На рубеже прошлого и нынешнего столетий, хотя и не буквально хронологически, – недаром Ахматова писала о “настоящем”, “не календарном” ХХ веке – накануне великой революции, в эпоху, потрясенную двумя мировыми войнами, в России возникла и сложилась, может быть, самая значительная во всей литературе нового времени “женская” поэзия – поэзия Анны Ахматовой. Ближайшей аналогией, которая возникла уже у первых ее критиков, оказалась древнегреческая певица любви Сапфо: русской Сапфо часто называли молодую Ахматову.
Впервые женщина обрела поэтический голос такой силы. Женская эмансипация заявила себя и поэтическим равноправием. “Я научила женщин говорить”, – заметила Ахматова в одной эпиграмме. Анна Ахматова была последним поэтом “серебряного века” русской поэзии. Судьба ее – трагическая судьба поэта в страшное для родины время. Свою поэтическую задачу Ахматова видела в том, чтобы сберечь память обо всем, быть “поэтическим свидетелем истории”, рассказать о тех, кого знала, о событиях, которые ей довелось пережить. Литературную деятельность Ахматова начала как поэт-акмеист. Это литературное течение сложилось в 10-20-е годы ХХ века как противоположность символизму. Акмеисты декларировали конкретно – чувственное восприятие мира, возвращение слову его первоначального, несимволического значения.
Мотивы ранних произведений Ахматовой не выходят за рамки акмеизма: это любовь, история, природа, смысл жизни. Однако она смогла найти свою особую интонацию в этих известных темах. Ее поэзия отличается углубленностью во внутренний мир, переживания, стремления через чуткую женскую душу показать общее, закономерное в окружающем мире:
Дверь полуоткрыта, Веют липы сладко… На столе забыты Хлыстик и перчатка. Круг от лампы желтый. Шорохам внимаю. Отчего ушел ты? Я не понимаю… Еще в 1914 году она написала стихи: Земная слава, как дым, Не этого я просила. Любовникам всем моим Я счастие приносила. Один и сейчас живой, В свою подругу влюбленный, И бронзовый стал другой На площади оснеженной.
И если Блок был одним ее поэтическим “любовником”, то другим был Пушкин. И не случайно. В своей поэтической сфере Ахматовой пришлось сыграть основополагающую роль, подобную пушкинской в сфере всеобщей. Первая, она должна была прийти, прибегнуть, припасть к нему, первому. Освоение пушкинского мира продолжалось всю жизнь. Желания досконального знания и проникновения потребовало и академических штудий: литературоведческих занятий и биографических розысканий, отмеченных особым пристрастием. Работы Ахматовой-пушкиниста хорошо известны. Пушкинские темы постоянны у Ахматовой – поэта: Бахчисарай, море, Петербург и, конечное же, Царское Село. И любимый эпитет, которым она наделяет сестру – Музу, смуглорукую, смуглоногую, любим, наверное, потому, что он от него, царскосельского “смуглого отрока”.
А какой неожиданно “женский” и резко полемический поворот приобрел древний, еще библейский сюжет о Лотовой жене, оглянувшейся вопреки запрету на оставленный Содом и превратившейся в соляной столп. Веками он понимался лишь как притча о неистребимом женском любопытстве и непослушании. Ахматовская жена Лота не могла не обернуться:
На красные башни родного Содома, На площадь, где пела, на двор, где пряла, На окна пустые высокого дома, Где милому мужу детей родила.
Рассказ стал у Ахматовой рассказом о самопожертвовании, исходящем из самой сути женского характера – не любопытного, но любящего:
Кто женщину эту оплакивать будет? Не меньшей ли мнится она из утрат? Лишь сердце мое никогда не забудет Отдавшую жизнь за единственный взгляд.
Вообще, как и образ героя, образ женщины-героини ахматовской лирики не всегда можно свести к одному лицу. При необычной конкретности переживаний это не только человек конкретной судьбы и биографии, вернее, это носитель бесконечного множества биографии и судеб:
Мне с Морозовою класть поклоны, С падчерицей Ирода плясать, С дымом улетать с костра Дидоны, Чтобы с Жанной на костер опять. Господи! Ты видишь, я устала Воскресать, и умирать, и жить…
Ахматова действительно могла адресовать стихи, как она одно из них и озаглавила, “Многим”:
Я голос ваш, жар вашего дыханья, Я отраженье вашего лица.
Любовь в стихах Ахматовой отнюдь не только любовь – счастье, тем более благополучие. Часто, слишком часто это страдание, своеобразная антилюбовь и пытка, мучительный, вплоть до распада, до прострации излом души, болезненный, и декадентский. Образ “больной” любви у ранней Ахматовой был и образом больного предреволюционного времени 10-х годов, и образом больного старого мира. Недаром поздняя Ахматова в стихах и особенно в “Поэме без героя” будет вершить над ним суровый суд и самосуд, нравственный и исторический. И лишь неизменное ощущение ценностных начал кладет грань между такими и собственно декадентскими стихами.
Во всяком случае, любовь у Ахматовой почти никогда не предстает в спокойном пребывании. Чувство, само по себе острое и необычное, получает дополнительную остроту и необычность, проявляясь в определенном кризисном выражении – взлета или падения, первой пробуждающей встречи или совершившегося убивающего разрыва, смертельной опасности или смертной тоски. Поэтому Ахматова так тяготеет к лирической новелле с неожиданным, часто прихотливым капризным концом психологического сюжета и к необычностям лирической баллады, жутковатой и таинственной. И может быть, поэтому почти от самых первых стихов вошла в поэзию Ахматовой еще одна любовь – к родной земле, к Родине, к России:
Мне голос был. Он звал утешно, Он говорил: “Иди сюда, Оставь свой край глухой и грешный, Оставь Россию навсегда… Но равнодушно и спокойно Руками я замкнула слух, Чтоб этой речью недостойной Не осквернился скорбный дух.
Любовь к Родине у Ахматовой – не предмет анализа, размышлений или расчетливых прикидок. Будет она – будет жизнь, дети, стихи, нет ее – ничего нет. Вот почему Ахматова писала во время Великой Отечественной войны:
Не страшно под пулями мертвыми лечь, Не горько остаться без крова, – И мы сохраним тебя, русская речь, Великое русское слово.
А начались военные стихи Ахматовой так, как начинается всякая солдатская служба, – с присяги:
Клятва И та, что сегодня прощается с милым, – Пусть боль свою в силу она переплавит. Мы детям клянемся, клянемся могилам, Что нас покориться ничто не заставит.
В ее “военных” стихах поражает удивительная органичность, отсутствие тени рефлексии, неуверенности, сомнения, казалось бы, столь естественных таких тяжких условий в устах создательницы, как многие полагали, лишь рафинированных “дамских” стихов. Но это и потому, что характер ахматовской героини или героинь зиждется еще на одном начале, тоже прямо связанном с народным мироощущением. Это осознание и приятие судьбы, или, как оно чаще и по-народному говорится, доли.
Лирике А. Ахматовой близки многие традиционные темы поэзии, темы любви, природы, истории, культуры прошлого, в которых она смогла найти свое решение, свою интонацию. Особое место в ее творческом наследии занимает тема связи судьбы поэта с судьбой Родины, народа. В решении этой темы Ахматова не только поражает глубиной постижения этих связей, но и лично-интимной, особой интонацией.