Category: Грамматика русского языка

  • В каких еще произведениях русской литературы находит развитие гастрономическая тема и в чем сходство и различие ее решения с гоголевским произведением?

    В каких еще произведениях русской литературы находит развитие гастрономическая тема и в чем сходство и различие ее решения с гоголевским произведением?

    В начале своего размышления укажите роль гастрономической темы в сюжетах классической русской литературы.

    Вспомните, что изысканное ресторанное меню в романе А. С. Пушкина “Евгений Онегин” свидетельствует о роскоши жизни высшего света, его эпикурействе. Герой романа не только одевается, ведет себя, но и ест, как денди. Пища столбовых дворян Лариных исполнена простоты:

    Они любили в жизни мирной

    Привычки милой старины;

    У них на масленице жирной

    Водились русские блины…

    Отметьте, как формируется культ еды в романе И. А. Гончарова “Обломов”, как образ знаменитого исполинского пирога, апофеоза сытости, архаического символа народной утопии, позволяет писателю создать картину телесной жизни, ни в чем не уступающей духовной. Гиперболизированное изобилие представляет стиль жизни обломовцев и мечту взрослого Ильи Ильича: “Какие телята утучнялись там к годовым праздникам! Какая птица воспитывалась!”

    В рассказе И. А. Бунина “Чистый понедельник” мы снова встречаемся с гастрономическими изысками вроде растегаев, стерляжей ухи, создающих представление о российском гостеприимстве и традиционном хлебосольстве.

    Особое внимание уделяется пище в произведении А. И. Солженицына “Один день Ивана Денисовича”. Для зэка нет мелочей: “Как полопаешь, так и потопаешь”. Эта кондовая мудрость очень важна для главного героя. Двойная порция баланды с черной картошкой и рыбьими костями, двойная пайка, сладкий кусок от посылки Цезаря Марковича, честно заработанный Шуховым, многое говорят о непростой жизни узника тоталитарного государства.

    Сделайте выводы о том, как меняется отношение к приему пищи в психологии литературных героев ХІХ-го и ХХ-го века, как формируется суждение о том, что сытость – зло, и как постепенно происходит возвращение исконного смысла семейных обедов и ужинов для укрепления человеческих связей и ритуального смысла пищи.

  • МАССОВАЯ ЛИТЕРАТУРА

    МАССОВАЯ ЛИТЕРАТУРА

    С незапамятных времен искусство разделилось на “высокое” и “низкое”. Рядом с мистериями уживались скабрезные сценки, разыгрываемые бродячими жонглерами и шпильманами, наряду с одами Ломоносова ходили по рукам фривольные вирши И. Баркова.

    Вплоть до конца XIX столетия эти две сферы практически не соприкасались. Только на рубеже XIX – начале XX века обнаружилось, что “низкое” искусство не желает мириться с ролью бедного родственника и все громче заявляет о себе. Растет грамотность, а вместе с ней и полуобразованность, что, в свою очередь, приводит к снижению эстетических критериев. “Низкое” искусство утрачивает былую оппозиционность “высокому”, камуфлируется под него и пользуется все большей популярностью, становится массовым.

    “Массовая литература – это совокупность популярных произведений, которые рассчитаны на читателя, не приобщенного (или мало приобщенного) к художественной культуре, невзыскательного, не обладающего развитым вкусом, не желающего либо не способного самостоятельно мыслить и по достоинству оценивать произведения, ищущего в печатной продукции главным образом развлечения. Массовая литература (словосочетание, укоренившееся у нас) в этом ее понимании обозначается по-разному. Термин “популярная” (popular) литература укоренен в англоязычной литературно-критической традиции. В немецкой аналогичную роль играет словосочетание “тривиальная литература”. И наконец, французские специалисты определяют это явление какпаралитературу”.

    Первые камни в фундамент массовой культуры были заложены еще в конце XIX века в Америке. Здесь на газетных страницах появились так называемые комиксы (англ. comic – смешной). Они представляли собой серию рисунков, последовательно раскрывающих какой-либо юмористический сюжет и снабженных самыми краткими подписями. Комиксы никаких целей, кроме развлечения, не преследовали и рассчитаны были на детей либо на малограмотных. Затем из газет комиксы переместились на страницы книжек, а их первоначальная юмористическая направленность сменилась эксплуатацией исторических, детективных и мистических сюжетов.

    “Насколько необходимым “духовным хлебом” стали для американцев комиксы, говорит такой случай. Незадолго перед Второй мировой войной забастовка типографских рабочих вызвала перебои в поступлении комиксов в киоски. Возмущение жителей было так велико, что мэр Нью-Йорка в эти несколько дней лично зачитывал комиксы по радио, чтобы успокоить любимый город”. Во второй половине столетия процесс усвоения комиксов отнюдь не иссяк. Не помешали комиксам ни успехи мультипликации, ни телевидение. Интернет, с помощью которого можно знакомиться с подборкой комиксов, только подогревает к ним интерес. Все американские школьники “читают” и обсуждают сериалы комиксов, отдельные из которых издаются на протяжении восьми десятков лет, а их персонажи – Бэтмен, Супермен и др. – давно уже стали неотъемлемой частью американской культуры.

    Вкладом в нее стали и появившиеся в 1920-е годы дайджесты (англ. digest – краткое изложение) – книги, содержащие адаптированные изложения мировых литературных шедевров. Дайджесты позволяли “ознакомиться” с “Дон Кихотом” или “Войной и миром”, втиснутыми в 10-15 страниц, чтобы при случае продемонстрировать свою “приобщенность” к образованному миру.

    С бурным развитием радио, кинематографа и множества облегченных периодических изданий в Америке создается единая система образов, идей и способов их внедрения в умы широкой аудитории. Массовая культура понижает вкус публики до критического уровня, способствуя тем самым интеграции все большего количества людей в систему упрощенного мировосприятия, маня видимостью идеалов в сугубо прагматическом обществе.

    В настоящее время масс-литература не просто существует параллельно с “высокой”. Она научилась паразитировать на ней, заимствуя и темы, и характеры, и приемы, адаптируя и примитивизируя их. При этом масс-литература умеет преподнести себя. Непременным условием существования бестселлеров (англ. bestseller – наиболее раскупаемая книга, издающаяся огромными тиражами) является яркость и броскость оформления, в котором рисунок на обложке может вовсе не соответствовать содержанию книги, но зато сразу же бросается в глаза. Так, на обложке романа Л. Толстого “Анна Каренина” изображена красотка, бесстрастно ожидающая огнедышащий паровоз.

    Завлеченному пестрой картинкой, хитросплетениями интриги и доступностью изложения нетребовательному читателю начинает казаться, что книжечки малого формата (англ. pocket book – карманная книжка развлекательного характера) и есть настоящая литература.

    Создатели “массовой литературы” прекрасно знают, какого рода герои интересуют массового читателя – ему нужен идеал, герой мифа, одновременно в чем-то подобный “человеку толпы”.

    Такого героя легче всего найти в мире Голливуда с его постоянно вспыхивающими и угасающими звездами, в мире, представляющемся со стороны вечным карнавалом, праздником, в мире, где на каждом шагу встречаются красавицы, увешанные драгоценностями, и красавцы с медальным профилем, облаченные в безукоризненный смокинг. Их бурные страсти и кутежи – основной стержень “женских романов”.

    На еще более широкую аудиторию рассчитан детективный роман, повествующий о похождениях больших и маленьких суперменов, без колебаний пускающих в ход кулаки или пистолет. Его “револьвер быстр”, “месть” – его “личное дело” и вообще он – “любитель больших убийств”. Именно таковы герои нашумевших в свое время романов М. Спиллейна. Популярность его книжек объясняется тем, что заурядный “среднестатистический” читатель находил в его герое реализацию своих тайных желаний и надежд на победу и успех. Сделанные по одной повторяющейся модели романы М. Спиллейна, как и произведения Я. Флеминга, отличаются друг от друга лишь количеством побежденных врагов и любовных приключений. Герой не любит размышлять – он действует. Под стать персонажам и язык авторов – рубленые короткие фразы, лишенные всякой сложности.

    В массовой литературе продуктивно эксплуатируется и интерес ко всему таинственному, загадочному. 1960-е годы ознаменованы произведениями, в которых возрождаются традиции “готического” романа, романа ужасов. Таковы “Ребенок Розмари” А. Левина, “Экзорцист” В. Блетти и др. Леденящие душу сцены с участием адских сил разворачиваются в них на самом прозаическом бытовом фоне.

    Активно разрабатывается и фантастический жанр, но массовая фантастика не ставит каких-либо сложных социальных или нравственных проблем, как это делали Ж. Верн или Г. Уэллс. В массовой фантастике читателю предлагаются жуткие космические монстры, стремящиеся поработить землю, и противостоящие им супермены и все те же голливудские красотки.

    Масс-литература получила широкое распространение как результат развития технологий информации и политических институтов демократии. Примечательно, что в тоталитарных государствах массовая культура практически отсутствует, хотя все разновидности искусства и преподносятся в них идеологическим аппаратом в качестве массовых, общенародных.

    Так, например, в СССР “массовая культура” официально отвергалась и обличалась. И все же советское общество не было полностью избавлено от воздействия масс-культа. Нагляднее всего это проявлялось в телевидении семидесятых годов (сериалы “Тени исчезают в полдень”, “Судьба”, “Цыган” и др.). Здесь нет парадокса, ибо социалистический реализм при всей его ориентированности на высокие эстетические идеалы обречен на прямолинейно-облегченное решение проблем и характеров. Вот только суперменство при этом не поощрялось. Даже явный супермен Федор Сухов (“Белое солнце пустыни”) подчеркнуто скромен и при каждом удобном случае демонстрирует свою неразрывную связь с народом, и лишь благодаря юмору и отличному актерскому ансамблю “общие места” в фильме выглядят правдоподобно.

    В постсоветскую эпоху, когда идеологические и прочие запретительные рогатки были устранены, изделия “массовой культуры” хлынули на пространства СНГ мощным мутным потоком. Массовому читателю и зрителю, которые вдруг оказались обладателями прежде “запретных плодов”, они на первых порах показались очень аппетитными. Зарубежные детективы, фантастика и мистика в их литературном и телевизионном вариантах быстро вытеснили аналогичные жанры советского производства.

    Когда же издательская политика целиком и полностью стала руководствоваться только “принципами экономической целесообразности”, оказалось, что вкусы “самой читающей в мире страны” далеко не так взыскательны, как было принято считать. Объясняется это тем, что в СССР, особенно в два последних десятилетия его существования, литература оставалась единственной сферой, в которой хоть изредка сквозь гранитные глыбы идеологии удавалось пробиться росткам свободомыслия, даже если они и принимали форму аллюзий и аллегорий. В кино и театре такое происходило гораздо реже.

    В повседневной действительности любые попытки высказать идеи, хоть в чем-то противоречащие догмам “марксизма-ленинизма”, заведомо были обречены.

    Даже дозированная “гласность”, дозволенная сверху в конце восьмидесятых годов, и последовавшее затем крушение партийного аппарата создали возможности иного применения интеллектуальных сил – политика, бизнес и др. И после небывало возросшего на короткое время интереса к прежде запрещенной литературе и новой разоблачительной публицистике внимание масс плавно переключилось на явления “мас – скульта”. Оказалось, что наибольшим спросом в публике пользуются не капитальные труды серьезных историков и публицистов, а книги и статьи, любыми средствами претендующие на сенсацию. Оказалось, что народные массы, как и при Некрасове, желают читать не столько Белинского и Гоголя, сколько похождения “милорда”.

    До начала 1990-х годов советский читатель верил, что зарубежные детектив и фантастика значительнее и интереснее советских. У этой веры были основания, поскольку в СССР переводились и печатались лучшие образцы – здесь идеологический контроль явно оказывался порой благотворным. Отечественные же детектив и фантастика были скованы требованиями многочисленных табу. Немудрено, что на первых порах зарубежная масс-литература с ее “раскованностью” завлекала больше, нежели произведения советских авторов, по обязанности внедряющих моральные прописи (организованной преступности в СССР нет и быть не может, советская милиция неусыпно стоит на охране правопорядка и т. п.). Как только возникла возможность частной инициативы, читатели сразу получили возможность ознакомиться с огромной массой вестернов, триллеров, со всем тем, что на Западе называется “китч” 1 .

    1 Вестерн (англ. Western – западный) – произведения, в которых описываются приключения американских ковбоев, покоряющих “дикий” Запад и сражающихся с аборигенами – индейцами. Триллер (англ. Thriller) – произведения, вызывающие постоянно нарастающее чувство напряжения и страха. Китч (нем. Kitsch) – безвкусная массовая продукция, рассчитанная на внешний эффект.

    Новоявленные образчики масс-культуры привлекали и новизной, и доступностью. Чтение Я. Флеминга или Р. Желязны не требует такой умственной работы, как произведения Ф. Достоевского, У. Фолкнера или У. Эко, а “занимательности” у первых гораздо больше. Современный критик оценивает ситуацию следующим образом: “Четыре жанра массовой культуры, по-видимому, обслуживают четыре формы массового сознания. Четыре вида плохо объяснимых явлений – история, сверхъестественное, преступление и любовь – раздражают обывателя тем, что каждое из них грозит разрушением жизненного равновесия, нестабильностью быта. Осмысление этих явлений в массовой литературе преследует важную цель – подчинить их иерархической системе массового сознания, сделать их “ручными”. Можно сказать, что современная массовая литература имеет две функции – развлекательную и адаптационную. В результате жанрового членения на тематической основе внимание читателя концентрируется на определенном уголке действительности. В расчлененности сознания – бегство от цельного созерцания мира и, значит, освобождение от реальных жизненных проблем, уход в иной мир, о чем много говорилось по поводу телемелодрам. При этом остается стремление к всеохватности и всеобъяснимости. Может быть, поэтому в литературе последних лет трудно обнаружить какой-либо из жанров в чистом виде. Жанры смешиваются; части бытия механически комбинируются”.

    Массовая литература представлена в основном прозой. Это и понятно. В поэзии имитировать мысли и чувства значительно труднее, недаром поэзия масскульта в основном сосредоточивается на песне. Современная эстрадная песня требует не одного музыкального сопровождения, она не может существовать без световых и цветовых эффектов, так же как исполнители этих песен немыслимы без экстравагантных костюмов и движений, граничащих с акробатикой. Лишенные всех этих аксессуаров тексты песен, как правило, выглядят удручающе убого.

    Конец XX столетия ознаменован, помимо всего прочего, упадком традиционных религий и поиском новых, экзотических и “запредельных”. Среди многих революций, которые принес человечеству XX век, числится и “оккультная”. “Энтузиастов оккультной революции наиболее активно вербуют кино, телевидение и массовая печатная продукция. Кровь и секс на экранах и страницах книг контринициируют слабодушных, посвящают их в сатанизм”.

    Масс-культура в любых ее проявлениях приучает потребителя не размышлять, а полагаться на простейшие, а стало быть, легко усваиваемые и не задевающие глубинных чувств рецепты поведения. В результате масс-культура – в первую очередь литература – “приобретает функцию, которую принято приписывать литературе серьезной, – учительскую. В произведения вливается широкая струя примитивного философствования. Автор – наставник всегда выглядывает из-за происходящих событий. По поводу каждого бытового эпизода разворачивается рассуждение о том, как бывает вообще. Конкретного не существует. Все генерализируется, вводится в заданные рамки типичности”.

    Такой принцип изображения реальности импонирует массовому читателю: он как бы приобщается к пониманию происходящего в мире, ощущает себя вровень с большими людьми и делами.

    Весомую лепту в дело формирования однолинейного сознания вносит реклама, затопившая страницы газет, журналов и экраны телевизоров. В рекламе реальность представлена в виде абсолюта – здесь нет места оттенкам, сомнениям, нерешенным проблемам. Приобрети Это – и будешь счастлив! При всей своей примитивности телевизионная реклама создает труднопреодолимый “эффект присутствия”. Зритель как бы становится участником происходящего на экране, ведь это именно к нему обращены призывы купить, попробовать, получить… Приученный к созерцанию телепередач, зритель довольно быстро отдаляется и от стационарного кино, и от театра, и от книг, поскольку смотреть телевизор проще и легче. Особой силой воздействия обладают телевизионные сериалы – так называемые “мыльные оперы”. Известный психолог академик А. Петровский, который, кстати сказать, вовсе не является противником “мыльных опер”, объясняет этот феномен так: “Ведущим мотивом тяготения зрителей к этим сериалам является и то, что иные люди не прочь подглядеть за тем, что происходит у соседей. Но они к замочной скважине не припадут, поскольку им этого не позволяет их нравственность. Сериалы же дают возможность смотреть на чужую жизнь изо дня в день. И хотя сюжеты крайне примитивны и удивительнейшим образом воспроизводят одни и те же жизненные коллизии, но тем не менее у зрителей есть чувство приобщенности еще к одной жизни, которая протекает рядом с ними и к которой они могут всегда обратиться. Это в какой-то мере психологическая разгрузка”.

    Масс-культура начинала с упрощения эстетических критериев, а кончает тотальным насаждением упрощенной и поэтому особенно привязчивой идеологии. И результаты этого влияния заставляют тревожиться о духовном здоровье нации. Уже сегодня о последствиях наступления масс-культуры на общечеловеческие ценности с тревогой пишут ученые, публицисты и литераторы. А. Макаров констатирует: “Если в прежние времена редко какой фильм обходился без мудрого секретаря райкома, то теперь излюбленной фигурой нашего пребывающего в перманентном кризисе кинематографа сделалась блудница. Великие и невеликие классики российской словесности проливали слезы над судьбой злосчастных “жертв общественного темперамента”. Ныне скорее уж общественное сознание принесено им в жертву. Эта профессия эстетизируется и мифологизируется, становится скорее в блеске своем, нежели в нищете, частью нового истеблишмента”.

    Бороться с массовой культурой трудно, почти невозможно, ибо она “есть комплекс рынка и новых “технологий” искусства, порождение современных коммуникаций, и благодаря тому массовая культура, особенно в западном ее варианте, обладает оглушающей силой и супервлиянием на духовный мир человечества в параметрах всего земного шара, желаем мы того или нет”.

    Строить прогнозы в области искусства и культуры, как это многократно доказывалось практикой, дело почти бесперспективное. С уверенностью можно сказать лишь одно. Если масс – культура вытеснит свою предшественницу повсеместно, то для человечества это обернется ощутимой потерей творческого, интеллектуального и материального потенциалов, что, в свою очередь, сделает общество менее стойким перед лицом всяческих соблазнов и напастей.

  • ПУТИ ИСКАНИЙ ГРИГОРИЯ МЕЛЕХОВА

    КЛАССИКА

    М. А. ШОЛОХОВ

    ПУТИ ИСКАНИЙ ГРИГОРИЯ МЕЛЕХОВА

    Героями романа Шолохова “Тихий Дон” стали простые крестьяне – труженики, а не какие-то выдающиеся личности, правда, представляют они казачество.

    Одним из них является Григорий Мелехов. В его роду переплелась и турецкая, и казацкая кровь. С незапамятных времен предки Мелеховых поселились здесь и трудились на этой благодатной земле.

    Двумя основами, создающими настоящего казака, являются удаль и любовь к хозяйству, земле, работе. Таков и Григорий. Но есть в нем нечто особое, что выделяет его среди семьи, да и всего хутора, – своеволие и независимость в поступках и поисках истины. Но есть в душе главного героя любовь и нежность к женщине, доброта.

    Уходит Григорий на войну молодым, веселым парнем с юношескими представлениями о жизни и о будущем. Все у него идет от сердца, а не от разума. Для Григория особое место занимает понятие “лишить человека жизни”. Он долго мучается, после того как убил первого своего врага.

    Но война шла и утверждала собственные законы. Слишком много страшного пришлось увидеть Мелехову, поэтому он вполне осознанно переходит на сторону красных. Происходит адаптация Григория к войне, к смертям многих людей.

    Сердце главного героя “черствеет”, и меняется его психология. В его душе происходит трагедия – умирает все человеческое.

    Но вот революционные события ставят перед Мелеховым вопросы бытия, он пытается найти смысл жизни, историческую правду времени. Ему необходимо знать, что нужно каждому в отдельности и всем вместе.

    Воюя, Григорий испытывает неудовлетворение собой, т. к. он не ищет личной выгоды для себя, но боится погрешить против правды. Главный герой все время оказывается перед необходимостью выбора, в нем борются чувство воина и чувство хозяина. Григорий мечется меж двух огней в поисках правды. Переходы из одного стана в другой, тягостные сомнения в правильности выбранного пути отражают драматические противоречия времени, обнажают борьбу чувств в душе героя.

    Война и все последующие события оставили неизгладимый отпечаток в душе Григория. Он чувствует усталость от всего, что происходит вокруг.

    В конце концов Григорий Мелехов не нашел дороги и оказался на историческом распутье. В напряженной обстановке белогвардейского мятежа и кулацких восстаний он не может надеяться на прощение или забвение своего прошлого. Григорий отринул старый мир, но сущность новой действительности, которая подтверждается в крови, страданиях и несправедливости, он не понял и не поверил ей.

  • Социально-психологическая проза

    Социально-психологическая проза – одно из самых ярких достижений реализма XIX в., В котором реализовалась характерна для этого направления установка на тщательный анализ общественной жизни и внутреннего мира личности. С начала формирования реализма в нем развивались два течения: социологическая – акцент на исследовании общества как определенной целостности, и психологическая, первостепенным объектом исследования которой была личность, вписанная в конкретный историко-Общественный контекст. Результатом их взаимодействия и взаимообогащения в пределах литературного процесса стало формирование мощного пласта реалистической социально-психологической прозы с присущей ей системой приоритетов, эстетикой и поэтической спецификой. Выдающимися создателями этой прозы считаются О. де Бальзак, Стендаль, Г. Флобер, Теккерей, Диккенс, Толстой, Достоевский, И. Тургенев, И. Гончаров, Г. Джеймс и другие.

    Одним из характерных явлений социально-психологической прозы является жанр социально-психологического романа, который получил чрезвычайное распространение в реалистической литературе XIX в.

  • Аллегория

    Аллегория

    1) Изображение, при котором с помощью сравнения одного явления с другим создается конкретный образ, раскрывающий какое-то общее понятие.

    2) Одним из распространенных приемов художественного изображения является Аллегория – иносказание, когда под одним подразумевается другое. Чаще всего идущая от фольклора аллегория изображает человека и его пороки под видом животных. Так, аллегория – основа басен И. А. Крылова. Аллегоричны сказки М. Е. Салтыкова-Щедрина “Карась-идеалист”, “Премудрый пескарь”, “Коняга” и др.

    Аллегория может применяться в речи действующих лиц. В повести А. С. Пушкина “Капитанская дочка” Пугачев прибегает к иносказанию в разговоре с хозяином постоялого двора:

    “Вожатый мой мигнул значительно и отвечал поговоркою: “В огород летал, конопли клевал; швырнула бабушка камушком – да мимо. Ну, а что ваши?” -“Да что наши! – отвечал хозяин, продолжая иносказательный разговор. – Стали было к вечерне звонить, да попадья не велит: поп в гостях; черти на погосте”. -“Молчи, дядя, – возразил мой бродяга, – будет дождик, будут и грибки, а будут грибки, будет и кузов. А теперь заткни топор за спину: лесничий ходит”.

    Используя аллегорию, поэт стремится выделить в изображаемом главное, существенное, что по каким-то причинам нельзя назвать прямо.

  • ХРИСТИАНСКИЕ МОТИВЫ В ЛИРИКЕ А. С. ПУШКИНА

    КЛАССИКА

    А. С. ПУШКИН

    ХРИСТИАНСКИЕ МОТИВЫ В ЛИРИКЕ А. С. ПУШКИНА

    С момента своего основания Русь – христианское государство. Православная вера стала частью сознания русских людей. Конечно же, это отразилось в литературе. Вся древнерусская литература писалась на церковнославянском языке. Высокому “штилю” классицизма, коим писались героические поэмы,

    Оды и трагедии, были присущи церковные и исконно русские слова. Содержание русской литературы тоже было религиозным. А. С. Пушкин нарушил строгое разграничение “штилей” в поэзии, но так как он тоже являлся глубоко верующим человеком, то религия служила для него источником вдохновения, как замечает Семен Франк в работе “Религиозность Пушкина”.

    В рукописях самого Пушкина за 1827-1828 годы отражено его отношение к вере: “Не допускать существования Бога – значит быть еще глупее, чем те народы, которые думают, что мир покоится на носороге”. Это мировоззрение Пушкина легко просматривается в его произведениях.

    В основу стихотворения “Пророк” Пушкиным положен рассказ пророка Исайи, который видел Господа. Один из Серафимов, которые стояли около Него: “У каждого из них по шести крыл: двумя закрывал каждый лицо свое, и двумя закрывал ноги свои, и двумя летал”. Серафим удалил беззаконие от пророка и очистил его от грехов. Тогда Господь послал Исайю к людям, чтобы пророк донес слова Творца до людей.

    Митрополит Анастасий в работе “Пушкин в его отношении к религии и православной церкви” писал о том, что поэт “глубоко и искренне воспринял” пророка из книги Исайи, “приложив его к своему собственному поэтическому призванию”.

    Таким образом родилось стихотворение Пушкина “Пророк”. Лирический герой этого текста проходит путь от грешника, который “влачился в пустыне мрачной”, до человека возродившегося, очистившегося. Пророк среди людей – это символ духовного вакуума, символ одиночества. Ведь на перепутье всегда надлежит выбирать: либо ты влачишь прежнюю грешную жизнь, либо посвящаешь ее Богу. Как и Исайе, в такой момент страждущему человеку может явиться Серафим. В стихотворении, очистившись страданиями, пророк духовно возрождается – “восстает и идет к людям”, чтобы “жечь” их сердца словом Божьим.

    Эпиграфом для другого пушкинского стихотворения “Свободы сеятель пустынный…” стала цитата из притчи о сеятеле: “Изыде сеятель сеяти семена своя”. Эта притча, которую Иисус рассказывает людям в одной из проповедей, заключает в себе мысль о том, что “…кто имеет уши слышать, да слышит”. Пушкин же отчаивается донести до “мирных народов” огонь свободы, он уже не надеется, что его слова о чести будут услышаны.

    Многие другие стихотворения, не имеющие в своей основе библейских текстов, также перекликаются с размышлениями на темы христианской морали. Например, в Нагорной проповеди Христос говорит о прощении падших, о том, что “блаженны милостивые; ибо они помилованы будут”. Эта тема звучит у Пушкина в стихотворениях “Я памятник себе воздвиг нерукотворный” и “Деревня”. Пушкин осуждал жестокий век, где нет места милосердию, где насилие процветает, “не видя слез, не внемля стона” (“Деревня”). В стихотворении “Я памятник себе воздвиг нерукотворный…” поэт к своим заслугам перед народом причисляет, по-видимому, очень важный для него момент, то, что он “милость к падшим призывал”.

    Тема свободы у Пушкина трактуется с точки зрения христианского мировосприятия. Эта тема претерпевала изменения вместе со становлением личности поэта. В ранний период жизни Пушкина больше привлекала байроническая, мятежная страсть к свободе. Поэт, воспевавший Вакха и Киприду, становится певцом политической свободы, следуя теперь уже традициям Державина и Шенье. В оде “Вольность” Пушкин как бы представляет нам политическую декларацию о гражданских свободах. Отрекаясь от “изнеженной лиры”, то есть от жанра элегии и от недавнего своего романтизма, он следует традиции Шенье, “возвышенного галла”, и порицает тиранию с ее бичами, “железами”, “законов избирательных позором”, “неволи немощными слезами”. Поэт считает, что монархия должна быть ограничена “закона твердым щитом”. До тех пор, пока “владыки” не издают закона и не следуют ему, преступна будет и власть, угнетающая народ, и мятежники, восставшие против тирании и убившие узурпатора. В Библии говорится: “Не убий”, поэтому и убийство Павла I и Людовика – великий грех, несмотря на то что тираны ужасны, виновны в том, что не приняли достойный закон, но их казнь – тоже страшное деяние. Последние строки оды звучат гимном Божественному Закону, который – единый для всех – призван стать и государственным, чтобы стоять у трона на страже справедливости и добра.

    В стихотворении “К Чаадаеву” Пушкин призывает к свободе, воспевая вольность, связанную с падением тирана, но не монархии, власть, ограниченную справедливым законом.

    Поэт считает, что монархия религиозно и исторически оправдана, поэтому этот общественный строй органичен для России.

    В стихотворении “19 октября” автор как бы очищает свою душу от страстей и байронического толка свободы. Отныне свобода для поэта – это независимость от света, от нравственной черни, от толпы, быть абсолютно свободным – значит подчиняться только велениям Бога. Для Пушкина-христианина это и есть настоящая свобода личности.

    “Во глубине сибирских руд…” – послание Пушкина в Сибирь, обращенное к сосланным друзьям. В этом стихотворении поэт определяет главенствующей категорией личную физическую свободу. Эта же тема звучит в стихотворении “Анчар”. Самое страшное, с точки зрения христианских заповедей, когда у человека нет права выбора, когда его высшая свобода подавляется и человек умирает по воле другого: “… человека человек послал к анчару властным взглядом”.

    Тема свободы творчества тоже волновала поэта. Ее можно отнести к христианским мотивам Пушкина, так как она основана на религиозных понятиях.

    С христианской точки зрения А. С. Пушкин рассматривает тему свободы и приходит к выводу, что монархия, ограниченная законом, идеальна для России, а личная свобода и свобода творчества, подчиняющаяся гласу Божьему, идеальна для человека.

    Христианское звучание в лирике Пушкина обретает также тема любви. Если исключить ранние его стихотворения о любви, такие, как “К Наташе” и “К Наталье”, в которых лирический герой преклоняется в основном перед физической красотой женщины, написаны они в период формирования мировоззрения поэта, потому что позже любовь в поэзии Пушкина уже пронизана религиозным чувством и понимает он ее уже по-другому. Так, в стихотворении “Я помню чудное мгновенье…” лирический герой называет женщину “гением чистой красоты”, “божеством”, восхищаясь ее “голосом нежным”, милыми, небесными чертами. Иными словами, чувство лирического героя основано на восхищении внутренним миром женщины, на уважении к ней. Здесь, так же, как и в стихотворении “Я вас любил…”, описывается нежная любовь человека, готового пожертвовать своими чувствами ради счастья милой. Уважение, самопожертвование – это те нравственные критерии, которых придерживается каждый христианин.

    К жизни и смерти, к радости существования на этой грешной земле и к мирному уходу с нее Пушкин относится также с точки зрения религии.

    В стихотворении “19 октября” поэт призывает своих друзей к наслаждению, радости жизни, данной Богом: “Пируйте же, пока мы еще тут!”

    Лирический герой его стихов считает, что человек, умирая, выходит из небытия земного и движется к вечному бытию небесному: “Мы близимся к началу своему…” В душе лирического героя нет страха перед смертью, так как это – естественный процесс – смена одного поколения другим.

    В стихотворении “Дорожные жалобы” также звучит мотив смерти и спокойного ее восприятия. Молодая жизнь, которая является на смену старой, воспевается в стихотворении “Брожу ли я…”. “Мы все сойдем под вечны своды – И чей-нибудь уж близок час” – так утверждает лирический герой этого стихотворения, который не страшится смерти. Он говорит молодому поколению: “Тебе я место уступаю, Мне время тлеть, тебе цвести”.

    Жизнь – священный дар, данный нам Богом, им нужно дорожить и наслаждаться. Когда же придет смерть, надо без страха и сожаления уступить свое место на бренной земле молодому поколению. Такова позиция Пушкина.

    В целом, если не принимать во внимание такие произведения, как “Гавриилиада” и “Безверие”, восприятие Пушкиным мира, свободы, жизни, смерти, любви проходило сквозь призму христианской веры, что, естественно, нашло отражение в творчестве поэта.

    В современной литературе XX века значительно проявилось атеистическое мировосприятие, но христианские заповеди гуманны, учат добру и справедливости, по этой причине стихотворения А. С. Пушкина, впитавшие эти традиции, не утратят привлекательности для читателя еще очень долго, а может быть, не утратят ее никогда.

  • Принципы русской пунктуации

    Принципы русской пунктуации – это те основания, которые лежат в основе различных правил пунктуации и помогают объяснить выбор определенного знака и необходимость его употребления в письменном тексте.

    Во-первых, правила пунктуации обязательно учитывают смысловые особенности каждого знака:

      Точка ставится в конце законченного сообщения. Многоточие, как правило, обозначает незаконченность и неуверенность. Запятая ставится тогда, когда предложение не закончено, и запятая делит на части сложное синтаксическое целое. Двоеточие употребляется, когда необходимо пояснить сообщение: например, перед однородными членами после обобщающего слова или в бессоюзном предложении перед второй частью, которая поясняет, дополняет первую часть. Тире имеет несколько значений, поэтому правила употребления тире отдельно объясняются в справочниках и пособиях по пунктуации. Тире может означать пропуск каких-то слов; может указывать, что одно событие следует за другим – часто внезапно, вопреки ожиданиям; а может, наоборот, отмечать закономерность происходящего, подчеркивать его неизбежность; кроме того, тире может указывать на переход от прямой речи к словам автора и т. д. Кавычки часто ставят тогда, когда заключенное в них высказывание принадлежит не автору основного текста. В скобки заключают высказывание, которое несет не основную, а дополнительную информацию.

    Во-вторых, знаки помогают определить структуру письменного текста. Например, некоторые знаки делят предложение на части, причем каждый знак выполняет при этом особую функцию.

      Точка обозначает конец особой синтаксической структуры – завершенного предложения. Запятая делит сложное синтаксическое целое на структурно равноправные части. Например, она появляется перед новым простым предложением в составе сложной конструкции, между однородными членами предложения, перед вводной или вставной конструкцией, перед началом громоздкого оборота и т. п. Две запятые обрамляют синтаксическую конструкцию с двух сторон, выделяя ее в предложении. Два тире и особенно скобки, выделяя конструкцию, указывают на ее смысловую автономность.

    В-третьих, пунктуационные правила учитывают функцию и состав синтаксической конструкции. Например, обособленный оборот может выполнять функцию определения, обстоятельства или дополнения, иметь в составе прилагательное или причастие, наречие, существительное, зависимые слова и т. п. Все эти особенности конструкций влияют на расстановку знаков препинания.

    Кроме того, пунктуация указывает на цель высказывания, помогает восстановить интонацию, оформляющую высказывание: указать на расстановку пауз, мелодику речи и т. п.

  • Тема произведения

    Тема в переводе с древнегреческого буквально означает “нечто, положенное в основу”. Это жизненный материал, взятый для отображения в произведении; иначе говоря, то, что изображается, предмет изображения.

    Предметом изображения в художественной литературе могут быть различные явления жизни общества, человека, природы. В произведении могут изображаться объекты материальной культуры. Иногда предметом изображения становятся нереальные фантастические существа и явления. Основным предметом познания в художественной литературе являются особенности человеческой жизни как во внешних проявлениях, так и в их внутренней духовной сущности. Итак, тема – это круг жизненных явлений, образующих основу художественного произведения.

    Тема – это начальный момент авторской концепции произведения. Ведь то, какие явления действительности отобраны писателем, уже говорит о направленности его творчества. В произведении всегда имеется несколько тем, среди которых доминирует главная. Совокупность тем произведения составляет его тематику. Писатели могут создавать произведения на разные темы, но могут быть приверженцами и какой-то одной. Так, драмы А. Островского посвящены жизни купечества, Н. Некрасова волновали судьбы русского крестьянства, И. Тургенев изображал дворянство. Тематика произведений зависит от взглядов и интересов писателя. Такие писатели, как В. Белов, В. Распутин, Ф. Абрамов, обращаются к теме деревни; В. Быков, Ю. Бондарев, Б. Бакланов сосредоточены на военной тематике; Ю. Трифонова, А. Битова интересует жизнь городской интеллигенции. Темы имеют исторический характер, так как меняются с течением времени. Темы, которые доминировали в литературе в определенный период, уходят, на смену им приходят другие. Так, тема революции и гражданской войны, занимавшая писателей в 20-е годы XX в., уступает место теме грандиозного социалистического строительства, ей на смену приходит тема Великой Отечественной войны. Однако существуют так называемые “вечные” темы, которые переходят из одного времени в другое, из страны в страну, из литературы в литературу. Такова тема отцов и детей, философские темы добра и зла, самопожертвования и предательства и т. д.

    Тема произведения всегда связана с его основной идеей. Идея – ото главная мысль произведения, в которой выражается оценочно-эмоциональное отношение писателя к тем явлениям, которые им изображены. Идейная оценка, данная тем или иным характерам и явлениям, зависит от мировоззрения писателя. Если писатель принимает изображенную им действительность, сочувствует ей или оправдывает определенные ее стороны, можно говорить об идейном утверждении. Но автор может осуждать какие-то свойства воспроизведенной жизни, критически, негативно относиться к ним. В таком случае речь идет об идейном отрицании изображаемого. В произведении может быть различное соотношение идейного утверждения и идейного отрицания.

  • Имя прилагательное

    Имя прилагательное – знаменательная часть речи, которая обозначает признак или качество предмета, отвечает на вопросы какой? / чей? и обычно выступает в предложении в качестве определения или именной части составного именного сказуемого. У прилагательных в русском языке есть грамматические категории рода, числа и падежа. Некоторые прилагательные могут иметь также категорию степени сравнения.

    Называемые прилагательными качества предметов или живых существ могут быть их неотъемлемой частью или проявляться в тех или иных ситуациях, какие – то признаки являются постоянными, а какие-то меняются с течением времени. Лексические значения прилагательных очень разнообразны. Они могут обозначать цвет, размер, пространственное понятие, возраст, качество, черту характера, принадлежность, признак одного предмета через его отношение к другому предмету, действию, месту или времени и др.

    Многие грамматические категории имен прилагательных чисто согласовательные, или синтаксически несамостоятельные: они определяются исключительно тем, с какими главными словами связаны данные прилагательные, т. е. род, число и падеж существительного просто дублируются в соответствующей форме прилагательного, являющегося его определением: сильный человек, сильного человека, сильные люди. Если же существительное не имеет форм словоизменения, то в этих случаях грамматические признаки прилагательного указывают на формально не выраженные категории существительного. Так, в словосочетаниях пить черный кофе и увидеть пожилых фрау прилагательное черный несет информацию о том, что слово кофе мужского рода, неодушевленное и здесь употреблено в винительном падеже единственного числа, а по прилагательному пожилых можно понять, что фрау – это одушевленное существительное, употребленное в винительном падеже множественного числа.

    Первичная синтаксическая функция прилагательных – быть согласованным определением:

    Белеет парус одинокий в тумане моря голубом.

    Несклоняемые прилагательные выступают в качестве несогласованных определений:

    Шар цвета хаки, дети индиго.

    И полные, и краткие прилагательные могут входить в состав именного сказуемого, при этом полные прилагательные употребляются в форме именительного или творительного падежа:

    Мне нравится, что Вы больны не мной.

    Я усталым таким еще не был.

  • Историзмы

    Историзмы – одна из разновидностей устаревших слов, вышедших из употребления в речи, поскольку вышли из обихода или исчезли обозначаемые ими понятия, предметы или явления. Как правило, историзмы не имеют синонимов в современном языке, найти и определить их значения можно, лишь обратившись к толковым или энциклопедическим словарям.

    К историзмам относятся:

      Названия ушедших в прошлое предметов быта и одежды ; Названия старых видов вооружения ; Названия различных явлений старой общественно-политической и экономической жизни ; Названия денежных единиц ; Названия титулов, званий, сословий, должностных лиц ; Административные названия ; Названия видов производственной деятельности или исчезнувших технологий и др.

    Иногда историзмом может оказаться не вся лексическая единица, а только какое-то одно из ее значений. Примером такого рода может служить слово люди в значении ‘работник в барском доме, прислуга’.

    Историзмы используются для воссоздания колорита описываемой эпохи, являются средством речевой характеристики литературного героя. Некоторые историзмы, входя в состав фразеологических оборотов, являются частью активного словаря – например, такие, как просак, баклуши, лясы.