Category: Краткие содержания

  • Краткое содержание Братская ГЭС

    Е. А. Евтушенко

    Братская ГЭС

    Молитва перед плотиной

    “Поэт в России – больше, чем поэт”. Автор подводит итог всему, что случилось прежде, смиренно становясь на колени, просит помощи у великих российских поэтов…

    Дай, Пушкин, свою певучесть и свою способность, как бы шаля, жечь глаголом. Дай, Лермонтов, свой желчный взгляд. Дай, Некрасов, боль твоей иссеченной музы, дай силу твоей неизящности. Дай, Блок, свою вещую туманность. Дай, Пастернак, чтобы твоя свеча вовек горела во мне. Есенин, дай на счастье нежность мне. Дай, Маяковский, грозную непримиримость, чтобы и я, прорубаясь сквозь время, смог сказать о нем товарищам-потомкам.

    Пролог

    Мне за тридцать. По ночам я плачу о том, что по мелочам растратил жизнь. У всех у нас одна болезнь души – поверхностность. Мы на все даем полуответы, а силы угасают…

    Вместе с Галей мы осенью ехали по России к морю и за Тулой повернули на Ясную Поляну. Там мы поняли, что гениальность – это связь высоты с глубиной. Три гениальных человека заново родили Россию и не раз еще родят ее: Пушкин, Толстой и Ленин.

    Мы снова ехали, ночевали в машине, и я думал о том, что в цепи великих прозрений, быть может, недостает всего лишь звена. Ну, что же – наш черед.

    Монолог египетской пирамиды

    Я умоляю: люди, украдите мою память! Я вижу, что все в мире не ново, все точь-в-точь повторяет Древний Египет. Та же подлость, те же тюрьмы, то же угнетение, те же воры, сплетники, торгаши…

    А что за лик у нового сфинкса под названием Россия? Вижу крестьян, рабочих, есть и писцы – их очень много. А это, никак, пирамида?

    Я, пирамида, кое-что тебе расскажу. Я видала рабов: они работали, потом восставали, потом их смиряли… Какой из этого толк? Рабство не уничтожено: по-прежнему существует рабство предрассудков, денег, вещей. Никакого прогресса нет. Человек – раб по природе и не изменится никогда.

    Монолог Братской ГЭС

    Терпенье России – это мужество пророка. Она терпела – а потом взрывалась. Вот я ковшом экскаватора поднимаю к тебе Москву. Смотри – там что-то случилось.

    Казнь Стеньки Разина

    Все жители города – и вор, и царь, и боярыня с боярчонком, и купец, и скоморохи – спешат на казнь Стеньки Разина. Стенька едет на телеге и думает о том, что хотел народу добра, но что-то его подвело, может, малограмотность?

    Палач поднимает голубой, как Волга, топор, и Стенька видит в его лезвии, как у безликой толпы прорастают ЛИЦА. Его голова катится, прохрипев “Не зазря…”, и смеется над царем.

    Братская ГЭС продолжает

    А теперь, пирамида, я покажу тебе кое-что еще.

    Декабристы

    Они были еще мальчишками, но звон шпор не заглушал для них чьи-то стоны. И мальчики гневно нашаривали шпаги. Сущность патриота – восстать во имя вольности.

    Петрашевцы

    На Семеновском плацу пахнет Сенатской площадью: казнят петрашевцев. Надвигают на глаза капюшоны. Но один из казнимых сквозь капюшон видит всю Россию: как буйствует по ней Рогожин, мечется Мышкин, бредет Алеша Карамазов. А вот палачи ничего подобного не видят.

    Чернышевский

    Когда Чернышевский встал у позорного столба, ему с эшафота была видна вся Россия, как огромное “Что делать?”. Чья-то хрупкая рука бросила ему из толпы цветок. И он подумал: настанет срок, и эта же рука бросит бомбу.

    Ярмарка в Симбирске

    В руках приказчиков мелькают товары, пристав наблюдает за порядком. Икая, катит икорный бог. А баба продала свою картошку, хватила первача и упала, пьяная, в грязь. Все смеются, тычут в нее пальцами, но какой-то яснолобый гимназист поднял ее и повел.

    Россия – не пьяная баба, она родилась не для рабства, и ее не втопчут в грязь.

    Братская ГЭС обращается к пирамиде

    Первоосновой революций является доброта. В Зимнем еще пирует Временное правительство. Но вот уже разворачивается “Аврора”, вот взят дворец. Всмотрись в историю – там Ленин!

    Пирамида отвечает, что Ленин идеалист. Не обманывает только цинизм. Люди – рабы. Это азбучно.

    Но Братская ГЭС отвечает, что покажет другую азбуку – азбуку революции. Вот учительница Элькина на фронте в девятнадцатом учит красноармейцев грамоте. Вот сирота Сонька, сбежав от кулака Зыбкова, приходит на Магнитку и становится красным землекопом. У нее латаный ватник, драные опорки, но вдвоем со своим любимым Петькой они кладут

    Бетон социализма

    Братская ГЭС ревет над вечностью: “Никогда коммунисты не будут рабами!” И, задумавшись, египетская пирамида исчезает.

    Первый эшелон

    Ах, магистраль-транссибирочка! Помнишь, как летели по тебе вагоны с решетками? Было много страшного, но не тужи об этом. Теперь вот на вагонах надпись: “Едет Братская ГЭС!” Едет девчонка со Сретенки: в первый год ее косички будут примерзать к раскладушке, но она выстоит, как все.

    Встанет Братская ГЭС, и Алеша Марчук будет в Нью-Йорке отвечать на вопросы о ней.

    Жарки

    Идет бабушка по тайге, а в руках у нее цветы. Раньше в этом лагере жили заключенные, а теперь – строители плотины. Окрестные жители несут им кто простыни, кто шанежки. А вот бабка несет букет, плачет, крестит экскаваторы и строителей…

    Нюшка

    Я бетоншица, Нюшка Буртова. Меня растила и воспитывала деревня Великая Грязь, потому что я осталась круглой сиротой, потом я была домработницей, работала посудомойкой. Окружающие лгали, крали, но, работая в вагоне-ресторане, я узнавала настоящую Россию… Наконец я попала на строительство Братской ГЭС. Стала бетонщицей, получила общественный вес. Влюбилась в одного гордого москвича. Когда во мне проснулась новая жизнь, тот москвич не признал отцовства. Покончить с собой мне не дала недостроенная плотина. Родился сынок Трофим и стал стройкиным сыном, как я была деревниной дочкой. Мы вдвоем с ним были на открытии плотины. Так что пусть помнят внуки, что свет им достался от Ильича и немножко от меня.

    Большевик

    Я инженер-гидростроитель Карцев. Когда я был молод, я бредил мировым пожаром и рубал врагов коммуны. Потом пошел на рабфак. Строил плотину в Узбекистане. И не мог понять, что происходит. У страны как будто было две жизни. В одной – Магнитка, Чкалов, в другой – аресты. Меня арестовали в Ташкенте, и, когда пытали, я хрипел: “Я большевик!” Оставаясь “врагом народа”, я строил ГЭС на Кавказе и на Волге, и наконец XX съезд вернул мне партбилет. Тогда я, большевик, поехал строить ГЭС в Братске. Нашей молодой смене скажу: в коммуне места нет для подлецов.

    Тени наших любимых

    В Элладе был обычай: начиная строить дом, первый камень клали в тень любимой женщины. Я не знаю, в чью тень был положен первый камень в Братске, но когда всматриваюсь в плотину, вижу в ней тени ваших, строители, любимых. И я положил первую строчку этой поэмы в тень моей любимой, словно в тень совести.

    Маяковский

    Встав у подножия Братской ГЭС, я сразу подумал о Маяковском: он будто воскрес в ее облике. Он как плотина стоит поперек неправды и учит нас стоять за дело революции.

    Ночь поэзии

    На Братском море мы читали стихи, пели песню о комиссарах. И передо мной встали комиссары. И я слышал, как в осмысленном величии ГЭС гремит над ложным величием пирамид. В Братской ГЭС мне раскрылся материнский образ России. На земле еще немало рабов, но если любовь борется, а не созерцает, то ненависть бессильна. Нет судьбы чище и возвышенней – отдать всю жизнь за то, чтоб все люди на земле могли сказать: “Мы не рабы”.

  • Краткое содержание Ипполит Еврипид

    Еврипид

    Ипполит

    В древних Афинах правил царь Тесей. Как у Геракла, у него было два отца – земной, царь Эгей, и небесный, бог Посейдон. Главный свой подвиг он совершил на острове Крите: убил в лабиринте чудовищного Минотавра и освободил Афины от дани ему. Помощницей ему была критская царевна Ариадна: она дала ему нить, следуя которой он вышел из лабиринта. Ариадну он обещал взять в жены, но ее потребовал для себя бог Дионис, и за это Тесея возненавидела богиня любви Афродита.

    Второй женой Тесея была воительница-амазонка; она погибла в бою, а Тесею оставила сына Ипполита. Сын амазонки, он не считался законным и воспитывался не в Афинах, а в соседнем городе Трезене. Амазонки не желали знать мужчин – Ипполит не желал знать женщин. Он называл себя служителем девственной богини-охотницы Артемиды, посвященным в подземные таинства, о которых рассказал людям певец Орфей: человек должен быть чист, и тогда за гробом он обретет блаженство. И за это его тоже возненавидела богиня любви Афродита.

    Третьей женой Тесея была Федра, тоже с Крита, младшая сестра Ариадны. Тесей взял ее в жены, чтобы иметь законных детей-наследников. И здесь начинается месть Афродиты. Федра увидела своего пасынка Ипполита и влюбилась в него смертной любовью. Поначалу она одолевала свою страсть: Ипполита не было рядом, он был в Трезене. Но случилось так, что Тесей убил восставших на него родственников и должен был на год удалиться в изгнание; вместе с Федрой он переехал в тот же Трезен. Здесь любовь мачехи к пасынку вспыхнула вновь; Федра обезумела от нее, заболела, слегла, и никто не мог понять, что с царицей. Тесей уехал к оракулу; в его отсутствие и произошла трагедия.

    Собственно, Еврипид написал об этом две трагедии. Первая не сохранилась. В ней Федра сама открывалась в любви Ипполиту, Ипполит в ужасе отвергал ее, и тогда Федра клеветала на Ипполита вернувшемуся Тесею: будто бы это пасынок влюбился в нее и хотел ее обесчестить. Ипполит погибал, но правда открывалась, и только тогда Федра решалась покончить с собой. Именно этот рассказ лучше всего запомнило потомство. Но афинянам он не понравился: слишком бесстыдной и злой оказывалась здесь Федра. Тогда Еврипид сочинил об Ипполите вторую трагедию – и она перед нами.

    Начинается трагедия монологом Афродиты: боги карают гордецов, и она покарает гордеца Ипполита, гнушающегося любовью. Вот он, Ипполит, с песней в честь девственной Артемиды на устах: он радостен и не знает, что сегодня же на него обрушится кара. Афродита исчезает, Ипполит выходит с венком в руках и посвящает его Артемиде – “чистой от чистого”. “Почему ты не чтишь и Афродиту?” – спрашивает его старый раб. “Чту, но издали: ночные боги мне не по сердцу”, – отвечает Ипполит. Он уходит, а раб молится за него Афродите: “Прости его юношескую надменность: на то вы, боги, и мудры, чтобы прощать”. Но Афродита не простит.

    Входит хор трезенских женщин: до них дошел слух, что царица Федра больна и бредит. Отчего? Гнев богов, злая ревность, дурная весть? Навстречу им выносят Федру, мечущуюся на ложе, с нею старая кормилица. Федра бредит: “В горы бы на охоту! на цветочный Артемидин луг! на прибрежное конское ристалище” – все это Ипполитовы места. Кормилица уговаривает: “Очнись, откройся, пожалей если не себя, то детей: если умрешь – не они будут царствовать, а Ипполит”. Федра вздрагивает: “Не называй этого имени!” Слово за слово: “причина болезни – любовь”; “причина любви – Ипполит”;

    “спасение одно – смерть”. Кормилица выступает против: “Любовь – всесветный закон; противиться любви – бесплодная гордыня; а от всякой болезни есть лекарство”. Федра понимает это слово буквально: может быть, кормилица знает какое-нибудь целительное зелье? Кормилица уходит; хор поет: “О, да минет меня Эрот!”

    Из-за сцены – шум: Федра слышит голоса кормилицы и Ипполита. Нет, речь была не о зелье, речь была о любви Ипполита: кормилица все ему открыла – и напрасно. Вот они выходят на сцену, он в негодовании, она молит об одном: “Только ни слова никому, ты ведь поклялся!” – “Язык мой клялся, душа моя ни при чем”, – отвечает Ипполит. Он произносит жестокое обличение женщин: “О если бы можно было без женщин продолжать свой род! Муж тратится на свадьбу, муж принимает свойственников, глупая жена тяжка, умная жена опасна, – я сдержу клятву молчания, но я проклинаю вас!” Он уходит; Федра в отчаянии клеймит кормилицу: “Проклятие тебе! смертью я хотела спастись от бесчестья; теперь вижу, что и смертью от него не спастись. Осталось одно, последнее средство”, – и она уходит, не называя его. Это средство – возвести на Ипполита вину перед отцом. Хор поет: “Ужасен этот мир! бежать бы из него, бежать бы!”

    Из-за сцены – плач: Федра в петле, Федра скончалась! На сцене – тревога: является Тесей, он в ужасе от неожиданного бедствия. Дворец распахивается, над телом Федры начинается общий плач, Но отчего она покончила с собой? В руке у нее – писчие дощечки;

    Тесей читает их, и ужас его – еще больше. Оказывается, это Ипполит, преступный пасынок, посягнул на ее ложе, и она, не в силах снести бесчестья, наложила на себя руки. “Отче Посейдон! – восклицает Тесей. – Ты когда-то обещал мне исполнить три моих желания, – вот последнее из них: накажи Ипполита, пусть не переживет он этого дня!”

    Появляется Ипполит; он тоже поражен видом мертвой Федры, но еще больше – упреками, которые обрушивает на него отец. “О, почему нам не дано распознавать ложь по звуку! – кричит Тесей. – Сыновья – лживее отцов, а внуки – сыновей; скоро на земле не хватит места преступникам.” Ложь – твоя святость, ложь – твоя чистота, и вот – твоя обличительница. Прочь с глаз моих – ступай в изгнание!”- “Боги и люди знают – я всегда был чист; вот тебе моя клятва, а об иных оправданиях я молчу, – отвечает Ипполит. – Ни похоть меня не толкала к Федре-мачехе, ни тщеславие – к Федре-царице. Вижу я: неправая из дела вышла чистой, а чистого и правда не спасла. Казни меня, если хочешь”. – “Нет, смерть была бы тебе милостью – ступай в изгнание!” – “Прости, Артемида, прости, Трезен, простите, Афины! не было у вас человека чище сердцем, чем я”. Ипполит уходит; хор поет: “Судьба переменчива, жизнь страшна; не дай мне бог знать жестокие мировые законы!”

    Проклятие сбывается: приходит вестник. Ипполит на колеснице выехал из Трезена тропой меж скал и берегом моря. “Не хочу я жить преступником, – взывал он богам, – а хочу лишь, чтобы отец мой узнал, что он не прав, а я прав, живой или мертвый”. Тут море взревело, вскинулся вал выше горизонта, из вала встало чудище, как морской бык; кони шарахнулись и понесли, колесницу ударило о скалы, юношу поволокло по камням. Умирающего несут обратно во дворец. “Я отец ему, и я обесчещен им, – говорит Тесей, – пусть же он не ждет от меня ни сочувствия, ни радости”.

    И тут над сценой является Артемида, богиня Ипполита. “Он прав, ты не прав, – говорит она. – Не права была и Федра, но ею двигала злая Афродита. Плачь, царь; я делю с тобою твою скорбь”. На носилках вносят Ипполита, он стонет и молит добить его; за чьи грехи он расплачивается? Артемида наклоняется над ним с высоты:

    “Это гнев Афродиты, это она погубила Федру, а Федра Ипполита, а Ипполит оставляет безутешным Тесея: три жертвы, одна несчастнее другой. О, как жаль, что боги не платятся за судьбу людей! Будет горе и Афродите – у нее тоже есть любимец охотник Адонис, и он падет от моей, Артемидиной, стрелы. А тебе, Ипполит, будет в Трезене вечная память, и каждая девушка перед замужеством будет приносить тебе в жертву прядь волоо. Ипполит умирает, простив отца;

    Хор заканчивает трагедию словами: “Будут литься потоками слезы о нем – Если мужа великого рок ниспроверг – Его смерть незабвенна навеки!”

  • “Кому на Руси жить хорошо” Некрасова в кратком содержании

    Однажды на столбовой дороге сходятся семь мужиков – недавних крепостных, а ныне временнообязанных “из смежных деревень – Заплатова, Дырявина, Разутова, Знобишина, Горелова, Неелова, Неурожайка тож”. Вместо того чтобы идти своей дорогой, мужики затевают спор о том, кому на Руси живется весело и вольготно. Каждый из них по-своему судит о том, кто главный счастливец на Руси: помещик, чиновник, поп, купец, вельможный боярин, министр государев или царь.

    За спором они не замечают, что дали крюк в тридцать верст. Увидев, что домой возвращаться поздно, мужики разводят костер и за водкой продолжают спор – который, разумеется, мало-помалу перерастает в драку. Но и драка не помогает разрешить волнующий мужиков вопрос.

    Решение находится неожиданно: один из мужиков, Пахом, ловит птенца пеночки, и ради того, чтобы освободить птенчика, пеночка рассказывает мужикам, где можно найти скатерть самобраную. Теперь мужики обеспечены хлебушком, водкой, огурчиками, кваском, чаем – словом, всем, что необходимо им для дальнего путешествия. Да к тому же скатерть самобраная будет чинить и стирать их одежду! Получив все эти блага, мужики дают зарок дознаться, “кому живется весело, вольготно на Руси”.

    Первым возможным “счастливцем”, встретившимся им по дороге, оказывается поп. Но ответ попа на вопрос о том, сладка ли его жизнь, разочаровывает мужиков. Они соглашаются с попом в том, что счастье – в покое, богатстве и чести. Но ни одним из этих благ поп не обладает. В сенокос, в жнитво, в глухую осеннюю ночь, в лютый мороз он должен идти туда, где есть болящие, умирающие и рождающиеся. И всякий раз душа у него болит при виде надгробных рыданий и сиротской печали – так, что рука не поднимается взять медные пятаки – жалкое воздаяние за требу. Помещики же, которые прежде жили в родовых усадьбах и здесь венчались, крестили детушек, отпевали покойников, – теперь рассеяны не только по Руси, но и по дальней чужеземщине; на их воздаяние надеяться не приходится. Ну а о том, каков попу почет, мужики знают и сами: им неловко становится, когда поп пеняет за непристойные песни и оскорбления в адрес священников.

    Поняв, что русский поп не относится к числу счастливцев, мужики отправляются на праздничную ярмарку в торговое село Кузьминское, чтобы там расспросить народ о счастье. В богатом и грязном селе есть две церкви, наглухо заколоченный дом с надписью “училище”, фельдшерская изба, грязная гостиница. Но больше всего в селе питейных заведений, в каждом из которых едва успевают управляться с жаждущими. Старик Вавила не может купить внучке козловые башмачки, потому что пропился до грошика. Хорошо, что Павлуша Веретенников, любитель русских песен, которого все почему-то зовут “барином”, покупает для него заветный гостинец.

    Мужики-странники смотрят балаганного Петрушку, наблюдают, как офени набирают книжный товар – но отнюдь не Белинского и Гоголя, а портреты никому не ведомых толстых генералов и произведения о “милорде глупом”. Видят они и то, как заканчивается бойкий торговый день: повальным пьянством, драками по дороге домой. Впрочем, мужики возмущаются попыткой Павлуши Веретенникова мерить крестьянина на мерочку господскую. По их мнению, трезвому человеку на Руси жить невозможно: он не выдержит ни непосильного труда, ни мужицкой беды; без выпивки из гневной крестьянской души пролился бы кровавый дождь. Эти слова подтверждает Яким Нагой из деревни Босово – один из тех, кто “до смерти работает, до полусмерти пьет”. Яким считает, что только свиньи ходят по земле и век не видят неба. Сам он во время пожара спасал не накопленные за всю жизнь деньги, а бесполезные и любимые картиночки, висевшие в избе; он уверен, что с прекращением пьянства на Русь придет великая печаль.

    Мужики-странники не теряют надежды найти людей, которым на Руси хорошо живется. Но даже за обещание даром поить счастливцев им не удается обнаружить таковых. Ради дармовой выпивки счастливцами готовы себя объявить и надорвавшийся работник, и разбитый параличом бывший дворовый, сорок лет лизавший у барина тарелки с лучшим французским трюфелем, и даже оборванные нищие.

    Наконец кто-то рассказывает им историю Ермила Гирина, бурмистра в вотчине князя Юрлова, заслужившего всеобщее уважение своей справедливостью и честностью. Когда Гирину понадобились деньги для того, чтобы выкупить мельницу, мужики одолжили их ему, не потребовав даже расписки. Но и Ермил теперь несчастлив: после крестьянского бунта он сидит в остроге.

    О несчастье, постигшем дворян после крестьянской реформы, рассказывает мужикам-странникам румяненький шестидесятилетний помещик Гаврила Оболт-Оболдуев. Он вспоминает, как в прежние времена все веселило барина: деревни, леса, нивы, крепостные актеры, музыканты, охотники, безраздельно ему принадлежавшие. Оболт-Оболдуев с умилением рассказывает о том, как по двунадесятым праздникам приглашал своих крепостных молиться в барский дом – несмотря на то что после этого приходилось со всей вотчины сгонять баб, чтобы отмыть полы.

    И хотя мужики по себе знают, что жизнь в крепостные времена далека была от нарисованной Оболдуевым идиллии, они все же понимают: великая цепь крепостного права, порвавшись, ударила одновременно и по барину, который разом лишился привычного образа жизни, и по мужику.

    Отчаявшись найти счастливого среди мужиков, странники решают расспросить баб. Окрестные крестьяне вспоминают, что в селе Клину живет Матрена Тимофеевна Корчагина, которую все считают счастливицей. Но сама Матрена думает иначе. В подтверждение она рассказывает странникам историю своей жизни.

    До замужества Матрена жила в непьющей и зажиточной крестьянской семье. Замуж она вышла за печника из чужой деревни Филиппа Корчагина. Но единственно счастливой была для нее та ночь, когда жених уговаривал Матрену выйти за него; потом началась обычная беспросветная жизнь деревенской женщины. Правда, муж любил ее и бил всего один раз, но вскоре он отправился на работу в Питер, и Матрена была вынуждена терпеть обиды в семье свекра. Единственным, кто жалел Матрену, был дедушка Савелий, в семье доживавший свой век после каторги, куда он попал за убийство ненавистного немца-управляющего. Савелий рассказывал Матрене, что такое русское богатырство: мужика невозможно победить, потому что он “и гнется, да не ломится”.

    Рождение первенца Демушки скрасило жизнь Матрены. Но вскоре свекровь запретила ей брать ребенка в поле, а старый дедушка Савелий не уследил за младенцем и скормил его свиньям. На глазах у Матрены приехавшие из города судейские производили вскрытие ее ребенка. Матрена не могла забыть своего первенца, хотя после у нее родилось пять сыновей. Один из них, пастушок Федот, однажды позволил волчице унести овцу. Матрена приняла на себя наказание, назначенное сыну. Потом, будучи беременной сыном Лиодором, она вынуждена была отправиться в город искать справедливости: ее мужа в обход законов забрали в солдаты. Матрене помогла тогда губернаторша Елена Александровна, за которую молится теперь вся семья.

    По всем крестьянским меркам жизнь Матрены Корчагиной можно считать счастливой. Но о невидимой душевной грозе, которая прошла по этой женщине, рассказать невозможно – так же, как и о неотплаченных смертных обидах, и о крови первенца. Матрена Тимофеевна убеждена, что русская крестьянка вообще не может быть счастлива, потому что ключи от ее счастья и вольной волюшки потеряны у самого Бога.

    В разгар сенокоса странники приходят на Волгу. Здесь они становятся свидетелями странной сцены. На трех лодочках к берегу подплывает барское семейство. Косцы, только что присевшие отдохнуть, тут же вскакивают, чтобы показать старому барину свое усердие. Оказывается, крестьяне села Вахлачина помогают наследникам скрывать от выжившего из ума помещика Утятина отмену крепостного права. Родственники Последыша-Утятина за это обещают мужикам пойменные луга. Но после долгожданной смерти Последыша наследники забывают свои обещания, и весь крестьянский спектакль оказывается напрасным.

    Здесь, у села Вахлачина, странники слушают крестьянские песни – барщинную, голодную, солдатскую, соленую – и истории о крепостном времени. Одна из таких историй – про холопа примерного Якова верного. Единственной радостью Якова было ублажение своего барина, мелкого помещика Поливанова. Самодур Поливанов в благодарность бил Якова в зубы каблуком, чем вызывал в лакейской душе еще большую любовь. К старости у Поливанова отнялись ноги, и Яков стал ходить за ним, как за ребенком. Но когда племянник Якова, Гриша, задумал жениться на крепостной красавице Арише, Поливанов из ревности отдал парня в рекруты. Яков было запил, но вскоре вернулся к барину. И все-таки он сумел отомстить Поливанову – единственно доступным ему, лакейским способом. Завезя барина в лес, Яков повесился прямо над ним на сосне. Поливанов провел ночь под трупом своего верного холопа, стонами ужаса отгоняя птиц и волков.

    Еще одну историю – о двух великих грешниках – рассказывает мужикам божий странник Иона Ляпушкин. Господь пробудил совесть у атамана разбойников Кудеяра. Разбойник долго замаливал грехи, но все они были ему отпущены только после того, как он в приливе гнева убил жестокого пана Глуховского.

    Мужики-странники слушают и историю еще одного грешника – Глеба-старосты, за деньги скрывшего последнюю волю покойного адмирала-вдовца, который решил освободить своих крестьян.

    Но не одни мужики-странники думают о народном счастье. На Вахлачине живет сын дьячка, семинарист Гриша Добросклонов. В его сердце любовь к покойной матери слилась с любовью ко всей Вахлачине. Уже пятнадцати лет Гриша твердо знал, кому готов отдать жизнь, за кого готов умереть. Он думает обо всей загадочной Руси, как об убогой, обильной, могучей и бессильной матушке, и ждет, что в ней еще скажется та несокрушимая сила, которую он чувствует в собственной душе. Такие сильные души, как у Гриши Добросклонова, сам ангел милосердия зовет на честный путь. Судьба готовит Грише “путь славный, имя громкое народного заступника, чахотку и Сибирь”.

    Если бы мужики-странники знали, что происходит в душе Гриши Добросклонова, – они наверняка поняли бы, что уже могут вернуться под родной кров, потому что цель их путешествия достигнута.

  • Антигона

    ГРЕЦИЯ

    Софокл (Sophocles) 496-406 до н. э.

    Антигона (Antigone) – Трагедия (442 до н. э.)

    В Афинах говорили: “Выше всего в жизни людской – закон, и неписаный закон – выше писаного”. Неписаный закон – вечен, он дан природой, на нем держится всякое человеческое общество: он велит чтить богов, любить родных, жалеть слабых. Писаный закон – в каждом государстве свой, он установлен людьми, он не вечен, его можно издать и отменить. О том, что неписаный закон выше писаного, сочинил афинянин Софокл трагедию “Антигона”.

    Был в Фивах царь Эдип – мудрец, грешник и страдалец. По воле судьбы ему выпала страшная доля – не ведая, убить родного отца и жениться на родной матери. По собственной воле он казнил себя – выколол глаза, чтоб не видеть света, как не видел он своих невольных преступлений. По воле богов ему было даровано прощение и блаженная смерть, О жизни его Софокл написал трагедию “Царь Эдип”, о смерти его – трагедию “Эдип в Колоне”.

    От кровосмесительного брака у Эдипа было два сына – Этеокл и Полигоник – и две дочери – Антигона и Исмена. Когда Эдип отрекся от власти и удалился в изгнание, править стали вдвоем Этеокл и Полиник под надзором старого Креонта, свойственника и советника Эдипа. Очень скоро братья поссорились: Этеокл изгнал Полиника, тот собрал на чужой стороне большое войско и пошел на Фивы войной. Был бой под стенами Фив, в поединке брат сошелся с братом, и оба погибли. Об этом Эсхил написал трагедию “Семеро против Фив”. В концовке этой трагедии появляются и Антигона и Исмена, оплакивающие братьев. А о том, что было дальше, написал в “Антигоне” Софокл.

    После гибели Этеокла и Полиника власть над Фивами принял Креонт. Первым его делом был указ: Этеокла, законного царя, павшего за отечество, похоронить с честью, а Полиника, приведшего врагов на родной город, лишить погребения и бросить на растерзание псам и стервятникам. Это было не в обычае: считалось, что душа непогребенного не может найти успокоения в загробном царстве и что мстить беззащитным мертвым – недостойно людей и неугодно богам. Но Креонт думал не о людях и не о богах, а о государстве и власти.

    Но о людях и о богах, о чести и благочестии подумала слабая девушка – Антигона. Полиник ей такой же брат, как Этеокл, и она должна позаботиться, чтобы душа его нашла такое же загробное успокоение. Указ еще не оглашен, но она уже готова его преступить. Она зовет свою сестру Исмену – с их разговора начинается трагедия. “Поможешь ли ты мне?” – “Как можно? Мы – слабые женщины, наш удел – повиновение, за непосильное нет с нас спроса: богов я чту, но против государства не пойду”. – “Хорошо, я пойду одна, хотя бы на смерть, а ты оставайся, коли не боишься богов”. – “Ты безумна!” – “Оставь меня одну с моим безумьем”. – “Что ж, иди; все равно я тебя люблю”.

    Входит хор фиванских старейшин, вместо тревоги звучит ликование: ведь одержана победа, Фивы спасены, время праздновать и благодарить богов. Навстречу хору выходит Креонт и оглашает свой указ: герою – честь, злодею – срам, тело Полиника брошено на поругание, к нему приставлена стража, кто нарушит царский указ, тому смерть. И в ответ на эти торжественные слова вбегает стражник со сбивчивыми объяснениями: указ уже нарушен, кто-то присыпал труп землею – пусть символически, но погребение совершилось, стража не уследила, а ему теперь отвечать, и он в ужасе. Креонт разъярен: найти преступника или страже не сносить голов!

    “Могуч человек, но дерзок! – поет хор. – Он покорил землю и море, он владеет мыслью и словом, он строит города и правит; но к добру или к худу его мощь? Кто правду чтит, тот хорош; кто в кривду впал, тот опасен”. О ком он говорит: о преступнике или о Креонте?

    Вдруг хор умолкает, пораженный: возвращается стражник, а за ним – пленная Антигона. “Мы смахнули с трупа землю, сели сторожить дальше, и вдруг видим: приходит царевна, плачет над телом, вновь осыпает землею, хочет совершить возлияния, – вот она!” – “Ты преступила указ?” – “Да, ибо он не от Зевса и не от вечной Правды: неписаный закон выше писаного, нарушить его – страшнее смерти; хочешь казнить – казни, воля твоя, а правда моя”. – “Ты идешь против сограждан?” – “Они – со мною, только тебя боятся”. – “Ты позоришь брата-героя!” – “Нет, я чту брата-мертвеца”. – “Не станет другом враг и после смерти”. – “Делить любовь – удел мой, не вражду”. На их голоса выходит Исмена, царь осыпает иее упреками: “Ты – пособница!” – “Нет, сестре я не помогала, но умереть с ней готова”. – “Не смей умирать со мной – я выбрала смерть, ты – жизнь”. – “Обе они безумны, – обрывает Креонт, – под замок их, и да исполнится мой указ”. – “Смерть?” – “Смерть!” Хор в ужасе поет: божьему гневу нет конца, беда за бедой – как волна за волной, конец Эдипову роду: боги тешат людей надеждами, но не дают им сбыться.

    Креонту непросто было решиться обречь на казнь Антигону. Она не только дочь его сестры – она еще и невеста его сына, будущего царя. Креонт вызывает царевича: “Твоя невеста нарушила указ; смерть – ей приговор. Правителю повиноваться должно во всем – в законном и в незаконном. Порядок – в повиновении; а падет порядок – погибнет и государство”. – “Может быть, ты и прав, – возражает сын, – но почему тогда весь город ропщет и жалеет царевну? Или ты один справедлив, а весь народ, о котором ты печешься, – беззаконен?” – “Государство подвластно царю!” – восклицает Креонт. “Нет собственников над народом”, – отвечает ему сын. Царь непреклонен: Антигону замуруют в подземной гробнице, пусть спасутее подземные боги, которых она так чтит, а люди ее больше не увидят, “Тогда и меня ты больше не увидишь!” И с этими словами царевич уходит. “Вот она, сила любви! – восклицает хор. – Эрот, твой стяг – знамя побед! Эрот – ловец лучших добыч! Всех покорил людей ты – и, покорив, безумишь…”

    Антигону ведут на казнь. Силы ее кончились, она горько плачет, но ни о чем не жалеет. Плач Антигоны перекликается с плачем хора. “Вот вместо свадьбы мне – казнь, вместо любви мне – смерть!” – “И за то тебе вечная честь: ты сама избрала себе путь – умереть за божию правду!” – “Заживо схожу я в Аид, где отец мой Эдип и мать, победитель брат и побежденный брат, но они похоронены мертвые, а я – живая!” – “Родовой на вас грех, гордыня тебя увлекла: неписаный чтя закон, нельзя преступать и писаный”. – “Если божий закон выше людских, то за что мне смерть? Зачем молиться богам, если за благочестие объявляют меня нечестивицей? Если боги за царя – искуплю вину; но если боги за меня – поплатится царь”. Антигону уводят; хор в длинной песне поминает страдальцев и страдалиц былых времен, виновных и невинных, равно потерпевших от гнева богов.

    Царский суд свершен – начинается божий суд. К Креонту является Тиресий, любимец богов, слепой прорицатель – тот, который предостерегал еще Эдипа. Не только народ недоволен царской расправой – гневаются и боги: огонь не хочет гореть на алтарях, вещие птицы не хотят давать знамений. Креонт не верит: “Не человеку бога осквернить!” Тиресий возвышает голос: “Ты попрал законы природы и богов: мертвого оставил без погребения, живую замкнул в могиле! Быть теперь в городе заразе, как при Эдипе, а тебе поплатиться мертвым за мертвых – лишиться сына!” Царь смущен, он впервые просит совета у хора; уступить ли? “Уступи!” – говорит хор. И царь отменяет свой приказ, велит освободить Антигону, похоронить Полиника: да, божий закон выше людского. Хор поет молитву Дионису, богу, рожденному в Фивах: помоги согражданам!

    Но поздно. Вестник приносит весть: нет в живых ни Антигоны, ни женихаее. Царевну в подземной гробнице нашли повесившейся; а царский сын обнимал ее труп. Вошел Креонт, царевич бросился на отца, царь отпрянул, и тогда царевич вонзил меч себе в грудь. Труп лежит на трупе, брак их совершился в могиле. Вестника молча слушает царица – жена Креонта, мать царевича; выслушав, поворачивается и уходит; а через минуту вбегает новый вестник: царица бросилась на меч, царица убила себя, не в силах жить без сына. Креонт один на сцене оплакивает себя, своих родных и свою вину, и хор вторит ему, как вторил Антигоне: “Мудрость – высшее благо, гордыня – худший грех, спесь – спесивцу казнь, и под старость она неразумного разуму учит”. Этими словами заканчивается трагедия.

    М. Л. и В. М. Гаспаровы

  • Краткое содержание Моцарт и Сaльери А. С. Пушкин

    А. С. Пушкин

    Моцарт и Сaльери

    В своей комнате сидит композитор Сальери. Он сетует на несправедливость судьбы. Вспоминая детские годы, он говорит о том, что родился с любовью к высокому искусству, что, будучи ребенком, он плакал невольными и сладкими слезами при звуках церковного органа. Рано отвергнув детские игры и забавы, он самозабвенно предался изучению музыки. Презрев все, что было ей чуждо, он преодолел трудности первых шагов и ранние невзгоды. Он овладел в совершенстве ремеслом музыканта, “перстам/Предал послушную, сухую беглость/И верность уху”. Умертвив звуки, он разъял музыку, “поверил алгеброй гармонию”. Только тогда решился он творить, предаться творческой мечте, не помышляя о славе. Нередко уничтожал он плоды многодневных трудов, рожденные в слезах вдохновенья, найдя их несовершенными. Но и постигнув музыку, он оставил все свои знания, когда великий Глюк открыл новые тайны искусства. И наконец, когда достиг он в безграничном искусстве высокой степени, слава улыбнулась ему, он нашел в сердцах людей отклик на свои созвучья. И Сальери мирно наслаждался своей славой, не завидуя никому и не зная этого чувства вообще. Напротив, он наслаждался “трудами и успехами друзей”. Сальери считает, что никто не вправе был назвать его “завистником презренным”. Ныне же душу Сальери угнетает сознание, что он завидует, мучительно, глубоко, Моцарту. Но горше зависти обида на несправедливость судьбы, дающей священный дар не подвижнику в награду за долгие и кропотливые труды, а “гуляке праздному”, тяжелее зависти сознание, что дар этот дан не в награду за самоотверженную любовь к искусству, а “озаряет голову безумца”. Этого Сальери не в силах понять. В отчаянии произносит он имя Моцарта, и в этот момент появляется сам Моцарт, которому кажется, что Сальери потому произнес его имя, что заметил его приближение, а ему хотелось появиться внезапно, чтобы Сальери “нежданной шуткой угостить”. Идя к Сальери, Моцарт услышал в трактире звуки скрипки и увидел слепого скрипача, разыгрывавшего известную мелодию, это показалось Моцарту занятным. Он привел с собой этого скрипача и просит его сыграть что-нибудь из Моцарта. Нещадно фальшивя, скрипач играет арию из “Дон-Жуана”. Моцарт весело хохочет, но Сальери серьезен и даже укоряет Моцарта. Ему непонятно, как может Моцарт смеяться над тем, что ему кажется поруганием высокого искусства Сальери гонит старика прочь, а Моцарт дает ему денег и просит выпить за его, Моцарта, здоровье.

    Моцарту кажется, что Сальери нынче не в духе, и собирается прийти к нему в другой раз, но Сальери спрашивает Моцарта, что тот принес ему. Моцарт отговаривается, считая свое новое сочинение безделицей. Он набросал его ночью во время бессонницы, и оно не стоит того, чтобы утруждать им Сальери, когда у того плохое настроение. Но Сальери просит Моцарта сыграть эту вещь. Моцарт пытается пересказать, что испытывал он, когда сочинял, и играет. Сальери в недоумении, как мог Моцарт, идя к нему с этим, остановиться у трактира и слушать уличного музыканта Он говорит, что Моцарт недостоин сам себя, что его сочинение необыкновенно по глубине, смелости и стройности. Он называет Моцарта богом, не знающим о своей божественности. Смущенный Моцарт отшучивается тем, что божество его проголодалось. Сальери предлагает Моцарту вместе отобедать в трактире “Золотого Льва”. Моцарт с радостью соглашается, но хочет сходить домой и предупредить жену, чтобы она не ждала его к обеду.

    Оставшись один, Сальери говорит, что не в силах более противиться судьбе, которая избрала его своим орудием. Он считает, что призван остановить Моцарта, который своим поведением не поднимает искусство, что оно падет опять, как только он исчезнет. Сальери считает, что живой Моцарт – угроза для искусства. Моцарт в глазах Сальери подобен райскому херувиму, залетевшему в дольний мир, чтобы возбудить в людях, чадах праха, бескрылое желанье, и поэтому будет разумнее, если Моцарт вновь улетит, и чем скорей, тем лучше. Сальери достает яд, завещанный ему его возлюбленной, Изорой, яд, который он хранил восемнадцать лет и ни разу не прибегнул к его помощи, хотя не раз жизнь казалась ему невыносимой. Ни разу не воспользовался он им и для расправы с врагом, всегда беря верх над искушением. Теперь же, считает Сальери, пора воспользоваться ядом, и дар любви должен перейти в чашу дружбы.

    В отдельной комнате трактира, где есть фортепьяно, сидят Сальери с Моцартом. Сальери кажется, что Моцарт пасмурен, что он чем-то расстроен. Моцарт признается, что его тревожит Requiem, который он сочиняет уже недели три по заказу какого-то таинственного незнакомца. Моцарту не дает покоя мысль об этом человеке, который был в черном, ему кажется, что тот следует за ним повсюду и даже сейчас сидит в этой комнате.

    Сальери пытается успокоить Моцарта, говоря, что все это – ребячьи страхи. Он вспоминает своего друга Бомарше, который советовал ему избавляться от черных мыслей с помощью бутылки шампанского или чтения “Женитьбы Фигаро”. Моцарт, зная, что Бомарше был другом Сальери, спрашивает, правда ли, что он кого-то отравил. Сальери отвечает, что Бомарше был слишком смешон “для ремесла такого”, а Моцарт, возражая ему, говорит, что Бомарше был гений, как и они с Сальери, “а гений и злодейство две веши несовместные”. Моцарт убежден, что Сальери разделяет его мысли. И в это мгновение Сальери бросает яд в стакан Моцарта. Моцарт поднимает тост за сыновей гармонии и за союз, их связующий. Сальери делает попытку остановить Моцарта, но поздно, тот уже выпил вино. Теперь Моцарт намерен сыграть для Сальери свой Requiem. Слушая музыку, Сальери плачет, но это не слезы раскаяния, это слезы от сознания исполненного долга. Моцарт чувствует недомогание и покидает трактир. Сальери, оставшись один, размышляет над словами Моцарта о несовместности гения и злодейства; как аргумент в свою пользу вспоминает он легенду о том, что Бонаротти принес жизнь человека в жертву искусству. Но внезапно его пронзает мысль, что это всего лишь выдумка “тупой, бессмысленной толпы”.

  • Краткое содержание Детство Лев Толстой

    Л. Н. Толстой

    Детство

    12 августа 18** г. десятилетний Николенька Иртеньев просыпается на третий день после своего дня рождения в семь часов утра. После утреннего туалета учитель Карл Иваныч ведет Николеньку и его брата Володю здороваться с матушкой, которая разливает чай в гостиной, и с отцом, отдающим в своем кабинете хозяйственные указания приказчику. Николенька чувствует в себе чистую и ясную любовь к родителям, он любуется ими, делая для себя точные наблюдения: “…в одной улыбке состоит то, что называют красотою лица: если улыбка прибавляет прелести лицу, то оно прекрасно; если она не изменяет его, то лицо обыкновенно; если она портит его, то оно дурно”. Для Николеньки лицо матушки – прекрасное, ангельское. Отец в силу своей серьезности и строгости кажется ребенку загадочным, но бесспорно красивым человеком, который “нравится всем без исключения”. Отец объявляет мальчикам о своем решении – завтра он забирает их с собой в Москву. Весь день: и учеба в классах под надзором расстроенного от полученного известия Карла Иваныча, и охота, на которую берет детей отец, и встреча с юродивым, и последние игры, во время которых Николенька чувствует что-то вроде первой любви к Катеньке, – все это сопровождается горестным и печальным чувством предстоящего прощания с родным домом. Николенька вспоминает счастливое время, проведенное в деревне, дворовых людей, беззаветно преданных их семейству, и подробности прожитой здесь жизни предстают перед ним живо, во всех противоречиях, которые пытается примирить его детское сознание.

    На другой день в двенадцатом часу коляска и бричка стоят у подъезда. Все заняты приготовлениями к дороге, и Николенька особенно остро чувствует несоответствие важности последних минут перед расставанием и всеобщей суеты, царящей в доме. Вся семья собирается в гостиной вокруг круглого стола. Николенька обнимает мать, плачет и ни о чем не думает, кроме своего горя. Выехав на большую дорогу, Николенька машет матери платком, продолжает плакать и замечает, как слезы доставляют ему “удовольствие и отраду”. Он думает о маменьке, и любовью к ней проникнуты все воспоминания Николеньки.

    Уже месяц отец с детьми живут в Москве, в бабушкином доме. Хотя Карл Иваныч тоже взят в Москву, детей учат новые учителя. На именины бабушки Николенька пишет свои первые стихи, которые читают прилюдно, и Николенька особенно переживает эту минуту. Он знакомится с новыми людьми: княгиней Корнаковой, князем Иван Иванычем, родственниками Ивиными – тремя мальчиками, почти ровесниками Николеньки. При общении с этими людьми у Николеньки развиваются главные его качества: природная тонкая наблюдательность, противоречивость в собственных чувствах. Николенька часто оглядывает себя в зеркале и не может представить, что его кто-то может любить. Перед сном Николенька делится своими переживаниями с братом Володей, признается, что любит Сонечку Валахину, и в его словах проявляется вся детская неподдельная страстность его натуры. Он признается: “…когда я лежу и думаю о ней, бог знает отчего делается грустно и ужасно хочется плакать”.

    Через полгода отец получает из деревни письмо от маменьки о том, что она во время прогулки жестоко простудилась, слегла, и силы ее тают с каждым днем. Она просит приехать и привезти Володю и Николеньку. Не медля, отец с сыновьями выезжают из Москвы. Самые страшные предчувствия подтверждаются – последние шесть дней маменька уже не встает. Она даже не может попрощаться с детьми – ее открытые глаза ничего уже не видят… Маменька умирает в этот же день в ужасных страданиях, успев лишь попросить благословения для детей: “Матерь божия, не оставь их!”

    На другой день Николенька видит маменьку в гробу и не может примириться с мыслью, что это желтое и восковое лицо принадлежит той, кого он любил больше всего в жизни. Крестьянская девочка, которую подносят к покойнице, страшно кричит в ужасе, кричит и выбегает из комнаты Николенька, пораженный горькой истиной и отчаянием перед непостижимостью смерти.

    Через три дня после похорон весь дом переезжает в Москву, и со смертью матери для Николеньки заканчивается счастливая пора детства. Приезжая потом в деревню, он всегда приходит на могилу матушки, недалеко от которой похоронили верную до последних дней их дому Наталью Савишну.

  • Отелло

    АНГЛИЙСКАЯ ЛИТЕРАТУРА

    Уильям Шекспир (williame shakespeare) 1564-1616

    Отелло (Othello ) – Трагедия (1604)

    Венеция. У дома сенатора Брабанцио венецианский дворянин Родриго, безответно влюбленный в дочь сенатора Дездемону, упрекает своего дружка Яго за то, что тот принял чин поручика от Огелло, родовитого мавра, генерала на венецианской службе. Яго оправдывается: он и сам ненавидит своевольного африканца за то, что тот в обход Яго, профессионального военного, назначил своим заместителем (лейтенантом) Кассио, ученого-математика, который к тому же моложе Яго годами. Яго намерен отомстить и Огелло и Кассио. Закончив препирательства, приятели поднимают крик и будят Брабанцио. Они сообщают старику, что его единственная дочь Дездемона бежала с Огелло. Сенатор в отчаянии, он уверен, что его дитя стало жертвой колдовства. Яго уходит, а Брабанцио и Родриго отправляются за караульными, чтобы с их помощью арестовать похитителя.

    С фальшивым дружелюбием Яго спешит предупредить Огелло, только что обвенчавшегося с Дездемоной, что его новоиспеченный тесть в ярости и вот-вот заявится сюда. Благородный мавр не желает скрываться:

    “…Я не таюсь. Меня оправдывают имя, званье И совесть”.

    Появляется Кассио: дож срочно требует к себе прославленного генерала. Входит Брабанцио в сопровождении стражи, он хочет арестовать своего обидчика. Огелло останавливает готовую вспыхнуть стычку и с мягким юмором отвечает тестю. Выясняется, что Брабанцио тоже должен присутствовать на чрезвычайном совете у главы республики – дожа.

    В зале совета переполох. То и дело появляются гонцы с противоречивыми известиями. Ясно одно: турецкий флот идет к Кипру; чтобы овладеть им. Вошедшему Огелло дож объявляет о срочном назначении: “храброго мавра” отправляют воевать против турок. Однако Брабанцио обвиняет генерала в том, что он привлек Дездемону силой колдовских чар, и она кинулась

    “на грудь страшилища чернее сажи, Вселяющего страх, а не любовь”.

    Отелло просит послать за Дездемоной и выслушать ее, а тем временем излагает историю своей женитьбы: бывая в доме Брабанцио, Отелло по его просьбе рассказывал о своей полной приключений и горестей жизни. Юную дочь сенатора поразила сила духа этого уже немолодого и совсем не красивого человека, она плакала над его рассказами и первой призналась в любви.

    “Я ей своим бесстрашьем полюбился, Она же мне – сочувствием своим”.

    Вошедшая вслед за служителями дожа Дездемона кротко, но твердо отвечает на вопросы отца:

    “…я отныне Послушна мавру, мужу моему”.

    Брабанцио смиряется и желает молодым счастья. Дездемона просит разрешить ей отправиться вслед за мужем на Кипр. Дож не возражает, и Отелло поручает Дездемону попечению Яго и его жены Эмилии. Они должны отплыть на Кипр вместе с ней. Молодые удаляются. Родриго в отчаянии, он собирается утопиться. “Попробуй только это сделать, – говорит ему Яго, – и я навсегда раздружусь с тобою”. С цинизмом, не лишенным остроумия, Яго призывает Родриго не поддаваться чувствам. Все еще переменится – мавр и очаровательная венецианка не пара, Родриго еще насладится возлюбленной, месть Яго совершится именно таким образом. “Набей потуже кошелек” – эти слова коварный поручик повторяет много раз. Обнадеженный Родриго уходит, а мнимый друг смеется над ним:

    “…мне этот дурень служит кошельком и даровой забавой…” Мавр тоже простодушен и доверчив, так не шепнуть ли ему, что Дездемона слишком приветлива с Кассио, а тот ведь и красив, и манеры у него отличные, ну чем не соблазнитель?

    Жители Кипра ликуют: сильнейший шторм разбил турецкие галеры. Но этот же шторм разметал по морю идущие на помощь венецианские суда, так что Дездемона сходит на берег раньше своего мужа. Пока его корабль не пристал, офицеры развлекают ее болтовней. Яго подвергает осмеянию всех женщин:

    “Все вы в гостях – картинки, Трещотки дома, кошки – у плиты, Сварливые невинности с когтями, Чертовки в мученическом венце”.

    И это еще самое мягкое! Дездемона возмущается его казарменным юмором, но Кассио заступается за сослуживца: Яго – солдат, “он режет напрямоту”. Появляется Отелло. Встреча супругов необычайно нежна. Перед отходом ко сну генерал поручает Кассио и Яго проверить караулы. Яго предлагает выпить “за черного Отелло” и, хотя Кассио плохо переносит вино и пытается отказаться от выпивки, все же подпаивает его. Теперь лейтенанту море по колено, и Родриго, подученный Яго, легко провоцирует его на ссору. Один из офицеров пытается их разнять, но Кассио хватается за меч и ранит незадачливого миротворца. Яго с помощью Родриго поднимает тревогу. Бьет набат. Появившийся Отелло выясняет у “честного Яго” подробности драки, заявляет, что Яго выгораживает своего друга Кассио по доброте души, и отстраняет лейтенанта от должности. Кассио протрезвел и сгорает от стыда. Яго “от любящего сердца” дает ему совет: искать примирения с Отелло через его жену, ведь она так великодушна. Кассио с благодарностями уходит. Он не помнит, кто его напоил, спровоцировал на драку и оклеветал перед товарищами. Яго в восторге – теперь Дездемона просьбами за Кассио сама поможет очернить свое доброе имя, и он погубит всех своих врагов, используя их лучшие качества.

    Дездемона обещает Кассио свое заступничество. Они оба тронуты добротой Яго, который так искренне переживает чужую беду. Тем временем “добряк” уже начал потихоньку вливать яд в генеральские уши. Отелло сначала даже не понимает, почему его уговаривают не ревновать, потом начинает сомневаться и, наконец, просит Яго (“Этот малый кристальной честности…”) следить за Дездемоной. Он расстроен, вошедшая жена решает, что дело в усталости и головной боли. Она пытается повязать голову мавра платком, но тот отстраняется, и платок падает наземь. Его поднимает компаньонка Дездемоны Эмилия. Она хочет порадовать мужа – тот давно просил ее украсть платок, семейную реликвию, перешедшую к Отелло от матери и подаренную им Дездемоне в день свадьбы. Яго хвалит жену, но не говорит ей, зачем ему понадобился платок, только велит помалкивать.

    Измученный ревностью мавр не может поверить в измену любимой жены, но уже не в силах избавиться от подозрений. Он требует от Яго прямых доказательств своего несчастья и угрожает ему страшной расплатой за клевету. Яго разыгрывает оскорбленную честность, но “из дружбы” готов предоставить косвенные доказательства: он сам слышал, как во сне Кассио проболтался о своей близости с женой генерала, видел, как тот утирался платком Дездемоны, да-да, тем самым платком. Доверчивому мавру этого довольно. Он на коленях приносит обет мщения. Яго тоже бросается на колени. Он клянется помочь оскорбленному Отелло. Генерал дает ему три дня на убийство Кассио. Яго согласен, но лицемерно просит пощадить Дездемону. Отелло назначает его своим лейтенантом.

    Дездемона снова просит мужа простить Кассио, но тот ничего не слушает и требует показать дареный платок, обладающий магическими свойствами хранить красоту владелицы и любовь ее избранника. Поняв, что платка у жены нет, он в ярости уходит.

    Кассио находит дома платок с красивым узором и дает его своей подружке Бианке, чтобы она скопировала вышивку, пока не нашелся владелец.

    Яго, делая вид, что успокаивает Отелло, ухитряется довести мавра до обморока. Затем он уговаривает генерала спрятаться и наблюдать за его разговором с Кассио. Говорить они будут, конечно, о Дездемоне. На самом же деле он расспрашивает молодого человека о Бианке. Кассио со смехом рассказывает об этой ветреной девице, Отелло же в своем укрытии не слышит половины слов и уверен, что смеются над ним и его женой. На беду, является сама Бианка и бросает драгоценный платок в лицо возлюбленному, ведь это наверняка подарок какой-то шлюхи! Кассио убегает успокаивать ревнивую прелестницу, а Яго продолжает распалять чувства одураченного мавра. Он советует задушить неверную в постели. Отелло соглашается. Внезапно прибывает посланник сената. Это родственник Дездемоны Лодовико. Он привез приказ: генерала отзывают с Кипра, власть он должен передать Кассио. Дездемона не может сдержать радости. Но Отелло понимает ее по-своему. Он оскорбляет жену и ударяет ее. Окружающие поражены.

    В разговоре с глазу на глаз Дездемона клянется мужу в своей невинности, но тот лишь убеждается в ее лживости. Отелло вне себя от горя. После ужина в честь Лодовико он идет проводить почетного гостя. Жене мавр приказывает отпустить Эмилию и лечь в постель. Та рада – муж, кажется, стал мягче, но все же Дездемону мучит непонятная тоска. Ей все время вспоминается слышанная в детстве печальная песня про иву и несчастная девушка, певшая ее перед смертью. Эмилия пытается успокоить госпожу своей нехитрой житейской мудростью. Она считает, что лучше бы Дездемоне и вовсе не встречаться в жизни с Отелло. Но та любит мужа и не могла бы ему изменить даже за “все сокровища вселенной”.

    По наущению Яго Родриго пытается убить Кассио, возвращающегося ночью от Бианки. Панцирь спасает Кассио жизнь, он даже ранит Родриго, но Яго, напав из засады, успевает искалечить Кассио и прикончить Родриго. На улице появляются люди, и Яго старается направить подозрения на преданную Бианку, которая прибежала и причитает над Кассио, при этом он произносит массу ханжеских сентенций.

    …Отелло целует уснувшую Дездемону. Он знает, что сойдет с ума, убив возлюбленную, но не видит другого выхода. Дездемона просыпается. “Ты перед сном молилась, Дездемона?”. Несчастная не в состоянии ни доказать свою невинность, ни убедить мужа сжалиться. Он душит Дездемону, а потом, чтобы сократить ее мучения, закалывает кинжалом. Вбежавшая Эмилия (она сначала не видит тела хозяйки) сообщает генералу о ранении Кассио. Смертельно раненная Дездемона успевает крикнуть Эмилии, что умирает безвинно, но отказывается назвать убийцу. Отелло признается Эмилии сам: Дездемона убита за неверность, коварство и лживость, а разоблачил ее измену муж Эмилии и друг Отелло “верный Яго”. Эмилия зовет людей: “Мавр убил свою жену!” Она все поняла. В присутствии вошедших офицеров, а также и самого Яго она разоблачает его и объясняет Отелло историю с платком. Отелло в ужасе: “Как терпит небо? Какой неописуемый злодей!” – и пытается заколоть Яго. Но Яго убивает жену и убегает. Отчаянию Отелло нет предела, он называет себя “низким убийцей”, а Дездемону “девочкой с несчастной звездой”. Когда вводят арестованного Яго, Отелло его ранит и после объяснения с Кассио закалывается сам. Перед своей смертью он говорит, что “был… ревнив, но в буре чувств впал в бешенство…” и “собственной рукой поднял и выбросил жемчужину”. Все отдают должное мужеству генерала и величию его души. Кассио остается правителем Кипра. Ему приказано судить Яго и предать мучительной смерти.

    И. А. Быстрова

  • Краткое содержание рассказа И. А. Бунина “Цифры”

    Дядя вспоминает о ссоре со своим маленьким племянником, возникшей однажды зимним вечером. Мысленно обращаясь к мальчику, он говорит ему, что тот большой шалун, который, увлекшись чем-нибудь, не знает удержу. Зато нет ничего трогательнее этого же малыша, когда он, расшалившись, прижмется вечером к плечу взрослого и обовьет шею своими ручонками с такой нежностью, на которую способно только детство.

    Как-то утром ребенок проснулся с новой мыслью, захватившей всю его душу. Только что открылись для него новые неизведанные радости – иметь книжки с картинками, цветные карандаши, пенал и выучиться рисовать, читать и писать цифры. И все это в один день, как можно скорее. Открыв утром глаза, он позвал дядю в детскую и немедленно засыпал просьбами – купить ему детский журнал с картинками, книг, карандашей, бумаги и непременно приняться за цифры.

    Дядя соврал, что сегодня царский день – все заперто, потому что ему не хотелось идти в город. Дядю поддержала бабушка. Мальчик со вздохом согласился. Ну что ж, царский так царский, но цифры-то в царский день показывать можно?

    Бабушка и здесь пришла на помощь дяде, который сказал, что сегодня ему этим заниматься не хочется, и они займутся цифрами завтра. Сердце подсказывало взрослому человеку, что он лишает ребенка радости, но, вспомнив, что детей баловать нельзя, он строго отрезал, что на этом разговор окончен.

    Весь день мальчик шалил и баловался, напоминая дяде о том, что завтра тот обещал ему показать цифры. Дядя соглашался с этим. Но радость, смешанная с нетерпением, волновала ребенка все больше и больше. Выход ей он нашел совершенно неожиданный, и это случилось за вечерним чаем.

    Мальчик придумал отличную игру – подпрыгивать, бить изо всей силы ногами в пол и при этом так звонко вскрикивать, что у взрослых едва не лопались барабанные перепонки.

    Мама и бабушка просили его перестать так делать, но он их не послушался. Дядя тоже, сказал ему: “Перестань!” Мальчик в ответ крикнул: “Сам перестань!” и еще сильнее крикнул и ударил ногами в пол.

    Дядя только сделал вид, что не обратил на это внимания, а на самом деле весь похолодел от внезапной ненависти к ребенку. Внешне он должен был по-прежнему казаться спокойным и рассудительным.

    Но мальчик крикнул снова, и сделал это таким переполненным жизнью криком, что сам господь бог улыбнулся бы, услышав это. Дядя же в бешенстве вскочил со стула и заорал на ребенка, чтобы тот перестал. Лицо ребенка на мгновение исказилось молнией ужаса, но он еще раз крикнул, растерянно и жалко, только для того, чтобы показать, что не испугался.

    Дядя, охваченный злобой, вскочил, дернул ребенка за руку, крепко и с наслаждением шлепнул его и вытолкал из комнаты, захлопнув за ним дверь. Вот тебе и цифры!

    От боли и острого внезапного оскорбления ребенок, оказавшись за дверью, закатился таким пронзительным альтом, на который не был способен ни один певец в мире. Потом набрал воздуху в легкие и поднял альт до невероятной высоты.

    Вопли потекли без умолку, к ним прибавились рыдания, к рыданиям – крики о помощи. Сознание ребенка стало проясняться, и он стал разыгрывать роль умирающего, взывая к матери.

    Дядя холодно сказал, мол, врешь, не умрешь, покричишь, да и смолкнешь.

    Но ребенок не смолкал.

    У бабушки вдруг задрожали губы, брови, и она, отвернувшись к окну, стала быстро колотить чайной ложкой по столу. Мама попыталась быть беспристрастной, сказала, что ребенок испорченный и ужасно избалованный, и достала свое вязание.

    Мальчик взывал к своему последнему прибежищу – к бабушке. Но она в угоду маме и дяде сидела на месте и крепилась.

    Ребенок понял, что взрослые решили не сдаваться. Да и слез уже не хватало. Но прекратить сразу было невозможно, хотя бы из-за одного самолюбия. Уже было ясно, что кричать не хочется, но мальчик все кричал.

    Дядя был уже готов войти в детскую и одним каким-нибудь горячим словом пресечь страдания мальчика. Но это не согласовалось с правилами разумного воспитания.

    Наконец ребенок затих…

    Дядя все-таки выдержал характер, заглянув в детскую только через полчаса. Ребенок тем временем возвращался к обычной жизни. Он, все еще всхлипывая и вздыхая, сидел на полу и расставлял игрушки в одном, только ему известном порядке.

    Дядино сердце сжалось при виде этого, но он, едва взглянув на мальчика, сделал вид, что отношения их отныне прерваны. Мальчик вдруг поднял голову, оглядел его злыми глазами и хриплым голосом сказал, что никогда больше не будет его любить.

    Потом в детскую точно так же, будто по делу, заходили мама и бабушка. Качали головой и говорили, что нехорошо, когда дети растут непослушными, дерзкими и добиваются того, что их никто не любит. Советовали ребенку пойти и попросить у дяди прощения.

    Ребенок отказывался это сделать. Все взрослые сделали вид, что забыли про него.

    Зимний вечер стоял за стеклами, и в комнате было сумрачно и грустно. Ребенок по-прежнему сидел и переставлял коробочки. Коробочки эти терзали сердце дяди, и он решил побродить по городу.

    Послышался шепот бабушки, укорявшей ребенка. Она говорила, что дядя его любит, возит игрушки и гостинцы. Потом стала напоминать о том, что ребенку обещаны еще и книжки с картинками и пенал. Кто же теперь их купит? А самое главное в том, что кто же теперь покажет ему цифры?

    Детское самолюбие было побеждено, ребенок был сломлен.

    Мальчик робко вышел из детской и попросил у дяди прощения. Дядя сделал притворно-обидчивое лицо. Он сказал, что любит своего мальчика, но тот обижает дядю своим непослушанием и не любит его. Ребенок возразил, что это неправда, он любит дядю, очень любит!

    Дядя велел ему взять карандаши и бумагу и садиться к столу.

    Глаза ребенка засияли радостью, он боялся рассердить взрослого, ловил каждое слово дяди. Глубоко дыша от волнения, он выводил таинственные, исполненные какого-то божественного значения черточки.

    Теперь уже и дядя наслаждался радостью ребенка, с нежностью ощущая даже запах детских волос.

    Ребенок выводил цифры, с трудом водя огрызком карандаша по бумаге. Дядя поправлял его. Ребенок смущенно глядел на взрослого, старательно выводя цифру 3 как большую прописную букву Е.

  • Доходное место

    Александр Николаевич Островский

    Доходное место

    Комедия (1857)

    Действие комедии происходит в Москве, в первые годы царствования Александра II. Старый важный чиновник Аристарх Владимирович Вышневский, выходящий в большую “богато меблированную залу” вместе со своей молодой женой Анной Павловной (оба в утреннем неглиже) из ее комнат, упрекает ее в холодности, жалуется, что ничем не может преодолеть ее равнодушие. Вышневский уходит в кабинет, а Вышневской мальчик приносит письмо, которое оказывается любовным посланием от немолодого человека, имеющего красавицу жену. Возмущенная Вышневская собирается вместе со знакомыми посмеяться над неприятным поклонником и уходит.

    Появляется пришедший к Вышневскому с делами служащий в его департаменте старый опытный чиновник Юсов и проходит в кабинет. Входит Белогубов, молодой подчиненный Юсова. Заметно важничая, выходит от начальника Юсов и приказывает Белогубову переписать бумагу почище, сообщая, что в переписчики его выбрал сам Вышневский, довольный его почерком. Это вызывает восторг Бе-логубова. Он лишь жалуется, что в грамоте не силен и за это над ним смеется Жадов, племянник Вышневского, живущий у него в доме на всем готовом и также служащий под начальством Юсова. Белогубов просит места столоначальника, которое будет ему “уж на всю жизнь”, и объясняет просьбу желанием жениться. Юсов благосклонно обещает и также сообщает, что недовольный племянником Вышневский намерен предложить ему покинуть дом и попробовать самостоятельно пожить на десятирублевое жалованье. Появляется Жадов, чтобы поговорить с дядюшкой, но ему приходится ждать в обществе Белогубова и Юсова, который ворчит на него и упрекает в чрезмерных амбициях и нежелании выполнять черную канцелярскую работу. Появившейся тетушке, с которой он дружен, Жадов сообщает, что решил жениться на бедной девушке и жить с ней своим трудом. Тетушка высказывает сомнение в том, что молодая жена захочет жить в бедности, но Жадов думает ее воспитать по-своему, уверяет, что, как бы ему ни было тяжело, он не уступит даже “миллионной доли тех убеждений, которыми обязан воспитанию”. Однако сообщает, что хочет просить у дядюшки прибавки к жалованью. Появившийся Вышневский и Юсов принимаются ругать Жадова за неаккуратное хождение в должность, за “глупые речи”, которые он произносит перед сослуживцами, смеющимися над ним за глаза. Вышневский резко осуждает намерение не имеющего средств племянника жениться на бесприданнице, они ссорятся, и Вышневский, заявив, что прекращает с Жадовым родственные отношения, уходит.

    Вышневский расспрашивает Юсова, на ком собирается жениться его племянник, узнает, что на одной из дочерей небогатой вдовы чиновника Кукушкиной. Вышневский и поручает предупредить вдову, чтоб она не губила дочери, не отдавала “за этого дурака”. Оставшись один, Юсов бранит новые времена, когда “мальчишки стали разговаривать”, и восхищается “гением” и размахом Вышневского. Однако выражает опасение из-за того, что он “в законе не совсем тверд, из другого ведомства”.

    Второе действие происходит в небогатой гостиной в доме вдовы Кукушкиной. Сестры Юленька и Полина разговаривают о своих женихах. Выясняется, что Юленьке не нравится Белогубов (“дрянь ужасная”), но она рада-радехонька хоть за него выйти, чтоб избавиться от воркотни и попреков матери. Полина говорит, что влюблена в Жадова. Появляющаяся Кукушкина принимается пилить Юлию за то, что Белогубов долго не делает предложения. Выясняется, что Белогубов намерен жениться, как только получит место столоначальника. Кукушкина удовлетворена, но в завершение беседы говорит дочерям: “Вот вам мой совет: мужьям потачки не давайте, так их поминутно и точите, чтоб денег добывали”.

    Приходят Белогубов с Юсовым. Кукушкина, оставшись наедине с Юсовым, просит места для Белогубова, тот обещает. Юсов предупреждает Кукушкину о “неблагонадежности” и “вольнодумстве” жениха Полины Жадова. Но Кукушкина уверена, что все “пороки” Жадова “от холостой жизни”, женится – переменится. Появляется Жадов, старшие оставляют молодых людей наедине с девушками. Белогубов беседует с Юленькой и обещает, что свадьба не за горами. Из беседы Полины с Жадовым видно, что, в отличие от сестры, она искренне любит Жадова, честно рассказывает о своей бедности, о том, что дома у них “все обман”. Однако спрашивает Жадова, есть ли у него знакомые купцы, которые, по словам Белогубова, будут делать им подарки. Жадов объясняет, что этого не будет и что он откроет ей “высокое блаженство жить своим трудом”. Жадов объясняется в любви и просит у Кукушкиной руки Полины.

    Третье действие происходит в трактире, примерно через год. Входят Жадов и его университетский товарищ Мыкин, пьют чай и расспрашивают друг друга о житье. Мыкин учительствует, живет, “сообразуясь со средствами”, холостяку этого хватает. “Нашему брату жениться не след”, – поучает он Жадова. Жадов оправдывается тем, что очень полюбил Полину и “женился по любви. Взял девушку неразвитую, воспитанную в общественных предрассудках”, и жена страдает от бедности, “дуется немного, а иногда поплачет”. Появляются Юсов, Белогубов и двое молодых чиновников, пришедших покутить по случаю удачного дела, принесшего “куш” Белогубову, который угощает компанию. Он добродушно пытается пригласить и “братца” Жадова (теперь они родственники по женам), но тот довольно резко отказывается. Юсов формулирует своеобразную этику взяточника: “Живи по закону, живи так, чтобы и волки были сыты, и овцы целы”. Довольный своей молодежью Юсов пускается в пляс и произносит речь о своих добродетелях: отца семейства, наставника молодежи, благотворителя, не забывающего и бедных. Перед уходом Белогубов “по-родственному” предлагает Жадову денег, но тот возмущенно отказывается. Чиновники уходят. К Жадову подсаживается стряпчий Досужев, иронически комментирует виденную сцену. Они пьют. Оставаясь один, захмелевший Жадов запевает “Лучинушку”, половой выпроваживает его со словами: “Пожалуйте-с! Нехорошо-с! Безобразно-с!”

    Четвертое действие развертывается в “очень бедной комнате” Жадова, где в одиночестве у окна сидит Полина, жалуется на скуку и запевает. Приходит сестра, рассказывает, как успешно идут дела у ее мужа, как Белогубов балует ее, Юлия жалеет Полину, ругает Жадова, возмущаясь, что он “нынешнего тону не знает. Он должен знать, что человек создан для общества”. Юлия дарит сестре шляпку и велит растолковать Жадову, что жена его “даром любить не будет”. Оставшись одна, Полина восхищается умом сестры, радуется шляпке. Тут приходит Кукушкина. Она бранит Полину, что та не требует от Жадова денег, считает дочь “бесстыдницей” за то, что у нее “все нежности на уме”, хвалит Юлию, рассуждает о вреде умников, полагающих, что брать взятки бесчестно. “Что за слово взятка? Сами же его выдумали, чтоб обижать хороших людей. Не взятки, а благодарность!”

    Появляется Жадов, Кукушкина принимается его бранить, а Полина ей поддакивает. Происходит ссора, Жадов просит тещу уйти. Он садится работать, но Полина, помня уроки родных, принимается его пилить за отсутствие денег на удовольствия и наряды, повторяя слова Юлии. Они ссорятся, и Полина уходит. Жадов чувствует, что не в силах расстаться с женой, и посылает прислугу догнать Полину. Вернувшаяся Полина требует, чтобы он шел к дядюшке просить доходного места. Жадов сдается, рыдая, он поет песню взяточников из комедии Капниста “Ябеда”. Испуганная Полина готова отступить, но Жадов зовет ее вместе идти к Вышневскому.

    Последнее действие возвращает нас в дом Вышневского. Вышневская в одиночестве читает письмо своего осмеянного поклонника, который сообщает ей, что в отместку за ее поступок с ним перешлет ее мужу случайно доставшиеся ему письма Вышневской к молодому чиновнику Любимову. Она даже не испугана, собирается упрекнуть мужа в том, что он купил ее у родных и сломал ей жизнь. В это время появляется Юсов, бормоча туманные фразы о превратностях судьбы и губительности гордости. Наконец выясняется, что Вышневского “за упущения” и “открывшиеся недостатки сумм” отдают под суд, а осторожный Юсов говорит, что сам-то он “не подлежит большой ответственности”, хотя при нынешних строгостях его, пожалуй, отправят в отставку. Появляется Вышневский. Гневно отталкивая выражающую сострадание жену, он обращается к Юсову: “Юсов! За что я погиб?” “Превратность… судьба-с”, – отвечает тот. “Вздор! Какая судьба? Сильные враги – вот причина!” – возражает Вышневский. Затем он отдает Вышневской присланные ему письма к Любимову и называет ее “развратной женщиной”. В обширном монологе Вышневская отрицает обвинения.

    Тут появляются Жадовы. Скрепя сердце Жадов смиренно просит ради жены доходного места. Пораженный Вышневский проявляет злорадный восторг от такого поворота событий. Они с Юсовым издеваются над Жадовым и в его падении видят суть нового поколения. Жадов опомнился, говорит о своей личной слабости и о том, что в любом поколении есть честные люди, обещает, что более никогда не сойдет с прямого пути, и, обращаясь к жене, он отпускает ее на волю, если ей трудно жить в бедности, но Полина уверяет, что и не собиралась покидать его, а только следовала советам родных. Жадовы целуются и уходят, Вышневская напутствует их пожеланием счастья. Вбегает Юсов с сообщением, что у Вышневского удар.

    А. И. Журавлева

  • Краткое содержание Сага о Форсайтах

    Джон Голсуорси

    Сага о Форсайтах

    Собственник

    Действие происходит в Лондоне в 1886-1887 гг. В доме старого Джолиона семейное торжество, прием в честь помолвки мисс Джун Форсайт с мистером Филипом Босини. Гостей собирается множество, семья весьма многочисленна. Внутри форсайтского клана, как и в обществе, царит закон конкуренции, шестеро братьев – Джолион, Джемс, Суизин, Николас, Роджер и Тимоти – соперничают, кто из них богаче. Их отец “Гордый Доссет”, из фермеров, прибыл в Лондон в начале столетия, работал каменщиком, подрядчиком, строил дома. У него было десять детей, и все до сих пор живы, следующее поколение насчитывает уже двадцать одного молодого Форсайта. Семья принадлежит теперь к верхушке английской буржуазии, среди ее членов – финансисты, юристы, рантье, члены акционерных обществ. Всех их отличает собственническая самоуверенность, разговоры в их среде вечно вертятся вокруг курса акций, дивидендов, стоимости домов и вещей. Собравшиеся выглядят парадно, блистательно и респектабельно, но ощущается некоторое напряжение, вызванное инстинктивным чувством непосредственной близости чего-то необычного и ненадежного. Объектом недоверия является человек, ради знакомства с которым они собрались здесь. Босини – архитектор, у него нет никакого состояния, он артистически небрежен в одежде и несколько эксцентричен. Джордж – сын Роджера – называет его пиратом, и это прозвище закрепляется среди родни. Старый Джолион с неодобрением относится к выбору внучки, в которой души не чает, хлебнет она горя с этим безрассудным, непрактичным юнцом, но Джун – крошка с характером и очень упряма.

    Старый Джолион пытается наладить отношения с сыном, отцом Джун, с которым не виделся четырнадцать лет. Тогда молодой Джолион во имя “недозволенной”, по форсайтским нормам, любви ушел от семьи, живет он скромно, работает страховым агентом, пишет акварелью. Отец, подстроив как бы случайную встречу в клубе, приглашает сына к себе, потом наносит визит ему, и его сердцем завладевают внуки – малыши Джолли и Холли.

    У сына Джемса, Сомса, неблагополучно в семье, хотя он всячески это скрывает. Форсайты воспринимают его жену как нечто необычное и чуждое для их круга. Золотоволосая, темноглазая Ирэн похожа на языческую богиню, она исполнена обаяния, отличается изысканностью вкуса и манер. После смерти отца – профессора Эрона – молодая девушка осталась без средств и в конце концов была вынуждена уступить Сомсу, полтора года упорно добивавшемуся ее руки. Замуж она вышла без любви, поверив обещаниям поклонника, что если брак окажется неудачным, она получит полную свободу. Уже в самом начале замужества Ирэн поняла, какую ошибку совершила, ее тяготит замкнутая сфера, где ей отведена роль прекрасной вещи, обладание которой тешит собственническую самоуверенность мужа. Холодность жены и нескрываемая неприязнь к нему доводят Сомса до бешенства.

    Преуспевающий в делах Сомс поручает Босини строительство нового загородного дома в Робин-Хилле. Его все более тревожит симпатия, возникшая между его женой и молодым архитектором, постепенно перерастающая во взаимное глубокое чувство. Напрасно Ирэн заводит разговор о разводе, муж полагает, что имеет право собственности на жену, и не намерен потакать ее сумасбродству. Четыре года назад Сомса захватила волнующая красота Ирэн, и он не желает расставаться с тем, что завоевано, Джун тяжело переживает перемену в отношениях с Филипом, ощущая, что тому неловко и мучительно с нею.

    В доме Тимоти, где живут его незамужние сестры Энн, Эстер и вдовствующая Джули и куда часто наведываются остальные члены семьи, положение Сомса и отношения Ирэн и Босини, которых все чаще видят вместе, становятся темой для пересудов. Сомса давно уже раздражает, что в ходе строительства дома Босини допускает расходы сверх сметы, он намеревается судебным порядком предъявить иск и взыскать убытки, чтобы разорить оборванца. Его выводит из себя отчуждение Ирэн. Как-то ночью, когда роман Ирэн и Босини уже был в самом разгаре, Сомсу удается наконец настоять на своих правах, сломить сопротивление той, которая была его законной женой. На следующий день Джордж случайно становится свидетелем свидания влюбленных, где Ирэн рассказывает о случившемся, а потом из праздного любопытства следит за Босини, который в сильном волнении мчится по городу, не разбирая дороги, как человек, который не знает, куда деваться от горя.

    Старый Джолион переделывает завещание, восстанавливая сына в правах на наследство, он испытывает удовлетворение от этого поступка, расценивая его как месть времени, выпавшим невзгодам, вмешательству посторонних людей в свою жизнь и тому презрению, которым они в течение пятнадцати лет награждали его единственного сына.

    На суде, где Босини отсутствует, принято решение удовлетворить иск Сомса к архитектору. Ирэн покидает дом, не взяв с собой вещи и драгоценности. Сомс не может примириться с мыслью, что она уйдет из его жизни. Присутствовавшая на заседании суда Джун спешит уведомить Филипа и поддержать его, встретившись в его квартире с Ирэн, она высказывает ей все, что накипело, эта женщина, с которой она некогда была в дружеских отношениях, разбила ей жизнь.

    Старый Джолион сообщает своим близким о намерении собрать их всех под одной крышей. Джун умоляет деда купить дом Сомса в Робин-Хилле или хотя бы заплатить по иску. Выясняется, что в тот злосчастный день Босини в тумане попал под омнибус и был раздавлен насмерть.

    Молодой Джолион воспринимает случившееся как первую трещину в твердыне форсайтского благополучия. Сомса гнетет тоска. Внезапно в дом возвращается Ирэн, как раненый зверь в свою нору; загнанная, потерянная, она не в силах осознать, как ей жить дальше, куда деваться. Старый Джолион из сочувствия посылает к ней сына, может, Ирэн нужна помощь. Но Сомс, объявив, что не позволит вмешиваться в свои семейные дела, захлопывает перед ним дверь.

    Последнее лето Форсайта. Интерлюдия

    Проходит четыре года. Старый Джолион купил злополучный дом своего племянника Сомса и поселился там с семьей. Джун с отцом и мачехой отправилась в путешествие по Испании, а старик, скучая, ожидает их возвращения и охотно потакает фантазиям оставшихся с ним внуков. Он любит сидеть в тени дуба перед террасой дома, любуясь прекрасным видом. Красота природы находит глубокий отклик в его душе, здесь, в Робин-Хилле, он перестает ощущать свой возраст, а ведь ему уже восемьдесят пять.

    Прогуливаясь майским днем по окрестностям, старый Джолион встречает Ирэн, которая наведывается в эти места, где некогда была счастлива. Он невольно поддается обаянию этой необыкновенной женщины, приглашает ее отобедать, наносит визит в ее скромную квартирку, они вместе посещают оперу. Ирэн подкупает его сердечная теплота, ласковое участие, радует возможность говорить об умершем возлюбленном. Если раньше старый Джолион тосковал, то теперь он ждет возвращения сына и Джун чуть не со страхом. Как объяснит он эту странную дружбу, видимо, придется признать себя стариком, сдаться на милость забот и любви. Но ведь он не вынесет, если у него отнимут возможность видеть Ирэн. Он живет этими встречами, а не прошлым, как люди его возраста. Жарким июльским днем, накануне возвращения родных, в ожидании приезда Ирэн он засыпает в своем кресле вечным сном.

    В петле

    Действие романа происходит в 1899-1901 гг.

    В доме Тимоти, являющемся своеобразной форсайтской биржей, по-прежнему происходит обмен семейными сплетнями и котирование семейных акций. Старшее поколение Форсайтов поредело, нет уже на свете Энн, Суизина, Сьюзен, умирает Роджер. Родные все никак не могут успокоиться по поводу чуть ли не тайных похорон старого Джолиона, скончавшегося в 1892 г., тот первый изменил фамильному склепу в Хайгете, наказав похоронить себя в Робин-Хилле. И подумать только – оставил по завещанию пятнадцать тысяч фунтов Ирэн – сбежавшей жене своего племянника Сомса. Тогда-то права старого Джолиона на звание истинного Форсайта рухнули раз и навсегда. А капитал Сомса за эти двенадцать лет одинокой жизни, в течение которых он мало чем интересовался, вырос необычайно.

    У его сестры Уинфрид несчастье: ее бесшабашный муж Монтегью Дарти сбежал с испанской танцовщицей. Его и раньше в семье считали “одуванчиком”, он никогда не любил деньги ради денег и презирал Форсайтов за их увлечение инвестициями. Дарти всегда ценил в деньгах то, что на них можно купить “ощущения”, Уинфрид, семейная жизнь которой все эти годы была достаточно трудной, пребывает в смятении, несмотря ни на что, она все же привыкла рассматривать непутевого мужа как свою собственность. Каково остаться в сорок два года одной с четырьмя детьми! Сомс относится к сестре с участием, оба они в нелепом положении неразведенных Форсайтов. Подобная неопределенность особенно тяготит Сомса в последнее время. Его все сильнее беспокоит мысль о том, что у него нет наследника. Он присмотрел уже подходящий вариант для новой женитьбы – двадцатилетнюю француженку Аннет, дочку мадам Ламет, владелицы ресторана “Бретань” в Сохо. Сомс занимается подготовкой бракоразводного процесса сестры, да и сам не прочь как можно быстрее расторгнуть брак, фактически закончившийся двенадцать лет назад.

    Молодой Джолион переживает период успеха, он в самом авангарде художников-акварелистов, его картины хорошо раскупаются. Джун, всегда принимавшая горячее участие в судьбе тех, кому приходится трудно, опекает будущих гениев артистического мира, мечтает о приобретении выставочного салона. После смерти отца Джолион весьма обеспеченный человек, уже несколько лет он вдовец. Довольно неожиданным для него становится визит в Робин-Хилл Сомса, явившегося в сопровождении девятнадцатилетнего племянника Бэла Дарти. Юноша собирается на учебу в Оксфорд, где учится сын Джолиона Джолли, хорошо бы молодым людям познакомиться. С первой встречи Вэл влюбляется в Холли, отвечающую ему взаимностью. Сомс сообщает Джолиону о намерении расторгнуть брак с Ирэн и просит его выступить посредником в данном деле.

    Джолион отправляется к Ирэн, которую не видел двенадцать лет. Огромное впечатление производит на него благородная красота этой женщины, над которой время словно не властно. Люди, которые не живут, хорошо сохраняются, горько замечает она и с готовностью откликается на предложение о разводе. Но придется Сомсу инициативу брать на себя. Как странно парализована жизнь обоих этих людей, размышляет Джолион, словно и тот и другой находятся в петле.

    Сомс посещает Ирэн, чтобы форсировать дело о разводе, и вынужден признаться, что эта женщина по-прежнему волнует его. Он покидает ее дом смятенный, растерянный, с болью в сердце, со смутной тревогой. Свой следующий визит он приурочивает к тридцать седьмой годовщине рождения Ирэн, приносит в подарок бриллиантовую брошь. Он согласен все забыть, просит ее вернуться, родить ему сына. Как удар хлыста звучит ответ: “Я бы скорее умерла”. Стремясь избавиться от домогательств бывшего мужа, Ирэн уезжает за границу. Сомс обращается в сыскное агентство с поручением установить за ней слежку. Он оправдывает себя тем, что не может и далее пребывать в паутине, а чтобы разорвать ее, приходится прибегать к такому гнусному способу. Джолион едет в Париж, где встречается с Ирэн, его запоздалое увлечение переходит в сильное чувство. А следом в Париж отправляется и сам Сомс с намерением еще раз сломить сопротивление Ирэн, ее нежелание принять разумное предложение и создать себе и ему относительно сносное существование. Ирэн вынуждена снова скрываться от его преследований.

    На судебном заседании по иску Уинфрид принято решение о восстановлении в супружеских правах. Расчет Сомса, что это окажется ступенькой к разводу сестры, не оправдывается, через некоторое время присмиревший Дарти возвращается домой. Жена соглашается принять его.

    Вспыхивает англо-бурская война. Джун готовится стать сестрой милосердия. Джолли узнает, что Вэл и Холли обручились. Ему давно уже не по душе молодой повеса, ухаживающий за сестрой. Чтобы помешать этому союзу, Джолли подначивает Вэла тоже записаться добровольцем на фронт. Холли вместе с Джун также отправляется в Африку.

    После отъезда детей Джолион ощущает гнетущее одиночество. Но вот приезжает Ирэн, и они решают соединить свои судьбы. За время пребывания в Париже и так накоплены порочащие Ирэн сведения, которыми Сомс намерен воспользоваться на суде. Поскольку он необоснованно пытается возложить вину на нее, разумнее будет, чтобы разрубить узел, поддержать его версию. Джолион тяжело переживает известие о смерти сына, умершего на чужбине от дизентерии.

    Происходит бракоразводный процесс, на котором Сомс наконец-то обретает свободу, ответчицы нет, Ирэн с Джолионом путешествуют по Европе. Через шесть месяцев празднуется свадьба Сомса и Аннет. Вэл и Холли в Африке поженились, Вэл ранен и просит дедушку Джемса купить там участок земли и ферму, чтобы он мог разводить лошадей. Для Сомса это очередной удар: родной племянник женился на дочери его соперника, У Ирэн рождается сын, что приносит Сомсу новые страдания. Он и Аннет тоже ожидают потомство. Но надежда на наследника не оправдывается, рождается дочь, которой дают имя Флер. Роды у Аннет были тяжелыми, и больше детей у нее не будет. Умирающему отцу, который давно мечтал о внуке, Сомс вынужден соврать, что у него сын. И все же, несмотря на постигшее разочарование, он испытывает чувство торжества, радостное чувство обладания.

    Сдается внаем

    Действие происходит в 1920 г. Джолиону уже семьдесят два года, его третий брак длится двадцать лет. Сомсу шестьдесят пять лет, Аннет – сорок. Сомс души не чает в дочери, Флер целиком заполнила его сердце. С женой они абсолютно чужие, люди, его даже не волнует, что вокруг Аннет увивается богач бельгиец Проспер Профон. О родственниках теперь он мало что знает. Тетки умерли, нет больше форсайтской биржи, из старшего поколения остался только Тимоти, который из-за маниакальной боязни инфекции долгие десятилетия был почти невидимым для остальных Форсайтов, ему сто один год, и он впал в старческое слабоумие. Вэл вернулся, продав ферму в Южной Африке, и купил имение в Сассексе.

    Сомс заделался заядлым коллекционером, в понимании картин он уже не ограничивается знанием их рыночной цены. Как-то в выставочном салоне, владелицей которого оказывается Джун, он встречает Ирэн с сыном. К его великому неудовольствию, Флер и Джон знакомятся. Сомс вынужден потом объяснять дочери, что они с этой родней находятся в давней вражде.

    Флер и Джон случайно оказываются вместе в гостях у Вэла и Холли. Среди идиллии деревенской природы завязывается их роман. Хозяева всячески избегают разговоров о причинах вражды – таково было наставление Джолиона.

    Сомс встревожен увлечением дочери. Он отдает явное предпочтение другому ее поклоннику – Майклу Монту, будущему обладателю титула и земельных владений, настойчиво добивающемуся ее благосклонности. Он постоянно внушает Флер, что не хочет иметь ничего общего с той ветвью семьи Форсайтов. Ирэн также обеспокоена, стремясь разлучить влюбленных, она увозит сына на пару месяцев в Испанию. Джун, опекающая оставшегося в одиночестве Джолиона, упрекает отца в малодушии, нужно было рассказать Джону все как есть. Если молодые люди действительно любят друг друга, зачем же делать их несчастными во имя прошлого.

    Флер находит у отца фотографии молодой женщины, в которой узнает Ирэн, и мучается догадками, что за всем этим кроется. Мсье Профон охотно раскрывает ей семейную тайну. Сомс уговаривает Флер отступиться, ничего все равно не получится, те двое его ненавидят. Как ужасно, что Флер унаследовала страсть к сыну Ирэн. Но его чувству уже тридцать пять лет, а их знакомство длится всего два месяца. Он советует дочери оставить это безумие, которое заведомо ничем хорошим не кончится.

    Джолиону с каждым днем все хуже. Предчувствуя, что серьезного разговора с сыном может не состояться, он пишет Джону письмо, где сообщает всю правду о прошлом и требует расстаться с Флер. Если он не покончит с этой любовью, то сделает свою мать несчастной до конца ее дней. Жестокое, темное прошлое обрушивается на Джона, но объясниться с отцом он не успевает, Джолион умирает. Узнав о его кончине, Сомс расценивает ее как возмездие: двадцать лет его враг наслаждался отнятыми у него женой и домом.

    Флер проявляет цепкое упорство. Ей все же удается уговорить отца отправиться с визитом к Ирэн. Снова Сомс в Робин-Хилле. Вот и дом, выстроенный для него и Ирэн, дом, строитель которого разрушил его семейный очаг. Какая-то ирония судьбы в том, что Флер может войти в него хозяйкой. Ирэн перекладывает решение на Джона. Тот же решительно объявляет, что между ним и Флер все кончено, он должен выполнить предсмертную волю своего отца. Хотя Сомс испытывает удовлетворение, что этого противоестественного, на его взгляд, брака не будет и что он вернул свою дочь, пусть даже ценой ее счастья, он не может побороть недоумения и досады: его дочь эти люди тоже отвергли.

    Флер дает наконец согласие выйти замуж за Майкла Монта, однако, не подавая виду, глубоко переживает случившееся. Празднуется пышная свадьба, молодые отправляются в свадебное путешествие.

    Умирает Тимоти. На достопамятном форсайтском доме появляется табличка: “Сдается внаем”. С аукциона распродаются веши, на которые немного охотников, поскольку они не отвечают современному вкусу, но с ними у Сомса связано столько воспоминаний, он с горечью думает о том, что исчезает последний уют старого мира. Сомс заходит в галерею, где выставлены акварели Джолиона Форсайта. Здесь в последний раз он видит Ирэн – Джон купил землю в Британской Колумбии, и она уезжает к сыну. Дом в Робин-Хилле продается.