Category: Краткие содержания

Однажды осенью по большой дороге ехали два экипажа. В передней карете сидели две женщины. Одна была госпожа, худая и бледная. Другая горничная, румяная и полная.

Сложив руки на коленях и закрыв глаза, госпожа слабо покачивалась на подушках и покашливала. На ней был белый ночной чепчик, прямой пробор разделял русые, чрезвычайно плоские напомаженные волосы, и было что-то сухое и мертвенное в белизне этого пробора. Вялая, желтоватая кожа обтягивала тонкие и красивые очертания лица и краснелась на щеках и скулах. Лицо госпожи выражало усталость, раздраженье и привычное страданье.

В карете было душно. Больная медленно открыла глаза. Блестящими темными глазами она жадно следила за движениями горничной. Госпожа уперлась руками в сиденье, чтобы подсесть выше, но силы отказали ей. И все лицо ее исказилось выражением бессильной, злой иронии. Горничная, глядя на нее, кусала красную губу. Тяжелый вздох поднялся из груди больной и превратился в кашель.

Карета и коляска въехали в деревню, больная, глядя на деревенскую церковь, стала креститься. Они остановились у станции. Из коляски вышли муж больной женщины и доктор, подошли к карете и участливо осведомились:

Как вы себя чувствуете?

Коли мне плохо, это не резон, чтобы вам не завтракать, больная “Никому до меня дела нет”, прибавила она про себя, как только доктор рысью взбежал на ступени станции.

Я говорил: она не только до Италии, до Москвы может не доехать, сказал доктор.

А что делать? возразил муж. Она делает планы о жизни за границей, как здоровая. Рассказать ей все убить ее. Да она уже убита, тут духовник нужен.

Аксюша! визжала смотрительская дочь, пойдем барыню посмотрим, что от грудной болезни за границу везут. Я еще не видала, какие в чахотке бывают.

“Видно, страшна стала, думала больная. Только бы поскорей за границу, там я скоро поправлюсь”.

Не вернуться ли нам? сказал муж, подходя к карете и прожевывая кусок.

А что дома? Умереть дома? вспылила больная. Но слово “умереть” испугало ее, она умоляюще и вопросительно посмотрела на мужа, он молча опустил глаза. Больная разрыдалась.

Нет, я поеду. Она долго и горячо молилась, но в груди так же было больно и тесно, в небе, в полях было так же серо и пасмурно, и та же осенняя мгла сыпалась на ямщиков, которые, переговариваясь сильными, веселыми голосами, закладывали карету

Карету заложили, но ямщик мешкал. Он зашел в душную, темную ямскую избу. Несколько ямщиков было в горнице, кухарка возилась у печи, на печи лежал больной.

Хочу сапог попросить, свои избил, сказал парень. Дядя Хведор? спросил он, подходя к печи.

Чаво? послышался слабый голос, и рыжее худое лицо нагнулось с печи.

Тебе сапог новых не надо теперь, переминаясь, сказал парень. Отдай мне.

Впалые, тусклые глаза Федора с трудом поднялись на парня, в груди его что-то стало переливаться и бурчать; он перегнулся и стал давиться кашлем.

Где уж, неожиданно сердито и громко затрещала кухарка, второй месяц с печи не слезает. В новых сапогах хоронить не станут. А уж давно пора, занял весь угол!

Ты сапоги возьми, Серега, сказал больной, подавив кашель. Только, слышь, камень купи, как помру, хрипя, прибавил он. Спасибо, дядя, а камень, ей-ей, куплю.

Серега живо скинул свои прорванные сапоги и швырнул под лавку. Новые сапоги дяди Федора пришлись как раз впору.

В избе до вечера больного было не слышно. Перед ночью кухарка влезла на печь.

Ты на меня не серчай, Настасья, сказал ей больной, скоро опростаю угол-то твой.

Ладно, что ж, ничаво, пробормотала Настасья.

Ночью в избе слабо светил ночник, все спали, только больной слабо кряхтел, кашлял и ворочался. К утру он затих.

Чудной сон видела, говорила кухарка наутро. Будто дядя Хведор с печи слез и пошел дрова рубить. Что ж, говорю, ты ведь болен был. Нет, говорит, я здоров, да как топором замахнется. Уж не помер ли? Дядя Хведор!

Родных у больного не было он был дальний, потому на другой день его и похоронили. Настасья несколько дней рассказывала про сон, и про то, что первая хватилась дяди Федора.

Пришла весна, радостно было и на небе, и на земле, и в сердце человека. В большом барском доме на одной из главных улиц была та самая больная, которая спешила за границу. У дверей ее комнаты стоял муж и пожилая женщина. На диване сидел священник. В углу горько плакала ее мать. Муж в большом волнении и растерянности просил кузину уговорить больную исповедаться. Священник посмотрел на него, поднял брови к небу и вздохнул.

Я вам доложу, в моем приходе был больной, много хуже Марьи Дмитриевны, сказал священник, и что же, простой мещанин травами вылечил в короткое время.

Нет, уже ей не жить, проговорила старушка, и чувства оставили ее. Муж больной закрыл лицо руками и выбежал из комнаты.

В коридоре он встретил шестилетнего мальчика, бегавшего в догонялки с девочкой. На вопрос няни ответил, что больная не хочет видеть детей, что это ее расстроит. Мальчик остановился на минуту, пристально посмотрел на отца и с веселым криком побежал дальше.

А в другой комнате кузина искусным разговором старалась подготовить больную к смерти. Доктор у окна мешал питье. Больная, вся обложенная подушками, сидела на постели.

Ежели бы муж раньше послушал меня, я бы была в Италии и была бы здорова. Сколько я выстрадала. Я старалась терпеливо сносить свои страданья

Кузина вышла и мигнула батюшке. Через пять минут он вышел из комнаты больной, а кузина и муж зашли. Больная тихо плакала, глядя на образ.

Как мне теперь хорошо стало, говорила больная, и легкая улыбка играла на ее тонких губах. Не правда ли бог милостив и всемогущ? И она снова с жадной мольбой смотрела полными слез глазами на образ.

Потом сказала, будто вспомнив что-то:

Сколько раз я говорила, что эти доктора ничего не знают, есть простые лекарки, они вылечивают

Доктор подошел и взял ее за руку пульс бился все слабее. Доктор мигнул мужу, больная заметила и испуганно оглянулась. Кузина отвернулась и заплакала.

В тот же вечер больная лежала в гробу в зале, в котором сидел один дьячок и читал псалмы. Яркий свет падал на бледный лоб усопшей, на ее восковые руки. Дьячок, не понимая своих слов, мерно читал, изредка из дальней комнаты долетали детские голоса и топот.

Лицо усопшей было строго, спокойно, величаво и неподвижно. Она вся была внимание. Но понимала ли она хоть теперь великие слова эти?

Через месяц над могилой усопшей воздвиглась каменная часовня. Над могилой ямщика все еще не было камня

Ты бы хошь крест поставил, пеняли Сереге. Сапоги-то носишь. Возьми топор да в рощу пораньше сходи, вот и вытешешь крест.

Ранним утром Серега взял топор и пошел в рощу. Ничто не нарушало тишину леса. Вдруг странный, чуждый природе звук разнесся на опушке. Одна из макушек затрепетала, затем дерево вздрогнуло всем телом, погнулось и быстро выпрямилось. На мгновенье все затихло, но снова погнулось дерево, снова послышался треск в его стволе, и, ломая сучья и спустив ветви, оно рухнулось на сырую землю.

Первые лучи солнца пробились сквозь тучу и пробежали по земле. Птицы голосили, щебетали что-то счастливое; листья радостно и спокойно шептались в вершинах, и ветви живых дерев медленно, величаво зашевелились над мертвым, поникшим деревом

Исаак (Ицхок, Айзек) Башевис-Зингер (англ. Isaac Bashevis Singer; 14 июля 1904, Леончин, Царство Польское, Российская империя – 24 июля 1991, Майами, штат Флорида, США) – американский еврейский писатель, жил и работал в Нью-Йорке. Лауреат Нобелевской премии по литературе за 1978. Писал на идише. Родился в 1904 году в маленькой деревне Леончин под Варшавой. Дата его рождения точно не известна. Отец мальчика был раввином хасидской школы. Мальчик учился в традиционном хедере; очень увлекался чтением. В 1920 году Зингер поступил в иешиву, однако бросил учебу через несколько месяцев. В 1923 году Зингер приехал в Варшаву, где остался надолго. Сначала Зингер начал работать корректором в еврейском литературном журнале. В это время юноша открывает в себе интерес к философии, физиологии, психологии, а также естественным и оккультным наукам. Именно в этот период Зингер пробует писать прозу. В 1927 году в журнале, где работает Зингер (“Литературные листки”), появляется его первый рассказа – “В старости”. Произведение было напечатано под псевдонимом Тее. После этого Зингер стал довольно регулярно писать короткие рассказы. Вместе с этим он переводит на идиш разные произведения таких писателей, как Кнут Гамсун, Томас Манн, Эрих Мария Ремарк. В 1933 году Зингер становится заместителем редактора литературного журнала “Глобус”. В этом же журнале в 1934 году постепенно печатается его роман “Сатана в Горае”. Полностью роман был опубликован в 1943 году. В 30-х годах писателю пришлось вынести много ударов судьбы. В Германии у власти оказались нацисты. Зингер покинул Варшаву, отправился в США. Здесь ему пришлось нелегко, у него был творческий кризис. В 1937 году вышел роман “Мессианствующий грешник”. В 1940 году Зингер женился на Альме Вассерман, которая была, также как и он, эмигранткой. Через три года он получил американское гражданство. В 1944 году у писателя снова случился творческий кризис, связанный со смертью старшего брата. В 1945 году Зингер приступил к работе над “Семьей Москат”. В 1964 году писатель стал первым почетным членом Национального института искусств и культуры. А в 1969 году был удостоен Национальной книжной премии по детской литературе. В 1978 году Исаак Башевис Зингер был удостоен высочайшей писательской награды – Нобелевской премии по литературе “За эмоциональное искусство повествования, которое, уходя своими корнями в польско-еврейские культурные традиции, поднимает вместе с тем вечные вопросы”. Писатель умер 24 июля 1991 года.

Оскар Уайльд

Преданный друг

Однажды утром старая Водяная Крыса высунулась из норы. Утка учила своих детей стоять вниз головой в пруду (“Если вы не научитесь стоять на голове, вас никогда не примут в хорошее общество”). Водяная Крыса: “Любовь конечно вещь хорошая, но дружба куда возвышеннее… Преданный друг должен быть мне предан”. Тогда Коноплянка начала историю о Преданном Друге.

Жил-был славный паренек Ганс. Он ничем таким не отличался, разве что добрым сердцем и забавным круглым веселым лицом. Был у него садик, который он очень любил и где выращивал цветы. У Маленького Ганса было множество друзей, но самым преданным был Большой Гью-Мельник. Богатый мельник был настолько ему предан, что всякий раз проходя мимо набирал огромный букет цветов или набивал карманы плодами. “У настоящих друзей должно быть все общее”, – говорил он. А Ганс записывал всю теорию дружбы тщательно в тетрадочку. Естественно мельник никогда ничем не отблагодарил Ганса. Зимой он его никогда не навещал (“Когда человеку приходится туго, его лучше оставить в покое”) и не звал к себе (“…на свете нет ничего хуже зависти, она любого испортит….Я ему друг и всегда буду следить, чтобы он не подвергался соблазнам”.)

Наконец настала весна и Мельник пошел к Гансу за первоцветами. Ганс хотел продать их и выкупить тачку, которую пришлось заложить зимой. Но мельник забрал все цветы (корзина была огромна) и предложил Гансу подарить свою тачку, правда она была очень сломана. Ганс сказал, что у него есть доска, и он починит тачку. Тогда мельник попросил Ганса, как истинного друга, которому он собирается подарить тачку, отремонтировать этой доской дыру в своей крыше. Ганс конечно же согласился ради друга. Мельник начал просить его о других “услугах”, ведь он подарит ему тачку. Ганс на все соглашался, а в своем саду он просто не успевал работать.

Однажды ночью у мельника заболел ребенок. Нужно было идти за доктором, а на улице страшная буря. Мельник попросил Ганса, но даже фонаре ему не дал (“…фонарь у меня новый, вдруг с ним что-нибудь случится?”). На обратном пути Ганс сбился с дороги и утонул в болоте. Все пришли на похороны Ганса, потому что все его любили. Но больше всех горевал Мельник (“Я ведь уже, можно сказать, подарил ему свою тачку и теперь ума не приложу, что мне с ней делать: дома она только место занимает, а продать – так ничего не дадут, до того она изломана. Впредь буду осмотрительнее. Теперь у меня никто ничего не получит. Щедрость всегда человеку во вред”.)

Водяная Крыса не поняла истории и ушла к себе. “Боюсь, она на меня обиделась, – сказала Коноплянка. – …я рассказала ей историю с моралью. – Что вы, это опасное дело! – Утка.”

ФРАНЦУЗСКАЯ ЛИТЕРАТУРА

Оноре де Бальзак (Honore de Balzac)

Утраченные иллюзии

(Illusions perdues)

Роман (1835-1843)

Питать иллюзии – участь провинциалов. Люсьен Шардон был родом из Ангулема. Его отец, простой аптекарь, в 1793 г. чудом спас от эшафота девицу де Рюбампре, последнюю представительницу этой знатной семьи, и получил тем самым право жениться на ней. Их дети Люсьен и Ева унаследователи дивную красоту матери. Шардоны жили в великой нужде, но Люсьену помог встать на ноги его лучший друг – владелец типографии Давид Сешар. Эти юноши были рождены для великих свершений, однако Люсьен затмевал Давида блеском дарований и ослепительной внешностью – он был красавец и поэт. На него обратила внимание местная светская львица госпожа де Бержетон и стала приглашать в свой дом к великому неудовольствию спесивой местной знати. Более других злобствовал барон Сикст дю Шатле – человек безродный, но сумевший сделать карьеру и имевший свои виды на Луизу де Бержетон, которая отдавала явное предпочтение талантливому юноше. А Давид пылко влюбился в Еву, и та ответила ему взаимностью, угадав в этом кряжистом типографе глубокий ум и возвышенную душу. Правда, финансовое положение Давида было незавидным: родной отец фактически ограбил его, продав старую типографию по явно завышенной цене и уступив за изрядную мзду патент на издание газеты конкурентам – братьям Куэнте. Впрочем, Давид надеялся разбогатеть, открыв секрет производства дешевой бумаги. Так обстояли дела, когда произошло событие, решившее судьбу Люсьена: один из местных дворянчиков, застав его на коленях перед Луизой, раструбил об этом по всему городу и нарвался на дуэль – мадам де Бержетон приказала покорному старику мужу наказать обидчика. Но с этого момента жизнь в Ангулеме ей опостылела: она решила уехать в Париж, взяв с собой прелестного Люсьена, Честолюбивый юноша пренебрег свадьбой сестры, зная, что ему простят все. Ева и Давид отдали брату последние деньги – на них он должен был жить два года.

В столице пути Люсьена и мадам де Бержетон разошлись – провинциальная любовь, не выдержав первого же соприкосновения с Парижем, быстро переросла в ненависть. Маркиза д’Эспар, одна из самых влиятельных дам Сен-Жерменского предместья, не отказала в покровительстве своей кузине, однако потребовала удалить нелепого юнца, которого та имела глупость привезти с собой. Люсьен же, сравнивая свою “божественную” Луизу со светскими красавицами, уже готов был ей изменить – но тут стараниями маркизы и вездесущего Сикста дю Шатле его с позором изгоняют из приличного общества. Несчастный поэт возлагал большие надежды на сборник сонетов “Маргаритки” и исторический роман “Лучник Карла IX” – оказалось, что в Париже полным-полно своих рифмоплетов и писак, а посему начинающему автору пробиться крайне сложно. Бездарно промотав все деньги, Люсьен забивается в нору и начинает работать: много читает, пишет, размышляет.

В дешевенькой студенческой столовке он знакомится с двумя молодыми людьми – Даниэлем д’Артезом и Этьеном Лусто. Судьба слабовольного поэта зависит от того, какой выбор он сделает. Поначалу Люсьена привлекает Даниэль, гениальный писатель, который трудится в тиши, презирая мирскую суету и сиюминутную славу. Друзья Даниэля, хоть и с колебаниями, но принимают Люсьена в свой круг. В этом избранном обществе мыслителей и художников царит равенство: юноши бескорыстно помогают друг другу и горячо приветствуют любую удачу собрата. Но все они бедствуют, а Люсьена манит блеск власти и богатства. И он сходится с Этьеном – прожженным журналистом, давно расставшимся с иллюзиями о верности и чести.

Благодаря поддержке Лусто и собственному таланту Люсьен становится сотрудником газеты либерального направления. Он быстро познает могущество прессы: стоит ему упомянуть о своих обидах, как его новые друзья начинают кампанию безжалостной травли – из номера в номер они потешают публику рассказами о похождениях “Выдры” и “Цапли”, в которых все без труда узнают мадам де Бержетон и Сикста дю Шатле. На глазах Люсьена даровитый романист Рауль Натан низко кланяется влиятельному критику Эмилю Блонде. Журналистов всячески обхаживают за кулисами театров – от рецензии на спектакль зависит провал или успех пьесы. Самое страшное происходит, когда газетчики накидываются на свою жертву всей сворой – человек, попавший под такой обстрел, обречен. Люсьен быстро постигает правила игры: ему поручают настрочить “разносную” статью о новой книге Натана – и он оправдывает ожидания коллег, хотя сам считает этот роман прекрасным. Отныне с нуждой покончено: поэту недурно платят, и в него страстно влюбляется юная актриса Корали. Как и все ее подруги, она имеет богатого покровителя – торговца шелками Камюзо. Лусто, который живет с Флориной, без зазрения совести пользуется чужими деньгами – Люсьен следует его примеру, хотя прекрасно понимает, что находиться на содержании у актрисы позорно. Корали одевает своего возлюбленного с ног до головы. Наступает час торжества – на Елисейских полях все любуются прекрасным, изысканно одетым Люсьеном. Маркиза д’Эспар и мадам Бержетон ошеломлены этим чудесным превращением, и юноша окончательно утверждается в правильности избранного пути.

Напуганные успехами Люсьена, обе знатные дамы начинают действовать. Молодой герцог де Реторе быстро нащупывает слабую струну поэта – честолюбие. Если молодой человек хочет по праву носить имя де Рюбампре, ему надо перейти из оппозиционного лагеря в стан роялистов. Люсьен клюет на эту приманку. Против него составляется заговор, ибо интересы многих людей сходятся: Флорина жаждет обойти Корали, Лусто завидует таланту Люсьена, Натан обозлен его критической статьей, Блонде желает осадить конкурента. Изменив либералам, Люсьен дает своим врагам прекрасный шанс расправиться с ним – по нему открывают прицельный огонь, и он в растерянности совершает несколько роковых оплошностей. Первой жертвой становится Корали: прогнав Камюзо и потакая всем прихотям любимого, она доходит до полного разорения, когда же на нее ополчаются наемные клакеры, заболевает от огорчения и теряет ангажемент в театре.

Между тем Люсьену пришлось пойти на подлость, чтобы обеспечить успех возлюбленной – в обмен на хвалебные рецензии ему приказали “зарезать” книгу д’Артеза. Великодушный Даниэль прощает бывшего друга, однако Мишель Кретьен, самый непреклонный из всех членов кружка, плюет Люсьену в лицо, а затем всаживает ему пулю в грудь на дуэли. Корали и ее служанка Береника самоотверженно ухаживают за поэтом. Денег нет совершенно: судебные исполнители описывают имущество актрисы, а Люсьену грозит арест за долги. Подделав подпись Давида Сешара, он учитывает три векселя на тысячу франков каждый, и это позволяет любовникам продержаться еще несколько месяцев.

В августе 1822 г. Корали умирает в возрасте девятнадцати лет. У Люсьена осталось только одиннадцать су, и он пишет за двести франков веселые песенки – только этими водевильными куплетами можно оплатить похороны несчастной актрисы. Провинциальному гению нечего больше делать в столице – уничтоженный и растоптанный, он возвращается в Ангулем. Большую часть пути Люсьену приходится идти пешком. В родные края он въезжает на запятках кареты, в которой путешествуют новый префект Шаранты Сикст дю Шатле и его супруга – бывшая мадам де Бержетон, успевшая овдоветь и снова выйти замуж. Прошло всего полтора года с той поры, как Луиза увезла счастливого Люсьена в Париж.

Поэт вернулся домой в тот момент, когда его зять оказался на краю пропасти. Давид вынужден скрываться, чтобы не попасть в тюрьму, – в провинции подобное несчастье означает последнюю степень падения. Случилось же это следующим образом. Братья Куэнте, давно жаждавшие прибрать к рукам типографию Сешара и прознавшие про его изобретение, выкупили подделанные Люсьеном векселя. Пользуясь изъянами судебной системы, позволяющей загнать должника в угол, они довели предъявленные к оплате три тысячи франков до пятнадцати – немыслимая для Сешара сумма. Давида обложили со всех сторон: ему изменил наборщик Серизе, которого он сам выучил печатному делу, а скряга-отец отказался выручить сына, невзирая на все мольбы Евы. Неудивительно, что мать и сестра весьма холодно встречают Люсьена, и это очень обижает самолюбивого юношу, который некогда был их кумиром. Он уверяет, что сумеет помочь Давиду, прибегнув к заступничеству мадам де Шатле, но вместо этого невольно выдает зятя, и того берут под стражу прямо на улице. Братья Куэнте немедленно заключают с ним соглашение: ему будет дарована свобода, если он уступит все права на производство дешевой бумаги и согласится продать типографию предателю Серизе. На этом злоключения Давида закончились: дав жене клятву навсегда забыть о своих опытах, он купил небольшую усадьбу, и семья обрела покой. После смерти старого Сешара молодым досталось наследство в двести тысяч франков. Старший из братьев Куэнте, неслыханно обогатившийся благодаря изобретению Давида, стал пэром Франции.

Только после ареста Давида Люсьен осознает, что натворил. Прочтя проклятие во взоре матери и сестры, он твердо решает покончить с собой и отправляется на берег Шаранты. Здесь происходит его встреча с таинственным священником: выслушав историю поэта, незнакомец предлагает повременить с самоубийством – утопиться никогда не поздно, но прежде стоило бы проучить тех господ, что изгнали юношу из Парижа. Когда же демон-искуситель обещает заплатить долги Давида, Люсьен отбрасывает прочь все сомнения: отныне он будет принадлежать душой и телом своему спасителю – аббату Карлосу Эррера. О событиях, последовавших за этим пактом, рассказывается в романе “Блеск и нищета куртизанок”.

Е. Д. Мурашкинцева

Повествование начинается с описания Невского проспекта, его красот, которые ни один житель “не променяет на все блага”. Описывается проспект утром, когда он еще пуст и на нем можно увидеть лишь рабочий люд, идущий на службу, или сонного чиновника. В двенадцать часов дня на Невский “делают набеги гувернеры” со своими воспитанниками. К двум часам “место воспитанников занимают их родители”, а позже к ним присоединяются и все остальные завсегдатаи этой улицы. Только на Невском можно встретить самые лучшие бакенбарды, усы, платья, шляпки, дамские рукава, улыбки, сюртуки, носы, перстни и многое другое. С четырех часов Невский пуст, лишь какая-нибудь швея перебежит его. Но как только наступают сумерки, проспект вновь оживает. Только теперь все не прогуливаются по улице, а бегут.

Два товарища – поручик Пирогов и молодой человек во фраке – разошлись, чтобы догнать красоток, приглянувшихся им на Невском в сумерках. Пирогов самодовольно и самонадеянно полагал, что нет в мире красоты, которая ему не покорится, а потому смело отправился за своей красавицей. Товарищ же его шел робко, желая лишь увидеть дом, в котором живет то прекрасное существо, “которое, казалось, слетело с неба прямо на Невский проспект и, верно, улетит неизвестно куда”. Этот молодой человек был художник Пискарев, “застенчивый, робкий, но в душе своей носивший искры чувства, готовые при удобном случае превратиться в пламя”. Девушка, которую преследовал Пискарев, оглянулась, ее взгляд выражал негодование, и художник остановился, потупив глаза. Но потом опять пошел за незнакомкой. Она опять оглянулась, но теперь как будто улыбалась. Так они дошли до четырехэтажного дома, где незнакомка повернулась к художнику и пригласила его жестом следовать за ней. Он пошел по витой лестнице, а в голове роились разные мысли о сбывшейся мечте. Когда они очутились в комнате, Пискарев понял, что этот дом – приют, “где основал свое жилище жалкий разврат”. Красавица, которую он так долго преследовал, нагло посмотрела на художника, начала болтать всякий вздор, от которого ему стало плохо. Пискарев что было сил бросился бежать прочь из этого дома. Когда Пискарев добрался до своего жилища, уже была глубокая ночь. Он очень долго сидел за столом, размышляя о жизни, о красавице, испытывая к последней жалость. Вдруг отворилась дверь, и вошел лакей в богатой ливрее. Он сказал, что барыня, которую проводил Пискарев до дома, желает его видеть. Художник едет в дом барыни. Там встречает много гостей. Посреди зала танцует она с кавалером. Пискарев не может поверить своим глазам. Наконец она подошла к художнику. Он был сам не свой. Она сказала, что объяснит ему, почему она оказалась в столь непристойном месте. Но в это время кто-то позвал ее. Незнакомка поманила художника за собой. Он пошел, но толпа разделила их. Пискарев ходил по залам, искал красавицу, но ее нигде не было. Он продолжал поиски, но они были тщетными. Но вот перед его взором стали проступать стены его комнаты. Оказывается, он спал и ему все приснилось! Он осмотрел свою комнату, которая показалась грязной, нелепой. Пискарев лег в кровать, надеясь увидеть во сне опять ее, но она не приходила. Лишь на следующую ночь она пришла во сне. И с этого дня сон стал его жизнью. Он спал наяву и жил во сне. Такое состояние ослабило его здоровье, так что сон начал оставлять его вовсе. Пискарев всеми средствами пытался вернуть сон, даже достал опиум. И средство помогло вновь увидеть ее. Он стал постоянно употреблять наркотик, чтобы увидеть во сне ее и всегда “в положении противуположном действительности”. Однажды ему приснилось, что он в своей мастерской работает, а рядом она – теперь она его жена. И Пискарев решил, что если она одумается, отречется от прежней жизни, он женится на ней. Художник нашел дом, встретился с незнакомкой, рассказал ей свой план, как она станет его женой, он будет работать, а она вдохновлять его. Но красавица только презрительно посмеялась над словами Пискарева. Ум его помутился. Он вернулся в свою комнату, четыре дня не выходил оттуда. На пятый день взломали дверь и нашли труп Пискарева с перерезанным горлом. По виду трупа можно было заключить, что Пискарев неудачно перерезал горло и долго мучался, прежде чем умереть. Так погиб бедный художник Пискарев, жертва безумной страсти. Никто не плакал над ним. Даже его товарищ Пирогов не пришел проститься. Но ему было не до того: “он был занят чрезвычайным происшествием”.

Когда Пирогов расстался на проспекте с Пискаревым, он устремился за милой блондиночкой, которая была “интереснейшее создание”. Сам Пирогов был из тех офицеров, которые могут заставить смеяться статую. Подобные ему не появляются в высшем свете, но на вечере у статского советника или действительного статского советника встретить их можно. Они любят литературу, театр, имеют кабриолет и пару лошадей. В итоге женятся на дочери купца и дослуживаются до полковника. Пирогов продолжал преследовать незнакомку, иногда занимая ее разговорами. Так они дошли до квартиры мастерового, незнакомка вошла в боковую дверь. Поручик пошел за ней. Он попал в комнату, где сидели Шиллер и Гофман – жестяных дел мастер и сапожник. Они были сильно пьяны. Пирогов постарался заговорить с мужчинами, но те выгнали его.

На следующий день Пирогов явился в мастерскую, где встретил свою блондиночку. Он говорил ей комплименты, а она грозила, что позовет мужа. Появился Шиллер. Пирогов заказал у него шпоры, а сам вился около его жены. Шиллер отправил жену на кухню. Пирогову ничего не оставалось, как удалиться, но он не собирался сдаваться. Как только шпоры были готовы, Пирогов заказал у Шиллера оправу к кинжалу: таким образом он мог чаще бывать в доме блондиночки. Позже Пирогов узнал, что по воскресеньям Шиллер не бывает дома, он решил этим воспользоваться. В ближайшее воскресенье Пирогов зашел к блондинке. Он уже целовал ножку красавицы, когда вернулся пьяный Шиллер с двумя товарищами. Они здорово отделали Пирогова. Тот в гневе решил жаловаться генералу, но по дороге домой зашел в кондитерскую, затем прогулялся по Невскому проспекту, позже отправился на вечер, где отличился в мазурке, и гнев пропал сам собой.

Заканчивается повесть предостережением: “Не верьте этому Невскому проспекту! Он лжет во всякое время, этот Невский проспект, но более всего тогда… когда сам демон зажигает лампы для того только, чтобы показать все не в настоящем виде”.

Оскар Уайльд

Звездный Мальчик

Бедный дровосек принес в дом младенца с янтарным ожерельем на шее, завернутого в плащ с золотыми звездами – он нашел его в зимнем лесу на месте падения звезды (другие дровосеки отказались нести домой нахлебника). Жена сначала была против лишнего рта, но потом сдалась и воспитала его как собственного сына. Мальчик вырос красивым, но гордым и жестоким: мучил животных и людей, не помогали и увещевания старого деревенского священника.

Однажды мальчик забросал камнями нищенку. Дровосек дал ему оплеуху, а женщину отвел домой, где она назвалась матерью его приемного сына. Но тот не признал ее – заявил, что ему противно даже смотреть на нее, и выгнал. Когда он вышел из дома к мальчишкам, котороые поддерживали его во всех жестоких забавах, он прогнали его из сада, назвав мерзким, как жаба. Посмотрев на свое отражение в пруду, он увидел, что действительно стал уродом.

Мальчик отправился скитаться и искать мать, чтобы вымолить у нее прощение, но никак не мог найти ее – звери, которых он до этого мучил, отказались помогать. Стражники у городских ворот продали его за бутылку вина старику, который впроголодь держал мальчика в подвальной комнатке и трижды посылал на целый день в дремучий лес, который со стороны выглядел приятной рощей, за 3 слитками белого, желтого и красного золота. Трижды мальчику помогал Заяц, которого он освободил из капкана, и трижды тот отдавал золото прокаженному, который сидел у городских ворот. Дважды старик до полусмерти избивал юношу, а на третий раз его с почестями встретили в городе и назвали прекрасным Принцем. Растерянный парень бросился к нищенке-матери, которую увидел в толпе, но она молчала. Он обратился за заступничеством к прокаженному, но когда поднял глаза, увидел Короля и Королеву – своих родителей.

Когда пришло время, Звездный Мальчик стал королем – добрым и справедливым.

Константин Константинович Вагинов

Козлиная песнь

Роман (1928)

Начало 20-х гг. Петербург, окрашенный “в зеленоватый цвет, мерцающий и мигающий, цвет ужасный, фосфорический”. Появляющийся в предисловии автор заканчивает свою вступительную речь словами: “Не люблю я Петербурга, кончилась мечта моя”.

Герой романа, Тептелкин, “загадочное существо” – длинный, худой, с седеющими сухими волосами, вечно погружен в мечты и раздумья. “Прекрасные рощи благоухали для него в самых смрадных мечтах, и жеманные статуи, наследие восемнадцатою века, казались ему сияющими солнцами из пентелийского мрамора”.

Среди его друзей – неизвестный поэт, Костя Ротиков и Миша Котиков, Марья Петровна Долматова, Наташа Голубец, Страшно и странно преобразился город. Тептелкин живет на Второй улице Деревенской бедноты. “Травка росла меж камней, и дети пели непристойные песни”. В этом почти незнакомом городе, в новом неведомом мире друзья пытаются найти себе место. Они мечтают остаться островком Ренессанса среди людей, живущих по иным законам. Тептелкин снимает в Петергофе дачу-башню, где друзья беседуют о возвышенном. “Мы, единственно мы сохраняем огоньки критицизма, уважение к наукам, уважение к человеку… Мы все находимся в высокой башне, мы слышим, как яростные волны бьются о гранитные бока”, – говорит Тептелкин собравшимся. Высокий седой философ играет на скрипке старинную мелодию, и друзьям кажется, что они “страшно молодые и страшно прекрасные, что все они страшно хорошие люди”.

Но течение жизни подхватывает их всех. И вот уже Миша Котиков, поклонник недавно утонувшего художника и поэта Заэвфратского, женится на его вдове, глупенькой и хорошенькой Екатерине Ивановне, и становится зубным врачом. Костя Ротиков, знаток искусства, читающий в подлиннике Гонгору и тонко рассуждающий о барокко, “пышном и несколько безумном стиле”, коллекционирует безвкусицу (“Весь мир незаметно превращался для Кости Ротикова в безвкусицу, уже ему больше доставляли эстетических переживаний изображения Кармен на конфетной бумажке, коробке, нежели картины венецианской школы, и собачки на часах, время от времени высовывающие язык, чем Фаусты в литературе”). Наташа выходит замуж за техника Кандалыкина, пошляка и ханжу. Тептелкин забрасывает труд своей жизни “Иерархия Смыслов” и зарабатывает чтением лекций на потребу дня. Мария Петровна, ставшая его женой, превращается из поэтической барышни в весьма практичную домохозяйку. Неизвестный поэт, остро чувствующий действительность и неспособный идти на компромисс, кончает жизнь самоубийством. Поэт Сентябрь, излечившись от душевного расстройства, становится глух к собственным стихам, написанным во время болезни (“С моей души ресниц своих не сводят Высокие глаза твоей души”).

Гибнет Марья Петровна. А после ее смерти Тептелкин становится “не бедным клубным работником, а видным, но глупым чиновником”. Он покрикивает на подчиненных и страшно горд достигнутым положением. Роман завершается послесловием, где вновь появляется автор. Он и его друзья “спорят и горячатся и произносят тосты за высокое искусство, не боящееся позора, преступления и духовной смерти”.

В финале романа автор с друзьями “выходит из кабачка в прелестную петербургскую весеннюю ночь, взметающую души над Невой, над дворцами, над соборами, ночь шелестящую, как сад, поющую, как молодость, и летящую, как стрела, для них уже пролетевшую”.

В. С. Кулагина-Ярцева

П. О. Бомарше

Преступная мать

Париж, конец 1790 г.

Из разговора Фигаро, камердинера испанского вельможи, графа Альмавивы, и его жены Сюзанны, первой камеристки графини, становится ясно, что с тех пор, как погиб на поединке старший сын графа, беспутный повеса, на все семейство словно легла черная тень. Граф все время угрюм и мрачен, младшего сына, Леона, он ненавидит, а графиню едва терпит. Мало того, он собирается произвести обмен всех своих владений (получить по разрешению короля земли во Франции, отдав испанские поместья).

Всему виной Бежарс, коварный ирландец, состоявший при графе секретарем, когда тот исполнял обязанности посла. Этот хитрый интриган “овладел всеми семейными тайнами”, заманил графа из Испании во Францию, где “все вверх дном” (происходит революция), в надежде рассорить графа с женой, жениться на их воспитаннице Флорестине и завладеть состоянием графа. Оноре Бежарс – “человек низкой души, лицемер, безукоризненно притворяющийся честным и благородным. Фигаро зовет его “Оноре-Тартюфом” (почтенным лицемером). Бежарс виртуозно владеет искусством сеять раздоры под видом самой преданной дружбы и извлекать из этого выгоду. Все семейство им очаровано.

Но Фигаро, севильский цирюльник, прошедший суровую школу жизни, человек, наделенный острым умом и сильным характером, знает истинную цену обманщику и полон решимости вывести его на чистую воду. Зная, что Бежарс питает некоторую склонность к Сюзанне, он велит ей “задабривать его, ни в чем ему не отказывать” и докладывать о каждом его шаге. Чтобы увеличить доверие Бежарса к Сюзанне, Фигаро с женой разыгрывают при нем сцену яростной ссоры.

На чем же строятся планы нового Тартюфа и каковы препятствия к их осуществлению? Главное препятствие – это любовь. Граф до сих пор любит свою жену, Розину, и она до сих пор имеет на него влияние. А Леон и Флорестина любят друг друга, и графиня поощряет эту привязанность. Значит, нужно удалить графиню, окончательно поссорив с ней супруга, и сделать невозможным брак Леона и Флорестины, причем так, чтобы все произошло как бы без участия Бежарса. Граф подозревает, что графиня, которая всегда “слыла за женщину высоконравственную, ревнительницу благочестия и пользовалась поэтому всеобщим уважением”, двадцать лет назад изменила ему с бывшим пажом графа Леоном Асторга по прозвищу Керубино, который “имел дерзость полюбить графиню”. Ревнивые подозрения графа основаны на том, что, когда он был назначен вице-королем в Мексику, жена решила провести три года его отсутствия в захудалом замке Асторга и через девять или десять месяцев после отъезда графа произвела на свет мальчика. В тот же год Керубино погиб на войне. Леон очень похож на Керубино и вдобавок во всем превосходит погибшего наследника: он “образец для своих сверстников, он пользуется всеобщим уважением”, его ни в чем нельзя упрекнуть. Ревность к прошлому и ненависть к Леону вспыхнули в душе графа после смерти старшего сына, потому что теперь Леон стал наследником его имени и состояния. Он уверен, что Леон не его сын, но у него нет никаких доказательств измены жены. Он решает тайно заменить свой портрет на браслете графини портретом Керубино и посмотреть, как воспримет это графиня. Но Бежарс располагает гораздо более убедительными доказательствами. Это письма Керубино (Бежарс служил с ним в одном полку) к графине. Бежарс сам передавал ей эти письма и множество раз читал их вместе с графиней. Они хранятся в ларце с потайным дном, который он сам заказывал для графини, вместе с драгоценностями. По просьбе Бежарса Сюзанна, помня повеление Фигаро ни в чем ему не отказывать, приносит ларец. Когда граф заменяет один браслет на другой, Бежарс, притворяясь, что хочет помешать этому, как бы случайно открывает потайное отделение, и граф видит письма. Теперь доказательства измены у него в руках. “Ах, вероломная Розина! Ведь, несмотря на всю мою ветреность, я к ней одной питал…” – восклицает граф. У него остается одно письмо, а остальные он просит Бежарса положить на место. Оставшись один, граф читает письмо Розины к Керубино и ответ пажа на оборотной стороне. Он понимает, что будучи не в силах совладать с безумной страстью, юный паж овладел графиней насильно, что графиня тяжко раскаивается в невольном преступлении и что ее повеление более не видеться с нею заставило несчастного Керубино искать смерти в бою. Последние строки ответа пажа писаны кровью и размыты слезами. “Нет, это не злодеи, не чудовища – это всего лишь несчастные безумцы”, – с болью признает граф, но не меняет решения выдать Флорестину за преданного друга Бежарса, дав за ней огромное приданое. Итак, первая часть плана Бежарса выполнена, и он тут же приступает к выполнению второй. Оставшись наедине с Флорестиной – радостной, только что поздравившей возлюбленного с днем ангела, полной надежд на счастье, – он объявляет ей, что граф – ее отец, а Леон – брат. В бурном объяснении с Леоном, который, узнав от Фигаро, что Флорестина обещана графом Бежарсу, готов схватиться за шпагу, Бежарс, разыгрывая оскорбленное достоинство, открывает ему ту же “тайну”. Неуязвимый лицемер так прекрасно играет свою обычную роль радетеля о всеобщем благе, что Леон со слезами раскаяния и благодарности бросается ему на шею и дает обещание не разглашать “роковой тайны”. А Бежарс наводит графа на прекрасную мысль: дать в провожатые Леону, который должен отбыть на Мальту, Фигаро. Он мечтает избавиться от Фигаро, потому что “эта хитрая бестия” стоит ему поперек дороги.

Теперь остается графиня, которая должна не только смириться с женитьбой Бежарса на Флорестине, но и уговорить девушку на этот брак. Графиня, которая привыкла видеть в Бежарсе верного друга, жалуется на жестокость мужа по отношению к сыну. Двадцать лет она провела “в слезах и покаянии”, а теперь и сын страдает за совершенный ею грех. Бежарс уверяет графиню, что тайна рождения Леона неизвестна ее мужу, что он так мрачен и желает удалить сына только потому, что видит, как расцветает любовь, которую он не может благословить, ибо Флорестина его дочь. Графиня на коленях благодарит Бога за нежданную милость. Теперь ей есть что простить мужу, Флорестина становится ей еще дороже, а ее брак с Бежарсом представляется лучшим выходом. Бежарс заставляет графиню сжечь письма Керубино, чтобы она не заметила пропажи одного из них, при этом он умудряется так объяснить происходящее графу, заставшему их с графиней за этим странным занятием (его привел Фигаро, предупрежденный Розиной), что выглядит воплощением благородства и преданности, и сразу вслед за этим как бы невзначай намекает графу, что во Франции люди разводятся.

Как он торжествует, оставшись в одиночестве! Ему кажется, что он уже “наполовину граф Альмавива”. Но необходим еще один шаг. Негодяй боится, что граф слишком еще подвержен влиянию жены, чтобы распорядиться состоянием, как хотелось бы Бежарсу. Чтобы удалить графиню, нужно поскорее спровоцировать крупный скандал, тем более что граф, восхищенный “душевным величием”, с которым графиня приняла известие о браке Флорестины и Бежарса, склонен к примирению с женой. Бежарс подбивает Леона просить мать заступиться за него перед отцом. Флорестина совсем не хочет выходить замуж за Бежарса, но готова пожертвовать собой для блага “брата”. Леон смирился с мыслью о том, что Флорестина для него потеряна, и старается любить ее братской любовью, но не смирился с несправедливостью, которую проявляет к нему отец.

Как и ожидал Бежарс, графиня из любви к сыну заводит разговор с мужем, а тот в гневе упрекает ее в измене, показывает письмо, которое она считала сожженным, и упоминает о браслете со своим портретом. Графиня находится в состоянии столь полного душевного смятения, что, когда она видит портрет Керубино, ей кажется, что мертвый соучастник греха пришел за ней с того света, и она исступленно призывает смерть, обвиняя себя в преступлении против мужа и сына. Граф горько раскаивается в своей жестокости, а Леон, слышавший весь разговор, бросается к матери и говорит, что ему не нужно ни титулов, ни состояния, он хочет вместе с нею покинуть дом графа Граф в отчаянии удерживает Розину, происходит бурная сцена, в ходе которой выясняется, что Бежарс обманывал всех.

Главное доказательство его гнусных злодеяний находится в руках Фигаро. Без труда обхитрив придурковатого слугу Бежарса, Вильгельма, Фигаро заставил его открыть, через кого идет переписка Бежарса. Несколько луидоров слуге, ведающему почтой, чтобы вскрывал письма, написанные почерком Оноре-Тартюфа, и кругленькая сумма за само письмо. Зато сей документ полностью разоблачает негодяя. Происходит всеобщее примирение, все заключают друг друга в объятия. “Оба они – наши дети!” – восторженно провозглашает граф, указывая на Леона и Флорестину.

Когда появляется Бежарс, Фигаро, заодно сумевший спасти от мошенника все хозяйские деньги, разоблачает его. Потом он объявляет, что Флорестину и Леона “и по рождению и по закону нельзя считать родственниками”, а умиленный граф призывает домочадцев “прощать друг другу ошибки и прежние слабости”.

ФРАНЦУЗСКАЯ ЛИТЕРАТУРА

Гюстав Флобер (Gustave Flaubert)

Саламбо (Salambo)

Роман (1862)

Тоскуя по сильным и суровым страстям, которых он не находил в окружающей его действительности, Флобер обратился к глубокой истории. Он поселил своих героев в III в. до н. э. и выбрал реальный эпизод – когда знаменитый карфагенский полководец Гамилькар Барка с невиданной жестокостью подавил восстание наемных войск.

Началось с того, что Совет Карфагена, разоренного Пунической войной, не смог вовремя уплатить наемным солдатам жалованье и попытался умалить их гнев обильным угощеньем. Местом пира стали сады, окружавшие роскошный дворец Гамилькара. Изможденные, усталые воины, многие из которых были ранены или изувечены, стеклись к месту пира. Это “были люди разных наций – лигуры, лузитанцы, балеары, негры и беглецы из Рима… Грека можно было отличить по тонкому стану, египтянина – по высоким сутулым плечам, кантабра – по толстым икрам…”. Расчет Совета оказался неверным. Под влиянием винных паров злость обманутых воинов, с помощью которых Гамилькар одержал победы в своих недавних походах, лишь усилилась. Они требовали еще и еще – мяса, вина, золота, женщин,

Внезапно из карфагенской тюрьмы донеслось жалобное пение заключенных там рабов. Пировавшие оставили яства и бросились освобождать узников. Они вернулись, с криком гоня перед собой человек двадцать невольников, громыхавших цепями. Разгул возобновился с новой силой. Кто-то заметил озеро, в котором плавали украшенные драгоценными камнями рыбы. В роду Барки почитали этих рыб как священных. Варвары со смехом выловили их, развели огонь и стали весело наблюдать, как извиваются в кипятке диковинные создания.

В этот момент верхняя терраса дворца осветилась и в дверях показалась женская фигура. “Волосы ее, осыпанные фиолетовым порошком, по обычаю дев Ханаана, были уложены наподобие башни… на груди сверкало множество камней… руки, покрытые драгоценными камнями, были обнажены до плеч… Зрачки ее казались устремленными далеко за земные пределы”.

Это была дочь Гамилькара Барки – Саламбо. Она воспитывалась вдали от людских взоров, в обществе евнухов и служанок, в необычайной строгости и изысканности и в постоянных молитвах, прославляющих богиню Танит, которой поклонялся Карфаген. Богиня считалась душой Карфагена и залогом его могущества.

Сейчас Саламбо звала своих любимых рыбок, причитая и укоряя варваров в святотатстве. Она говорила на самых разных языках, обращаясь к каждому на его наречии. Все внимательно слушали прекрасную девушку. Но никто не смотрел на нее так пристально, как молодой нумидийский вождь Нар Гавас. Он не был наемником и на пиру оказался случайно. Он жил во дворце Гамилькара уже шесть месяцев, но впервые увидел Саламбо и был поражен ее красотой.

По другую сторону стола расположился огромным ливиец по имени Мато. Его тоже покорил облик Саламбо. Когда девушка кончила свою речь, Мато восхищенно поклонился ей. В ответ Саламбо протянула ему чашу с вином в знак примирения с войском. Один из солдат, галл, заметил, что в их краях женщина подает мужчине вино, когда предлагает разделить с ней ложе. Он не успел закончить фразы, как Нар Гавас выхватил дротик и метнул его в Мато, попав тому в руку. Ливиец в ярости вскочил, однако Гавас успел скрыться во дворце. Мато ринулся за ним – наверх, к красной двери, которая захлопнулась за соперником. Но за дверью оказался один из освобожденных рабов – Спендий. Он стал рассказывать Мато, что жил прежде во дворце, знает его тайники и в награду за свободу готов показать Мато, где хранятся сказочные сокровища. Но все мысли Мато отныне были заняты Саламбо.

Два дня спустя наемникам объявили, что если они покинут город, то им будет полностью выплачено обещанное жалованье и карфагенские галеры отвезут всех на родину. Варвары уступили. Семь дней по пустыне добирались они до места, где ведено им было разбить лагерь. Однажды в этом лагере появился Нар Гавас. Мато поначалу хотел его убить за выходку на пиру. Но Нар Гавас сослался на опьянение, посылал Мато богатые дары и в результате остался жить среди наемников. Только Спендий сразу понял, что этот человек замышляет предательство. Однако кого он хочет предать – варваров или Карфаген? В конечном счете Спендию это было безразлично, поскольку “он надеялся извлечь пользу для себя из всяких смут”.

Мато был в глубокой печали. Часто он ложился на песок и не двигался до самого вечера. Он признался неотлучному Спендию, что его преследует образ дочери Гамилькара. Он обращался к волхвам, глотал по их совету пепел, горный укроп и яд гадюк, но тщетно. Страсть его только росла.

Все ждали, когда же из Карфагена прибудет обещанное золото. В лагере между тем все прибывали люди. Сюда являлись полчища должников, бежавших из Карфагена, разоренных крестьян, изганников, преступников. Напряжение росло, а жалованья все не было. Однажды прибыла важная процессия во главе со старым полководцем Ганноном. Он начал рассказывать людям, доведенным до мрачного отчаянья, как плохи дела в Карфагене и как скудна его казна. На глазах у изможденной толпы во время речи он то и дело лакомился дорогими яствами, захваченными с собой. Все это вызвало ропот и наконец взрыв. Варвары решили двинуться к Карфагену. За три дня они проделали обратный путь и осадили город. Началась кровопролитная борьба.

Мато был предводителем отряда ливийцев. Его почитали за силу и отвагу. Кроме того, он “внушал какой-то мистический страх: думали, что по ночам он говорит с призраком”. Как-то раз Спендий предложил провести Мато в Карфаген – тайно, через водопроводные трубы. Когда они проникли в осажденный город, Спендий уговорил Мато похитить из храма богини Танит ее покрывало – символ могущества. С усилием над собой Мато согласился на этот дерзкий шаг. Он вышел из храма, закутанный в божественное покрывало, и направился прямо к дворцу Гамилькара, а там пробрался в комнату Саламбо. Девушка спала, но, почувствовав взгляд Мато, открыла глаза. Ливиец начал торопливо говорить ей о своей любви. Он предлагал Саламбо пойти вместе с ним или соглашался остаться сам, подчиняясь любой участи. Он готов был вернуть ей украденное покрывало богини. Потрясенная Саламбо начала звать на помощь. Но когда прибежавшие рабы хотели броситься на Мато, она остановила их:

“На нем покрывало богини!” Мато беспрепятственно вышел из дворца и покинул город. Жители, которые видели ливийца, боялись тронуть его: “…покрывало было частью божества, и прикосновение к нему грозило смертью”.

Начавшиеся битвы варваров с Карфагеном были крайне тяжелыми. Успех склонялся то к одной, то к другой стороне, и не одна не уступала другой в военной силе, жестокости и вероломстве. Спендий и Нар Гавас пали духом, но Мато был упрям и отважен. В Карфагене считали, что причина всех несчастий – утрата покрывала богини. Саламбо обвиняли в случившемся.

Воспитатель Саламбо, жрец, прямо заявил девушке, что спасение республики зависит от нее. Он убедил ее пойти к варварам и забрать покрывало Танит назад. Может быть, продолжал он, это грозит девушке гибелью, но, по мнению жреца, спасение Карфагена стоит одной женской жизни. Саламбо согласилась на эту жертву и отправилась в путь с проводником.

Они долго и осторожно добирались до позиций варваров. Часовому Саламбо сказала, что она перебежчик из Карфагена и желает поговорить с Мато. “…Лицо ее было скрыто под желтой вуалью с желтыми разводами, и она была так укутана множеством одежд, что не было возможности разглядеть ее…” Появившегося Мато она попросила отвести ее в свою палатку. У ливийца забилось сердце, властный вид незнакомки смущал его. Его палатка была в самом конце лагеря, в трехстах шагах от окопов Гамилькара.

В палатке Мато Саламбо увидела драгоценное покрывало богини.

Девушка почувствовала, что ее поддерживают силы богов. Она решительно сорвала с себя вуаль и объявила, что хочет забрать назад покрывало Танит. Мато смотрел на Саламбо, забыв обо всем на свете. А она с гневом бросала ему в лицо: “Отовсюду идут вести об опустошенных городах, о сожженных деревнях, об убийстве солдат! Это ты их погубил! Я ненавижу тебя!” Она вспомнила, как Мато ворвался к ней в спальню: “Я не поняла твоих речей, но ясно видела, что ты влечешь меня к чему-то страшному, на дно пропасти”. – “О нет, – воскликнул Мато, – я хотел передать тебе покрывало. Ведь ты прекрасна, как Танит! Если только ты не сама Танит!..”

Он опустился перед ней на колени, целовал ее плечи, ноги, длинные косы… Саламбо была поражена его силой. Какая-то странная истома овладела ею. “Что-то нежное и вместе с тем властное, казавшееся волей богов, принуждало ее отдаться этой истоме”. В эту минуту в лагере начался пожар, его устроил Нар Гавас. Мато выскочил из палатки, а когда вернулся, то уже не нашел Саламбо. Она проскользнула через линию фронта и вскоре очутилась в палатке собственного отца. Тот ни о чем не спросил ее. К тому же он был не один. Рядом находился Нар Гавас, перешедший со своей конницей на сторону карфагенян. Это предательство определило исход боя и противостояния в целом, сильно ослабив ряды наемников. Нумидиец распростерся перед Баркой в знак того, что отдает себя ему в рабство, но напомнил и о своих заслугах. Он заверял, что находился в рядах варваров, чтобы помочь Карфагену. На самом деле Нар Гавас руководствовался лишь тем, на чьей стороне бывал перевес. Теперь он понял, что окончательная победа достанется Гамилькару, и перешел на его сторону. К тому же он был зол на Мато за его преимущество как военачальника и за любовь к Саламбо.

Проницательный Гамилькар не стал уличать Нар Гаваса во лжи, так как тоже видел выгоду союза с этим человеком. Когда в палатку вошла Саламбо и, протянув руки, развернула покрывало богини, взволнованный Гамилькар в порыве чувств объявил: “В награду за услуги, которые ты мне оказал, я отдаю тебе свою дочь, Нар Гавас”. Тут же состоялось обручение. По обычаю, молодым связали вместе большие пальцы ремнем из бычьей кожи, а потом стали сыпать на голову зерно. Саламбо стояла спокойно, как статуя, как будто не понимая, что происходит.

Война между тем продолжалась. И хотя покрывало Танит теперь было у республики, варвары снова осадили Карфаген. Спендию удалось разрушить систему городского водопровода. В городе началась эпидемия чумы. Старейшины в отчаянии решили принести жертвоприношение Молоху, умертвив детей из богатых семей. Пришли и за десятилетним Ганнибалом – сыном Барка. Обезумевший от страха за сына Гамилькар спрятал Ганнибала, а за него выдал похожего мальчика из рабов. Разыграв сцену отцовского горя, он отдал на закланье маленького невольника. (В данном случае Ганнибал – реальное историческое лицо, будущий знаменитый полководец).

Сразу после жертвоприношения пошел дождь, и это спасло карфагенян. Нар Гавас сумел провезти в город муку. Рим и Сиракузы склонились на сторону республики, испугавшись торжества наемников.

Бунтари потерпели сокрушительный разгром, В их рядах начался страшный голод и даже были случаи людоедства. Погиб Спендий, которому так и не удалось возвыситься в результате смуты. Мато был взят в плен, хотя его отряд сопротивлялся до последнего. Нар Гавас ухитрился, подкравшись сзади, набросить на ливийца сетку. Казнь неукротимого воина была назначена на тот же день, что и свадьба Саламбо. Перед смертью Мато подвергли изощренной пытке. Его вели через весь город с завязанными руками, чтобы каждый житель мог нанести удар. Запрещено было лишь выкалывать глаза и бить в сердце, чтобы как можно дольше продлить истязание.

Когда Саламбо, сидевшая на открытой террасе дворца в ослепительном подвенечном наряде, увидела Мато, он представлял собой сплошную кровавую массу. Только глаза еще жили и неотрывно смотрели на девушку. И она вдруг поняла, сколько он выстрадал из-за нее. Она вспомнила, каким он был в палатке, как шептал ей слова любви. Истерзанный, он упал замертво. И в ту же минуту опьяненный гордостью Нар Гавас встал, обнял Саламбо и на виду у ликующего города выпил из золотой чаши – за Карфаген. Саламбо тоже поднялась с чашей в руке. Но тут же опустилась, запрокинув голову на спинку трона. Она была мертва. “Так умерла дочь Гамилькара в наказание за то, что коснулась покрывала Танит”.

В. А. Сагалова

Н. Р. Эрдман

Самоубийца

Действие пьесы происходит в Москве в 20-х гг. нашего века. Семен Семенович Подсекальников, безработный, ночью будит жену Марью Лукьяновну и жалуется ей на то, что он голоден. Марья Лукьяновна, возмущенная тем, что муж не дает ей спать, хотя она работает целыми днями “как лошадь какая-нибудь или муравей”, тем не менее предлагает Семену Семеновичу ливерной колбасы, оставшейся от обеда, но Семен Семенович, обиженный словами жены, от колбасы отказывается и выходит из комнаты. Мария Лукьяновна и ее мама Серафима Ильинична, опасаясь, как бы выведенный из равновесия Семен Семенович не покончил с собой, ищут его по всей квартире и находят дверь в туалет запертой. Постучав к соседу Александру Петровичу Калабушкину, просят его выломать дверь. Однако выясняется, что в туалете был вовсе не Подсекальников, а старушка-соседка.

Семена Семеновича находят на кухне в тот момент, когда он засовывает что-то себе в рот, а увидев вошедших, прячет в карман. Марья Лукьяновна падает в обморок, а Калабушкин предлагает Подсекальникову отдать ему револьвер, и тут Семен Семенович с изумлением узнает, что он собирается стреляться. “Да где бы я мог достать револьвер?” – недоумевает Подсекальников и получает ответ: некий Панфилыч меняет револьвер на бритву. Окончательно выведенный из себя Подсекальников выгоняет Калабушкина, вынимает из кармана ливерную колбасу, принятую всеми за револьвер, достает из стола отцовскую бритву и пишет предсмертную записку: “В смерти моей прошу никого не винить”.

К Подсекальникову является Аристарх Доминикович Гранд-Скубик, видит лежащую на столе предсмертную записку и предлагает ему, если уж он все равно стреляется, оставить другую записку – от имени русской интеллигенции, которая молчит, потому что ее заставляют молчать, а мертвого молчать не заставишь. И тогда выстрел Подсекальникова разбудит всю Россию, его портрет поместят в газетах и устроят ему грандиозные похороны.

Следом за Гранд-Скубиком приходит Клеопатра Максимовна, которая предлагает Подсекальникову застрелиться из-за нее, потому что тогда Олег Леонидович бросит Раису Филипповну. Клеопатра Максимовна увозит Подсекальникова к себе писать новую записку, а в комнате появляются Александр Петрович, мясник Никифор Арсентьевич, писатель Виктор Викторович, священник отец Елпидий, Аристарх Доминикович и Раиса Филипповна. Они упрекают Александра Петровича в том, что он взял у каждого из них деньги, чтобы Подсекальников оставил предсмертную записку определенного содержания. Калабушкин демонстрирует множество разнообразных записок, которые будут предложены незабвенному покойнику, а уж какую он из них выберет – неизвестно. Получается, что одного покойника на всех мало. Виктор Викторович вспоминает Федю Питунина – “замечательный тип, но с какой-то грустнотцой – надо будет заронить в него червячка”. Появившемуся Подсекальникову объявляют, что стреляться он должен завтра в двенадцать часов и ему устроят грандиозные проводы – закатят банкет.

В ресторане летнего сада – банкет: поют цыгане, пьют гости, Аристарх Доминикович произносит речь, прославляющую Подсекальникова, который постоянно спрашивает, который час, – время неуклонно приближается к двенадцати. Подсекальников пишет предсмертную записку, текст которой подготовлен Аристархом Доминиковичем.

Серафима Ильинична читает адресованное ей письмо от зятя, в котором он просит ее осторожно предупредить жену о том, что его уже нет в живых. Марья Лукьяновна рыдает, в это время в комнату входят участники банкета, которые начинают ее утешать. Пришедшая с ними портниха тут же снимает с нее мерку для пошива траурного платья, а модистка предлагает выбрать к этому платью шляпку. Гости уходят, а бедная Марья Лукьяновна восклицает: “Сеня был – шляпы не было, шляпа стала – Сени нет! Господи! Почему же Ты сразу всего не даешь?” В это время двое неизвестных вносят безжизненное тело мертвецки пьяного Подсекальникова, который, придя в себя, воображает, что он на том свете. Через некоторое время с огромными венками является мальчик из бюро похоронных процессий, а затем приносят гроб. Подсекальников пытается застрелиться, но не может – смелости не хватает; услышав приближающиеся голоса, он прыгает в гроб. Входит толпа народу, отец Елпидий совершает отпевание.

На кладбище у свежевырытой могилы звучат надгробные речи. Каждый из присутствующих утверждает, что Подсекальников застрелился за то дело, которое он отстаивает: из-за того, что закрывают церкви (отец Елпидий) или магазины (мясник Никифор Арсентьевич), за идеалы интеллигенции (Гранд-Скубик) или искусства (писатель Виктор Викторович), а каждая из присутствующих дам – Раиса Филипповна и Клеопатра Максимовна – утверждает, что покойник стрелялся из-за нее. Растроганный их речами Подсекальников неожиданно для всех встает из гроба и объявляет, что очень хочет жить. Присутствующие недовольны таким решением Подсекальникова, однако он, вынув револьвер, предлагает любому занять его место. Желающих не находится. В эту минуту вбегает Виктор Викторович и сообщает, что Федя Питунин застрелился, оставив записку: “Подсекальников прав. Действительно жить не стоит”.