут чего-то, даже им не вполне понятного, и никогда не находят, пытаются найди себе достойное дело в жизни, но лишь вновь и вновь разочаровываются – и все же не оставляют своих поисков.
Да, таких людей запечатлела и русская, и европейская литература. В Европе они получили название романтиков, а в России, впитав особые национально русские черты, стали “лишними людьми”. Это самое главное следствие “хандры” Онегина, которая на поверку оказывается действительно тяжким недугом, от которого трудно избавиться. Сама упорность попыток Онегина преодолеть этот состояние говорит о глубине и серьезности проблемы. Недаром Пушкин, начав роман в несколько ироничном тоне, постепенно переходит к вдумчивому анализу всех составляющих этой проблемы. И оказывается, что следствия этой “болезни” современного человека могут быть крайне тяжелы как для него самого, так и для окружающих его людей.
Недуг Онегина, связанный с западноевропейским “байронизмом”, не случайно поражает именно его, воспитанного и выросшего “на брегах Невы”, в самом европейском городе России. В основе произведения лежит одна общая проблема, которая будет центральной для России на протяжении всего ХIХ века, – это проблема разделения общества на две разные и очень мало связанные между собой части.
С одной стороны, это дворянство, прежде всего городское, впитавшее европейскую культуру, просвещение и во многом утратившее национальные основы. С другой стороны, гораздо большая часть – та, которая сохраняла национальные корни: поддерживала национальные традиции, обряды, обычаи, основывала свою жизнь на веками сложившихся нравственных принципах. Даже язык этих двух распавшихся частей когда-то единого русского общества оказался разным: достаточно вспомнить слова героя комедии “Горе от ума” Чацкого – современника Онегина – о том, что народ считал дворянство, часто использовавшего даже в обиходе французский язык, “за немцев”, то есть иностранцев.
Оторванность Онегина от национальной “почвы” – это одновременно и причина его хандры, и то, что лежит в основе очень важных следствий онегинской болезни. Сначала о причинах. Мы все знаем, что талант Пушкина, волею судьбы заточенного в Михайловском, достиг небывалого расцвета. Пушкину было чем занять себя в деревне, хотя и ему, особенно поначалу, доводилось хандрить и тосковать, как Онегин. Но разница между ними велика:
Я был рожден для жизни мирной,
Для деревенской тишины:
В глуши звучнее голос лирный,
Живее творческие сны –
Так говорит о себе Пушкин, противопоставляя свое отношение к деревне и русской природе онегинскому. Ведь лишь на два дня типично русский пейзаж заинтересовал Онегина, а –
На третий роща, холм и поле
Его не занимали боле;
Потом уж наводили сон…
Но есть в романе героиня, очень сходная с автором не только в своем отношении к русской природе, но и ко всему русскому. Это, конечно, Татьяна, “русская душою”. Воспитанная в деревне, она впитала в себя русские обычаи, традиции, которые “хранили в жизни мирной” в семействе Лариных. Она с детства полюбила русскую природу, навсегда оставшуюся для нее родной; она восприняла всей душой те сказки, народные предания, которые ей поведала няня. Другими словами, Татьяна сохранила живую, кровную связь с той “почвой”, народной основой, которую полностью утратил Онегин.
И вот происходит их встреча: русского европейца, страдающего недугом, “подобным английскому сплину”, и мечтательная русская девушка, искренняя в своих порывах и способная на глубокое, сильное чувство. Эта встреча могла бы стать спасением для Онегина. Но одним из следствий его болезни является та самая “преждевременная старость души”, о которой говорил Пушкин. По достоинству оценив Татьяну, ее смелый, отчаянный поступок, когда она первая призналась ему в любви, Онегин не находит в себе душевных сил, чтобы ответить на чувство девушки. Он лишь “живо тронут был”, получив ее послание.
А дальше последовала его “проповедь” в саду, в которой он “поучал” неопытную в сердечных делах девушку, как осторожно нужно себя вести. В этом весь Онегин: в его монологе и искренняя исповедь души, и осторожность светского человека, боящегося попасть в неловкую ситуацию, и даже какие-то сохранившиеся черты “коварного обольстителя”, но главное – черствость и эгоизм. Такой становится человеческая душа, которую постигла преждевременная старость. Она не создана, как говорит сам Онегин, “для блаженства” семейно жизни. Но почему?
Оказывается, это тоже одно из следствий болезни русского “байрониста”. Для такой личности свобода превыше всего, она не может быть ограничена ничем, в том числе и семейными узами:
Когда бы жизнь домашним кругом
Я ограничить захотел…
Именно “ограничить”, а вовсе не найти родную душу в любимом человеке, как думает Татьяна. Вот она разница двух жизненных систем, сформированных в разных культурно-этических традициях. Видимо, Татьяне будет трудно понять эту позицию “современного героя”, о котором так точно сказал Пушкин:
Все предрассудки истребя,
Мы почитаем всех нулями,
А единицами – себя.
Мы все глядим в Наполеоны…
Но именно таков Онегин. Должны были произойти страшные события, чтобы началось, хотя бы отчасти, избавление героя от страшных последствий его болезни, чтобы что-то в нем стало меняться. Смерть Ленского – вот цена преобразования Онегина, цена, может быть, слишком высокая. “Окровавленная тень” друга пробуждает в нем застывшие чувства, совесть гонит его из этих мест. Нужно было пережить все это, “проездиться по России”, чтобы осознать, что свобода может стать “постылой”, чтобы возродиться для любви. Только тогда ему станет немного понятнее Татьяна с ее “русскою душою”, с ее безупречным нравственным чувством.
Но все же и тогда между ними останется огромная разница: Онегину, упоенному своей вновь обретенной способностью любить и страдать, не понятно, что любовь и эгоизм несовместимы, что нельзя жертвовать чувствами других людей. Как и тогда, в саду, в последней сцене романа снова преподан урок – только теперь дает его Татьяна Онегину, и это урок любви и верности, сострадания и жертвенности. Сможет ли усвоить его Онегин, как когда-то Татьяна смиренно приняла его “уроки”? Автор ничего нам об этом не говорит – финал романа открыт.
Но читатель получил возможность познакомиться с “героем времени”, увидеть даже самые потаенные его черты и, наконец, узнать причины и последствия его особенной болезни – “русской хандры”. Один из английских переводчиков романа Пушкина нашел удивительный эквивалент этого слова, которого нет в других языках – он обозначил это понятие как “русскую душу”. Кто знает, может, он был и прав.
Ведь после Онегина в русской литературе появится целая плеяда молодых людей, тоже страдающих от этой болезни, мятущихся, ищущих себя и свое место в жизни. Впитывая в себя новые приметы своего времени, они сохраняли эту главную черту. И вот что поразительно: никто из этих “лишних людей” так и не смог излечиться от своего ужасного недуга. Да и возможно ли это? А, может быть, в самой этой “русской хандре” тоже есть свой смысл? Разным было и отношение общества к таким людям. Но сейчас, мне кажется, можно уже сказать, что такие люди нужны, они вовсе не лишние для России, а их постоянный поиск и неудовлетворенность жизнью – залог того, что когда-то она станет лучше.