Вардапет Григор, ученый монах Нарекского монастыря, поэт и мистик, автор толкования библейской “Песни песней”, а также гимнографических сочинений и похвальных слов Кресту, Деве Марии и святым, в “Книге скорбных песнопений” смиренно обращается к Богу “…вместе с угнетенными – и с укрепившимися, вместе с оступившимися – и с поднявшимися, вместе с отверженными – и с воспринятыми”. В книге 95 глав, каждая из которых охарактеризована как “Слово к Богу из глубин сердца”. Нарекаци предназначает свое поэтическое творение, вдохновленное глубочайшей христианской верой всем: “…рабам и невольникам, знатным и высокородным, средним и вельможам, крестьянам и господам, мужчинам и женщинам”.
Поэт, “кающийся” и бичующий себя “грешник” – это человек с высокими идеалами, ратующий за совершенствование личности, несущий бремя ответственности за род человеческий, которому присуще беспокойство и множество противоречий. О чем скорбит поэт? О своей духовной слабости, о бессилии перед мирской суетой.
Он ощущает себя связанным с человечеством круговой порукой вины и совести и просит у Бога прощения не для одного себя, но вместе с собою – для всех людей.
Обращаясь к Богу с молитвой и раскрывая перед Ним тайники сердца, поэт черпает вдохновение в устремленности своей души к ее создателю и неустанно испрашивает у Творца помощи в написании книги: “Даруй же, о попечитель, горящий уголь невещественной силы слова твоего устам моим говорящим, дабы стали они причиною очищения всех орудий чувств, распределенных во мне”.
Однако Нарекаци сознает, что он со своим поэтическим даром является лишь совершенным инструментом в руках Творца, исполнителем Его божественной воли.
Поэтому его мольбы проникнуты смирением: “Не отнимай у меня, злополучного, дарованные тобой милости, не возбраняй дуновение благословеннейшего Духа твоего, не лишай меня искусства всесилия, чтобы язык мог нужное сказать”.
Но христианское смирение поэта отнюдь не означает для него принижения своих творческих способностей и своего таланта, источник которого – Бог и Творец всего сущего.
В “Памятной записи”, которой завершается книга, Нарекаци говорит о том, что он, “иерей и чернец Григор, последний среди сочинителей и младший среди наставников, заложил основы, соорудил, воздвиг на них и сочинил эту полезную книгу, соединив созвездие глав в единое дивное творение”.
Владыка всего сотворенного милостив к своим созданиям: “Коль и согрешат – все ж они твои, поелику числятся в твоих списках”. Причисляя себя к грешникам, Нарекаци никого не осуждает.
Все человеческое служит поэту напоминанием о Боге, даже если человек погружен в хаос мирской жизни и в заботах о земном не помышляет о небесном: “Во всем, что хоть единожды отразилось в чувствах у нас – будь то приятно или неприятно, и даже на подмостках зрелищных, а также в многолюдных сборищах простонародья, или же в плясках, неугодных воле твоей, о Всемогущий, Ты не позабыт”.
Ощущая в душе нескончаемую борьбу противоборствующих стремлений и страстей, которые увлекают в бездну сомнения, греха и отчаяния, поэт не перестает надеяться на целительное действие благодати Божьей и милосердие Творца.
Сетуя на то, что его душа, вопреки тому, что он принял постриг, еще не совсем умерла для мира и не сделалась подлинно живой для Бога, Нарекаци прибегает к заступничеству благой матери Иисуса и молит ее об избавлении от душевных и плотских скорбей.
Поэт не устает обвинять себя в том, что “раскрыл объятия любви к миру, а к Тебе не лицом, а спиной повернулся и в доме молитвы окружил себя заботами жизни земной”.
Мучимый телесными недугами, которые, как он убежден, являются неизбежным и законным воздаянием за духовную немощность и маловерие, поэт ощущает свои душу и тело как ристалище непримиримой борьбы.
Он описывает свое помраченное и болезненное состояние как жестокую схватку: “…все множество частиц, что составляют мое естество, как враги вступили друг с другом в бой, им, одержимым страхом сомнений, повсюду мерещится угроза”.
Однако само сознание собственной греховности становится для – страждущего источником надежды: искреннее покаяние не будет отвергнуто, все грехи кающегося отпустит Владыка благостынь, Христос-Царь, ибо милости Его “превосходят меру возможностей мыслей человеческих”.
Размышляя о “божественном залоге в Никее определенного символа веры” и осуждая ересь тондракитов, этих “новых манихейцев”, Нарекаци воспевает Церковь, которая “превыше человека, как жезл победный выше избранника Моисея”.
Церковь Христова, строящаяся повелением Творца, спасет от погибели “не только множество бессловесных сонмов звериных и малое число людей, но вместе с земными соберет к себе и жителей вышних”. Церковь – это не дом из земного вещества, а “тело небесное из света Божьего”.
Без нее невозможно ни монаху, ни мирянину идти по пути совершенства. Того же, кто дерзновенно станет считать ее “неким вымыслом вещественным, либо хитростью людскою”, Отец-Вседержитель “отринет от лица своего через посредство слова, единосущного с Ним”.