Авторское предисловие посвящено сообщению о том, что интересует Мерсье в Париже – общественные и частные нравы, господствующие идеи, обычаи, скандальная роскошь, злоупотребления. “Меня занимает современное мне поколение и образ моего века, который мне гораздо ближе, чем туманная история финикиян или египтян”. Он считает нужным сообщить, что сознательно избегал сатиры на Париж и парижан, так как сатира, направленная на конкретную личность, никого не исправляет. Он надеется, что сто. лет спустя его наблюдения над жизнью всех слоев общества, живущих в огромном городе, сольются “с наблюдениями века”.
Мерсье интересуют представители разнообразных профессий: извозчики и рантье, модистки и парикмахеры, водоносы и аббаты, офицерство и банкиры, сборщицы подаяний и учителя, словом, все, кто разными способами зарабатывает себе на жизнь и дает другим возможность существовать. Университетские профессора, например, умудряются привить ученикам отвращение к наукам, а адвокаты, из-за неустойчивых законов, не имеют возможности задуматься об исходе дела, и идут в том направлении, куда их влечет кошелек клиента. Зарисовки Мерсье – это не только городские типы и обыватели, но и портрет города. Лучшая панорама, по его мнению, открывается с башни “Собора богоматери” . Среди “картин” можно найти Улицу Урс и Улицу Юшетт, Сите и Остров Людовика Святого, Сент-Шапель и Церковь святой Женевьевы. Он живописует те места, куда собирается на гуляния весь Париж – Пале-Рояль и Лон-Шан. “Там собираются и дешевенькие кокотки, и куртизанки, и герцогини, и честные женщины”. Простолюдины в праздничной одежде смешиваются с толпой и глазеют на все, на что следует смотреть в дни всеобщих гуляний, – красивых женщин и экипажи. В таких местах автор делает вывод, что красота не столько дар природы, сколько “сокровенная часть души”. Такие пороки, как зависть, жестокость, хитрость, злоба и скупость, всегда проступают во взгляде и выражении лица. Вот почему, замечает писатель, так опасно позировать человеку с кистью в руке. Художник скорее определит род занятий и образ мысли человека, нежели знаменитый Лафатер, цюрихский профессор, который столько написал об искусстве узнавать людей по их лицам.
Здоровье жителей зависит от состояния воздуха и чистоты воды. Ряд очерков посвящен тем производствам, без которых немыслима жизнь гигантского города, но кажется, что их предназначение – отравление Парижа ядовитыми испарениями. “Что может быть важнее здоровья граждан? Сила будущих поколений, а следовательно сила самого государства, не зависит ли от заботливости городских властей?” – вопрошает автор. Мерсье предлагает учредить в Париже “Санитарный совет”, причем в его состав должны входить не доктора, которые своим консерватизмом опасны для здоровья парижан, а химики, “которые сделали так много новых прекрасных открытий, обещающих познакомить нас со всеми тайнами природы”. Доктора, которым писатель посвятил лишь одну “картину”, не оставлены вниманием в других зарисовках. Мерсье утверждает, что доктора продолжают практиковать медицину старинными, довольно темными способами только для того, чтобы обеспечить себе побольше визитов и не давать никому отчета в своих действиях. Все они действуют как сообщники, если дело доходит до консилиума. Медицинский факультет, по его мнению, все еще преисполнен предрассудков самых варварских времен. Вот почему для сохранения здоровья парижан требуется не доктор, а ученые других профессий.
К улучшениям условий жизни горожан Мерсье относит закрытие кладбища Невинных, оказавшееся за века своего существования в самом центре Парижа. Автора занимает также работа полиции, которой посвящены довольно пространные зарисовки. Мерсье констатирует, что необходимость сдерживать множество голодных людей, видящих, как кто-то утопает в роскоши, является невероятно тяжелой обязанностью. Но он не удержался от того, чтобы сказать: “Полиция – это сборище негодяев” и далее: “И вот из этих-то омерзительных подонков человечества родится общественный порядок!”
Для изучающего общественные нравы интерес к книгам закономерен. Мерсье утверждает, что если не все книги печатаются в Париже, то пишутся они именно в этом городе. Здесь, в Париже, обитают те, кому посвящен очерк “О полуписателях, четвертьписателях, о метисах, квартеронах и проч.”. Подобные люди публикуются в Вестниках и Альманахах и именуют себя литераторами. “Они громко осуждают надменную посредственность, в то время как сами и надменны и посредственны”.
Рассказывая о корпорации парламентских парижских клерков – Базош, – автор замечает, что герб их состоит из трех чернильниц, содержимое которых заливает и губит все вокруг. По иронии судьбы, у судебного пристава и вдохновенного писателя общие орудия труда. Не меньший сарказм вызывает у Мерсье состояние современного театра, особенно при попытках ставить трагедии, в которых капельдинер силится изображать римского сенатора, облачившись при этом в красную мантию доктора из мольеровской комедии. С не меньшей иронией автор говорит о страсти к любительским спектаклям, особенно к постановке трагедий. К новому виду представлений Мерсье относит публичное чтение новых литературных произведений. Вместо того, чтобы узнать мнение и получить совет от близкого друга, литераторы стремятся обнародовать свой труд на публике, тем или иным способом состязаясь с членами Французской академии, имеющими право публично читать и публично выслушивать похвалы в свой адрес. В 223-й по счету “картине” писатель сожалеет об утрате таких дивных зрелищ, как фейерверки, которые пускали по торжественным дням – как-то: день св. Жана или рождения принцев. Теперь по этим дням отпускают на свободу заключенных и выдают замуж бедных девушек.
Мерсье не упустил из виду и маленькую часовню Сен-Жозеф на Монмартре, в которой покоятся Мольер и Ла-Фонтен. Он рассуждает о религиозных свободах, время для которых наступило, наконец, в Париже: Вольтер, которому раньше отказывали в погребении, получил обедню за упокой своей души. Фанатизм, резюмирует автор, пожирает самого себя. Далее Мерсье говорит о политических свободах и общественных нравах, причина падения которых заключена и в том, что “красота и добродетель не имеют у нас никакой цены, если они не подкреплены приданым”. Отсюда возникла потребность в следующих “картинах”: “Под любым названием, О некоторых женщинах, Публичные женщины, Куртизанки, Содержанки, Любовные связи, О женщинах, Об идоле Парижа – о “прелестном”. Не менее детально и ярко отражены в зарисовках “Ломбард, Монополия, Откупное ведомство, Мелочная торговля”. Внимание уделено и таким порокам Парижа, как “Нищие, Нуждающиеся, Подкидыши, Места заключения и Подследственные отделения”, основанием для создания которых послужило желание “быстро очистить улицы и дороги от нищих, чтобы не было видно вопиющей нищеты рядом с наглой роскошью” .
Жизнь высшего общества подвергнута критике в “картинах”: “О дворе, Великосветский тон, Светский язык”. Причуды великосветского и придворного быта отражены в зарисовках, посвященных различным деталям модных туалетов, таких, как “Шляпы” и “Фальшивые волосы”. В своих рассуждениях о модных головных уборах Мерсье так характеризует влияние Парижа на вкусы других стран: “И кто знает, не расширим ли мы и дальше, в качестве счастливых победителей, наши славные завоевания?” . Сравнение аристократии с простолюдинкой оказывается не в пользу дамы из высшего общества, слепо следующей из-за сословного тщеславия за всеми причудами моды – “Болезни глаз, воспаления кожи, вшивость являются следствием этого преувеличенного пристрастия к дикой прическе, с которой не расстаются даже в часы ночного отдыха. А тем временем простолюдинка, крестьянка не испытывает ни единой из этих неприятностей”.
Автор не обошел вниманием и такое учреждение, каковое, по его мнению, могло возникнуть только в Париже, – это Французская академия, которая скорее мешает развитию французского языка и литературы, чем способствует развитию как писателей, так и читателей. Проблемы словесности подвергнуты анализу в зарисовках “Апология литераторов, Литературные ссоры, Изящная словесность”. Последняя, 357 “картина”, завершает собой труд Мерсье и написана как “Ответ газете “Курье де лЕроп”. Сопоставив все похвалы и критические замечания, автор обращается к своему читателю со словами: “Хочешь расплатиться со мной, чтобы я был вознагражден за все свои бессонные ночи? Дай от своего избытка первому страждущему, первому несчастному, которого встретишь. Дай моему соотечественнику в память обо мне”.