Category: Краткие содержания

  • Краткое содержание Завтрак у предводителя

    И. С. Тургенев

    Завтрак у предводителя

    Столовая. Утро. Накрытый стол с закуской. Действие происходит в имении предводителя местного дворянства. Николай Иванович Балаголаев пригласил с утра кого-то из соседей, судью и бывшего предводителя, чтобы решить спор между Кауровой, 45-летней вдовой подпоручика и ее братом, помещиком Ферапонтом Беспандиным, отставным коллежским регистратором. Спор тянется уже три года. Обоим, Кауровой и Беспандину, родная тетка оставила свое имение по завещанию, а они, как говорит предводитель: “ну, не могут поделиться, хоть ты тресни”…

    Оба страшно упрямы и нещадно торгуются; по упрямству сестра – разновидность гоголевской Коробочки из “Мертвых душ”, только более агрессивная и наглая. Сам Гоголь присутствовал на чтении комедии; по свидетельству современников он сказал про Каурову: “Женщина хороша”!

    ” – До суда дело доходило; высшим властям прошения подавали: долго ли тут до беды? – рассказывает предводитель. – Вот я и решился, наконец, пресечь, так сказать, твердою рукою корень зла, остановить, наконец, вразумить… Я им сегодня у себя свидание назначил, но уж в последний раз; а там я уж другие меры приму… Пусть суд их разбирает”.

    Вначале вдова прикидывается послушной овцой: “Я на все согласна. Я человек смирный… Я не прекословлю, Николай Иваныч, где мне! Я вдова беззащитная: на вас одних надеюсь… А Ферапонт Ильич (ее брат) извести меня хочет… Что ж! Бог с ним! Лишь бы деток малолетних не погубил. А уж я что!”

    Потом начинается свара.

    ” – Вот, видите ли – с в чем главное затруднение: господин Беспандин и сестрица их не желают жить в одном доме; стало быть, усадьбу следует разделить. А разделить ее нет возможности! – поясняет в ходе споров предводитель.

    Наконец Беспандин уже готов уступить дом, но надеется на вознаграждение.

    “Каурова. Николай Иванович! Это хитрость. Это с его стороны уловка, Николай Иванович! Он через это надеется получить самую лучшую землю, конопляники и прочее. На что ему дом? У него свой есть. А теткин дом без того куда плох…

    Беспандин. Коли он так плох…

    Каурова. А конопляников я не уступлю. Помилуйте! Я вдова, у меня дети… Что я буду делать без конопляников, посудите сами.

    Беспандин. Коли он плох…

    Каурова. Воля ваша…

    Беспандин. Коли он так плох, уступите его мне, и пусть вас вознаградят.

    Каурова. Да! знаю я ваши вознаграждения!.. какую-нибудь десятинишку негодную, камень на камне, или, еще того хуже, болото какое-нибудь, где один тростник, которого даже крестьянские коровы не едят!

    Балагалаев. Такого болота в вашем имении и нету вовсе…

    Каурова. Ну, не болото, так другое что-нибудь в этом роде. Нет, вознаграждение… покорно благодарю: знаю я, что это за вознаграждения!”

    Наконец, не выдерживает один из присутствующих, помещик Алупкин, лишь недавно поселившийся в этих местах.

    ” – Что у вас в уезде все женщины таковы?

    – Бывают и хуже”, – отвечает сосед, бедный помещик Мирволин.

    Каурова Алупкина еще потом отчитает, улучив подходящий момент: “Да что ты это, батюшка, на меня все вскидываешься? Или у вас в Тамбове такой обычай? Откуда вдруг появился, ни знамо, ни ведомо, и что за человек, Господь его знает, а посмотри ты, как петушится!”

    А позже и не то еще будет: “Вы сумасшедший! Он сумасшедший”.

    Еще и Беспандин в какой-то момент ополчится на него:

    ” – Милостивый государь! Позвольте узнать с какого права…

    Алупкин. Вы заступаетесь за вашу сестру?

    Беспандин. Вовсе не за сестру: мне моя сестра вот что – тьфу!.. а я за честь фамилии”.

    Но предводитель старался все-таки решить проблему:

    ” – Господа, господа! Позвольте, позвольте… Я должен вас опять попросить несколько помолчать. Я вот что предлагаю. Мы теперь сообща разделим всю дачу на два участка; в одном будет заключаться дом с усадьбой, а к другому мы несколько лишней земли прибавим, и пусть они потом выбирают.

    Беспандин. Я согласен.

    Каурова. А я не согласна.

    Балагалаев. Почему же вы не согласны?

    Каурова. А кому первому придется выбирать?

    Балагалаев. Мы жребий кинем.

    Каурова. Сохрани, Господи и помилуй! Что вы это! Ни за что на свете! Али мы нехристи какие?”

    Балагалаев приказывает письмоводителю читать по тетрадке свой первоначальный проект раздела. Но там бесконечные детали… “Направление линии от точки, А”… “До точки Б, на углу плотины”… “Владетель первого участка обязывается переселить на свой счет два двора во второй участок; а выселенным крестьянам конопляниками пользоваться два года…”.

    Каурова. Ни крестьян переселять, ни конопляники уступать я не намерена”.

    Долго тянутся эти нелепые, базарные споры.

    А где же дворянская честь, воспитанность, благородство? Увы, всяко бывает в любом сословии.

    После долгих споров, нелепых оскорблений читатель готов повторить вслед за предводителем: “Голова как будто кругом идет… Извините меня, господа… я не в состоянии… я ничего не понимаю, что вы мне говорите, я не в силах, я не могу, не могу!”

    ” – Что ж, выпьем, Мирволин, выпьем”, – зовет судья одного из присутствующих, бедного помещика. – Вот тебе и полюбовный дележ!..”

    Быт и нравы помещичьей среды. Обстановка тяжелая, невеселая. Борьба за свои интересы лютая. А каково при этом бессловесным крепостным?

  • Краткое содержание Энеида Вергилий

    Вергилий

    Энеида

    Когда на земле начинался век героев, то боги очень часто сходили к смертным женщинам, чтобы от них рождались богатыри. Другое дело – богини: они лишь очень редко сходили к смертным мужам, чтобы рождать от них сыновей. Так от богини Фетиды был рожден герой “Илиады” – Ахилл; так от богини Афродиты был рожден герой “Энеиды” – Эней.

    Поэма начинается в самой середине пути Энея. Он плывет на запад, между Сицилией и северным берегом Африки – тем, где как раз сейчас финикийские выходцы строят город Карфаген. Здесь-то и налетает на него страшная буря, насланная Юноной: по ее просьбе бог Эол выпустил на волю все подвластные ему ветры. “Тучи внезапные небо и свет похищают у взгляда, Мрак на волны налег, гром грянул, молнии блещут, Неизбежимая смерть отвсюду предстала троянцам. Стонут канаты, и вслед летят корабельщиков крики. Холод Энея сковал, вздевает он руки к светилам: “Трижды, четырежды тот блажен, кто под стенами Трои Перед очами отцов в бою повстречался со смертью!..”

    Энея спасает Нептун, который разгоняет ветры, разглаживает волны. Проясняется солнце, и последние семь кораблей Энея из последних сил подгребают к незнакомому берегу.

    Это Африка, здесь правит молодая царица Дидона. Злой брат изгнал ее из далекой Финикии, и теперь она с товарищами по бегству строит на новом месте город Карфаген. “Счастливы те, для кого встают уже крепкие стены!” – восклицает Эней и дивится возводимому храму Юноны, расписанному картинами Троянской войны: молва о ней долетела уже и до Африки. Дидона приветливо принимает Энея и его спутников – таких же беглецов, как она сама. В честь их справляется пир, и на этом пиру Эней ведет свой знаменитый рассказ о падении Трои.

    Греки за десять лет не смогли взять Трою силой и решили взять ее хитростью. С помощью Афины-Минервы они выстроили огромного деревянного коня, в полом чреве его скрыли лучших своих героев, а сами покинули лагерь и всем флотом скрылись за ближним островом. Был пущен слух: это боги перестали помогать им, и они отплыли на родину, поставив этого коня в дар Минерве – огромного, чтобы троянцы не ввезли его в ворота, потому что если конь будет у них, то они сами пойдут войною на Грецию и одержат победу. Троянцы ликуют, ломают стену, ввозят коня через пролом. Провидец Лаокоон заклинает их не делать этого – “бойтесь врагов, и дары приносящих!” – но из моря выплывают две исполинские Нептуновы змеи, набрасываются на Лаокоона и двух его юных сыновей, душат кольцами, язвят ядом: после этого сомнений не остается ни у кого, Конь в городе, на усталых от праздника троянцев опускается ночь, греческие вожди выскальзывают из деревянного чудовища, греческие войска неслышно подплывают из-за острова – враг в городе.

    Эней спал; во сне ему является Гектор: “Троя погибла, беги, ищи за морем новое место!” Эней взбегает на крышу дома – город пылает со всех концов, пламя взлетает к небу и отражается в море, крики и стоны со всех сторон. Он скликает друзей для последнего боя: “Для побежденных спасенье одно – не мечтать о спасенье!” Они бьются на узких улицах, на их глазах волокут в плен вещую царевну Кассандру, на их глазах погибает старый царь Приам – “отсечена от плеч голова, и без имени – тело”. Он ищет смерти, но ему является мать-Венера: “Троя обречена, спасай отца и сына!” Отец Энея – дряхлый Анхис, сын – мальчик Асканий-Юл; с бессильным старцем на плечах, ведя бессильного ребенка за руку, Эней покидает рушащийся город. С уцелевшими троянцами он скрывается на лесистой горе, в дальнем заливе строит корабли и покидает родину. Нужно плыть, но куда?

    Начинаются шесть лет скитаний. Один берег не принимает их, на другом бушует чума. На морских перепутьях свирепствуют чудовища старых мифов – Скилла с Харибдой, хищные гарпии, одноглазые киклопы. На суше – скорбные встречи: вот сочащийся кровью кустарник на могиле троянского царевича, вот вдова великого Гектора, исстрадавшаяся в плену, вот лучший троянский пророк томится на дальней чужбине, вот отставший воин самого Одиссея – брошенный своими, он прибивается к бывшим врагам. Один оракул шлет Энея на Крит, другой в Италию, третий грозит голодом: “Будете грызть собственные столы!” – четвертый велит сойти в царство мертвых и там узнать о будущем. На последней стоянке, в Сицилии, умирает дряхлый Анхис; дальше – буря, карфагенский берег, и рассказу Энея конец.

    За делами людей следят боги. Юнона и Венера не любят друг друга, но здесь они подают друг другу руки: Венера не хочет для сына дальнейших испытаний, Юнона не хочет, чтобы в Италии возвысился Рим, грозящий ее Карфагену, – пусть Эней останется в Африке! Начинается любовь Дидоны и Энея, двух изгнанников, самая человечная во всей античной поэзии. Они соединяются в грозу, во время охоты, в горной пещере: молнии им вместо факелов, и стоны горных нимф вместо брачной песни. Это не к добру, потому что Энею писана иная судьба, и за этой судьбою следит Юпитер. Он посылает во сне к Энею Меркурия: “Не смей медлить, тебя ждет Италия, а потомков твоих ждет Рим!” Эней мучительно страдает. “Боги велят – не своей тебя покидаю я волей!..” – говорит он Дидоне, но для любящей женщины это – пустые слова. Она молит: “Останься!”; потом: “Помедли!”; потом: “Побойся! если будет Рим и будет Карфаген, то будет и страшная война меж твоими и моими потомками!” Тщетно. Она видит с дворцовой башни дальние паруса Энеевых кораблей, складывает во дворце погребальный костер и, взойдя на него, бросается на меч.

    Ради неведомого будущего Эней покинул Трою, покинул Карфаген, но это еще не все. Его товарищи устали от скитаний; в Сицилии, пока Эней справляет поминальные игры на могиле Анхиса, их жены зажигают Энеевы корабли, чтобы остаться здесь и никуда не плыть. Четыре корабля погибают, уставшие остаются, на трех последних Эней достигает Италии.

    Здесь, близ подножья Везувия, – вход в царство мертвых, здесь ждет Энея дряхлая пророчица Сивилла. С волшебной золотою ветвью в руках сходит Эней под землю: как Одиссей спрашивал тень Тиресия о своем будущем, так Эней хочет спросить тень своего отца Анхиса о будущем своих потомков. Он переплывает Аидову реку Стикс, из-за которой людям нет возврата. Он видит напоминание о Трое – тень друга, изувеченного греками. Он видит напоминание о Карфагене – тень Дидоны с раной в груди; он заговаривает: “Против воли я твой, царица, берег покинул!..” – но она молчит. Слева от него – Тартар, там мучатся грешники: богоборцы, отцеубийцы, клятвопреступники, изменники. Справа от него – поля Блаженных, там ждет его отец Анхис. В середине – река забвенья Лета, и над нею вихрем кружатся души, которым суждено в ней очиститься и явиться на свет. Среди этих-то душ Анхис указывает сыну на героев будущего Рима: и Ромула, основателя города, и Августа, его возродителя, и законодателей, и тираноборцев, и всех, кто утвердит власть Рима над. всем миром. Каждому народу – свой дар и долг: грекам – мысль и красота, римлянам – справедливость и порядок: “Одушевленную медь пусть выкуют лучше другие, Верю; пусть изведут живые из мрамора лики, Будут в судах говорить прекрасней, движения неба Циркулем определят, назовут восходящие звезды; Твой же, римлянин, долг – полновластно народами править! Вот искусства твои:

    Предписывать миру законы, Ниспроверженных щадить и ниспровергать непокорных”.

    Это – дальнее будущее, но на пути к нему – близкое будущее, и оно нелегкое. “Страдал ты на море – будешь страдать и на суше, – говорит Энею Сивилла, – ждет тебя новая война, новый Ахилл и новый брак – с чужеземкой; ты же, беде вопреки, не сдавайся и шествуй смелее!” Начинается вторая половина поэмы, за “Одиссеей” – “Илиада”.

    В дне пути от Сивиллиных Аидовых мест – середина италийского берега, устье Тибра, область Лаций. Здесь живет старый мудрый царь Латин со своим народом – латинами; рядом – племя рутулов с молодым богатырем Турном, потомком греческих царей. Сюда приплывает Эней; высадившись, усталые путники ужинают, выложив овощи на плоские лепешки. Съели овощи, съели лепешки. “Вот и столов не осталось!” – шутит Юл, сын Энея. “Мы у цели! – восклицает Эней. – Сбылось пророчество: “будете грызть собственные столы”. Мы не знали, куда плывем, – теперь знаем, куда приплыли”. И он посылает послов к царю Латину просить мира, союза и руки его дочери Лавинии. Латин рад: лесные боги давно вещали ему, что дочь его выйдет за чужестранца и потомство их покорит весь мир. Но богиня Юнона в ярости – враг ее, троянец, одержал верх над ее силой и вот-вот воздвигнет новую Трою: “Будь же война, будь общая кровь меж тестем и зятем! Если небесных богов не склоню – преисподних воздвигну!”

    В Лации есть храм; когда мир – двери его заперты, когда война – раскрыты; толчком собственной руки распахивает Юнона железные двери войны. На охоте троянские охотники по ошибке затравили ручного царского оленя, теперь они латинам не гости, а враги. Царь Латин в отчаянии слагает власть; молодой Турн, сам сватавшийся к царевне Лавинии, а теперь отвергнутый, собирает могучую рать против пришельцев: тут и исполин Мезенций, и неуязвимый Мессап, и амазонка Камилла. Эней тоже ищет союзников: он плывет по Тибру туда, где на месте будущего Рима живет царь Евандр, вождь греческих поселенцев из Аркадии. На будущем форуме пасется скот, на будущем Капитолии растет терновник, в бедной хижине царь угощает гостя и дает ему в помощь четыреста бойцов во главе со своим сыном, юным Паллантом. А тем временем мать Энея, Венера, сходит в кузницу своего мужа Вулкана, чтобы тот сковал ее сыну божественно прочные доспехи, как когда-то Ахиллу. На щите Ахилла был изображен весь мир, на щите Энея – весь Рим: волчица с Ромулом и Ремом, похищение сабинянок, победа над галлами, преступный Катилина, доблестный Катон и, наконец, торжество Августа над Антонием и Клеопатрой, живо памятное читателям Вергилия. “Рад Эней на щите картинам, не зная событий, и поднимает плечом и славу, и судьбу потомков”.

    Но пока Эней вдалеке, Турн с италийским войском подступает к его стану: “Как пала древняя Троя, так пусть падет и новая: за Энея – его судьба, а за меня – моя судьба!” Два друга-троянца, храбрецы и красавцы Нис и Евриал, идут на ночную вылазку сквозь вражеский стан, чтобы добраться до Энея и призвать его на помощь. В безлунном мраке бесшумными ударами пролагают они себе путь среди спящих врагов и выходят на дорогу – но здесь на рассвете застигает их неприятельский разъезд. Евриал попадает в плен, Нис – один против трехсот – бросается ему на выручку, но гибнет, головы обоих вздеты на пики, и разъяренные италийцы идут на приступ. Турн поджигает троянские укрепления, врывается в брешь, крушит врагов десятками, Юнона вдыхает в него силу, и только воля Юпитера кладет предел его успехам. Боги взволнованы, Венера и Юнона винят друг друга в новой войне и заступаются за своих любимцев, но Юпитер мановением их останавливает: если война начата, “…пусть каждому выпадет доля Битвенных бед и удач: для всех одинаков Юпитер. Рок дорогу найдет”.

    Тем временем наконец-то возвращаются Эней с Паллантом и его отрядом; юный Асканий-Юл, сын Энея, бросается из лагеря на вылазку ему навстречу; войска соединяются, закипает общий бой, грудь в грудь, нога к ноге, как когда-то под Троей. Пылкий Паллант рвется вперед, совершает подвиг за подвигом, сходится, наконец, с непобедимым Турном – и падает от его копья. Турн срывает с него пояс и перевязь, а тело в доспехах благородно позволяет соратникам вынести из боя. Эней бросается мстить, но Юнона спасает от него Турна; Эней сходится с лютым Мезенцием, ранит его, юный сын Мезенция Лавс заслоняет собою отца, – гибнут оба, и умирающий Мезенций просит похоронить их вместе. День кончается, два войска хоронят и оплакивают своих павших. Но война продолжается, и по-прежнему первыми гибнут самые юные и цветущие: после Ниса и Евриала, после Палланта и Лавса приходит черед амазонки Камиллы. Выросшая в лесах, посвятившая себя охотнице Диане, с луком и секирою бьется она против наступающих троянцев и погибает, сраженная дротом.

    Видя гибель своих бойцов, слыша скорбные рыдания старого Латина и юной Лавинии, чувствуя наступающий рок, Турн шлет гонца к Энею: “Отведи войска, и мы решим наш спор поединком”. Если победит Турн – троянцы уходят искать новую землю, если Эней – троянцы основывают здесь свой город и живут в союзе с латинами. Поставлены алтари, принесены жертвы, произнесены клятвы, два строя войск стоят по две стороны поля. И опять, как в “Илиаде”, вдруг перемирие обрывается. В небе является знамение: орел налетает на лебединую стаю, выхватывает из нее добычу, но белая стая обрушивается со всех сторон на орла, заставляет его бросить лебедя и обращает в бегство. “Это – наша победа над пришельцем!” – кричит латинский гадатель и мечет свое копье в троянский строй. Войска бросаются друг на друга, начинается общая схватка, и Эней и Турн тщетно ищут друг друга в сражающихся толпах.

    А с небес на них смотрит, страдая, Юнона, тоже чувствуя наступающий рок. Она обращается к Юпитеру с последней просьбой:

    “Будь что будет по воле судьбы и твоей, – но не дай троянцам навязать Италии свое имя, язык и нрав! Пусть Лаций останется Лацием и латины латинами! Троя погибла – позволь, чтоб и имя Трои погибло!” И Юпитер ей отвечает: “Да будет так”. Из троянцев и латинов, из рутулов, этрусков и Евандровых аркадян явится новый народ и разнесет свою славу по всему миру.

    Эней и Турн нашли друг друга: “сшиблись, щит со щитом, и эфир наполняется громом”. Юпитер стоит в небе и держит весы с жребиями двух героев на двух чашах. Турн ударяет мечом – меч ломается о щит, выкованный Вулканом. Эней ударяет копьем – копье пронзает Турну и щит и панцирь, он падает, раненный в бедро. Подняв руку, он говорит: “Ты победил; царевна – твоя; не прошу пощады для себя, но если есть в тебе сердце – пожалей меня для моего отца: и у тебя ведь был Анхис!” Эней останавливается с поднятым мечом – но тут взгляд его падает на пояс и перевязь Турна, которые тот снял с убитого Палланта, недолгого Энеева друга. “Нет, не уйдешь! Паллант тебе мстит!” – восклицает Эней и пронзает сердце противника; “и объятое холодом смертным Тело покинула жизнь и со стоном к теням отлетает”.

    Так кончается “Энеида”.

  • “Как хороши, как свежи были розы…”

    ИЗ РУССКОЙ ЛИТЕРАТУРЫ XIX ВЕКА

    И. С. Тургенев

    ЛИРИКА

    Стихотворения в прозе

    “Как хороши, как свежи были розы…”

    Где-то, когда-то, давно-давно тому назад, я прочел одно стихотворение. Оно скоро позабылось мною… но первый стих остался у меня в памяти:

    Как хороши, как свежи были розы…

    Теперь зима; мороз запушил стекла окон; в темной комнате горит одна свеча. Я сижу, забившись в угол; а в голове все звенит да звенит:

    Как хороши, как свежи были розы…

    И вижу я себя перед низким окном загородного русского дома. Летний вечер тихо тает и переходит в ночь, в

    Теплом воздухе пахнет резедой и липой; а на окне, опершись на выпрямленную руку и склонив голову к плечу, сидит девушка – и безмолвно и пристально смотрит на небо, как бы выжидая появления первых звезд. Как простодушно-вдохновенны задумчивые глаза, как трогательноневинны раскрытые, вопрошающие губы, как ровно дышит еще на вполне расцветшая, еще ничем не взволнованная грудь, как чист и нежен облик юного лица! Я не дерзаю заговорить с нею, – но как она мне дорога, как бьется мое сердце!

    Как хороши, как свежи были розы…

    А в комнате все темней и темней… Нагоревшая свеча трещит, беглые тени колеблются на низком потолке, мороз скрипит и злится за стеною – и чудится скучный, старческий шепот…

    Как хороши, как свежи были розы…

    Встают передо мною другие образы… Слышится веселый шум семейной деревенской жизни. Две русые головки, прислонясь друг к дружке, бойко смотрят на меня своими светлыми глазками, алые щеки трепещут сдержанным смехом, руки ласково сплелись, вперебивку звучат молодые, добрые голоса; а немного подальше, в глубине уютной комнаты, другие, тоже молодые руки бегают, путаясь пальцами, по клавишам старого пианино – и ланнеровский вальс не может заглушить воркотню патриархального самовара…

    Как хороши, как свежи были розы…

    Свеча меркнет и гаснет… Кто это кашляет там так хрипло и глухо? Свернувшись в калачик, жмется и вздрагивает у ног моих старый пес, мой единственный товарищ… Мне холодно… Я зябну… и все они умерли… умерли…

    Как хороши, как свежи были розы…

  • Озма из страны Оз

    АМЕРИКАНСКАЯ ЛИТЕРАТУРА

    Лаймен фрэнк Баум (Lyman Frank Baum)

    Озма из страны Оз

    (Ozma of Oz)

    Сказка (1907)

    Дороти и дядя Генри плывут на пароходе в Австралию. Внезапно поднимается страшный шторм. Проснувшись, Дороти не может найти дядю Генри в каюте и решает, что он вышел на палубу. На самом деле дядя Генри спал, накрывшись с головой, но Дороти его не заметила. Оказавшись на палубе, девочка хватается за прутья большого курятника, чтобы не упасть за борт, но налетает очередной порыв ветра, и курятник оказывается в воде вместе с Дороти. Крышка курятника отлетает, куры и петухи тонут, но Дороти, крепко держась за прутья, плывет на плоте-курятнике неведомо куда. Шторм стихает, и Дороти, устроившись в углу, засыпает,

    Проснувшись поутру, девочка понимает, что на плоту она не одна. Рядом весело квохчет желтая курица, которая только что снесла яйцо. Она умеет говорить и сообщает Дороти, что ее зовут Билл, но девочка переименовывает ее в Биллину, считая, что такое имя больше приличествует курице.

    Вскоре плот пристает к берегу, Дороти и Биллина высаживаются. Они находят пещеру, а в ней механического человека Тик-Тока, который заводится ключом и умеет двигаться и говорить. Тик-Ток сообщает Дороти и Биллине, что они прибыли в страну Эв. Правивший здесь король Эволдо как-то раз в припадке гнева продал жену и десятерых детей Королю Гномов, который с помощью колдовских чар превратил их в безделушки для своего подземного дворца. Затем, раскаявшись в своем поступке, Эволдо стал упрашивать Короля Гномов вернуть ему семейство, но тот заупрямился, и тогда несчастный Эволдо бросился с утеса в море и утонул.

    Теперьже в королевском дворце живет племянница короля принцесса Лангвидер. Государственные дела ее не интересуют. День-деньской она вертится перед зеркалом и примеряет то одну, то другую голову, которых у нее тридцать две штуки. Когда во дворец приходит Дороти, принцесса требует, чтобы девочка отдала ей свою голову в обмен на голову номер двадцать шесть. Дороти отказывается, и рассердившаяся принцесса заточает ее в темницу.

    Но Дороти томилась там недолго. Как раз в это время принцесса Озма, юная правительница страны Оз, решила вызволить королевскую семью Эв из подземного царства. Озму сопровождают Страшила, Железный Дровосек, Трусливый Лев, Голодный Тигр, а также армия из двадцати шести офицеров и одного солдата. Они освобождают Дороти и продолжают поход вместе.

    Им удается найти дорогу в подземное царство, но Король Гномов отказывается освободить пленников. Он не боится могущества Озмы, ибо и сам отлично умеет колдовать, да и армия у него многочисленна и отменно вооружена. Впрочем, подземный монарх предлагает им сыграть в игру. Каждый из членов экспедиции получает право постараться угадать, во что именно превратились королева страны Эв и ее дети. Тот, кто не угадает ни разу, сам превращается в украшение во дворце, и следующий получает на одну попытку больше. Постепенно все участники экспедиции становятся безделушками, пополняя коллекцию Короля Гномов. Только Дороти по случайности удается один раз угадать, воскресив маленького принца. Это спасает ее от превращения в украшение, но не спасает остальных. Но тут за дело берется Биллина. Спрятавшись под троном, она подслушивает разговор Короля с Гномом-Администратором и узнает, во что именно превращал монарх своих незваных гостей. Она требует, чтобы и ей разрешили попытать счастья в “угадайке”, Король и слышать не желает, но тут выясняется, что у него есть слабое место. Он страшно боится яиц, а Биллина только что снесла одно такое под троном. Лишь когда он дает разрешение Курице поугадывать, Страшила убирает яйцо, пряча в карман своего сюртука, где у него уже хранится одно, снесенное Биллиной по дороге. Разумеется, Желтая Курица возвращает к жизни всех, за исключением Железного Дровосека.

    Король Гномов, однако, не намерен так легко уступить. Он угрожает Озме и ее друзьям страшными карами, но тут Страшила запускает в него яйцами Биллины. Воспользовавшись паникой, друзья снимают с Короля его Волшебный Пояс, лишая его главной силы. Но даже под угрозой превращения в яйцо Король не в состоянии разыскать Железного Дровосека, и, судя по нему, он не лжет.

    Со смесью радости и печали Озма и ее спутники начинают путь назад. Король в отчаянии посылает им вдогонку армию своих молодцов, но Волшебный Пояс превращает передние шеренги в яйца, и армия в ужасе бежит.

    На обратном пути проницательная Биллина замечает, что маленький принц, освобожденный Дороти, достал откуда-то маленький железный свисток. Оказывается, он потихоньку позаимствовал его в подземном дворце, и этот свисток не что иное, как заколдованный Железный Дровосек. Волшебный Пояс возвращает ему прежний облик, и теперь уже ничто не омрачает всеобщего ликования.

    У страны Эв появляется новый король – старший принц Эвардо. Затем Озма с друзьями возвращаются в Изумрудный город. Дороти с удовольствием гостит во дворце своей новой подруги Озмы, но однажды замечает в одной из комнат юной принцессы волшебную картину, которая показывает все, что творится в мире. Дороти просит показать ей дядю Генри в Австралии и, увидев его измученное, взволнованное лицо, просит Озму поскорее перенести ее к нему. Волшебный Пояс и тут приходится как нельзя кстати. Дядя Генри счастлив видеть Дороти живой и невредимой. Впрочем, перед тем как расстаться, Озма и Дороти договорились, что по субботам юная принцесса будет вызывать на картине изображение Дороти, и если та подаст условный знак, то тотчас же окажется в стране Оз.

    С. Б. Белов

  • “Скучная история” Чехова в кратком содержании

    Профессор медицины Николай Степанович – ученый, достигший вершин своей науки, пользующийся всеобщим почетом и признательностью; его имя известно каждому грамотному человеку в России. Носящий это имя, то есть он сам, – старик, неизлечимо больной, жить ему, по собственному диагнозу, осталось не больше полугода В своих записках он пытается понять положение, в котором оказался: его, знаменитого человека, судьба приговорила к смертной казни. Он описывает обычное течение своей теперешней жизни.

    Бессонница каждую ночь. Домашние – жена и дочь Лиза, которых он прежде любил, теперь своими мелочными житейскими заботами только раздражают его. Ближайшие сотрудники: чудаковатый и преданный университетский швейцар Николай, прозектор Петр Игнатьевич, ломовой конь и ученый тупица. Работа, которая раньше доставляла Николаю Степановичу наслаждение, его университетские лекции, когда-то равные произведениям поэта, теперь приносят ему одно только мучение.

    Николай Степанович не философ и не богослов, всю жизнь судьбы костного мозга интересовали его больше, чем конечная цель мироздания, его душа не хочет знать вопросов о загробных потемках. Но то, чем радовала его жизнь – покой и счастье в семье, любимая работа, уверенность в себе, – ушло безвозвратно. Новые мысли, каких он раньше не знал, отравляют его последние дни. Ему кажется, что жизнь его обманула, его славное имя, блестящее прошлое не облегчают сегодняшней боли.

    Обычные посетители старого профессора. Коллега по факультету, нерадивый студент, выпрашивающий тему диссертант – все кажутся Николаю Степановичу смешными, недалекими, ограниченными, каждый дает повод для раздражения или издевки. Но вот еще один, желанный посетитель: знакомые шаги, шорох платья, милый голос…

    Катя, дочь покойного товарища-окулиста, выросла в семье Николая Степановича. Еше к пятнадцати годам ею овладела страстная любовь к театру. Мечтая о славе и служении искусству, доверчивая и увлекающаяся, она ушла в провинциальные актрисы, но года через два разочаровалась в театральном деле, в товарищах по сцене, утратила веру в свой талант, пережила несчастную любовь, покушалась на самоубийство, похоронила своего ребенка. Николай Степанович, любивший Катю как дочь, пытался помочь ей советом, писал ей длинные, но бесполезные письма. Теперь, после пережитого крушения, Катя живет на остатки отцовского наследства. Интерес к жизни она утратила, лежит у себя дома на кушетке и читает книги, да раз в день навещает Николая Степановича. Его жену и Лизу она не любит, те платят ей взаимностью.

    Обычный семейный обед тоже не несет Николаю Степановичу ничего, кроме раздражения. Присутствуют жена, Лиза, две-три ее подруги по консерватории и Александр Адольфович Гнеккер – личность, внушающая профессору острую антипатию. Поклонник Лизы и претендент на ее руку, он бывает в доме ежедневно, но никто не знает, какого он происхождения и на какие средства живет. Продает где-то чьи-то рояли, знаком со знаменитостями, судит о музыке с большим авторитетом – приживал при искусстве, делает для себя вывод Николай Степанович.

    Он с тоской вспоминает прежние, простые и веселые семейные обеды, угрюмо думает о том, что уже давно внутренняя жизнь жены и Лизы ускользнула от его наблюдения. Они давно не те, какими он знал и любил их прежде. Отчего произошла перемена – он не знает.

    После обеда жена, как обычно, упрашивает его съездить в Харьков, откуда родом Гнеккер, навести там справки о его родителях и состоянии.

    От чувства одиночества, от страха перед бессонницей Николай Степанович выходит из дома. Куда идти? Ответ давно ему ясен: к Кате.

    Только у Кати ему тепло и уютно, только ей можно пожаловаться на свое состояние. Прежде, говорит он ей, у него было чувство короля, он мог быть снисходительным, прощал всех направо и налево. Но теперь в его голове день и ночь бродят злые мысли, приличные только рабам. Он стал не в меру строг, требователен, раздражителен. Вся его прошлая жизнь представляется ему красивой, талантливо сделанной композицией, остается только не испортить финала, встретить смерть бодро и со спокойной душой. “Но я порчу финал…”

    У Кати бывает еще один гость, филолог Михаил Федорович. Он, очевидно, влюблен в нее и не решается ей в этом признаться. Он развлекает анекдотами из университетской жизни, и его злословие также раздражает Николая Степановича. Разговоры об измельчании нового поколения, об отсутствии идеалов у молодежи он прерывает резкими возражениями. Но про себя он чувствует, что злые, “аракчеевские” мысли владеют и его существом. И к собеседникам, которых он сравнил со злыми жабами, его тянет снова каждый вечер.

    Наступает лето, профессор с семьей живет на даче.

    Ночью по-прежнему бессонница, но днем вместо работы – чтение французских книжек. Николай Степанович знает, что такое творчество и главное его условие: чувство личной свободы. Его суждения о литературе, театре, науке метки и точны. Но мысли о близкой смерти, теперь уже через три или четыре месяца, его не оставляют. Посетители бывают те же: швейцар, прозектор; обеды с участием того же Гнеккера.

    Заезжает, чтобы прокатить профессора на своем шарабане, Катя. Она понимает, что жизнь ее не складывается, что время и деньги уходят бесцельно. “Что же мне делать?” – спрашивает она. “Что ответить ей?” – размышляет Николай Степанович. Легко сказать “трудись”, или “раздай свое имущество бедным”, или “познай самого себя”, но ведь эти общие и шаблонные советы вряд ли помогут в данном отдельном случае. По вечерам на даче у Кати бывает все тот же Михаил Федорович, влюбленный и злословящий. И Николай Степанович, прежде осуждавший нападки на университет, студентов, литературу, театр, сам теперь участвует в злословии.

    Бывают страшные ночи с громом, молнией, дождем и ветром, которые в народе называются воробьиными. Одну такую ночь переживает и Николай Степанович.

    Он просыпается от страха внезапной смерти, не может совладать со своим безотчетным ужасом. Вдруг слышатся не то стоны, не то смех. Прибегает жена, зовет его в комнату Лизы. Та стонет от какой-то муки, бросается отцу на шею: “Папа мой хороший… Я не знаю, что со мною… Тяжело!” “Да помоги же ей, помоги! – умоляет жена. – Сделай что-нибудь!” “Что же я могу сделать? Ничего не могу”, – размышляет отец. “На душе у девочки какая-то тяжесть, но я ничего не понимаю, не знаю и только могу бормотать: – Ничего, ничего.. Это пройдет… Спи, спи…”

    Спустя несколько часов он у себя в комнате, все еще не спит, слышит стук в окно. Это Катя. И у нее в эту ночь какие-то тяжелые предчувствия. Она умоляет Николая Степановича забрать у нее ее деньги и поехать куда-нибудь лечиться. После его отказа она уныло уходит.

    Николай Степанович в Харькове, куда настойчиво посылала его жена. На смену состоянию злости и раздражения пришло новое: полного равнодушия. Он узнает здесь, что о Гнеккере в городе ничего не знают, но когда приходит телеграмма от жены с сообщением, что Гнеккер тайно обвенчался с Лизой, он встречает известие равнодушно. Это его пугает: ведь равнодушие – паралич души, преждевременная смерть.

    Утро застает его сидящим в постели в гостиничном номере, занятым все теми же неотвязными размышлениями. Ему кажется, что он понял причину той слабости, которая привела его накануне конца к злым, рабским мыслям, а потом к равнодушию. Дело в том, что в его мыслях, чувствах, суждениях нет общей идеи, или бога живого человека. “А коли нет этого, то, значит, нет и ничего”. Если нет чего-то общего, что связывало бы все в одно целое, достаточно было серьезного недуга, страха смерти, чтобы все, в чем виделись смысл и радость жизни, разлетелось в клочки. Николай Степанович окончательно сдается и решает сидеть и молча ждать, что будет.

    Раздается стук в дверь, перед ним стоит Катя. Приехала, говорит она, просто так, роняет письмо от Михаила Федоровича. Потом, бледнея и сжимая руки, обращается к Николаю Степановичу: “Ради истинного Бога скажите скорее, сию минуту: что мне делать?. ..Ведь вы мой отец, мой единственный друг!.. Вы были учителем! Говорите же, что мне делать?”

    Николай Степанович еле стоит на ногах, он растерян. “По совести, Катя, не знаю… Давай, Катя, завтракать”. Не получив ответа, она уходит – куда, не знает сама. И видит ее, вероятно, в последний раз. “Прощай, мое сокровище!”

  • Краткое содержание рассказа А. П. Платонова “Неизвестный цветок”

    Это рассказ о маленьком цветке, о котором никто не знал на земле, потому что он рос один на пустыре. Коровы и козы не ходили туда, а дети из пионерского лагеря там никогда не играли. На пустыре не росла трава, а лежали одни мертвые камни. Ветер гулял по пустырю и всюду сеял семена – и в черную влажную землю, и на голый каменный пустырь.

    Однажды одно семечко упало и приютилось в ямке между камнем и глиной. Долго оно томилось, потом напиталось росой, распрямилось, выпустило из себя тонкие корешки, впилось ими в камень и глину и стало расти.

    Так начал жить на свете этот маленький цветок. Ему нечем было питаться в камне и глине, а капли дождя не проникали до его корня. Цветок все жил и понемногу рос выше. Он поднимал свои листья навстречу ветру, и из ветра выпадали на землю пылинки, принесенные им с жирной тучной земли. Эти пылинки служили пищей цветку, но их нечем было размочить. Тогда цветок стал сторожить росу по ночам. Когда листья тяжелели от росы, он опускал их, и роса падала вниз. Она увлажняла черные пылинки, что принес ветер, и разъедала мертвую глину. Цветок трудился день и ночь.

    Очень трудно ему было, но он нуждался в жизни и терпеливо переносил свою боль от голода и усталости. Радовался он лишь один раз в сутки: когда первый луч солнца касался его утомленных листьев.

    Если же ветер долго не приходил на пустырь, то цветку становилось совсем плохо. В это время он дремал. И все время старался расти, даже когда совсем нечем было питаться и приходилось глотать мертвую глину. Листья его не могли стать зелеными, одна жилка была синяя, другая красная, третья голубая или золотого цвета. Голод и мучения обозначались разным цветом внутри его листьев. Но сам цветок этого не знал: он был слепой.

    Похожий до этого на травку, в середине лета он распустил венчик и с ним стал настоящим цветком. Венчик был простого, сильного и ясного цвета, какой бывает у звезды. И, как звезда, он светился живым мерцающим огнем, который видно было даже в темную ночь. А ветер, когда приходил на пустырь, всегда уносил с собой благоухание цветка.

    Однажды утром мимо пустыря шла девочка Даша, отдыхавшая недалеко в пионерском лагере. Она соскучилась по матери, написала ей письмо и шла с ним на станцию, чтобы скорее дошло. По дороге Даша целовала конверт и завидовала тому, что он увидит мать раньше нее самой.

    На краю пустыря Даша почувствовала благоухание. Даша вспомнила одну сказку, которую рассказывала ей мать, о цветке, который грустил по своей матери-розе, но плакать не мог, и только в благоухании проходила его грусть. Даша сравнила его грусть со своей и отправилась на пустырь. Там она действительно увидела цветок, росший около камня.

    Даша никогда не видела такого цветка ни в жизни, ни на картинке, поэтому стала расспрашивать его, откуда он такой, как его зовут и почему он не умер здесь, среди камней и глины. Цветок на большинство вопросов отвечал, что не знает, поскольку впервые так близко слышал голос человека и не хотел обидеть Дашу молчанием.

    В конце разговора Даша склонилась над цветком и поцеловала его в маленькую головку.

    На следующий день в гости к маленькому цветку пришли все пионеры. По Дашиной просьбе они вдохнули его благоухание, а потом долго любовались им, как героем. Они высчитали, сколько надо привезти на пустырь золы и навоза, чтобы земля стала доброй, чтобы мужественный цветок отдохнул, а его дети не погибали.

    Четыре дня работали пионеры, а потом разъехались по домам и больше на пустырь не пришли. Лишь Даша забежала однажды проститься с цветком перед отъездом. Лето кончалось.

    На другое лето Даша опять поехала в тот же пионерский лагерь. Всю зиму она помнила о необычном цветке и сразу же побежала на пустырь проведать его.

    Даша увидела, что пустырь теперь стал не тот. Он зарос травами и цветами, над которыми летали бабочки и птицы. От цветов шло такое же благоухание, как от того, первого, цветка.

    Однако его самого уже не было. Должно быть, он умер минувшей осенью. Новые цветы были хорошие, только чуть хуже, и Даша вновь загрустила о нем. Она уже пошла было обратно, но вдруг остановилась. Между двумя тесными камнями рос новый цветок, еще лучше и прекраснее старого. Он был живой и терпеливый, как и его отец, только сильнее его, потому что жил в камне.

    Даше показалось, что цветок тянется к ней и зовет к себе голосом своего благоухания.

  • Самоубийца

    Николай Робертович Эрдман

    Самоубийца

    Пьеса (1928)

    Действие пьесы происходит в Москве в 20-х гг. нашего века. Семен Семенович Подсекальников, безработный, ночью будит жену Марью Лукьяновну и жалуется ей на то, что он голоден. Марья Лукьяновна, возмущенная тем, что муж не дает ей спать, хотя она работает целыми днями “как лошадь какая-нибудь или муравей”, тем не менее предлагает Семену Семеновичу ливерной колбасы, оставшейся от обеда, но Семен Семенович, обиженный словами жены, от колбасы отказывается и выходит из комнаты. Мария Лукьяновна и ее мама Серафима Ильинична, опасаясь, как бы выведенный из равновесия Семен Семенович не покончил с собой, ищут его по всей квартире и находят дверь в туалет запертой. Постучав к соседу Александру Петровичу Калабушкину, просят его выломать дверь. Однако выясняется, что в туалете был вовсе не Подсекальников, а старушка-соседка.

    Семена Семеновича находят на кухне в тот момент, когда он засовывает что-то себе в рот, а увидев вошедших, прячет в карман. Марья Лукьяновна падает в обморок, а Калабушкин предлагает Подсекальникову отдать ему револьвер, и тут Семен Семенович с изумлением узнает, что он собирается стреляться. “Да где бы я мог достать револьвер?” – недоумевает Подсекальников и получает ответ: некий Панфилыч меняет револьвер на бритву. Окончательно выведенный из себя Подсекальников выгоняет Калабушкина, вынимает из кармана ливерную колбасу, принятую всеми за револьвер, достает из стола отцовскую бритву и пишет предсмертную записку: “В смерти моей прошу никого не винить”.

    К Подсекальникову является Аристарх Доминикович Гранд-Скубик, видит лежащую на столе предсмертную записку и предлагает ему, если уж он все равно стреляется, оставить другую записку – от имени русской интеллигенции, которая молчит, потому что ее заставляют молчать, а мертвого молчать не заставишь. И тогда выстрел Подсекальникова разбудит всю Россию, его портрет поместят в газетах и устроят ему грандиозные похороны.

    Следом за Гранд-Скубиком приходит Клеопатра Максимовна, которая предлагает Подсекальникову застрелиться из-за нее, потому что тогда Олег Леонидович бросит Раису Филипповну. Клеопатра Максимовна увозит Подсекальникова к себе писать новую записку, а в комнате появляются Александр Петрович, мясник Никифор Арсентьевич, писатель Виктор Викторович, священник отец Елпидий, Аристарх Доминикович и Раиса Филипповна. Они упрекают Александра Петровича в том, что он взял у каждого из них деньги, чтобы Подсекальников оставил предсмертную записку определенного содержания. Калабушкин демонстрирует множество разнообразных записок, которые будут предложены незабвенному покойнику, а уж какую он из них выберет – неизвестно. Получается, что одного покойника на всех мало. Виктор Викторович вспоминает Федю Питунина – “замечательный тип, но с какой-то грустнотцой – надо будет заронить в него червячка”. Появившемуся Подсекальникову объявляют, что стреляться он должен завтра в двенадцать часов и ему устроят грандиозные проводы – закатят банкет.

    В ресторане летнего сада – банкет: поют цыгане, пьют гости, Аристарх Доминикович произносит речь, прославляющую Подсекальникова, который постоянно спрашивает, который час, – время неуклонно приближается к двенадцати. Подсекальников пишет предсмертную записку, текст которой подготовлен Аристархом Доминиковичем.

    Серафима Ильинична читает адресованное ей письмо от зятя, в котором он просит ее осторожно предупредить жену о том, что его уже нет в живых. Марья Лукьяновна рыдает, в это время в комнату входят участники банкета, которые начинают ее утешать. Пришедшая с ними портниха тут же снимает с нее мерку для пошива траурного платья, а модистка предлагает выбрать к этому платью шляпку. Гости уходят, а бедная Марья Лукьяновна восклицает: “Сеня был – шляпы не было, шляпа стала – Сени нет! Господи! Почему же Ты сразу всего не даешь?” В это время двое неизвестных вносят безжизненное тело мертвецки пьяного Подсекальникова, который, придя в себя, воображает, что он на том свете. Через некоторое время с огромными венками является мальчик из бюро похоронных процессий, а затем приносят гроб. Подсекальников пытается застрелиться, но не может – смелости не хватает; услышав приближающиеся голоса, он прыгает в гроб. Входит толпа народу, отец Елпидий совершает отпевание.

    На кладбище у свежевырытой могилы звучат надгробные речи. Каждый из присутствующих утверждает, что Подсекальников застрелился за то дело, которое он отстаивает: из-за того, что закрывают церкви (отец Елпидий) или магазины (мясник Никифор Арсентьевич), за идеалы интеллигенции (Гранд-Скубик) или искусства (писатель Виктор Викторович), а каждая из присутствующих дам – Раиса Филипповна и Клеопатра Максимовна – утверждает, что покойник стрелялся из-за нее. Растроганный их речами Подсекальников неожиданно для всех встает из гроба и объявляет, что очень хочет жить. Присутствующие недовольны таким решением Подсекальникова, однако он, вынув револьвер, предлагает любому занять его место. Желающих не находится. В эту минуту вбегает Виктор Викторович и сообщает, что Федя Питунин застрелился, оставив записку: “Подсекальников прав. Действительно жить не стоит”.

    Н. В. Соболева

  • Краткое содержание Ночь нежна

    Ф. С. Фицджеральд

    Ночь нежна

    1925 г. Розмэри Хойт, молодая, но уже знаменитая после успеха в фильме “Папина дочка” голливудская актриса, вдвоем с матерью приезжает на Лазурный берег. Лето, не сезон, открыт лишь один из многочисленных отелей. На пустынном пляже две компании американцев: “белокожие” и “темнокожие”, как назвала их про себя Розмэри. Девушке гораздо симпатичнее “темнокожие” – загорелые, красивые, раскованные, они в то же время безупречно тактичны; она охотно принимает приглашение присоединиться к ним и тотчас немного по-детски влюбляется в Дика Дайвера, душу этой компании. Дик и его жена Николь – здешние обитатели, у них дом в деревушке Тарм; Эйб и Мэри Норт и Томми Барбан – их гости. Розмэри очарована умением этих людей жить весело и красиво – они постоянно устраивают забавы и шалости; от Дика Дайвера исходит добрая мощная сила, заставляющая людей подчиняться ему с нерассуждающим обожанием… Дик неотразимо обаятелен, он завоевывает сердца необычайной внимательностью, подкупающей любезностью обращения, причем так непосредственно и легко, что победа одерживается прежде, чем покоренные успевают что-либо понять. Семнадцатилетняя Розмэри вечером рыдает на материнской груди: я влюблена в него, а у него такая замечательная жена! Впрочем, Розмэри влюблена и в Николь тоже – во всю компанию: таких людей она раньше не встречала. И когда Дайверы приглашают ее поехать с ними в Париж провожать Нортов – Эйб (он композитор) возвращается в Америку, а Мэри направляется в Мюнхен учиться пению, – она охотно соглашается.

    Перед отъездом Дик устраивает прощальный обед, на который звана и компания “светлокожих”. Обед удался: “светлокожие” в лучах обаяния Дика раскрыли лучшие стороны своих натур; но Розмэри, сравнивая их с хозяевами, проникается сознанием исключительности Дайверов… А кончился обед дуэлью. Миссис Маккиско, одна из “светлокожих”, зашла в дом и увидела там что-то такое, чем не успела поделиться: Томми Барбан очень убедительно не советовал ей обсуждать происходящее на вилле “Диана”; в итоге Томми стреляется с мистером Маккиско – впрочем, с обоюдно благополучным исходом.

    В Париже во время одной из головокружительных эскалад Розмэри говорит себе: “Ну вот и я прожигаю жизнь”. Бродя с Николь по магазинам, она приобщается к тому, как тратит деньги очень богатая женщина. Розмэри еще сильнее влюбляется в Дика, и у него едва хватает сил сохранить имидж взрослого, вдвое старшего, серьезного человека – он отнюдь не безучастен к чарам этой “девушки в цвету”; полуребенок, Розмэри не понимает, какую лавину обрушила. Между тем Эйб Норт пускается в запой и, вместо того чтобы уехать в Америку, в одном из баров провоцирует конфликт американских и парижских негров между собой и с полицией; расхлебывать этот конфликт достается Дику; разборка увенчивается трупом негра в номере Розмэри. Дик устроил так, что репутация “Папиной дочки” осталась незапятнанной, – дело замяли, обошлось без репортеров, но Париж Дайверы покидают в спешке. Когда Розмэри заглядывает в дверь их номера, она слышит нечеловеческий вой и видит искаженное безумием лицо Николь: она уставилась на перемазанное кровью одеяло. Тогда-то она и поняла, чего не успела рассказать миссис Маккиско. А Дик, возвращаясь с Николь на Лазурный берег, впервые за шесть лет брака чувствует, что для него это путь откуда-то, а не куда-то.

    Весной 1917 г. доктор медицины Ричард Дайвер, демобилизовавшись, приезжает в Цюрих для завершения образования и получения ученой степени. Война прошла мимо него, – он уже тогда представлял собой слишком большую ценность, чтобы пускать его на пушечное мясо; на стипендию от штата Коннектикут он учился в Оксфорде, закончил курс в Америке и стажировался в Вене у самого великого Фрейда. В Цюрихе он работает над книгой “Психология для психиатра” и бессонными ночами мечтает быть добрым, быть чутким, быть отважным и умным – и еще быть любимым, если это не послужит помехой. В свои двадцать шесть он еще сохранял множество юношеских иллюзий – иллюзию вечной силы, и вечного здоровья, и преобладания в человеке доброго начала – впрочем, то были иллюзии целого народа.

    Под Цюрихом, в психиатрической лечебнице доктора Домлера, работает его друг и коллега Франц Грегоровиус. Уже три года в этой лечебнице находится дочь американского миллионера Николь Уоррен; она потеряла рассудок, в шестнадцать лет став любовницей собственного отца. В программу ее излечения входила переписка с Дайвером. За три года здоровье Николь поправилось настолько, что ее собираются выписать. Увидевшись со своим корреспондентом, Николь влюбляется в него. Дик в сложном положении: с одной стороны, он знает, что это чувство отчасти было спровоцировано в лечебных целях; с другой стороны, он, “собиравший ее личность из кусочков”, как никто другой, понимает, что если это чувство у нее отнять, то в душе ее останется пустота. А кроме того, Николь очень красива, а он не только врач, но и мужчина. Вопреки доводам рассудка и советам Франца и Домлера, Дик женится на Николь. Он отдает себе отчет в том, что рецидивы болезни неизбежны, – к этому он готов. Куда большую проблему он видит в богатстве Николь – ведь он женится отнюдь не на ее деньгах (как думает сестра Николь Бэби), а скорее вопреки им, – но и это его не останавливает. Они любят друг Друга, и, несмотря ни на что, они счастливы.

    Опасаясь за здоровье Николь, Дик притворяется убежденным домоседом – за шесть лет брака они почти не расставались. Во время затяжного рецидива, случившегося после рождения их второго ребенка, дочери Топси, Дик научился отделять Николь больную от Николь здоровой и соответственно в такие периоды чувствовать себя только врачом, оставляя в стороне то, что он еще и муж.

    На его глазах и его руками сформировалась личность “Николь здоровой” и оказалась весьма яркой и сильной настолько, что все чаще его раздражают ее приступы, от которых она не дает себе труда удерживаться, будучи уже вполне в силах. Не только ему кажется, что Николь использует свою болезнь, чтобы сохранять власть над окружающими.

    Изо всех сил Дик старается сохранить некоторую финансовую самостоятельность, но это дается ему все трудней: нелегко сопротивляться заливающему его потоку вещей и денег – в этом Николь тоже видит рычаг своей власти. Их все дальше отводит от нехитрых условий, на которых когда-то был заключен их союз… Двойственность положения Дика – мужа и врача – разрушает его личность: он не всегда может отличить необходимую врачу дистанцию по отношению к больной от холодка в сердце по отношению к жене, с которой он един плотью и кровью…

    Появление Розмэри заставило его осознать все это. Тем не менее внешне жизнь Дайверов не меняется.

    Рождество 1926 г. Дайверы встречают в Швейцарских Альпах; их навещает Франц Грегоровиус. Он предлагает Дику совместно купить клинику, с тем чтобы Дик, автор множества признанных трудов по психиатрии, проводил там несколько месяцев в году, что давало бы ему материал для новых книг, а сам он взял на себя клиническую работу. Ну и разумеется, “для чего же может обращаться европеец к американцу, как не за деньгами”, – для покупки клиники необхо дим стартовый капитал. Дик соглашается, дав себя убедить Бэби, которая в основном распоряжается деньгами Уорренов и считает это предприятие выгодным, что пребывание в клинике в новом качестве пойдет на пользу здоровью Николь. “Там бы я могла за нее совсем не беспокоиться”, – говорит Бэби.

    Этого не случилось. Полтора года однообразной размеренной жизни на Цугском озере, где некуда деться друг от друга, провоцируют тяжелейший рецидив: устроив сцену беспричинной ревности, Николь с безумным хохотом едва не пускает под откос машину, в которой сидели не только они с Диком, но и дети. Не в силах больше жить от приступа до приступа Дик, поручив Николь заботам Франца и сиделки, уезжает отдохнуть от нее, от себя… якобы в Берлин на съезд психиатров. Там он получает телеграмму о смерти отца и отправляется в Америку на похороны. На обратном пути Дик заезжает в Рим с тайной мыслью увидеться с Розмэри, которая снимается там в очередном фильме. Их встреча состоялась; то, что начиналось когда-то в Париже, нашло свое завершение, но любовь Розмэри не может спасти его – у него уже нет сил на новую любовь. “Я как Черная Смерть. Я теперь приношу людям только несчастье”, – с горечью говорит Дик.

    Расставшись с Розмэри, он чудовищно наливается; из полицейского участка его, страшно избитого, вызволяет оказавшаяся в Риме Бэби, – она почти довольна, что Дик больше не безупречен по отношению к их семье.

    Дик все больше пьет, и все чаще ему изменяет обаяние, умение все понять и все простить. Его почти не задела готовность, с которой Франц принимает его решение выйти из дела и покинуть клинику, – Франц уже и сам хотел предложить ему это, ибо репутации клиники не идет на пользу постоянный запах алкоголя, исходящий от доктора Дайвера.

    Для Николь внове то, что теперь она не может переложить на него свои проблемы; ей приходится научиться отвечать за себя. И когда это произошло, Дик опротивел ей, как живое напоминание о годах мрака. Они становятся чужими друг Другу.

    Дайверы возвращаются в Тарм, где встречают Томми Барбана, – он повоевал на нескольких войнах, изменился; и новая Николь смотрит на него новыми глазами, зная, что он всегда любил ее. На Лазурном берегу оказывается и Розмэри. Под влиянием воспоминаний о первой встрече с ней пять лет назад Дик пытается устроить нечто подобное былым эскападам, и Николь с жестокой ясностью, усиленной ревностью, видит, как он постарел и изменился. Изменилось и все вокруг – это местечко стало модным курортом, пляж, который некогда Дик расчищал граблями каждое утро, заполнен публикой типа тогдашних “бледнолицых”, Мэри Норт (теперь графиня Мингетти) не желает узнавать Дайверов… Дик покидает этот пляж, как низложенный король, который лишился своего королевства.

    Николь, празднуя свое окончательное исцеление, становится любовницей Томми Барбана и затем выходит за него замуж, а Дик возвращается в Америку. Он практикует в маленьких городках, нигде не задерживаясь надолго, и письма от него приходят все реже и реже.

  • “Волки и овцы” Островского в кратком содержании

    С утра у дома Меропии Давыдовны Мурзавецкой, “девицы лет шестидесяти, имеющей большую силу в губернии”, собрались мастеровые – она им задолжала. Подходит Чугунов, бывший член уездного суда. Мурзавецкая ханжа и кляузница, Чугунов ведет ее дела и управляет имением богатой вдовы Купавиной, бессовестно наживаясь. Приезжает хозяйка и идет в дом с приживалками и бедной родственницей Глафирой. Дворецкий Павлин рассказывает Чугунову, что племянник Мурзавецкой Аполлон, которого она хочет женить на Купавиной, пьяница, “в городе-то стыдятся, так возьмут ружье, будто бы за охотой, да на Раззорихе в трактире и прохлаждаются. И трактиришко-то самый дрянной, на вывеске “Вот он!” написано”.

    Оттуда и приводят Мурзавецкого: “с рук на руки”. Он пытается ухаживать за Глафирой, клянчит выпить у Павлина, а выпив, тут же хамит. Внушений тетки не слушает, целиком занят псом Тамерланом, которого зовут “волчьей котлеткой” – “за глупость”. Мурзавецкая гонит Аполлона спать: “вечером к невесте поедем” и шлет за Чугуновым. Она распускает слухи по губернии, будто покойный муж Купавиной остался что-то должен покойному отцу Мурзавецкого: на всякий случай, чтоб Купавина была сговорчивей. Чугунов готов подделать долговое обязательство. Она якобы не может найти письмо Купавина, где он обещает ей тысячу “на бедных”. Чугунов это слышал, “письмо” уже готово; работы, как он хвастается, его племянника, Горецкого. Приезжает Лыняев, “богатый, ожиревший барин лет под пятьдесят, почетный мировой судья”, с Анфусой Тихоновной, теткой Купавиной. Он говорит, что “завелся какой-то сутяга, кляузы, и самые злостные, да и подлоги стали сказываться”. “Дай Бог нашему теляти да волка поймати”, – ехидничает Меропия Давыдовна.

    Купавина привозит ту самую тысячу, которую муж якобы обещал Мурзавецкой. Частью этих денег Меропия Давыдовна расплачивается с кредиторами. И “дает послушание” Глафире: поехать гостить к Купавиной и не допустить ее сближения с Лыняевым.

    В доме Купавиной хозяйка подписывает Чугунову пустой бланк векселя с таким доверием и неведением, что он пускает слезу. Его сменяет Лыняев. Он привез письмо от старого знакомого Беркутова, который вот-вот приедет. Узнав о тысяче и “долгах”, Лыняев возмущен: Купавин “терпеть не мог Мурзавецкую и называл ее ханжой”. Купавина показывает письмо. Лыняев: “Что хотите со мной делайте, а это подлог. Кто у нее эти штуки работает?” Он пытается втолковать Купавиной, что значит подписать бланк векселя. Приезжает Мурзавецкая. Лыняев уходит в сад.

    Мурзавецкая привозит племянника и Глафиру. Она старается запугать Купавину: Аполлон тут “за своим делом кровным”, “это дело к Богу вопиет”, но в чем дело, не объясняет. Входит Купавина, и Мурзавецкая оставляет ее с Аполлоном. Вдова настроена предельно уступчиво и хочет выслушать все к себе претензии, но все претензии пьяницы Аполлона вполне удовлетворяют пять рублей от Купавиной, которая, отделавшись от него, спешит “к дамам”. Мурзавецкие уезжают.

    Купавина остается с Глафирой, которая имеет на богатого Лыняева серьезные виды, и, как только узнает, что Купавину он не интересует, вмиг на глазах преображается из девицы на “послушанье” в эффектную особу, готовую, по всему судя, на все.

    У ограды сада Купавиной Горецкий, вымогая деньги у Чугунова, говорит: “Коли больше дадут, я вас продам, вы так и знайте”. Они уходят.

    Купавина, Глафира, Анфуса, Лыняев идут на гулянье. Лыняеву лень идти далеко, он остается. С ним Глафира: “У меня от шума голова кружится”. И немедленно начинает обхаживать Лыняева, якобы откровенничая: “увлечься вами нет никакой возможности”. Лыняев, то и дело приговаривавший: “Боюсь, женят”, однако задет; Глафира же сообщает, что идет в монастырь и хочет “оставить добрую память”. Лыняев просит оказать “маленькую услугу” – найти “хорошего писца”. Глафира с полуслова поняла: речь о Горецком. Оказывается, он пишет ей любовные письма. И она тут же приведет его Лыняеву, а он пусть на вечер притворится в нее влюбленным. “Тяжеленько, но делать нечего”, – говорит Лыняев.

    С гулянья, спасаясь от приставаний пьяного Мурзавецкого, спешат в дом Анфуса и Купавина. Лыняев его прогоняет. Он уходит, грозя “ограбить”: “А ведь жаль мадам Купавину, плакать будет. Оревуар”.

    Идут Глафира с Горецким, и Лыняев “перекупает” Горецкого, который признается, что писал поддельное письмо.

    Глафира напоминает Лыняеву о его обещании. И рассказывает, как могла бы заставить на себе жениться, верней, разыгрывает с ним свой рассказ; Лыняев явно увлечен.

    Наутро Купавина с Глафирой ждут приезда Лыняева и Беркутова. Глафира озабочена – Лыняев не спешит с объяснением, а Мурзавецкая вот-вот может за ней прислать. Входит лакей: от нее письмо и тарантас. Купавина читает письмо и теряется: “Вам вчера не угодно было принять моего племянника. Взыскание с вас очень большой суммы, чего и все ваше имение не стоит, я произведу со всей строгостию и жалеть вас не буду”. Прибывают Лыняев с Беркутовым. И пока дамы переодеваются, ведут серьезный разговор. Беркутов просит Лыняева не вмешиваться в дела Купавиной и сообщает, что приехал на ней жениться.

    Купавина и Беркутов здороваются. Мурзавецкая прислала за Глафирой; Лыняев узнает об этом с деланным равнодушием и идет погулять по саду, а то в “сон клонит”. Беркутов объявляет Купавиной, что приехал по делу; а выслушав рассказ Купавиной, оценивает ее положение как “незавидное”.

    Беркутова спрашивает Горецкий. Он уже вернул Лыняеву его пятнадцать рублей, завтра получит у Беркутова пятьдесят и поедет в Вологду межевать его имение. Разговор с Купавиной Беркутов кончает советом выйти за Мурзавецкого. Входит Лыняев: “ходил-ходил по саду, еще хуже – в сон так и клонит”. Его оставляют на диване и уходят писать письмо Мурзавецкой. Глафира, выйдя из-за портьеры, бросается к нему, обнимает и разыгрывает сцену страстной влюбленности возможно громче. Лыняев просто беспомощен. В конце концов появляются Купавина, Беркутов и лакей: “Глафира Алексеевна, лошади готовы”. Но поздно. Лошади Мурзавецкой уже не страшны. “Ах, и люди тут! Что вы со мной сделали? Что теперь Меропия Давыдовна?” Глафира говорит уже после того, как Лыняев произнес: “Ну что ж. Я женюсь”.

    В доме Мурзавецкой Чугунов всячески подстрекает к мести и без того разозленную донельзя хозяйку. Цель Чугунова – подбить Меропу Давыдовну дать ход его фальшивкам. Еще одна – якобы письмо Купавина к Аполлону с признанием “долга” – в приложение к “векселю”. Чугунов показывает и технику дела – старую книгу, в ней сразу документ выцветает. Весь вопрос – “пугнуть” или дать ход по всей форме?

    Приходит Беркутов, говорит любезности: он привез Меропии Давыдовне книги “духовного содержания”, он хочет баллотироваться и рассчитывает на поддержку и советы. Раскланивается и спохватывается: есть еще “небольшая просьба”, “поручение от соседки моей, Евлампии Николаевны”. Разговор быстро меняет характер. “Какие же они негодяи, что они с вами делают!” – “Кто это, кто?” – “Племянничек Ваш, Аполлон, и компания”. – “Да вы не забывайтесь, милостивый государь!” – “Что они? Им терять нечего. А этакую даму почтенную видеть на скамье подсудимых! Дойдет до прокурора, начнется следствие. Главный виновник, Горецкий, ничего не скрывает. Написаны фальшивые векселя я подозреваю вашего племянника, не вас же подозревать, в самом деле!” – “Нет, нет, не меня, не меня!”

    И, попросив позвать Чугунова, Беркутов приступает к делу так: “Поговаривают о Сибирской железной дороге, и если нет никаких физических препятствий, гор, например…” – “Препятствий и гор нет-с, плоская губерния. Только что же мы будем доставлять в Сибирь, какие продукты?” – “Продукты есть, Вукол Наумыч!” “Продукты” для Сибири – и есть Вукол Наумыч и компания. Чугунов благодарит за предупреждение и идет уничтожать улики. Но Беркутов его останавливает: следует и ему сколько-нибудь получить за труды, а Купавиной – небольшой урок. И Чугунов уходит, кругом обязан.

    Дальше разыгрывается без сучка и задоринки сосватыванье Купавиной, и затем торжество Глафиры, явившейся с визитом показать, что “Мишель” полностью у нее под каблуком. Комизм сцены сокращенному пересказу не поддается. “Да, на свете волки да овцы”, – говорит Лыняев. Будущие Беркутовы на зиму едут в Петербург, Лыняевы – в Париж. После их ухода Чугунов говорит Меропии Давыдовне: “За что нас Лыняев волками-то назвал? Мы куры, голуби. Вот они, волки-то! Вот эти сразу помногу глотают”.

    Раздаются вопли Мурзавецкого: “Тамерлана волки съели!” “Что Тамерлан, – утешает его Чугунов, – тут, только что, волки съели “невесту вашу с приданым” и Лыняева. Да и мы с вашей тетенькой чуть живы остались. Вот это подиковинней будет”.

  • “Фрегат “Надежда” Бестужев-Марлинского в кратком содержании

    Капитан-лейтенант Илья Петрович Правин был влюблен впервые и со всей возможной страстностью. Напрасны беспокойство и предостережения друзей, и более всех товарища по морскому корпусу, а ныне первого лейтенанта его фрегата Нила Павловича Какорина. Напрасны замысловатые медицинские советы корабельного врача. Каждый день капитан на балу или приеме, каждый день ищет увидеть княгиню Веру **. Неосторожное замечание незнакомца в ее присутствии – и вот уже дуэль, в которой Правин благородством и храбростью стократно превосходит соперника. Подозрение, что ее внимание принадлежит другому, – и адские муки треплют его сердце, подобно яростным ветрам Атлантики. Уверенный, что его предпочли молодому дипломату, Правин направляется в Эрмитаж, чтобы забыться среди возвышающих душу шедевров истинного искусства. Здесь, у скульптуры Психеи – чудного творения Кановы, он встречает Веру. Следует отчаянное признание и в ответ… признание, столь же искреннее, невольное и неудержимое. Счастье охватывает капитана, как светлый огонь. Он любим! Но добродетель Веры… Чтобы поколебать ее, нужны усилия недюжинные. И однажды он является к ней на дачу в полном мундире. “Что это значит, капитан?” Правин сочинил между тем целую историю о том, как из двух поручений – краткого курьерского визита к берегам Греции и четырехлетнего кругосветного путешествия в американский форт Росс и обратно – он выбрал второе, ибо безнадежность его положения не оставляет ему иной возможности. “Нет, cher ami! Я сейчас решила. Согласись лишь на круиз в теплое Средиземное море. Я сделаю все!” Правин заплакал от стыда и во всем сознался. Но Вера сама была уже счастлива этим разрешением напряжения. Между тем судьба затягивала их отношения морским узлом.

    Десять дней спустя в Кронштадте снимается с якоря судно, на корме которого виднеется группа из трех особ: стройного флотского штаб-офицера, приземистого человека с генеральскими эполетами и прелестной дамы.

    Влюбленная женщина одолевает границы возможного. Все устроено наилучшим образом, для поправления здоровья князь Петр *** со своей супругой отправляется за границу, и до Англии ему позволено плыть на борту фрегата “Надежда”.

    Князь Петр был сильно заинтересован отменной корабельной кухней. Правин ловил мрак ночи в черных глазах княгини Веры, она тонула в его голубых. Они блаженствовали.

    Прошли Ревель и Финляндию, промчались Швеция, Дания, Норвегия, мелькнули проливы, острова, замечательные маяки гениальных в своем практицизме англичан. Князь сошел в Портсмуте, княгиню доставили в одну из деревень на юге острова, где она должна была ждать возвращения мужа из Лондона. Любовники простились.

    Фрегат стоял на якоре в виду берега. Погода портилась. Правин не находил себе места. Внезапно он решил сойти на берег – увидеть ее еще один лишь раз! Лейтенант Какорин возражает дружески, но решительно: последнее время капитан очевидно пренебрегает своими обязанностями, приближается буря, сейчас не следует оставлять корабль. Возникает ссора. Капитан отстраняет Какорина, своего первого помощника, от командования и велит другу идти под арест. Затем он исполняет свое намерение: свидание или смерть!

    Любовники переживают бурную ночь. По морю гуляют смерчи, огромные валы вздымают поверхность вод. Капитан понимает, что он должен быть на судне, ему ясно, что он совершает предательство, откладывая возвращение до утра. Но он не в силах уйти. Утром перед любовниками нежданно является князь Петр. Объяснения неуместны – князь отвергает жену и возвращается в Лондон. Теперь они свободны, счастье открывается перед ними. Но мимо окон гостиницы в бушующем море, подобно призраку, движется истрепанный бурей корабль. Это “Надежда”. Теперь уже Вера не может удержать капитана. Десятивесельная шлюпка несется в самое сердце бури.

    Шлюпку с ужасной силой ударило о борт судна. Погибло шестеро гребцов. Из-за неопытности второго лейтенанта на судне под обломками мачты погибло еще пять человек. Капитан Правин тяжело ранен, потерял много крови. Медный гвоздь из обшивки судна при ударе вошел ему между ребер. Подавленный своей виной, он страдал необыкновенно. Вся команда, включая судового врача, молила Бога о его спасении.

    Княгиня день и ночь проводила у окна гостиницы со зрительной трубой, не отпуская взором фрегат. Там была вся ее надежда. Длительное наблюдение в телескоп производит действие необыкновенное, обращая нас в волнение, сходное с влиянием пьесы на неизвестном языке. Княгиня видела все, но не могла до конца понять ничего. Все двигалось, фрегат убирался, приходил в прежний стройный вид. Внезапно пушка ударила огнем. Что-то красное мелькнуло и исчезло за бортом. Флаг опустился до самого низа, потом вновь взлетел на мачту.

    Сегодня он опять не придет? Но в сумерках послышались шаги. Вошел человек в шотландском плаще. С ликующим сердцем Вера бросилась к нему. Но мужская рука отстранила ее.

    “Княгиня, вы ошиблись. Я не Правин, – сказал чужой голос. Перед ней стоял лейтенант Какорин. – Капитан умер, он потерял слишком много крови”. “Его кровь осталась здесь, – с горечью добавил он”…

    Спектакль не начинали, ждали государя. Молодой гвардейский офицер направил свой модный четырехугольный лорнет на одну из лож, затем наклонился к соседу: “Кто эта красивая дама рядом с толстым генералом?” – “Это жена князя Петра ***” – “Как? Неужели это та самая Вера ***, о чьей трагической любви к капитану Правину столько говорили в свете?” – “Увы, это его вторая жена. Княгиня Вера умерла в Англии вслед за гибелью капитана”.

    Разве не ужасна смерть? Разве не прекрасна любовь? И разве есть в мире веши, где не смешивались бы добро и зло?