Обращали ли вы когда-нибудь внимание, насколько разным временем бывают родные братья и сестры, пусть даже близнецы? А, казалось бы, где тем отличиям взяться? Родители у них одни, время и место жизни – тоже, даже одежда и еда одинаковы, но, несмотря на все, это различие между ними иногда просто удивляют. К тому же часто между ними еще и толком согласия нет… Подобная ситуация сложилась и с двумя “эстетичными детьми” XVII столетия – барокко (период наивысшего расцвета – первая половина века) и классицизмом – европейским направлением, который воцарился во второй его половине. Дружественные отношения между ними, прямо скажем, не сложились.
Дети одной исторической эпохи, представители барокко и классицизма “дышали одним историческим воздухом”, занимались подобными проблемами. И почему тогда-то, что делали и чего хотели одни, решительно отвергали другие? Да, они жили в одну историческую эпоху, но общая идейно-эстетическая ситуация принималась ими актуально противоположно.
Творцы барокко “подобным лечили подобное” – хаотичность и скоротечность жизни они воплощали в так же хаотичных и скоротечных образах и художественных средствах (любимые метафоры: жизнь – это сон; жизнь – это театр; любимые образы: колыбель и гроб, расцвела и мгновенно завяла роза, фонтан, реки, облака, дым).
Зато художники классицизма как раз наоборот: скоротечности и хаотичности окружающего их мира противопоставляли нарочную, демонстративную упорядоченность, нормативность и неизменности законов искусства. Как они это делали? И собственно, что такое классицизм?
Каждое весомое художественное явление имеет философскую, мировоззренческую основу. Философским фундаментом классицизма был рационализм (от латинского ratio – разум) – учения, которое утверждало, что главным инструментом познания мира – является разум. Даже вера отступала на второй план, а жизненный опыт ставился под сомнение, если что-то в нем не имело рационального объяснения и одновременно на второй план отходили и чувства человека, ибо рациональное провозглашалось выше эмоционального, а человеческие эмоции и чувства часто не имеют рационального, понятного объяснения. Человеку иногда очень трудно, логично объяснить даже самому себе, почему он скучает или радуется, плачет или смеется.
Основателем философии рационализма нового времени был француз Рене Декарт (1596-1650). Это он провозгласил известную формулу тождества человеческой жизни и умственной деятельности, стала крылатым выражением: (если я думаю, значит живу). Еще одним выдающимся философом-рационалистом был Пьер Гассенди (1592 – 1665), учитель выдающегося комедиографа Мольера.
Поэтому в полном согласии с умственными – построениями философии – рационалистов и параллельно с ними строилась и эстетическая программа классицистов. Своевольной, нерегламентированной фантазии художника четко противопоставлялась дисциплина творчества. Безусловное и единственно преимущество в литературном труде предоставлялась уму. Так, известный трактат Никола Буало (1636-1711) “Поэтическое искусство” – это настоящий гимн рационализма, он буквально усыпан такими строками: “…Уму повиноваться пение должно всегда, /Ибо ритму с умом не следует враждовать. / Она рабыня и должна слушать мать”; “Любите же ум вы! Пусть он только сам /Прелесть и красоту образует песням” или: “Здравый ум нам пусть сияет, как цель” и т. д.
Теоретики классицизма зазывали не до спонтанного творчества и не до мгновенного осветления, а до хорошо продуманного процесса: “Научитесь мыслить, тогда уже и писать” или: “Спишите по жизни вы; не задавайтесь заранее. / Возвращайтесь вновь и вновь до вашего писания. / Шлифуйте, чтоб еще не раз зашлифовать, /Не бойтесь чертить, а иногда додать” (Н. Буало).
Зародившись еще в ренессансной Италии, классицизм окончательно сформировался и достиг наивысшего расцвета во Франции в XVII ст., что является неслучайным. Ведь именно там существовала “образцовая” монархия – абсолютизм, ибо власть французского короля была абсолютной, то есть неограниченной и неделимой. Захочет король и кого угодно казнит или заточит в Бастилии (как Вольтеровского Простака, который даже не знал, за что туда попал), а захочет то помилует, и даже суд ему был не нужен для вынесения приговора.
А когда кто-то из придворных осмелился сказать “солнечному королю” Людовику XIV, что какое-то его решение противоречиво государственным интересам, тот искренни, удивился: какие еще могут быть интересы у государства, вместо него? И цинично заявил: “Государство – это я”. А после того, как короля предупредили, что за его самовольную политику будет, расплачивается следующие поколения французов, тот еще циничней изрек: “а после нас – хоть потоп!”
Когда власть до такой степени абсолютна и централизована, когда все замыкается на одном едином человеке – (монархе, короле, царю, султане, императоре), то такая форма правления обычно является чересчур, регламентированной. Регламент – это четкой писание кому, что и в какой ситуации можно или нельзя делать.
Такая государственная регламентация, жесткая субординация очень хорошо согласуется с самим духом, нормализации и регламентации классицизма – самой нормативной со всех эстетичных теорий мира. Для тех еще правителей Франции свобода в творчестве ассоциировалась с анархией в государстве. Недаром же ведущие теоретики (прежде всего Н. Буало) и практики классицизма были приближенные ко двору, становились академиками, им выдавали одноразовые вознаграждения, назначали пожизненные пенсии, а это были очень большие деньги.