В повести “Дело Артамоновых” Горький показал, как медленно, но неотвратимо совершается процесс осознания рабочими своих классовых интересов. Не в каждом городе действовали пропагандисты, подобные Павлу Власову и Находке, организующие демонстрации и стачки. В дни революции 1905 года, вместо того чтобы объединиться против своих хозяев, как в пьесе “Враги”, рабочие двух дремовских фабрик дерутся между собой. Стекла в доме Алексея Артамонова разбивают кожевники с фабрики Житейкина, а его собственные рабочие добровольно охраняют дом хозяина.
В “Деле Артамоновых” народ представлен не только рабочим классом, все время пополняемым притоком крестьян, быстро превращающихся в “фабричных”. Среди героев повести особое место занимает Тихон Вя-лов – дворник, бывший землекоп, а еще прежде крестьянин. Этот образ продолжает полемику Горького с его великими литературными предшественниками, которые, пройдя мимо “талантливых организаторов промышленности” – выходцев из крестьянства, продолжали “любовно изображать кроткого раба, совестливого Поликушку”.
Вялов идет от поруганной христианской морали к социальным отношениям людей. Тщетно пытаясь применить к миру отвлеченные понятия добра и зла, он приходит к убеждению, что моральное возмездие совпадает с возмездием историческим. Вялов уверенно ждет неизбежной катастрофы, полагая, что несправедливо устроенный миропорядок должен сам собой неминуемо погибнуть. Это убеждение делает излишней его месть Артамоновым за убийство брата. Вялов далек от сведения личных счетов со своими хозяевами, хотя и знает все тайны дома. Тем полнее его злорадное торжество в финале повести: “Дурак, а правду понял раньше всех. Вот оно как повернулось. Я говорил: всем каторга! И – пришло. Смахнули, как пыль тряпицей. Как стружку смели”.
В то же время Вялов далек от революционных рабочих, заявляющих: “все от нас пошло, мы – хозяева”, готовых экспроприировать капиталистов. Понимая возможность подобного оборота событий, Вялов не одобряет насильственных мер. Здесь сказывается слабая сторона позиции патриархального крестьянина, на которой до конца остается Тихон Вялов, убежденно утверждая: “Я этих затей не принимаю. Работай каждый на себя, тогда ничего не будет, никакого зла”. Жизненным идеалом Вялова остается союз вольных тружеников и тем самым праведников. Скептик Вялов, видя “везде – хитрости”, не уверен, что революция осуществит этот идеал. Поэтому возмездие, выпавшее на долю Артамоновых, не приносит ему душевного успокоения. “Веры, говорю, лишили вы меня; не знаю, как теперь и умереть мне. Загляделся на вас, беси…” – таков итог исканий Тихона Вялова, патриархального крестьянина, живущего между крестьянской реформой и социалистической революцией, народного мудреца, так и не обретшего истины. Этот молчальник и соглядатай, принципиально стоящий в стороне, занимающий выжидательную позицию, выступает в повести как представитель стихийных грозных сил. В этом смысле он поистине страшен.
Надо “кратко написать большой роман”, говорил Л. Толстой Горькому, обсуждая с ним замысел “Дела Артамоновых”. Это пожелание Горький выполнил в точности: “Дело Артамоновых” совсем небольшая повесть. Как же вмещается в ней целая эпоха – вся история русского капитализма? Чем достигается эпичность повествования, откуда берется широта исторических просторов, врывающихся в это произведение, имеющее традиционный вид семейной хроники?
Эпичность повествования в “Деле Артамоновых” достигается тем, что конфликты, возникающие между выходцами из Дремова, разрешаются не непосредственно между ними, а где-то далеко за пределами города, на просторах истории. Вместо того чтобы сводить исторические ситуации к столкновениям ряда героев, Горький в судьбе каждого из них выявляет соответствующую историческую ситуацию. В результате рамки небольшой повести рушатся, и она делается равнозначной огромному роману-эпосу, где сразу выступает множество разрозненных судеб, почти не сталкивающихся между собой, но влекомых одним обшим историческим потоком.
Новаторство Горького в “Деле Артамоновых” заключается не в привнесении каких-либо новых небывалых художественных приемов. Напротив. Взяв за основу одну из традиционнейших литературных форм – семейную хронику, Горький пользуется испытанными приемами классического реализма, достигая высочайшей выразительности, доводя почти каждую деталь до “одухотворенного и глубоко продуманного символа”.