Каждый из нас прекрасно понимает, что патриотизм, как и всякое другое человеческое чувство, имеет свои истоки. Русский философ В. Соловьев, говоря о патриотизме, замечает, что для каждого человека “он имеет свои утробные корни, которые остаются и еще крепнут от внешнего разрыва… Без этих натуральных корней нет настоящего патриотизма. Всякий знает, однако, что никогда в природе не бывает и того, чтобы цветы и плоды росли прямо из корней. Для расцвета и плодотворности патриотизма нужно ему подняться над своими утробными корнями в свет нравственного сознания”.
Философ отмечает, что такой подъем не дается легко. “Для расцвета и плодовитости патриотизма” необходимо пройти через тяжелые жизненные испытания.
Для восточнославянских народов утробными корнями патриотизма является общая история периода Древней Руси. Но в XIII веке со смертью Мстислава Великого Древняя Русь по сути дела перестает существовать. Возникает несколько независимых княжеств, которые и стали прямыми продолжателями общей истории.
Так начался тот самый тяжелый жизненный путь, который, по мысли философа В. Соловьева, был необходим для последующего “расцвета и плодовитости патриотизма”.
Однако еще до окончательного дробления Русской земли на особые уделы находились беззаветные патриоты, выступавшие за сохранение единства. Бесспорно, самым заметным среди них был неизвестный автор “Слова о полку Игореве”. Русская земля у автора не ограничивалась Киевом, Черниговом или Новгородом-Северским. Она включала в себя и другие древнерусские княжества. В этом и есть яркое проявление патриотического сознания автора произведения и тех, кто придерживался таких же взглядов. В его трактовке именно Русская земля в широком понимании является истинным героем “Слова о полку Игореве”. И именно в создании образа Русской земли автор поднимается до высокохудожественного мастерства. В созданном им образе Родины ощущается страстная любовь и преданность. Этот образ пронизывает все произведение и одухотворяется через единение человека и природы.
Неизвестный автор “Слова о погибели Русской земли” уже не призывает русских князей к единению перед лицом грозной опасности. Ему остается лишь оплакивать гибель Великой Руси – неизбежный результат длительных ссор, несогласий и кровавых междоусобиц русских князей. Истинный патриот своей Родины, он с умилительной ностальгией говорит о былом могуществе, богатстве, красоте и величии Русской земли до нашествия монголо-татар: “Многими красотами ты нас дивишь: дивишь озерами многими, реками и источниками местночтимыми, горами крутыми, холмами высокими, дубравами частыми, полями чудными, зверьми различными и птицами бесчисленными, городами великими, храмами церковными и князьями грозными, боярами честными, вельможами многими!”.
Далее автор перечисляет те страны и народы, которые считались с авторитетом великого князя Русской земли. И незаметно для самого себя из подавленной минорной тональности он переходит в мажорное настроение. Не без гордости за славное прошлое родной земли он напоминает, что именем Владимира, Мономаха некогда “половцы детей своих пугали в колыбели, а литва из болота на свет не показывалась, а венгры каменные города крепили железными воротами… А немцы радовались, что они далеко за синим морем”.
Своей кульминации, высшего накала патриотическое чувство автора достигает в том месте, где он говорит, что “сам Мануил Царегородский, страх имея” перед Мономахом, “дары великие посылал к нему, чтоб великий князь
Владимир Царя-города у него не взял”. Но описывая былое величие земли Русской, автор ни на миг не забывает о том, что в настоящем “беда приключилась христианам”.
Под бедой неизвестный автор понимает нашествие иноплеменников на Русскую землю. С Запада к границам вечевых республик Новгорода и Пскова подступили немецкие феодалы. В союзе с католической церковью они еще в начале XIII века приступили к осуществлению политики “дранг нах остен” в Восточной Прибалтике. К середине столетия Орден меченосцев овладел латвийскими землями и южной частью современной Эстонии, а Тевтонский орден принялся за покорение пруссов. Объединившись в единый Тевтонский орден, немецкие рыцари предприняли попытку проникнуть на Русь. Но новгородский князь Александр Невский в битве на Чудском озере в 1242 году умерил амбиции тевтонцев.
Несмотря на победу, Александру Невскому предстоял выбор союзника: либо с немцами, либо с монголо-татарами. Князь Александр хорошо знал, как немцы поступали с покоренными племенами западных славян. Они планомерно истребляли их до последнего человека, освобождая земли для раздачи немецким феодалам. В отличие от них, монголо-татары “были довольно великодушны и снисходительны к покорным”: Они не вели планомерного уничтожения населения, не отнимали земель у русских князей и толерантно относились к православной церкви.
В подобной обстановке выбор князя Александра Невского был предопределен.
Известный современный российский историк Л. Гумилев так отвечает на вопрос, в чем была заслуга выбора князя Александра Невского: “Прежде всего в том, что, человек умный, и тонкий, сведущий и образованный, он осознал масштабы католической угрозы и сумел этой угрозе противопоставить союз Руси и монголов. В самом деле, территориальная близость Западной Европы позволяла крестоносцам в перспективе захватить не только Новгород и Псков, но и Смоленск, Ярославль, и столицу тогдашней России – Владимир, и Переяславль – родину Александра. Договориться с европейцами, в отличие от монголов, было нельзя. Они принимали любые услуги, но не соблюдали никаких условий мирных договоров”.
Так, по мысли Л. Гумилева, действиями Невского было положено “начало новой этнической традиции союза с народами Евразии ради защиты общего Отечества от военной и идеологической агрессии Западной Европы”.
Так, после тяжких испытаний, начался новый период для “расцвета и плодовитости” русского патриотизма.