Category: Грамматика русского языка

  • Евгений Онегин это поистине нерукотворный памятник пушкинскому поэтическому гению

    “Евгений Онегин” – это поистине “нерукотворный памятник” пушкинскому поэтическому гению

    В чем трагедия Печорина.

    I. Первый социально-психологический роман С детективным сюжетом в русской литературе.

    II. Роман о погибшей жизни незаурядной личности. Диагноз и история “болезни” времени и общества.

    1. Роль композиции в раскрытии “истории души человеческой”.

    Все подчинено одной задаче – объяснить загадку Печорина: сюжет, фабула, психологический портрет, исповедь как средство самохарактеристики, дневники героя, характеры разных повествователей, предисловия автора.

    2. Печорин и общество. “Чужой для всех”.

    А) Причины и история появления Печорина на Кавказе.

    Б) Углубление разрыва с “водяным обществом”.

    В) Противоречие между глубиной натуры и жалкостью действий.

    Г) Горестное осознание себя “топором в руках судьбы”.

    Д) Отсутствие цели, достойной и полезной, и подмена истинного призвания “приманками страстей”.

    Е) Эгоизм и индивидуализм как причины разрушения личности.

    III. Чем Печорин значительнее Онегина как личность и насколько трагичнее его судьба.

    “Железный стих, облитый горечью и злостью” (по лирике М. Ю. Лермонтова)

    I. “Нет, я не Байрон, я другой, еще неведомый изгнанник…”

    II. Тема разбитых надежд как отражение трагического безвременья.

    1. Грустная дума о своем поколении.

    2. Ненависть и презрение к “стране рабов, стране господ”.

    3. Обличение светской черни, гонителей “свободы, гения и славы”.

    4. Противопоставление героического прошлого бездействию и бессилию современников.

    5. Горестная судьба поэта-пророка, тема изгнания.

    6. Горькие страницы любовной лирики.

    7. Жажда любви и дружества, но… “некому руку подать в минуту душевной невзгоды”. Мотив одиночества, странничества.

    8. “Люблю отчизну я…” (“Родина”)

    III. Белинский об отражении в поэзии Лермонтова драмы целого поколения (как выражение сознания передового человека 30-40 годов XIX века).

  • Местоимения

    Личные местоимения указывают на участников коммуникации. К личным местоимениям относятся я, ты, он, она, оно, мы, вы, они.

    Местоимение я обозначает говорящего, то есть лицо, которое производит действие. Местоимение мы указывает на группу лиц, совершающих действие. Местоимение ты обозначает слушающего, то есть лицо, которому адресовано сообщение, а форма вы указывает на множество лиц. Кроме того, Вы используется для вежливого обращения к одному лицу. Местоимения он, она, оно, они указывают на лица, непосредственно не участвующие в диалоге.

    По грамматическим признакам личные местоимения похожи на имена существительные, однако, кроме этого, личные местоимения имеют грамматическое значения лица.

    Личные местоимения своеобразно характеризуются по грамматическому роду: местоимения я и ты не имеют форм рода, но в конкретном высказывании могут иметь значение любого рода. Например: Я один такой или Я одна такая. Местоимения 3-его лица выражают значения мужского, женского, среднего рода. Однако местоимения 3-его лица могут обозначать не только лиц, но и неодушевленные предметы. Например: У двери стояла девочка. Она была одета в нарядное платье или У двери стояла кровать. Она была наскоро сколочена из грубых досок.

    Личные местоимения склоняются, причем парадигма склонения часто объединяет формы, образованные от разных корней: я – меня, ты – тебя, мы – нас, они – их, он – его и т. д.

    Иногда могут встречаться примеры переносного употребления личных местоимений. Например, местоимения ты и вы могут употребляться в обобщенном значении: Услышав такое обвинение, вы начинаете оправдываться. Стилистически окрашено употребление местоимения мы в значении ‘вы’ при выражении участия или насмешки: Мы, кажется, улыбаемся? Будьте добры, соблаговолите еще раз улыбнуться.

    Возвратное местоимение себя указывает на лицо, которое является объектом своего собственного действия. В русском языке возвратное местоимение может относиться к личному местоимению любого лица: Я хочу разобраться в себе; Ты можешь помочь себе сам; Он о себе ничего не говорит. Возвратное местоимение может употребляться и при отсутствии подлежащего, так как субъект действия совпадает с дополнением и легко может быть восстановлен: Пора подумать о себе.

  • Каким представляется вам русский народ по песням Матрены Тимофеевны (Н. А. Некрасов “Кому на Руси жить хорошо”)?

    Каким представляется вам русский народ по песням Матрены Тимофеевны (Н. А. Некрасов “Кому на Руси жить хорошо”)?

    Создавая сочинение на предложенную тему, вспомните, какие песни поет некрасовская героиня в третьей части поэмы “Кому на Руси жить хорошо” – “Крестьянка”. В них Матрена Тимофеевна рассказывает не только о своей судьбе, но и о нелегкой доле всех женщин-тружениц. Подчеркните, что песня становится одним из способов раскрытия национального характера.

    Приведите фрагменты запомнившихся вам причетов, заплачек. Покажите, как на основании песенных сюжетов создается противоречивый образ русского крестьянства. Через стилизованные песни мы узнаем сначала горькую участь невестки в мужнином доме:

    Терпи, многострадальная!

    Нам правды не найти.

    Затем погружаемся в “хождение по мукам” Матрены Корчагиной: смерть первенца, сына Демушки, голодный год, ужас рекрутчины. Наблюдаем за неженской силой характера некрасовской героини, которая спасла мужа от солдатчины, обретя заступницу в лице губернаторши. Из уст Матрены Тимофеевны, чьему образу близок дедушка ее мужа Филиппа – Савелий, богатырь святорусский, слышим притчу о потерянных “ключах от счастья женского”. Вывод крестьянки неутешителен:

    Не дело между бабами

    Счастливую искать.

    Обобщая сказанное, обозначьте роль песенной стихии и фольклорного пласта в сюжете и идейном содержании некрасовского произведения. Отметьте значение этой структурной части поэмы в создании многогранного и противоречивого образа русского крестьянина, великого в труде и обделенного счастьем.

  • РОЛЬ ЭПИЗОДИЧЕСКИХ И ВНЕСЦЕНИЧЕСКИХ ГЕРОЕВ В КОМЕДИИ А. С. ГРИБОЕДОВА “ГОРЕ ОТ УМА”

    КЛАССИКА

    А. С. ГРИБОЕДОВ

    РОЛЬ ЭПИЗОДИЧЕСКИХ И ВНЕСЦЕНИЧЕСКИХ ГЕРОЕВ В КОМЕДИИ А. С. ГРИБОЕДОВА “ГОРЕ ОТ УМА”

    Комедия “Горе от ума” была написана Грибоедовым в канун решающего выступления революционеров-декабристов и направлена против реакционного дворянства. В произведении

    Отразилось противостояние новых идей старым^ Грибоедов выразительно показал столкновение двух идеологий – “века нынешнего” и “века минувшего”. В комедии реалистично воссоздано старое, отживающее свой век дворянство с его консервативными нравами.

    Каждый из персонажей пьесы выполняет свою художественную функцию. Эпизодические персонажи оттеняют и дополняют черты главных героев. Внесценические персонажи хотя и не действуют прямо, но играют важную роль: они свидетельствуют о том, что Чацкому противостоит мощная и действенная реакционная сила. Все герои, вместе взятые, создают яркую, полнокровную картину московского дворянского общества.

    На балу у Фамусова собираются люди, составляющие элиту дворянской Москвы. Они многолики, но у всех них есть общие черты: крепостнические взгляды, невежество, чинопочитание, корыстолюбие. Эпизодические персонажи появляются в комедии, сменяя друг друга. Рассмотрим их в той последовательности, в которой они изображены в комедии.

    Первыми из гостей на балу появляется чета Горичей. Это типичная московская супружеская пара. Чацкий знал Платона Михайловича до вступления последнего в брак. Это был бодрый, живой человек, но после женитьбы на Наталье Дмитриевне он сильно изменился: попал под каблук своей жены, стал “мужем-мальчиком, мужем-слугой”. Наталья Дмитриевна не дает мужу даже “рта открыть”: она отвечает за него на вопросы Чацкого, разговаривает с ним в приказном тоне: “Послушайся разочек, милый, застегнись скорей”. Горич прекрасно понимает свое положение и уже смирился с ним. Он с горечью говорит Чацкому: “Теперь, брат, я не тот”. Вообще мотив подчинения мужа жене проходит через все произведение. Грибоедов проводит параллель между Платоном Михайловичем и Молчалиным. Супруг Натальи Дмитриевны говорит: “Есть-таки занятье: На флейте я твержу дуэт А-мольный”. Автор этой фразой отсылает читателя к началу комедии, когда Молчалин и Софья за сценой играют дуэт на фортепьяно и флейте. Софья отдает предпочтение Молчалину, хотя она могла выбрать Скалозуба или Чацкого. Молчалин заслужил ее любовь тем, что он “враг дерзости”. Софья воспитана в фамусовском духе, и ей нужен такой же муж, как Горич, – “муж-мальчик”, “муж-слуга”.

    Лакей Петруша в комедии почти не говорит, им распоряжается Фамусов, который приказывает ему: “Поди”, “Пошел же, торопись”. И он подчиняется. Однако же Лизанька говорит о нем: “А как не полюбить буфетчика Петрушу?” Петруша умеет подчиняться, этим он тоже нравится: его полюбила Лизанька.

    На бал приезжает и семейство Тугоуховских. Княгиня весьма обеспокоена поиском женихов для своих дочек. Читатель понимает это почти с первых ее слов. Едва завидев Чацкого и узнав, что он не женат, она посылает своего мужа, такого же “мужа-мальчика”, “мужа-слугу”, пригласить потенциального жениха к себе. Но как только она узнает, что Чацкий небогат и у него нет высокого чина, она “что есть мочи” кричит: “Князь, князь! Назад!” Фигура княгини Тугоуховской помогает глубже понять характер Фамусова. Павел Афанасьевич хочет выдать свою дочь замуж за богатого, обладающего властью, заметного в обществе человека. Княгиня Тугоуховская преследует те же корыстные цели. Через фигуру княгини Грибоедов подчеркивает в характере Фамусова такие черты, как корыстолюбие и чинопочитание. В фамусовском обществе для богатых невест выбирают женихов по такому принципу:

    Будь плохонький, да если наберется

    Душ тысячки две родовых, –

    Тот и жених,

    А также “Кто беден – тот тебе не пара”.

    На балу появляются графини Хрюмины. Это озлобленная на весь окружающий мир Хрюмина-внучка со своей полуглухой бабушкой. Хрюмина-внучка не может найти себе достойного жениха и поэтому недовольна всем, что происходит вокруг нее. Едва приехав на бал, она сожалеет о том, что приехала слишком рано. Уезжая же с бала, графиня-внучка так отзывается о нем: “Ну бал!.. И не с кем говорить, и не с кем танцевать!” Ее злит, что на балу она не познакомилась ни с кем, за кого можно было бы выйти замуж. Хрюмина-внучка выказывает свое восхищение перед всем иностранным, обнаруживает пристрастие к “модным лавкам”. Она часто употребляет французские слова, даже произносит несколько целых фраз по-французски, чего в комедии больше никто не делает. В ее лице Грибоедов высмеивает еще одну характерную черту дворянства того времени: преклонение перед всем иностранным.

    Чацкий в своем монологе рассказывает о “французике из Бордо”, который чувствует себя в России “маленьким царьком”, хотя покидал он свою страну “со страхом и слезами”. Этот французик не только не встретил в России “варваров”, но и услышал везде свой родной язык, увидел, что дамы носят такие же платья, как во Франции. С помощью образа “французика из Бордо” Грибоедов показывает, что дворянское общество так подражает французским нравам и обычаям, что русских дворян невозможно отличить от французов – они “офранцузились”.

    Загорецкий больше других эпизодических героев “задействован” в комедии. Это едва ли не самый порочный человек из присутствующих на балу у Фамусова. Про него все откровен

    Но говорят: “Отъявленный мошенник, плут”, “Лгунишка он, картежник, вор”. Но, несмотря на такую уничтожающую характеристику, его принимают в свете, двери фамусовского дома для него открыты, про него даже Хлестова сказала доброе слово: “Дай бог ему здоровья!” Загорецкий откупается своей услужливостью, он говорит Софье, что ей никто бы так не услужил, что он “всех сбил с ног”, доставая билеты на спектакль, сознается, что “похитил уже силой”. В этой фразе раскрывается низость характера Загорецкого. Он все сделает, чтобы услужить нужному человеку в нужный момент. Когда старуха Хлестова хотела “от него и двери на запор”, он услужил ей, подарив арапчонка, которого он, по-видимому, достал каким-то нечестным путем, тем самым расположив ее к себе. Характерная черта одного из основных героев комедии – Молчалина – совпадает с главным свойством характера Городецкого. Молчалин говорит: “Мне завещал отец: Во-первых, угождать всем людям без изъятья”. Чацкий выражает свое мнение о Молчалине: “В нем Загорецкий не умер”. Действительно, Грибоедов показывает Загорецкого “отъявленным мошенником”, “лгунишкой”, “плутом”, чтобы яснее выявить ту же низость души в Молчалине – будущем Загорецком.

    На бал приезжает также шестидесятилетняя барыня Хлестова. Это крепостница, властная и своевольная, по словам Гончарова, “остаток екатерининского века”. В образе Хлестовой Грибоедов раскрывает жестокость крепостных устоев, при которых к людям относятся, как к собакам. Хлестова берет с собой на бал “арапку-девку да собачку”. Для нее крепостной человек – все равно что собака. Она просит Софью: “Вели их накормить ужо, дружочек мой” – и тотчас про них забывает. В комедии незримо присутствует еще один персонаж, который относится к подвластным ему людям, как к собакам. О нем рассказывает Чацкий, называя его “Нестором негодяев знатных”. Этот человек поменял своих верных слуг, которые спасали его жизнь и честь, на охотничьих собак. Образ “Нестора” тоже свидетельствует, как жестоко обращаются люди, имеющие власть, с теми, кто им подчинен.

    В разговоре с Софьей Чацкий упоминает несколько людей, с которыми он был знаком до отъезда за границу. Он вспоминает о человеке, который живет за счет своих артистов (“сам толст, его артисты тощи”), только развлекается. Чацкий говорит про него: “На лбу написано: “Театр и маскерад”. Этот “Театр и маскерад” запомнился ему потому, что на каком-то балу спрятал человека в “комнате посекретней”, чтобы тот “щелкал соловьем”. Потом Чацкий рассказывает про человека, который согнал на “крепостной балет” детей, “отторженных” от родителей, и “заставил всю Москву дивиться их красе”, а потом распродал их поодиночке. Так Грибоедов выявляет социальное неравенство, при котором можно детей разлучать с родителями. Еще один знакомый Чацкого “посе

    Лился в ученый комитет” и “с криком” протестовал против образования. Этот персонаж выявляет невежество и необразованность фамусовского общества.

    Самым последним, к “шапочному разбору”, на бал является Репетилов. Этот персонаж в изображении Грибоедова – человек, опошляющий и дискредитирующий идеи времени, он с его “секретнейшим союзом” и “тайными собраниями по четвергам”, где только “шумят” и “пьют шампанское на убой”, выступает как ни к чему не годный человек, болтун, для которого все передовые идеи не более чем модное увлечение. Репетилов называет Чацкому каких-то людей, которые авторитетны в “секретнейшем союзе”, но читатель понимает, что все эти люди не могут принести обществу реальное обновление: один отличается тем, что “сквозь зубы говорит”, другой – тем, что поет, еще двое – просто “чудесные ребята”, а Ипполит Маркелыч Удушьев – “гений”, потому что написал в журнале “отрывок, взгляд и нечто”. В образе Репетилова Грибоедов высмеивает случайных людей в кругах прогрессивного общества.

    На балу множество других представителей фамусовского общества. Грибоедов не дал им даже полных имен. Таковы, например, господа N. и D. Про них автор не говорит ничего, но они участвуют в распространении сплетни о сумасшествии Чацкого. Господин D. не верит этому, но его интересует, что об этом говорят другие. Софья прекрасно знала весь этот механизм, и стоило ей сказать двум “господам” несколько слов, как все фамусовское общество в полный голос заговорило о сумасшествии Чацкого. В образах этих мелких сплетников Грибоедов показывает, чем занимается дворянское общество: распространением сплетен и слухов.

    Некоторые внесценические персонажи не принадлежат фамусовскому обществу: например, двоюродный брат Скалозуба, племянник княгини Тугоуховской. Брат Скалозуба отказался от чина, “крепко набрался каких-то правил”, стал читать книги. Князь Федор, племянник Тугоуховской, “чинов не хочет знать! он химик, он ботаник”. Профессора “упражняются в расколах и безверьи”. Фамусов и его окружение не понимают этих людей, которые живут не по их правилам, считают их ненормальными. Грибоедов дает понять читателю, что Чацкий не одинок, у него есть единомышленники. Тем, что педагогический институт находится в Петербурге, писатель стремится показать, что в Москве царят нравы времен Екатерины, а более передовые взгляды и убеждения – у молодежи столицы.

    В фамусовском обществе добиться успеха в карьере могут только люди, угождающие начальству и высокопоставленным лицам. В монологе Фамусова рассказано о пожилом чиновнике, Максиме Петровиче, который унижается перед самой государыней-императрицей, нарочно падая, чтобы заслужить

    Сначала “высочайшую улыбку”, а потом и “почет перед всеми”, и “при дворе приветливое слово”. Грибоедов смеется над такими людьми, которые “отважно действуют затылком” и “сгибаются вперегиб” ради “высочайшей улыбки”.

    За гостями на балу стоят еще более высокие люди. На протяжении всего произведения упоминаются имена важных людей, мнение которых чрезвычайно важно для фамусовского окружения. Это Пульхерия Андреевна, Настасья Николаевна, Татьяна Юрьевна, Марья Алексевна. Дамы эти занимают высокое положение, и вследствие этого все, кто окружает Фамусова, стремятся им угодить, создать о себе благоприятное впечатление. Молчалин советует Чацкому: “К Татьяне Юрьевне хоть раз бы съездить вам”. Когда Чацкий делает предположение, что “Гильом, француз, подбитый ветерком” может жениться на Пульхерии Андреевне, Софья восклицает: “Танцмейстер! можно ли!” И в самом конце произведения Фамусов ужасается: “Ах! Боже мой! что станет говорить Княгиня Марья Алексевна!” Молодому же поколению чужды такие отношения. Автор показывает, насколько порочны такие принципы жизни.

    Грибоедов в своей гениальной комедии изобразил многочисленные пороки дворянского общества. Автор обличает чинопочитание, невежество, преклонение пред всем иностранным, ничтожество интересов старого поколения. Если утром Чацкий появляется в доме Фамусова с надеждой, что он найдет единомышленников, встретит понимание и сочувствие, то к утру следующего дня он покидает фамусовский мир с окончательно развеявшимися иллюзиями, как человек, чуждый и враждебный этому миру.

  • О. В. Корчевская

    История русской литературы

    О. В. Корчевская

    Проблема “почвы” и “беспочвенности” в сознании русских эмигрантов первой волны

    Проблема национальной идентичности в литературе русской эмиграции первой волны до сих пор не изучена в той мере, в какой она этого заслуживает. Для русского зарубежья это – без преувеличения – проблема проблем. Оторванность от родной земли – заставила эмигрантов в полной мере осознать значение “почвы” в художественном творчестве.

    Родоначальником христианского экзистенциализма и персонализма, главенствовавших в русской эмигрантской мысли, по праву считается Ф. М. Достоевский. Представляется целесообразным рассмотреть идеи национальной идентичности, сформировавшиеся в русском зарубежье в отношении к почвенничеству 1860-1870-х годов, и, в частности, идеям Ф. М. Достоевского. Это и составляет цель данной статьи.

    Одна из главных мыслей Ф. Достоевского заключалась в утверждении единства веры, нравственности и национальности, необходимых для нормального развития русского человека. Удаление хотя бы одного из этих компонентов, по Достоевскому, искажает развитие личности. Опасность этого эмигранты ощутили на своем собственном примере.

    “Почва”, ключевое понятие философии “почвенничества”, – сложная метафора, которую можно трактовать одновременно биологически, социально, религиозно, философски, психологически. “Почва” – это особое духовное пространство, где человек и мир не расколоты, а соединены. Идея почвы предполагает восстановление связи человека и Бога, человека и общества, выхода человека из “подполья” в “живую жизнь”. По мнению “почвенников”, такое единство может не только лечь в основу “русской идеи”, но и быть полезным всему человечеству.

    Идея “почвы” предполагает утверждение патриотизма как признания самобытности своей родины и веры в нее. Как синоним “почвы” сами “почвенники” употребляли словосочетания “народные начала”, “народные основы жизни”, “народная идея”, “народная правда”. В отличие от “народного духа”, принятого для обозначения национального своеобразия в европейской мысли, словосочетания “народная идея”, “народная правда” указывают на прямую связь национальной самобытности с “народной верой”, с нравственностью, представлением о добре и зле.

    Носителем русской самобытности для Достоевского был простой народ. В отличие от “трудящихся масс” революционных демократов и народников, народ Достоевского – носитель “непосредственной великой теплой веры”.

    По Достоевскому, только в православии сохранился чистым и неискаженным образ Христа. Суть нравственности Христа и, вместе с тем, суть русской народной идеи, по мнению писателя, заключалась в том, что “счастье личности есть вольное и желательное отрешение ее, лишь бы другим было лучше” .

    Возвращение к “почве” подразумевает преклонение перед святыней народной – православием. Для человека это возможно путем смирения, овладения собой и общественно полезного труда.

    Многие литераторы говорили о невозможности существования литературы в эмиграции, в отрыве от “почвы”. Почва в их понимании – это родная земля, национальный быт, “социальность”, “вечно обновляющаяся живая речь” (Г. Адамович), “роевая жизнь”, “живая национальная среда” (М. Слоним), “органическая связь с бытовой толщей”, “чувственное ощущение запахов, красок, воздухов, влажностей, всей биологической, плотяной единственности” (Ф. Степун).

    М. Цетлин утверждал, что писатель не просто органически связан с родиной, но и физически зависим от нее. Русский писатель может воспринимать и перерабатывать только впечатления от России, поскольку его “духовный вольтаж” приспособлен “на Россию” .

    Чужая страна, считали русские писатели, не может дать силы и энергию для творчества. В эмиграции отсутствует источник “живой воды”, то, к чему человек прикасается, чтобы вновь обрести силы, там нет “притока духовной энергии” . Почва там не питательная, как на родине, а каменистая. Литература в эмиграции дышит “разреженным, холодным воздухом одиночества” 1.

    1 Примечательно, что заодно с “почвой” у М. Слонима выступает и небо: он говорит об “искусственном небе эмигрантщины”, “хмурых эмигрантских небесах”, “ненормальной и противоестественной атмосфере рассеянья и беженства” (ср.: небо едино – обычная метафора космополитизма).

    В то же время определенная часть эмигрантов (например Г. Флоровский) противопоставляла патриотизму как голосу крови патриотизм как голос совести. И. Ильин считал истинный патриотизм духовным чувством: “Родина есть нечто от духа и для духа” . По мнению Ильина, ни территория, ни климат, ни среда и быт, ни язык не составляют родину “в отрыве от духа” . Любящий в родине лишь внешнее (ее естественные и исторические условия), по Ильину, любит не родину, а ее “суррогат”. Подлинная любовь к родине может сложиться и “при отсутствии любого из этих содержаний”, являясь “любовью к национальному духу” . Поэтому “вопрос о родине разрешается в порядке самопознания и добровольного избрания” .

    Такое понимание родины – как сферы духа – особенно утвердилось среди эмигрантов. Источником и хранилищем национального своеобразия для них стали русский язык, история и культура, прежде всего, русская художественная литература. Впервые в истории русской общественной мысли не социальные низы, а “культурный слой” был признан носителем русской национальной самобытности. Выводы русской эмиграции в этом случае перекликаются с суждениями интеллигенции, оставшейся в Советской России. Так, Д. Овсянико-Куликовский писал: “Национальность есть явление по преимуществу интеллектуального порядка. Национальный психический уклад личности растет и выявляется вместе с ее умственным развитием – и та среда, которая занята умственным трудом, т. е. интеллигенция, ярче и полнее других слоев выражает характерную национальную “подоплеку” народа” .

    Однако сильно развитое личное начало большинства представителей первой волны одновременно стало и камнем преткновения на пути обретения “почвы” в том смысле, в каком понимал ее Ф. Достоевский.

    Обращению к народной живой вере, преклонением перед ней, смирению, о которых говорил Достоевский, эмигранты противопоставляли сознательную, творческую, личностную веру. Достоевский же, напомним, считал, что отвержение себя, своего “я” есть крайняя степень развития личности, явленная нам в образе Христа.

    В эмигрантской среде личность не спешила принять общее и преклониться перед ним. В этом, конечно, большую роль сыграла память о том, как это общее навязывалось большевизмом. “Отрицательное отношение к авторитетному закону масс и всех” неумолимо возникает в результате гипертрофии “личного сознания”. Развитие “личного сознания” – продолжал мысль Достоевского Г. Флоровский, – это “упорство” человека “в своем самоопределении и самоутверждении”. Оно неумолимо ведет к отрыву и отпадению “своевольной личности от среды, от традиции, от Бога”, ведет человека к “уединению”, “обособлению”.

    Многие представители первой волны утверждали превосходство индивидуального над общим. У каждого из них была “своя Россия”. В этом случае формула Р. Гуля – “Я унес Россию с собой”, в памяти души и сердца, – стала универсальной. С одной стороны, при таком подходе Россия оставалась понятием духовным, но, с другой стороны, в нем таилась опасность, что образ родины станет слишком индивидуальным, родина “мифологизируется”, “приватизируется”, “импрессионизируется”. Именно это и произошло с образом России в творчестве В. Набокова.

    Для эмиграции первой волны было характерно абстрагирование, отвлечение от современной действительности в раздумьях о России. Но “почвенничество” Достоевского было направлено против отвлеченности, абстрагирования. “Почвенники” не отвергали реальную общественную жизнь, считали, что нельзя жить “только мозгом, общим мышлением”, иметь общие идеи сострадания и любви к человечеству. Общечеловеческое, по Достоевскому, достигается не пренебрежением к конкретному, национальному, а “упором” в него.

    Черты разрыва с историей, эмпирическим миром, обществом, моралью, традиционной религией исследователи находят в философии Н. Бердяева и Л. Шестова. Н. Бердяев считал, что дух не может воплотиться в истории и в материальном мире, поэтому подлинная духовность и “объективация” не совместимы.

    Неслучайно отрицательные понятия-метафоры Ф. Достоевского у Л. Шестова становятся положительными: для него в “беспочвенности”, в “подполье” только и возможна подлинная экзистенция. Шестов отрицает Достоевского, проповедующего “истины разума”, видя в этом лишь поклон “всемству” по причине усталости от страшных истин и трагического опыта “подполья”, и утверждает подлинность голоса “подпольного человека” Достоевского.

    Так же смотрел на Достоевского и Н. Бердяев. По его мнению, “Достоевский прежде всего изображал судьбу русского скитальца и отщепенца, и это гораздо характернее для него, чем его почвенность” . Бердяев видел заслугу Достоевского в том, что он чувствовал и показывал в творчестве истинную природу русских, заключающуюся в нигилизме, анархизме и апокалиптичности.

    Н. Бердяев и Л. Шестов, считаясь христианскими философами, не принимали традиционную церковную веру, противопоставляли ей “реальное осуществление христианства в жизни”. “Бескрылому скучному нетворческому христианству” противопоставлялось “соучастие в Божием деле миротворения и мироустроения”, смирению – творчество. По сути, творчество становилось альтернативой церкви в деле спасения.

    Г. Флоровский в полемике с Н. Бердяевым подчеркивал опасность “нравственной близорукости”, “освобождения творческой “стихии” в человеке от аскетического контроля зрячей совести” .

    Как известно, Ф. Достоевского особенно волновала проблема молодого поколения, рожденного от “беспочвенных” отцов. Он знал, что поколение нельзя “взрастить и пустить в жизнь” без указания на высший идеал, “без связующей, общей, нравственной и гражданской идеи”. Уход в себя при отсутствии опыта жизни чреват разрывом с действительностью, подменой живого мира миром призраков.

    В эмиграции, однако, молодые писатели увидели в беспочвенности “источник и залог творческой продуктивности”. Г. Федотов так представлял ход их мысли: “Беспочвенность – несчастие, но только ли несчастие? Не может ли оно быть источником творчества – через гибель, через смерть? Никакой социальности: будем исследовать лабиринты подсознания до самого дна. Никакой этики: добро и зло могут быть равно средствами для творческого эксперимента. Никаких догматов: все нужно найти заново” .

    С Г. Федотовым соглашался Ф. Степун, считавший, что у молодых авторов журнала “Числа” наблюдается “стремление к развоплощению мира, к совлечению с мирового духа его природной и культурной плоти и в связи с этим странная, в художественном журнале почти непонятная вражда к творчеству, к облечению духа в плоть и, главным образом, к национальному и бытовому уплотнению плоти” .

    Помимо обращения в глубину “денациональной или сверхнациональной души”, для младшего поколения был характерен уход в свое “я”. В. Вейдле и Ф. Степун видели в этом ошибочное понимание молодыми авторами сущности человека и личности. Личность строится “отречением и жертвой”, а не противопоставлением себя “духовно опустошенной общественности”, толпе. Трудность для человека вовсе не в том, “чтобы найти себя, а в том, чтобы себя потерять и тем самым выразить себя в искусстве”.

    Не свой индивидуальный внутренний мир должен отражать писатель, а “опыт личности, свободно развивающейся, целостной и в то же время открытой миру”. Опыт “я”, пожалуй, “годен для проповеди человеколюбия, но не для той совсем иначе рождающейся любви к человеку, без которой нет подлинного творчества” .

    Нацеленность на самопознание – характерная черта первой эмиграции. Но и здесь таилась проблема. Г. Флоровский противопоставляет психологизм как “разложение “душевности” рассудком или рассудочным сомнением” христианскому самопознанию и деланию себя. Здоровый путь внутреннего развития идет “от стихийной безвольности к волевой ответственности, от кружения помыслов и страстей к аскезе и собранности духа, от воображения и рассуждения к цельности духовной жизни, опыта и видения, от “психического” к “пневматическому” .

    Настороженно относились к “психологизму” в литературе и эмигрантские критики. Г. Адамович считал, что в этой “психологической” литературе “что-то уж слишком много самолюбования и внимания к самому себе”. В. Вейдле говорил о сходстве такой литературы с психоаналитическими признаниями пациентов Фрейда. По мнению Ф. Степуна, психология имеет мало отношения к “собственно человеку”, занятие которым отличает русскую литературу. Психология противопоставляется “пневматологии”, рассматривающей проблемы человеческой души как проблемы религиозного порядка. Достоевский был именно “не психолог, а пневматолог”, – подчеркивал Ф. Степун.

    Другим проявлением беспочвенности у представителей первой волны было “чистое искусство”. По мнению В. Вейдле, изощренный формализм и бесформенность – явления равнозначные: и то и другое – проявление распада. Литература для литераторов, заключающаяся в щеголянье приемами, блеске мастерства, “усугублении литературности”, ведет к тому, что писателю все больше начинает “изменять чувство жизни, пока оно не исчезнет совсем, уступив место некоей рассудочной иллюзии”, “мареву литературы” , – писал критик.

    Считая беспочвенность чертой русского характера, Н. Бердяев и Л. Шестов видели в беспочвенности путь к творческой продуктивности и свободе. С беспочвенностью как “русским скитальчеством”, “русским отщепенством” Бердяев связывал “всечеловеческий дух русского народа” , тогда как Достоевский связывал всемирную отзывчивость русского человека со смирением, с отречением от своего “я”, со способностью стать всем слугой “для всеобщего примирения”.

    Достоевский был убежден, что национальность, самобытность не противоречат “общечеловечности” или “всечеловечности”. Он считал, что “общечеловечность не иначе достигается, как упором в свои национальности каждого народа”. Стать настоящим русским значит стать “всечеловеком”.

    Эта мысль писателя вызвала, однако, критику у его сторонников в эмиграции. Для Г. Флоровского, в частности, дар “всемирной отзывчивости” – “роковой и двусмысленный”. “Повышенная чуткость и отзывчивость очень затрудняет творческое собирание души”, “душа теряется, сама себя теряет”, “не поспевает сама к себе возвращаться, слишком многое привлекает ее и развлекает, удерживает в инобытии” .

    Первые “почвенники” (Ф. М. Достоевский, Н. Страхов, А. Григорьев) видели беспочвенность не только в отрыве от действительности. Их особенно волновало “европейничанье” русских образованных классов, “разрыв” с собственной национальностью при увлечении западной культурой. Ф. Достоевский говорил, что ” русскому ни за что нельзя обратиться в европейца серьезного, оставаясь хоть сколько-нибудь русским ” , что “раз с гордостию назвав себя европейцами, мы тем самым отреклись быть русскими” . “Русских европейцев” писатель называл “международными межеумками”, “раздвоенными заимствованной культурой”; “умственными пролетариями”, “безличностью” .

    В русской эмиграции первой волны “русский европеизм”, естественно, получает широкое распространение, но не в той форме, о которой писал Достоевский, и по причинам, о которых он в 1870-е годы не мог и догадываться. Для младшего поколения ориентация на Запад не означала желания полной ассимиляции. Русскую культуру молодые писатели ценили исключительно высоко и стремились соединить ее в себе с западной. Но насколько это было возможно? И можно ли было при этом не стать “межеумком”?

    С этой точки зрения среди младшего поколения эмигрантов первой волны весьма интересна фигура 3. Шаховской (1906-2001), писательницы-билингва, вошедшей во французскую литературу и получившей признание на Западе. Свою ориентацию на Запад Шаховская объясняла желанием “сузить” в себе “широкого русского человека”. Вот, что она писала о своих задачах в 1930-е годы (время ее вхождения в западный мир): “Мне требовалась необходимая для любой работы дисциплина. Я же была склонна к мечтательности и лености”. “Я жаждала освободиться от наследства Достоевского, от его хаотического мира, где кипят страсти, где поставленные перед человеком задачи слишком уж широки. Я желала определить для себя хоть какие-то границы, установить хоть какие-то пределы” . “Хоть и сознавая, что персонажи Достоевского – больше души человеческие, чем люди, перебарывала в себе их русские одеянья, их исступленность, истеричность поступков и речи, оголение нутра перед другими почти садистское, стараясь завоевать для себя некую трезвенность ума, дисциплину эмоций, короче говоря, признавая, что следует иметь горячее сердце, но холодный ум” .

    Таким образом, 3. Шаховская шла на выучку к Западу, разделяя мысль Достоевского: “Широк русский человек, я бы сузил”. Подводя в 1960-е годы итоги этой учебы у Запада, З. Шаховская писала, что Франция научила ее терпимости, Англия во время Второй мировой войны – отказу от жалости к себе.

    Заметим, однако, что “трезвенность ума”, “дисциплина эмоций”, отказ от жалости к себе, терпение – это то, чему прежде всего учит православная аскетика. Шаховская, воцерковленная православная христианка, сестра Архиепископа Иоанна Сан-Францисского, не “развратилась” западным атеизмом, нигилизмом, “моральным релятивизмом”. Она искала и взяла на Западе то, что соответствовало ее собственным родным основам. Думается, именно это позволило ей, при всей сложности творческого пути, избежать мучительного раздвоения между русской и французской.

    Итак, в эмиграции актуализировался волновавший авторов журналов “Время” и “Эпоха” вопрос о “почве” как основе основ жизни личности. Для многих их эмигрантский опыт подтвердил правоту слов Достоевского. В то же время часть представителей первой волны считала главенствующим в духовной жизни индивидуальный принцип и провозгласила “апофеоз беспочвенности”. Наибольший соблазн представлял этот путь для младшего поколения первой волны. Однако опыт таких представителей этого поколения, как 3. Шаховская, подтверждает идеи круга Достоевского о “почве”, позволяющей русскому человеку находить свой путь среди крайностей Запада и Востока.

  • Разделяете ли вы точку зрения В. И. Тюпы: “В гоголевском мире и в гоголевском человеке происходит извечная борьба доброго и злого начал”?

    Разделяете ли вы точку зрения В. И. Тюпы: “В гоголевском мире и в гоголевском человеке происходит извечная борьба доброго и злого начал”?

    Размышляя над сформулированным в задании вопросом, обратитесь к философии и поэтике художественного мира Н. В, Гоголя. Отметьте, что в его ранних фантастических произведениях действуют добрые и злые силы. При этом даже черти и ведьмы выглядят зачастую привлекательнее мирных поселян. Главное противостояние светлого и темного начал происходит в человеческой душе (“Вечера на хуторе близ Диканьки”, “Миргород”, “Петербургские повести”).

    Подчеркните в своем рассуждении, что в финале “Ревизора” Городничий предстает как лицо трагическое: “Ничего не вижу Вижу какие-то свиные рыла вместо лиц, а больше ничего”. Недаром в “Замечаниях для господ актеров” автор определил своего героя как “уже постаревшего на службе и очень неглупого, по-своему, человека”. Да и Хлестаков вовсе не подлый обманщик, а вдохновенный лгун, авантюрист.

    Отметьте, что гоголевский Акакий Акакиевич, “маленький человечек с лысинкой на лбу”, в своем “посмертном существовании” делается настоящим мстителем за поруганное человеческое достоинство. Он крадет у чиновников шинели. Дух несчастного Башмачкина успокаивается только тогда, когда он настигает обидчика – “одно значительное лицо”. Единственная его положительная черта – незлобивость при жизни – после смерти исчезает.

    Укажите, что в первом томе “Мертвых душ” писатель действительно разоблачал “антигероев”, а во втором – мечтал найти “мужа, одаренного Божественными доблестями”. Именно здесь должно было предстать “богатство русского духа” (в образах помещика Костанжогло, купца Муразова). Но, даже описывая искажения человеческой природы, Н. В. Гоголь позволял своим персонажам побыть людьми (вспомним, что при встрече с прекрасной незнакомкой Чичиков на несколько минут обратился в поэта, а Плюшкин был когда-то счастливым семьянином и просто рачительным хозяином). В пейзажах гоголевской поэмы нашли выражение идеал автора, подлинная красота России.

    Подводя итоги, укажите, что проявление борьбы доброго и злого начал отражается в том числе на метафорическом уровне: в “говорящих” деталях внешнего облика персонажей, в их именах, символических пейзажах, интерьерах.

  • “ЧУЖОЙ ДЛЯ ВСЕХ…” (Образ Евгения Онегина)

    КЛАССИКА

    А. С. ПУШКИН

    “ЧУЖОЙ ДЛЯ ВСЕХ…” (Образ Евгения Онегина)

    Роман А. С. Пушкина “Евгений Онегин” – произведение необычное. В нем мало событий, много отступлений от сюжетной линии, повествование будто бы оборвано на половине. Вызвано это, на мой взгляд, тем, что Пушкин ставит в своем романе принципиально новые для русской литературы задачи – показать “век” и людей, которых можно назвать героями своего времени. Пушкин – реалист, а потому он отчетливо осознает зависимость характера человека от той среды, которая его формирует. И главные герои романа – это не просто люди своего времени, но и люди, если так можно выразиться, своего места в жизни. Ленский показан романтиком, потому что его взгляды сформировались в “Германии туманной”, под воздействием немецкого романтизма. Татьяна являет собой “милый идеал”, так как в ее образе соединилась высокая образованность и близость к национальным русским традициям. Что же представляет собой главный герой романа?

    Евгений – человек из высшего петербургского света. Его детство проходит под опекой иностранных гувернеров, которые учат его всему “шутя”, не докучая “моралью строгой”. Онегин вполне владел всеми теми науками, которые были необходимы в обществе:

    Он по-французски совершенно

    Мог изъясняться и писал;

    Легко мазурку танцевал

    И кланялся непринужденно…

    Онегин умеет все, что соответствует требованиям моды. Рестораны, клубы, балы, балет – вот чем он занимает свое время. Автор называет своего героя “почетным гражданином

    Кулис”, гением в “науке страсти нежной”. Так постепенно игра в любовь и дружбу заменяет в Онегине истинные чувства, умение “без принужденья в разговоре коснуться до всего слегка” глубокие знания, лицемерие – настоящую жизнь. Принятый и любимый в свете, Онегин, по сути, одинок. Пестрая и однообразная жизнь Петербурга быстро наскучила Евгению, им овладевает “русская хандра”. Чем заменить светские забавы? Онегин, к сожалению, не может найти себе применения в жизни. Он пытается спастись от безделья, пробует даже писать стихи, “но труд упорный ему был тошен”. Не находит герой радости и в чтении. Казалось бы, неожиданный поворот судьбы – необходимость уехать в деревню дяди – мог привести к переменам в жизни Онегина. Но хандра ожидает его и среди “уединенных полей”.

    Единственным другом Онегина становится Владимир Ленский, но автор очень точно определяет характер их отношений: “от делать нечего друзья”. Между героями нет духовной близости, да и откуда она может взяться, если мысли Онегина занимает только сам Онегин. Не сумел понять Евгений и чистоту страстного чувства Татьяны Лариной. “…Я не создан для блаженства” – так отвечает Онегин, замечу, очень в духе модных в его время романов. Возникший в нем в первую минуту после прочтения письма Татьяны “чувствий пыл старинный” опять же был погашен, потому что так было привычнее. Вообще, история отношений Онегина с людьми доказывает, что герой Пушкина постоянно ощущал свое превосходство над другими, может быть, не без оснований, но это превосходство делает его “чужим для всех”.

    Онегин – человек, интеллектуально возвышающийся над толпой. Им владеет стремление к счастью и свободе, но свободу эту он понимает как “свободу для себя”. Конфликт героя романа с окружающей действительностью основан лишь на том, что эта действительность причиняет страдания ему лично, препятствует именно его счастью. В восьмой и девятой статьях о Пушкине В. Г. Белинский характеризует Онегина как страдающего эгоиста, и это, на мой взгляд, очень точное определение. Евгений страдает, потому что его жизнь сложилась не так, как он бы того хотел, но он не может понять, что счастье заключается в умении быть среди близких людей: преданного друга, любящей женщины.

    Чужой для всех, ничем не связан,

    Я думал: вольность и покой

    Замена счастью. Боже мой!

    Как я ошибся, как наказан! –

    Восклицает герой, ощутивший муки настоящей любви. Но прозрение наступило слишком поздно: убит Ленский, “другому отдана” Татьяна…

    Финал романа открыт. Онегин сознательно изображается Пушкиным как герой, всегда стоящий на распутье. Автор не хочет закончить повествование традиционными свадьбой или смертью героя, а потому многие поколения исследователей пытаются угадать, что ждало Онегина в будущем. Версии были самые разные: одни отправляли Евгения на Сенатскую площадь, другие рассуждали о возможности возникновения любовного треугольника. Трудно сказать, кто был прав, потому что неясно, способны ли к нравственному возрождению люди, почитавшие “всех нулями, а единицами – себя”.

    В. Г. Белинский с. глубокой точностью охарактеризовал трагедию Онегина, сказав, что “силы этой богатой натуры остались без приложения, жизнь без смысла…”. Кто виноват в этом? Конечно, сам Онегин сознательно противопоставил себя людям, но, может быть, это было связано с тем, что ему чужда была посредственность. “Кто жил и мыслил, тот не может в душе не презирать людей”, – говорит поэт. И действительно, Пушкин показывает, что сам “век” делает человека нравственным калекой, лишает его возможности найти достойное применение своим силам и быть счастливым.

  • Н. А. Заболоцкий

    Н. А. Заболоцкий

    Николай Заболоцкий (1903-1958) – поэт мысли, поэт философских раздумий и классической завершенности стиха. Писал он стихи скупо, лишь когда вызревала мысль, и оставил читателям томик своих поэтических произведений и несколько книг переводов, единодушно признанных образцовыми.

    В автобиографии Заболоцкий так определил содержание и мотивы своей первой книжки стихов – “Столбцы”: “По выходе из армии я попал в обстановку последних лет нэпа. Хищнический быт всякого рода дельцов и предпринимателей был глубоко чужд и враждебен мне. Сатирическое изображение этого быта стало темой моих стихов 1927-1928 годов, которые впоследствии составили книжку “Столбцы””. В “Столбцах” пошлый, тусклый быт людей, интересующихся лишь материальными благами, грозит лишить человека чувства красоты мира. В стихотворении “Свадьба” Заболоцкий развенчивает мещанскую идиллию “Ивановых”, рисуя отвратительно зрелище свадебного пиршества, торжества плоти: “Мясистых баб большая стая сидит вокруг, пером блистая, и лысый венчик горностая венчает груди, ожирев в поту столетних королев. Они едят густые сласти, хрипят в неутоленной страсти…” Эта сатирическая картина завершается чудовищным танцем, захватывающим все и всех в свой круговорот, даже самый дом летит в этой исступленной вакханалии.

    В ряде стихотворений, написанных во одно время со “Столбцами” (1929) и поэмой “Торжество земледелия” (1933), Заболоцкий обращается к философской проблематике, к вопросам жизни й смерти. В таких стихотворениях, как “Лицо коня” (1926), “В жилищах наших” (1926), “Прогулка” (1929), речь идет о тех вопросах, которые в дальнейшем станут основными для Заболоцкого. Он противопоставляет жизни людей, живущих “умно и некрасиво”, нераскрытую мудрость природы, жизнь и красоту деревьев. В мире природы нет разобщения, поэтому деревья могут превращаться в людей, а люди в деревья. Превращение людей в деревья – чудо, свидетельствующее об единстве всего живого. В стихотворении “Лицо коня” очеловечен и одухотворен облик коня. Здесь сказалось и воздействие живописи П. Филонова, изображавшего на своих картинах “лица” коней, проникнутые мыслью и страданием, переплетающимися в едином жизненном потоке движения природы. “И если б человек увидел Лицо волшебного коня, Он вырвал бы язык бессильный свой И отдал бы коню. Поистине достоин Иметь язык волшебный конь”. К циклу

    Поэм о природе принадлежат поэмы “Безумный волк” (1931), “Деревья” и “Птицы” (1933). Это философские произведения, в основе которых лежат излюбленные, натурфилософские идеи Заболоцкого о разумности природы, превращенные в сказочный миф.

    Второй этап творческого развития Заболоцкого проходил под знаком обращения к классической русской поэзии Путина, Тютчева, Баратынского. Тема природы остается основной темой стихов Заболоцкого. Поэт предпослал своим стихам, написанным в сороковых годах, программное стихотворение “Я не ищу гармонии в природе” (1947), в котором он возвращается к творческим исканиям тридцатых годов. Но теперь в его отношении к природе возникает и моральная проблема.

    Природа лишена понимания добра и зла, она равнодушна к человеческому страданию и в этом отношении “бесплодна”. И с другой стороны – человеческое страдание, судьба человека, лишенного зрелища природы, искаженность его представления о мире, волнуют поэта (“Слепой”, 1946).

    Мысль о смерти и бессмертии – одна из основных тем поэзии Заболоцкого, который представляет себе личность человека как собрание атомов, верит в сохранение и метаморфозы самой материи, в образование новых существ из атомов праха. В стихотворении “Завещание” (1947) он говорит

    О “незримом мире туманных превращений”: “Я не умру, мой друг. Дыханием цветов Себя я в этом мире обнаружу”. Это более глубокое развитие мысли, выраженной еще в стихотворении “Метаморфозы” (1937) о неизменности перехода одних форм материи в другие. Стихотворения по – своему продолжают философскую лирику Тютчева и Баратынского, их элегические размышления

    О жизни.

    В последние годы жизни Заболоцкого в его творчестве все более заметно обращение к человеку, появление личной темы, интерес к быту. Человек интересует его теперь не только как отвлеченный, собирательный образ Человека с большой буквы в его отношении к природе. Он стремится показать в своих стихотворениях личность, характер.

    Цикл “Последняя любовь” занимает особое место в лирике Заболоцкого. В основном поэт и в последнее десятилетие своей жизни остается певцом природы. Пройдя сложный поэтический путь от изображения гротескно-карнавального мира “Столбцов” через философскую насыщенность и сложность поэм и стихов тридцатых годов, он пришел к классически ясной и строгой поэзии, поэзии мысли. Каждый творческий этап, сохраняя своеобразие поэтической структуры, оставлял след в его дальнейшем творчестве, обогащал его новыми открытиями. “Классичность” стихов последнего периода отнюдь не обращена к прошлому; не будучи стилизацией классики, стихи пронизывают настроения современности.

  • Корень

    Корень – обязательная и главная морфема в слове, выражающая основное лексическое значение слова. Это единственная морфема, которая может совпадать с основой слова.

    Корни бывают свободные и связанные. Большинство корней относится к первой группе: они могут встречаться как в словах со словообразующими аффиксами, так и без них. Например, мор-е, мор-ск-ой, мор-як, мор-яч-к-а и др.; бег, бег-ун, при-беж-а-ть, раз-беж-а-ть-ся и др. Но существует и немало корней, которые никогда не появляются без словообразующих аффиксов – префиксов или суффиксов. Это и есть связанные корни, как, например, – бав – в глаголах до-бав-и-ть, у-бав-и-ть, при-бав-и-ть или репорт – в существительных репорт-ер, репорт-аж и т. п.

    Можно различать корни повторяющиеся и единичные, уникальные. Первые участвуют в словообразовании и употребляются более чем в одном слове в отличие от вторых, встречающихся только в одиночных словах.

  • Резюме

    Резюме

    История русской литературы

    С. Н. Бунина (Москва). Маргинальное сознание и маргинальный дискурс в русской литературе начала XX века.

    В статье характеризуется поэзия М. Волошина, Е. Гуро, Е. Кузьминой-Караваевой как выражение маргинального сознания, свойственного русского модернизму.

    Ключевые слова: маргинальное сознание, индивидуализм, маргинальный дискурс, эзотерика, самовыражение, маргинальный взрыв.

    Л. Н. Икитян (Симферополь). Духовные универсалии как предмет эксперимента Андреева-романиста.

    В статье рассматривается художественное экспериментаторство Андреева как базовый принцип его творческого метода. В качестве объекта эксперимента освещаются архетипические образы сада, матери и отца.

    Ключевые слова: духовные универсалии, архетип, символический образ, Бог, дьявол, эксперимент.

    Е. И. Кобзарь (Полтава). Библейский интертекст в пьесе М. Булгакова “Адам и Ева”.

    Данная статья посвящена анализу содержания и функций библейских мотивов в пьесе М. Булгакова “Адам и Ева”, использование которых позволило автору отобразить сложные исторические процессы и духовное состояние людей переходной эпохи XX столетия.

    Ключевые слова: интертекстуальность, интертекст, драма, жанр, аллюзия, традиция, новаторство.

    Д. В. Поль (Москва). Образы возлюбленной и матери в творчестве М. А. Шолохова.

    В статье анализируются тема, проблема, архетипы матери и возлюбленной в романистике и новеллистике Шолохова. Исследованию подвергаются “Донские рассказы”, эпопея “Тихий Дон”, роман “Поднятая целина”, главы незаконченной книги “Они сражались за Родину”.

    Ключевые слова: символ, бытие, художественный образ и тип, художественная архаика, социальная мотивировка.

    Е. А. Попова (Симферополь). Публицистический элемент в романе Е. Н. Чирикова “Зверь из бездны”.

    В статье анализируются особенности и принципы использования публицистического стиля в романе Е. Н. Чирикова “Зверь из бездны”.

    Ключевые слова: публицистика, стиль, антитеза, война и милосердие, структура.

    О. В. Резник (Симферополь). Украина в творчестве Н. А. Тэффи (гендерный аспект).

    В статье проанализирована тема Украины в творчестве Н. А. Теффи в историко-литературном контексте. Впервые украинская тема в литературе российской эмиграции дается с точки зрений гендерного анализа. Работа подчеркивает важность авторской индивидуальности в воссоздании эпохи Гражданской войны в Украине.

    Ключевые слова: тема Украины, автобиографизм, Гражданская война в Украине, общечеловеческие вопросы, гендерный анализ.

    И. А. Свириденко (Симферополь). А был ли иной писатель? (О метаморфозе, произошедшей в творчестве М. Зощенко на рубеже 1920-1930-х годов)

    Автор статьи оценивает начальный этап писательской биографии Зощенко как важнейший период в формировании его художественного метода и дает объяснение метаморфозе, которая произошла в творчестве прозаика на рубеже 1920-1930-х годов.

    Ключевые слова: писатель-исследователь, познавательная активность, рефлексия, психологизм, личностное самоопределение.

    Т. В. Щербина (Донецк). Конфликт “Л. Н. Толстой – У. Шекспир” в толкованиях критиков.

    В статье рассматривается неоднозначное отношение Л. Н. Толстого к драмам В. Шекспира. Утверждается, что хоть Толстой и не принимал пьес драматурга, объективно писал с ним в одной традиции. Отношение Толстого к пьесам Шекспира является важным, поскольку в конечном счете сводится к вопросу, какой должна быть пьеса.

    Литература и Крым

    Е. К. Беспалова (Симферополь). “Крымский макромиф” в творчестве В. В. Набокова.

    “Крымская тема” в поэтических и прозаических произведениях В. В. Набокова рассматривается как трехуровневая мифопоэтическая система.

    Ключевые слова: крымский макромиф, авторский миф, мифопоэтическая система, крымский текст.

    М. П. Билык (Симферополь ). Критерии отбора “крымских” произведений на примере творчества И. Бунина.

    В статье предлагаются критерии отбора “крымских” произведений с учетом творческого метода И. А. Бунина. В соответствии с предложенными критериями в работе приводятся доказательства “крымской” принадлежности конкретных произведений писателя.

    Ключевые слова: “крымский” текст, региональный цикл, система произведений, концепция мира.

    Р. М. Горюнова (Симферополь). Прозопоэзия Ильи Сельвинского.

    В статье впервые на материале творчества Ильи Сельвинского рассматривается такое явление, как прозопоэзия. В аспекте обозначенной проблемы проанализирована “Арктика”.

    Ключевые слова: прозопоэзия, эпическое, лирическое, поэма, эпопея.

    Полемика

    Дорофеев Ю. В., Дорофеева Е. Е. (Симферополь). Принципы анализа текста (на материале романа В. Набокова “Подвиг”).

    В работе определены и рассмотрены общеметодологические принципы анализа текста. На примере романа В. Набокова “Подвиг” продемонстрирована реализация этих принципов.

    Ключевые слова: принципы анализа, текст, мотив, В. Набоков, интерпретация.

    Г. А. Зябрева (Симферополь). Поэма Лермонтова “Мцыри”: позиция автора по отношению к герою.

    Г. А. Зябрева, А. В. Ишин (Симферополь). Два этюда о стихотворении М. Ю. Лермонтова “Пророк”.

    В рубрике “Полемика” помещены две статьи, посвященные произведениям Лермонтова, где в завершенном виде выразилось его миропонимание. Авторы утверждают, что Лермонтов – поэт, которого нельзя, как это делает большинство исследователей, считать богоотступником, богоборцем, тем более – богохульником. И хотя взгляды Г. Зябревой и А. Ишина на проблему религиозности Лермонтова не являются тождественными, оба признают и аналитически подтверждают мысль о безусловной христианской ориентации великого русского национального поэта.

    Ключевые слова: христианство, язычество, Бог, безблагодат – ная личность, духовный выбор, авторская позиция.