Известно, что Пильняк ввел повесть “Красное дерево” почти целиком в структуру романа “Волга впадает в Каспийское море”, написанного несколькими месяцами позднее. Будучи включенной в роман с небольшими, но существенными исправлениями, повесть потеряла свою смысловую остроту. Писатель лишил ее прежнего социального смысла, не устояв перед жуткой травлей, которой он подвергся в связи с опубликованием произведения за границей, хотя вышло оно в известном берлинском издательстве “Петрополис”, печатавшем многих советских писателей. Публикация за границей была лишь поводом для критики повести; негодование функционеров вызвало, несомненно, ее глубокое социальное содержание. “Красное дерево” написано с редким для художника критическим пафосом, с элементами гротеска и пародии. В его повествовательной структуре заметно влияние стилевой манеры Платонова. Да и по художественному результату “Красное дерево” близко к написанному в тот же период платоновскому “Чевенгуру”. Такая близость вполне объяснима – писатели вместе работали в эти годы над очерками “Че-Че-О”, и резко выраженная индивидуальность творческой манеры Платонова оказала, по-видимому, некоторое влияние на стиль Пильняка, тем более что платоновская манера была на редкость созвучна социальной проблематике, которая в то время волновала обоих писателей. Критический пафос обнажен в повести не менее чем в “Чевенгуре”, так же прозрачны авторские намеки, иногда почти сатирические диалоги персонажей не менее остры, чем платоновские. Следует, по-видимому, признать, что общение писателей было полезным и плодотворным для обоих.
“Красное дерево”, несмотря на сравнительно небольшой объем, вмещает многие мотивы из прежних произведений Пильняка. Представлена в повести и авторская типология героев, тщательно разработанная писателем в предыдущем творчестве. Однако впервые с такой остротой раскрывается тема разрушения России, отказавшейся от своих традиций, поправшей законы природы. В повести точно указано время действия – 1928 год, более десяти лет прошло с момента свершения революции, но плоды ее незавидны. В стране разруха, бесхозяйственность, бескультурье, жестокость, воровство – результат функционирования бюрократической системы. Негативная авторская позиция находит здесь открытое выражение. “Начальство в городе жило скученно, – пишет автор, – остерегаясь, в природной подозрительности, прочего населения, заменяло общественность склоками и переизбирало каждый год само себя с одного руководящего уездного поста на другой в зависимости от группировок с клочащих личностей по принципу тришкина кафтана. По тому же принципу тришкина кафтана комбинировалось и хозяйство… Хозяйничали медленным разорением дореволюционных богатств, головотяпством и любовно”. Описывая провинциальный город, его полуразрушенный быт, беспорядочную, неосмысленную жизнь людей, забывших себя и живущих по инерции, автор создает обобщенный образ России, огромной страны неупорядоченного бытия.
Писатель рисует страшную, порой трагическую картину жизни народа, задавленного мертвой, механической машиной бюрократизма, убившего светлые идеи революции. Пильняк ожидал от революции мощного подъема народного самосознания, возврата к законам тысячелетней давности, но Россия не вернулась к старой традиции, а пошла по иному пути, погасив пламя революции Не случайно бывшие революционеры, ушедшие в подпольную жизнь, в юродивые, в странники, в охпамоны, носят в повести “говорящие” фамилии – Ожогов, Огнев, Пожаров. Именно в их уста вложил автор свои сокровенные мысли, помня о старинной русской традиции пророчеств, связанной с фигурами юродивых, побирушек, дураков, странников. Именно Ивану Ожегову, о котором написано, что он “юродивый советской Руси справедливости ради, молец за мир и коммунизм”, принадлежат не только разоблачающие бюрократическую разруху тирады, но и пророческие слова о том, что “не сейчас, так потом выгонят всех ленинцев, и троцкистов выгонят”. Пророчества писателя сбылись очень быстро, не прошло и нескольких лет, как партия избавилась от революционеров-ленинцев, выхолостив свое коммунистическое содержание.
Написав “Красное дерево”, Борис Пильняк предрешил свою участь, ему инкриминировали в 1937 году именно эту повесть. И именно это произведение было призвано в первую очередь составить посмертную славу писателя.