ИЗОБРАЖЕНИЕ ОМЕРТВЛЯЮЩЕГО ВОЗДЕЙСТВИЯ СРЕДЫ В РАССКАЗАХ А. П. ЧЕХОВА
Страшное зло омертвения человеческих душ, погруженных в тину обывательщины, показывает Чехов в рассказе “Ионыч”. Молодой гость семьи Туркиных доктор Дмитрий Ионыч Старцев – бедный разночинец, “дьячковский сын”. Он полон сил, увлечен работой настолько, что даже в праздники у него нет свободного времени. Но его интересует литература, искусство. Среди обывателей Старцев чувствует себя одиноко, они раздражают его “своими разговорами, взглядами на жизнь и даже своим видом”.
И вот Старцев попадает в дом образованных, как ему кажется, людей. Семья Туркиных, “самая образованная и талантливая” в городе, олицетворяет мир, обреченный на бесконечное повторение одного и того же, как старая граммофонная пластинка. Отец семейства “все время говорил на своем необыкновенном языке, выработанном долгими упражнениями в остроумии и, очевидно, давно уже вошедшем у него в привычку: большинский, недурственно, покорчило вас благодарю”. Мать, Вера Иосифовна, сочиняет бездарные произведения о том, чего не бывает в жизни. Дочь Екатерина, которую родители по-мещански называют Котиком, играет на рояле, как на барабане – словно упорно старается вколотить клавиши внутрь инструмента. Отголосок настоящей жизни – песня соловья – сразу же вытесняет стук ножей на кухне, предвещающий обильный ужин. Но в действительности эти приятные и образованные люди оказываются мелкими, ограниченными, пошлыми. Постепенно опустошается и душа молодого доктора Старцева, превратившегося из интеллигента в обыкновенного обывателя и стяжателя.
“Прекрасно! Превосходно!” – восклицают гости после окончания “барабанной игры” на рояле Котика. Старцев вторит им: “Прекрасно! Вы где учились музыке?.. В консерватории?” Старцеву все происходящее в доме Туркиных кажется “весельем”, “сердечной простотой”, “культурой”. Вялой имитацией живого, молодого чувства является любовь Старцева к Екатерине Ивановне: ее беспомощные порывы постоянно сталкиваются с внешними и внутренними препятствиями. Героиня совершенно равнодушна к чувствам, проснувшимся в душе Старцева: “Что вам угодно? – спросила Екатерина Ивановна сухо, деловым тоном”. И непонятно, как Старцев увидел в этой девушке “что-то необыкновенно милое, трогательное своей простотой и наивной грацией”.
Эту неполноценную любовь сопровождает мотив увядания: “Приближалась осень, и в старом саду было тихо, грустно и на аллеях лежали темные листья. Уже рано смеркалось”. В самом Старцеве что-то жесткое, косное и тупое тянет героя вниз, к обывательскому покою, не дает взлететь на крыльях любви. Мгновение душевного подъема, пережитого лунной ночью, сменяется чувством ужасной усталости: “Ох, не надо бы полнеть!” Взволнованность первого признания сопровождается такими раздумьями: “А приданого они дадут, должно быть, немало”. Это не настоящая любовь, это ее имитация, и поэтому Старцев, только что получивший отказ от любимой, казалось бы, девушки, выходит на улицу и не то что не бросается в реку от горя, а “вздыхает полной грудью”, лениво потягивается и говорит: “Сколько хлопот, однако!”
Чехов показывает превращение Старцева в Ионыча – заскорузлого собственника, постоянно пересчитывающего желтые и зеленые бумажки и кладущего их в банк на текущий счет. Сначала Старцев ходит пешком, затем, постепенно обживаясь, уже ездит на паре лошадей с собственным кучером. Вот что произошло со Старцевым за несколько лет такой жизни: “Прошло четыре года. В городе у Старцева была уже большая практика. Каждое утро он спешно принимал больных у себя в Дялиже, потом уезжал к городским больным, уезжал уже не на паре, а на тройке с бубенчиками и возвращался домой поздно ночью. Он пополнел, раздобрел и неохотно ходил пешком, так как страдал одышкой”. Деградация продолжается, Старцев окончательно стал соответствовать своей фамилии: “Прошло еще несколько лет. Старцев еще больше пополнел, ожирел, тяжело дышит и уже ходит, откинув назад голову. Когда он, пухлый, красный, едет на тройке с бубенчиками и Пантелеймон, тоже пухлый и красный, с мясистым затылком, сидит на козлах, протянув вперед прямые, точно деревянные, руки, и кричит встречным: “Прррава держи!”, то картина бывает внушительная, и кажется, что едет не человек, а языческий бог”.
Жалуясь на среду, Ионыч мирится с ней. Его интересы стали такими же, как и интересы других обывателей: он охотно играет по вечерам в карты, а придя домой, с удовольствием считает деньги, полученные от больных. За несколько лет Ионыч растерял все, что раньше отличало его от обывателей. Ионыч окончательно опустился на глубокое жизненное дно, не сумев противостоять обывательскому окружению, жадность опустошила его душу.
Плюшкина из “Мертвых душ” Гоголя съела страсть приобретательства. Это был помещик, и основа его болезни – душевладение, Плюшкин не понимает, что с ним происходит. В отличие от Плюшкина, Старцев всю жизнь работает, но деятельность, лишенная высокой цели, оказывается губительной для труженика-интеллигента. Ионыч гибнет, сохраняя понимание происходящего, и, как опытный врач, мог бы поставить себе диагноз: разрушение личности в результате утраты светлых жизненных целей.
Чехов призывает читателей не поддаваться губительному влиянию уродливой окружающей среды, как это ни трудно, вырабатывать в себе силу сопротивления обстоятельствам, не предавать светлых идеалов молодости, не предавать любовь и беречь в себе человека. С горечью писатель говорит о нравственной нестойкости образованной молодежи: “Пока это еще студентки и курсистки – это честный хороший народ, это надежда наша, это будущее России, но стоит только студенткам и курсисткам выйти самостоятельно на дорогу, стать взрослыми, как и надежда наша и будущее России обращается в дым, и остаются на фильтре одни доктора-дачевладельцы, несытые чиновники, ворующие инженеры”.