Category: Краткие содержания

  • Краткое содержание Три смерти

    Л. Н. Толстой

    Три смерти

    Однажды осенью по большой дороге ехали два экипажа. В передней карете сидели две женщины. Одна была госпожа, худая и бледная. Другая – горничная, румяная и полная.

    Сложив руки на коленях и закрыв глаза, госпожа слабо покачивалась на подушках и покашливала. На ней был белый ночной чепчик, прямой пробор разделял русые, чрезвычайно плоские напомаженные волосы, и было что-то сухое и мертвенное в белизне этого пробора. Вялая, желтоватая кожа обтягивала тонкие и красивые очертания лица и краснелась на щеках и скулах. Лицо госпожи выражало усталость, раздраженье и привычное страданье.

    В карете было душно. Больная медленно открыла глаза. Блестящими темными глазами она жадно следила за движениями горничной. Госпожа уперлась руками в сиденье, чтобы подсесть выше, но силы отказали ей. И все лицо ее исказилось выражением бессильной, злой иронии. Горничная, глядя на нее, кусала красную губу. Тяжелый вздох поднялся из груди больной и превратился в кашель.

    Карета и коляска въехали в деревню, больная, глядя на деревенскую церковь, стала креститься. Они остановились у станции. Из коляски вышли муж больной женщины и доктор, подошли к карете и участливо осведомились:

    – Как вы себя чувствуете?

    – Коли мне плохо, это не резон, чтобы вам не завтракать, – больная – “Никому до меня дела нет”, – прибавила она про себя, как только доктор рысью взбежал на ступени станции.

    – Я говорил: она не только до Италии, до Москвы может не доехать, – сказал доктор.

    – А что делать? – возразил муж. – Она делает планы о жизни за границей, как здоровая. Рассказать ей все – убить ее.

    – Да она уже убита, тут духовник нужен.

    – Аксюша! – визжала смотрительская дочь, – пойдем барыню посмотрим, что от грудной болезни за границу везут. Я еще не видала, какие в чахотке бывают.

    “Видно, страшна стала, – думала больная. – Только бы поскорей за границу, там я скоро поправлюсь”.

    – Не вернуться ли нам? – сказал муж, подходя к карете и прожевывая кусок.

    – А что дома?… Умереть дома? – вспылила больная. Но слово “умереть” испугало ее, она умоляюще и вопросительно посмотрела на мужа, он молча опустил глаза. Больная разрыдалась.

    – Нет, я поеду. – Она долго и горячо молилась, но в груди так же было больно и тесно, в небе, в полях было так же серо и пасмурно, и та же осенняя мгла сыпалась на ямщиков, которые, переговариваясь сильными, веселыми голосами, закладывали карету…

    Карету заложили, но ямщик мешкал. Он зашел в душную, темную ямскую избу. Несколько ямщиков было в горнице, кухарка возилась у печи, на печи лежал больной.

    – Хочу сапог попросить, свои избил, – сказал парень. – Дядя Хведор? – спросил он, подходя к печи.

    – Чаво? – послышался слабый голос, и рыжее худое лицо нагнулось с печи.

    – Тебе сапог новых не надо теперь, – переминаясь, сказал парень. – Отдай мне.

    Впалые, тусклые глаза Федора с трудом поднялись на парня, в груди его что-то стало переливаться и бурчать; он перегнулся и стал давиться кашлем.

    – Где уж, – неожиданно сердито и громко затрещала кухарка, – второй месяц с печи не слезает. В новых сапогах хоронить не станут. А уж давно пора, занял весь угол!

    – Ты сапоги возьми, Серега, – сказал больной, подавив кашель. – Только, слышь, камень купи, как помру, – хрипя, прибавил он.

    – Спасибо, дядя, а камень, ей-ей, куплю.

    Серега живо скинул свои прорванные сапоги и швырнул под лавку. Новые сапоги дяди Федора пришлись как раз впору.

    В избе до вечера больного было не слышно. Перед ночью кухарка влезла на печь.

    – Ты на меня не серчай, Настасья, – сказал ей больной, – скоро опростаю угол-то твой.

    – Ладно, что ж, ничаво, – пробормотала Настасья.

    Ночью в избе слабо светил ночник, все спали, только больной слабо кряхтел, кашлял и ворочался. К утру он затих.

    – Чудной сон видела, – говорила кухарка наутро. – Будто дядя Хведор с печи слез и пошел дрова рубить. Что ж, говорю, ты ведь болен был. Нет, говорит, я здоров, да как топором замахнется. Уж не помер ли? Дядя Хведор!

    Родных у больного не было – он был дальний, потому на другой день его и похоронили. Настасья несколько дней рассказывала про сон, и про то, что первая хватилась дяди Федора.

    * * *

    Пришла весна, радостно было и на небе, и на земле, и в сердце человека. В большом барском доме на одной из главных улиц была та самая больная, которая спешила за границу. У дверей ее комнаты стоял муж и пожилая женщина. На диване сидел священник. В углу горько плакала ее мать. Муж в большом волнении и растерянности просил кузину уговорить больную исповедаться. Священник посмотрел на него, поднял брови к небу и вздохнул.

    – Я вам доложу, в моем приходе был больной, много хуже Марьи Дмитриевны, – сказал священник, – и что же, простой мещанин травами вылечил в короткое время.

    – Нет, уже ей не жить, – проговорила старушка, и чувства оставили ее. Муж больной закрыл лицо руками и выбежал из комнаты.

    В коридоре он встретил шестилетнего мальчика, бегавшего в догонялки с девочкой. На вопрос няни ответил, что больная не хочет видеть детей, что это ее расстроит. Мальчик остановился на минуту, пристально посмотрел на отца и с веселым криком побежал дальше.

    А в другой комнате кузина искусным разговором старалась подготовить больную к смерти. Доктор у окна мешал питье. Больная, вся обложенная подушками, сидела на постели.

    – Ежели бы муж раньше послушал меня, я бы была в Италии и была бы здорова. Сколько я выстрадала. Я старалась терпеливо сносить свои страданья…

    Кузина вышла и мигнула батюшке. Через пять минут он вышел из комнаты больной, а кузина и муж зашли. Больная тихо плакала, глядя на образ.

    – Как мне теперь хорошо стало, – говорила больная, и легкая улыбка играла на ее тонких губах. – Не правда ли бог милостив и всемогущ? – И она снова с жадной мольбой смотрела полными слез глазами на образ.

    Потом сказала, будто вспомнив что-то:

    – Сколько раз я говорила, что эти доктора ничего не знают, есть простые лекарки, они вылечивают…

    Доктор подошел и взял ее за руку – пульс бился все слабее. Доктор мигнул мужу, больная заметила и испуганно оглянулась. Кузина отвернулась и заплакала.

    В тот же вечер больная лежала в гробу в зале, в котором сидел один дьячок и читал псалмы. Яркий свет падал на бледный лоб усопшей, на ее восковые руки. Дьячок, не понимая своих слов, мерно читал, изредка из дальней комнаты долетали детские голоса и топот.

    Лицо усопшей было строго, спокойно, величаво и неподвижно. Она вся была внимание. Но понимала ли она хоть теперь великие слова эти?

    * * *

    Через месяц над могилой усопшей воздвиглась каменная часовня. Над могилой ямщика все еще не было камня…

    – Ты бы хошь крест поставил, – пеняли Сереге. – Сапоги-то носишь. Возьми топор да в рощу пораньше сходи, вот и вытешешь крест.

    Ранним утром Серега взял топор и пошел в рощу. Ничто не нарушало тишину леса. Вдруг странный, чуждый природе звук разнесся на опушке. Одна из макушек затрепетала, затем дерево вздрогнуло всем телом, погнулось и быстро выпрямилось. На мгновенье все затихло, но снова погнулось дерево, снова послышался треск в его стволе, и, ломая сучья и спустив ветви, оно рухнулось на сырую землю.

    Первые лучи солнца пробились сквозь тучу и пробежали по земле. Птицы голосили, щебетали что-то счастливое; листья радостно и спокойно шептались в вершинах, и ветви живых дерев медленно, величаво зашевелились над мертвым, поникшим деревом…

  • “Свой круг” Петрушевской в кратком содержании

    Дружеская компания много лет собиралась по пятницам у Мариши и Сержа. Хозяин дома, Серж, талант и общая гордость, вычислил принцип полета летающих тарелок, его приглашали в особый институт завотделом, но он предпочел свободу рядового младшего научного сотрудника института Мирового океана. К компании принадлежал и Андрей-стукач, работавший вместе с Сержем. Его стукачество не пугало собравшихся: Андрей обязан был стучать только во время океанских экспедиций, на суше же он не нанимался. Андрей появлялся сначала с женой Анютой, потом с разными женщинами и наконец с новой женой Надей, восемнадцатилетней дочерью обеспеченного полковника, по виду напоминающей испорченную школьницу, у которой от волнения выпадал на щеку глаз. Еще одним участником пятничных сборищ был талантливый Жора, будущий доктор наук, еврей наполовину, о чем никто никогда не заикался, как о каком-то его пороке. Всегда бывала Таня, валькирия метр восемьдесят росту, которая маниакально чистила белоснежные зубы по двадцать минут три раза в день. Двадцатилетняя Ленка Марчукайте, красавица в “экспортном варианте”, почему-то так и не была принята в компанию, хотя и втерлась было в доверие к Марише. И наконец, к компании принадлежала героиня со своим мужем Колей, закадычным другом Сержа.

    Десять ли лет прошло в этих пьяных пятницах, пятнадцать ли, прокатились чешские, польские, китайские, румынские события, прошли политические судебные процессы, – все это пролетело мимо “своего круга”. “Иногда залетали залетные пташки из других, смежных областей человеческой деятельности” – например, повадился ходить участковый Валера, неизвестно кого выслеживавший на вечеринках и мечтавший о скором приходе “хозяина”, подобного Сталину. Когда-то все они любили походы, костры, вместе жили в палатках у моря в Крыму. Все мальчики, включая Колю, с институтских пор были влюблены в Маришу, недоступную жрицу любви. На закате общей жизни Коля ушел к ней, бросив жену. Серж к тому времени оставил Маришу, продолжая, впрочем, поддерживать видимость семейной жизни ради горячо любимой дочери Сонечки, вундеркинда с выдающимися способностями к рисованию, музыке и стихам. Семилетний сын героини и Коли, Алеша, никаких способностей не имел, чем ужасно раздражал отца, видевшего в сыне свою копию.

    Героиня – человек жесткий и ко всем относится с насмешкой. Она знает, что очень умна, и уверена: то, чего она не понимает, не существует вообще. Она не питает никаких иллюзий будущего и участи своего сына, так как знает, что больна неизлечимой болезнью почек с прогрессирующей слепотой, от которой недавно в страшных муках умерла ее мать. Убитый горем отец умер от инфаркта вскоре после матери. Сразу после похорон матери Коля как раз и предложил жене развестись. Зная о своей скорой смерти, героиня не рассчитывает на то, что ее бывший муж позаботится о сыне: в свои редкие посещения он только кричит на мальчика, раздраженный его неталантливостью, а однажды ударил его по лицу, когда после смерти дедушки и бабушки ребенок начал мочиться в постель.

    На Пасху героиня приглашает “свой круг” в гости. Пасхальные сборища у нее и Коли всегда были такой же традицией, как пятничные – у Мариши и Сержа, и никто из компании не решается отказаться. Прежде в этот день она готовила вместе с мамой и папой много еды, потом родители брали Алешку и уезжали на садовый участок в полутора часах езды от города, чтобы гостям было удобно всю ночь есть, пить и гулять. В первую после смерти родителей Пасху героиня везет сына на кладбище к бабушке и дедушке, без объяснений показывая мальчику, что ему надо будет делать после ее смерти. До прихода гостей она отправляет Алешку одного на дачный участок. Во время привычной общей пьянки героиня вслух говорит о пороках “своего круга”: бывший муж Коля удаляется в спальню, чтобы унести оттуда простыни; Мариша приглядывается к квартире, размышляя, как ее получше разменять; преуспевающий Жора снисходительно разговаривает с неудачником Сержем; дочка Сержа и Мариши Сонечка отправлена на время вечеринки к сыну Тани-валькирии, причем все знают, чем занимаются эти дети наедине. А лет через восемь Сонечке предстоит стать любовницей собственного отца, которого сумасшедшая любовь к дочери “ведет по жизни углами, закоулками и темными подвалами”.

    Героиня мимоходом сообщает, что собирается отдать сына в детдом, чем вызывает общее возмущение. Собравшись наконец уходить, гости обнаруживают на лестнице под дверью Алешу. На глазах всей компании героиня бросается к сыну и с диким криком до крови бьет его по лицу. Ее расчет оказывается верным: люди “своего круга”, которые могли бы спокойно разрезать друг друга на части, не выносили вида детской крови. Возмущенный Коля забирает сына, все хлопочут над мальчиком. Глядя им вслед из окна, героиня думает о том, что после ее смерти всей этой “сентиментальной” компании неловко будет не позаботиться об ее осиротевшем ребенке и он не пойдет по интернатам. Ей удалось устроить его судьбу, отправив без ключа на дачный участок. Мальчику пришлось вернуться, а роль матери-изверга она разыграла точно. Навсегда расставаясь с сыном, героиня надеется, что он придет к ней на кладбище на Пасху и простит за то, что она ударила его по лицу вместо благословения.

  • Благонамеренные речи

    Михаил Евграфович Салтыков-Щедрин

    Благонамеренные речи

    Очерки (1872-1876)

    В главе-предисловии “К читателю” автор представляется как фрондер, жмущий руки представителям всех партий и лагерей. Знакомых у него тьма-тьмущая, но у них он ничего не ищет, кроме “благих намерений”, хорошо бы в них разобраться. Пусть они ненавидят друг друга, но часто болтают одно и то же. Все озабочены способами “обуздания”. Миросозерцание громадного большинства людей только на этой идее и держится, хотя она недостаточно исследована и даже оболгана фанатиками и лицемерами. А потому насущной потребностью современного общества становится освобождение от лгунов, ибо истинные герои “обуздания” вовсе не теоретики, а простецы. Подобно лунатикам эти последние решаются на преодоление всяких препятствий и иногда даже совершают подвиги без намерения их совершить.

    “Зачем писан рассказ?” – задается вопросом автор в первой главе, представляющей собой путевые зарисовки. “Ах, хоть бы и затем, милостивые государи, чтобы констатировать, какие бывают благонамеренные речи”.

    Русский народ стал слаб на всех ярусах современного общества. Слаб мужик, но и просвещенный хозяин не лучше, одолевает его немец повсеместно. уж больно мы просты! “Но ведь, как часто бывает, русских надувают при покупке не потому, что они глупы, а потому что им на ум не приходит, что в стране, где есть повсюду полиция, возможно мошенничество. “Не будь дураком!” Это паскудное и наглое слово “дурак” прямо и косвенно преследует автора, как панегирик мошенничеству, присваивающему себе наименование ума.

    Хороший чиновник-администратор, на которого делают ставку большие начальники, отличается врожденностью консервативных убеждений и боевой готовностью по первому трубному звуку отправляться туда, куда пошлют. Бюрократ новейшего закала – это Держиморда, “почищенный, приглаженный, выправленный балагур, готовый родного отца с кашей съесть”. Невозможно представить себе ни одного русского начальника, Который отнесся бы к себе с иронией, с оговорками, это помпадур, который всегда серьезен или бесшабашно амикошонствует.

    Для хорошего администрирования России необходимы соглядатаи. Но русский соглядатай почему-то рохля, это про него сказано: “Он онучи в воде сушит”. Он никогда не знает, что ему надобно, и потому подслушивает зря. А раз подслушавши, все валит в одну кучу. Он невежествен, поражается пустякам и пугается обыкновенных вещей, пропустив их через горнило своего разнузданного воображения.

    Откровенные признания Николая Батищева в письмах маменьке позволяют узнать, что на государственной службе нужно усердствовать, но знать меру. Желая стать прокурором, при одном имени которого преступники будут дрожать, Батишев еще в качестве помощника от души стряпает дела на невиновных и категорически поддерживает все строгие обвинительные заключения. Когда его просят разобраться с “Обществом для предвкушения Гармонии будущего”, в списках которого пятнадцать человек, призывающих терпеливо переносить бедствия настоящего, Батишев привлекает по этому делу до ста человек. Его усердие смущает даже искушенного генерала. Поняв свою негодность к прокурорскому делу, молодой человек, проклиная судьбу и свою “честность”, подает в отставку. В постскриптуме обращенных к маменьке писем Батищев параллельно истории своей административной неудачи рассказывает об успехах дружка, ставшего адвокатом, некоего Ерофеева, научившегося неплохо зарабатывать деньги и пускать их в оборот.

    Кто же столпы современного общества? Где их корни, каково их происхождение, как накоплены деньги, которыми они владеют? Вот пример, Осип Иванович Дерунов, содержавший постоялый двор, через который проходили и проезжали сотни людей. По гривеннику, по пятиалтынному накопил Дерунов немалое состояние, позволившее открыть собственное большое хозяйство, обзавестись фабрикой. При последней с ним встрече в Петербурге рассказчик с трудом его узнает в шубе, отороченной светлым собольим мехом. Приняв гордую позу аристократа, он невнятным движением протягивает два пальца в знак приветствия. Пригласив к себе литератора, который, к сожалению, не Тургенев, он хочет порадовать томную белотелую жену, принимающую в гостиной полулежа в дорогом неглиже четырех “калегвардов”. Оценив общество, в которое он попал, литератор нафантазировал “происшествие в Абуццских горах”, историю, вполне достойную русского беллетриста, очаровывающего даму своими приключениями. Несмотря на роскошь и богатство новой обстановки, рассказчик с сожалением вспоминает о том Дерунове, который не снимал старозаветный синий сюртук, помогавший ему убедить немца-негоцианта в своей обстоятельности. Правда, с исчезновением прежней обстановки, окружавшей Дерунова, исчезает и загадочность выжимания гроша из постояльца, партнера и собеседника. Теперь он нагло вожделеет к грабежу, и это нельзя скрыть никаким способом.

    Автору, прозванному Гамбеттой, т. е. “человеком отпетым, не признающим ничего святого”, приходится беседовать по женскому вопросу с ответственным чиновником из бывших однокашников Те-беньковым, называющим себя западником и либералом. Однако он не либерал даже, а консерватор. Всего дороже ему в женщине ее неведенье, он усматривает в нем благонамеренность. Разве может женщина извлечь какую-нибудь действительную пользу из всякого рода позволений, разрешений, знаний? Не может, убежден он, женщиной быть выполнена работа лучше, чем мужчиной. Ну, а если еще женщины в реформы и в революцию полезут, то тут уж пиши пропало. Все их “достоинства”, проявляемые на уровне семьи, выйдут наружу. Придется изменить все представления о добродетели, о великолепных победах женщин над адюльтером, о поддержании семейных уз, о воспитании детей. “А что станется с нами, которые не можем существовать без того, чтобы не баловать женщину?” Столп русского либерализма Тебеньков готов принять по их поводу не какое-нибудь, но третейское решение. “Система моя очень проста: никогда ничего прямо не дозволять и никогда ничего прямо не воспрещать”, – говорит он. С его точки зрения, женщина, в особенности хорошенькая, имеет привилегию быть капризной, желать бриллиантовые драгоценности и меха, но не должна рассуждать об околоплодной жидкости и теориях Сеченова, иначе она покажется “неблагонамеренной”.

    У Марии Петровны Воловитиновой три сына: Сеничка, Митенька и Феденька. Сеничка – генерал, Митенька – дипломат, а Феденька не служит, он просто “пустейший малый и положительный ерыга”. И только последнему чадолюбивая мамаша хочет оставить большое наследство, так ее раздражают другие дети и родственники. “Разбойничье” начало в последнем ее сынке ей очень нравится, и она все ему прощает и готова отдать, к страху и ужасу старшего сына-генерала, безуспешно мечтающего и при жизни хоть что-нибудь получить от нее в подарок.

    Переписка Сергея Проказнина с матерью Натали де Проказник свидетельствует о том, насколько женщины бывают проницательны, умеют верно наставлять сыновей и положительно быть неглупыми. Кочующий со своим полком Сергей Проказнин в свободное от учений время имеет удовольствие и влюбиться, и волочиться, и даже иметь на прицеле третью дамочку постарше, вдову, проявляющую к нему недюжинный интерес. Тонкая наблюдательница и психолог, мать, не без знания женской натуры, наставляет сына в его сердечной политике, рассказывая кое-что о своих французских любовниках. Ей не особенно нравится намерение сына без долгих разговоров “сделать “Тррах!” и покончить с этим раз и навсегда”. Салон истинной светской женщины – не манеж и не убежище для жалких утех. Переписка сына с матерью могла бы продолжаться еще очень долго, если бы ее не остановило короткое письмо Семена Проказнина, в котором он сообщает о том, что прочел все письма сына, из которых узнал, что сын “настроен на прелюбодеяние”, как и его мать, сбежавшая с французом в Париж, а потому если он хочет спасти как-то расположение отца, то пусть возвращается в родительское имение и начнет пасти свиней.

    История Марии Петровны Промптовой, кузины Машеньки, позволяет сделать грустное умозаключение, что браки молоденьких девушек с пожилыми тугодумными мужьями не идут им на пользу. Из умненьких и хорошеньких, доброжелательных и заинтересованных они превращаются в расчетливых и сонно-патриархальных, закрытых для добрых речей. Упрямое соблюдение всех ветхозаветных предписаний супруга, усвоение страсти к накопительству делает когда-то веселую кузину Машеньку монстром, калечащим судьбу родного сына. Воздушное создание превратилось в ханжу, лицемерку, скрягу.

    В поисках идеала и возможности заложить основы новой “небезалаберной русской жизни” хорошо бы согражданам иметь четкое представление о государстве, о том, зачем вообще оно нужно. “На вопрос: что такое государство? Одни смешивают его с отечеством, другие с законом, третьи с казною, четвертые, громадное большинство – с начальством”. Общественные чувства часто отсутствуют, каждый занят соблюдением собственного интереса, собственной выгоды, поэтому русскую армию иные поставщики могут одеть в сапоги с картонными подошвами, держать впроголодь и отправить с бездарным начальником туда, откуда возврата не будет. Шуму в разговорах о служении отечеству бывает много, но на деле патриотизм оборачивается грубым предательством, а ответственные за него переводятся на другую работу. Народ – это дитя, доброе, смышленое, но обмануть его, обвести вокруг пальца ничего не стоит. Россия переполнена подтачивающими ее силы и средства “благонамеренными” чиновниками.

    О. В. Тимошева

  • “Смерть Ивана Ильича” Толстого в кратком содержании

    В перерыве заседания члены Судебной палаты узнают из газеты о смерти Ивана Ильича Головина, последовавшей 4 февраля 1882 г. после нескольких недель неизлечимой болезни. Сотоварищи покойного, любившие его, невольно рассчитывают возможные теперь перемещения по службе, и каждый думает: “Каково, умер; а я вот нет”.

    На панихиде все испытывают неловкое чувство, вызванное осознанием общего притворства скорби. Единственное спокойное, и оттого значительное, лишь лицо Ивана Ильича, на котором было “выражение того, что то, что нужно было сделать, сделано, и сделано правильно. Кроме того, в этом выражении был еще упрек или напоминание живым”. Вдова Прасковья Федоровна старается узнать у Петра Ивановича, которого называет “истинным другом Ивана Ильича”, нельзя ли получить по случаю смерти побольше денег от казны. Петр Иванович ничего не может посоветовать и прощается. Ему приятно вдохнуть чистый воздух на улице после запаха ладана и трупа, и он спешит к приятелю Федору Васильевичу, чтобы не очень опоздать к карточной игре.

    “Прошедшая история жизни Ивана Ильича была самая простая, и обыкновенная и самая ужасная”. У его отца, тайного советника, было три сына. Старший, холодный и аккуратный, сделал такую же карьеру, как и отец. Младший был неудачник, родственники не любили встречаться с ним и без крайней необходимости о нем не вспоминали. Иван Ильич был средним между братьями не только по возрасту, но и по всему, что составляет и направляет человеческую жизнь. В юности уже определились его качества, которые потом не изменились – Иван Ильич был умный, способный, живой и общительный человек, строго исполняющий жизненные правила, принятые стоящими выше его людьми. Если он когда и отступал от этих правил, то оправдывал себя тем, что подобные поступки совершались и высоко стоящими людьми и не считались дурными, – и успокаивался.

    Хорошо кончив курс правоведения, Иван Ильич при помощи отца получает в провинции должность чиновника особых поручений. Он служит честно, гордится своей честностью, вместе с тем приятно и прилично веселится – в пределах принятых в обществе норм порядочности, делает хорошую карьеру. Он становится судебным следователем – новое назначение требует переезда в другую губернию. Иван Ильич оставляет прежние связи и заводит новые так, что жизнь его становится еще более приятной. Он встречается с будущей своей женой, и, хотя мог рассчитывать на более блестящую партию, решает жениться, так как невеста ему приятна и к тому же выбор Ивана Ильича выглядит правильным в глазах людей, стоящих выше него в свете.

    Первое время после свадьбы жизнь Ивана Ильича не изменяется и даже становится более приятной и одобряемой обществом. Но постепенно, особенно с рождением первого ребенка, супружеская жизнь усложняется, и Иван Ильич вырабатывает в себе определенное к ней отношение. Он требует от супружества только тех удобств, которые находит, восполняя ощущение собственной независимости в делах службы. Это отношение приносит свои плоды – в общественном мнении Иван Ильич принят и как хороший семьянин, и как хороший служака. Через три года его делают товарищем прокурора и через семь лет службы в одном городе переводят на место прокурора в другую губернию.

    Проходит семнадцать лет со времени женитьбы. За это время родилось пятеро детей, трое из них умерло, старшей дочери уже шестнадцать лет, она учится дома, мальчика Прасковья Федоровна отдает в гимназию назло мужу, который хотел видеть сына в правоведении. Во всех раздорах и невзгодах семьи Прасковья Федоровна винит мужа, но он уклоняется от ссор. Весь интерес жизни Ивана Ильича поглощается службой. Денег не хватает на жизнь, и Иван Ильич в 1880 г., самом тяжелом в его жизни, решает ехать в Петербург просить места в пять тысяч жалованья. Поездка эта завершается удивительным, неожиданным успехом. Запнувшаяся было жизнь опять обретает характер приятности и приличия.

    Осматривая новую квартиру, Иван Ильич падает с лесенки и ударяется боком о ручку оконной рамы. Ушиб болит, но скоро проходит. Несмотря на некоторые несогласия, семейная жизнь протекает благополучно и заполнена заботами нового устройства. Служба у Ивана Ильича идет легко и приятно, он даже чувствует виртуозность, с которой ведет свои дела.

    Он здоров – нельзя назвать нездоровьем странный вкус во рту и неловкость в левой стороне живота. Но со временем эта неловкость переходит в тяжесть, потом в боль, которая сопровождается дурным расположением духа. Все чаще он становится раздражен, особенно после того, как жена настаивает на обращении к докторам. Иван Ильич подчиняется ей и подвергается унизительным, с его точки зрения, медицинским осмотрам. Доктора увиливают от прямых ответов на вопросы об опасности болезни, и это еще больше раздражает Ивана Ильича, Он исполняет все предписания врачей, находя в этом утешение, но боль усиливается. Жена постоянно делает замечания, находя, что Иван Ильич недостаточно строго исполняет предписанное лечение. На службе он начинает замечать, что к нему приглядываются, как к человеку, который может освободить место. Болезнь прогрессирует. И уже не с раздражением, а с ужасом и мучениями физическими он не спит ночами, страдает без единого человека рядом, кто мог бы понять и пожалеть. Боли усиливаются, и в промежутках облегчения Иван Ильич понимает, что не в почке дело, не в болезни, а “в жизни и смерти. Да, жизнь была и вот уходит, уходит, и я не могу удержать ее. То я здесь был, а теперь туда! Куда? Неужели смерть? Нет, не хочу”. Он всегда с досадой ждет, когда уйдет жена, приходящая помочь ему, и все думает о боли, о смерти, называя ее для себя коротким словом “она”. Он знает, что умирает, но никак не может понять этого. И вспомнившийся силлогизм: “Кай – человек, люди смертны, потому Кай смертен”, – он не может применить к себе.

    В страшном положении Ивана Ильича является ему и утешение. Это чистый, свежий мужик Герасим, слуга, приставленный ухаживать за умирающим. Простота и легкость, с которыми Герасим исполняет свои обязанности, умиляет Ивана Ильича. Он чувствует неумение Герасима лгать и притворяться перед лицом смерти, и это странным образом успокаивает Ивана Ильича. Он просит Герасима держать подолгу на плечах свои ноги, в таком положении боль уходит, и Иван Ильич любит при этом говорить с Герасимом. Герасим жалеет Ивана Ильича просто и по-настоящему.

    Идут последние дни, наполненные муками физическими и нравственными. Встречи с домашними, с врачами заставляют страдать Ивана Ильича, и, когда эти люди уходят, он чувствует, что вместе с ними уходит ложь, но боль остается. И он посылает за Герасимом.

    Когда Ивану Ильичу становится совсем плохо, он причащается. В ответ на вопрос жены, не лучше ли ему, он отвечает: “Да”. И вместе с этим словом видит весь обман, скрывающий жизнь и смерть. С этой минуты три дня он кричит, не переставая, один звук “У-у!”, оставшийся от крика “Не хочу!”. За час до смерти к нему пробирается сын-гимназистик, и рука Ивана Ильича попадает на его голову. Сын хватает руку, прижимает к губам и плачет. Иван Ильич видит сына и чувствует жалость к нему. Сына уводят. Иван Ильич прислушивается к боли, ищет привычный страх смерти и не находит. Вместо смерти появляется свет. “Кончена смерть, ее нет больше”, – говорит он себе, останавливается на половине вздоха, потягивается и умирает.

  • Былина “Дюк Степанович” в кратком содержании

    Из славного города Галича, из богатой земли Волынской выехал добрый молодец, Дюк Степанович, на охоту. Но не заладилась охота – даром он расстрелял свои дорогие стрелы. Собрал Дюк все стрелы в колчан и вернулся домой в Галич, а дело было в Великую Субботу. Дюк отстоял вечерню и попросил у матушки благословения съездить в стольный Киев-град, повидать князя Владимира и княгиню Апраксию. Мать его стала отговаривать: в Киеве живут люди лукавые, изведут добра молодца. Сын матушке ответил: “Дашь, мать, прощенье, поеду, и не дашь прощенья, поеду”. Дала ему матушка благословенье, дала и плеточку шелковую. Пошел Дюк в конюшню, выбрал себе там коня богатырского, бурушку косматого, надел на него богатую сбрую.

    Конь поскакал в Киев: скачки делал и по версте, и по три, и по пяти верст, реки и озера между ног спускал и гладкие мхи перескакивал. Налетела на молодца Горынь-змея о двенадцати головах, хотела огнем сжечь – добрый конь от нее ускакал. Напал на молодца лютый зверь, хотел коня проглотить – добрый конь от зверя ускакал. Налетела стая воронов, хотела молодца разметать – и от них ускакал добрый конь.

    Проехал Дюк три заставы, приехал на четвертую. На заставе стоит шатер, в шатре спит добрый молодец, старый казак Илья Муромец Дюк не знал, кто в шатре, стал его на бой вызывать. Когда же Илья Муромец вышел из шатра, Дюк повалился к нему в ноги и сказал: “Один на Руси могуч богатырь, старый казак Илья Муромец”. Илье эти речи полюбились. Он наказал Дюку: если в Киеве его обидят, пустить весть со стрелой в чисто поле. Сокол стрелу подберет, Илье принесет, Илья приедет и Дюку поможет.

    Приезжает Дюк в Киев прямо в палаты княжеские, крест кладет по-писаному, поклон ведет по-ученому. Князя Владимира дома не было – был он в церкви у заутрени. Дюк сел на своего бурушку, приехал в собор Богородицы, стал возле князя Владимира между Бермятой Васильевичем и Чурилой Пленковичем. Князь спрашивает добра молодца: кто он, из какой земли и какого племени? Дюк отвечает: он из города Галича, из богатой земли Волынской, молодой боярский сын Дюк Степанович. Давно ли он из Галича? – спрашивает князь. Дюк отвечает: вечерню стоял он в Галиче, а к заутрене поспел в Киев. Бояре же говорят: “От Галича до Киева прямой дорогой езды три месяца, а окольной – шесть месяцев, если есть кони переменные”. Князь спрашивает, дороги ли кони в Галиче. Есть и по рублю, и по два, и по сту, и по пяти сот, – отвечает Дюк, – а моему коню я и цены не знаю. Кончилась заутреня, вышли все на улицу, а там весь народ любуется на Дюкова коня. Поехал Дюк по Киеву, головой качает: “У матушки моей мостовые все дубовые, а твои мосты, государь, неровные все, сосновые”. И на что он ни взглянет, все так: и икон у князя над воротами мало, и пшена коням не насыпано, и вино горькое, и калачи пахнут на хвою сосновую, а в Галиче все лучше и богаче.

    Обиделся наконец Чурила Пленкович, решил с Дюком удариться об заклад, кто кого перещапит. Постави-ли поруку пятьсот рублей. За Чурилу ручается и князь, и все бояре, а за Дюка готова ручаться одна голь киевская. Догадался тогда Дюк, послал стрелу с весточкой в чисто поле Илье Муромцу. Илья Муромец приехал в Киев, поручился за Дюка. Чурила Пленкович обул сапожки зелен сафьян, под пяту хоть соловей лети, а кругом пяты хоть яйцом кати; одел и шапку ушисгу, пушисту, завесисту. А Дюк Степанович обул лапотцы семи шелков, яхонтами украшенные, каждый камень стоит всего города Киева; да одел шубу свою расхожую: в пуговках литы лютые звери, в петельках шиты лютые змеи. Подернул Дюк по пуговкам и по петелькам – звери заревели, змеи зашипели, от их рева и шипа все в Киеве на землю попадали. Перещапил Дюк Чурилу Пленковича, взял свои пятьсот рублей, купил на них киевской голи зелена вина

    Сказал тогда Чурила: “Пошли, князь, в Волынскую землю переписчика Дюково богатство описывать”. Послали в Галич Добрыню Никитича. Приехал Добрыня в Галич, нашел высокие три терема, в них сидит старуха в шелку да в золоте. Добрыня ей поклонился как Дюковой матушке – оказалось, это Дюкова калачница. На другой день встретил другую старуху в золоте – оказалась Дюкова нянюшка. А Дюкову матушку Добрыня встретил на главной улице, дорогу ей выстилали сукном, а перед ней шли лопатники и метельщики – дорогу расчищали. Дюкова матушка Добрыню напоила, накормила, повела богатства показывать. И написал Добрыня так: “Нам из города Киева везти бумаги на шести возах, да чернил везти на трех возах – да не описать будет Дюкова богатства”. Вернулся в Киев, показал князю свое писание: вышел Дюк во всем прав.

    Опять побился Чурила с Дюком об заклад: кто из них перескочит на коне Почай-реку. А заклад у них был не на деньги, а на буйну голову. Чурила издалека разгонялся, а Дюк Степанович без разгона с крутого берега прыгнул и Почай-реку перепрыгнул. Хотел он Чуриле голову срубить, да упросили за того князь и княгиня. Тогда Дюк над Чурилой посмеялся, с князем, с княгиней и со всем народом попрощался и вернулся домой в Галич-град.

  • Краткое содержание Про это

    В. Маяковский

    Про это

    Тема, о которой хочет говорить поэт, перепета много раз. Он и сам кружил в ней поэтической белкой и хочет кружиться опять. Эта тема может даже калеку подтолкнуть к бумаге, и песня его будет строчками рябить в солнце. В этой теме скрыта истина и красота. Эта тема готовится к прыжку в тайниках инстинктов. Заявившись к поэту, эта тема грозой раскидывает людей и дела. Ножом к горлу подступает эта тема, имя которой – любовь!

    Поэт рассказывает о себе и любимой в балладе, и лад баллад молодеет, потому что слова поэта болят. “Она” живет в своем доме в Водопьянном переулке, “он” сидит в своем доме у телефона. Невозможность встретиться становится для него тюрьмой. Он звонит любимой, и его звонок пулей летит по проводам, вызывая землетрясение на Мясницкой, у почтамта. Спокойная секундантша-кухарка поднимает трубку и не торопясь идет звать любимую поэта. Весь мир куда-то отодвинут, лишь трубкой целит в него неизвестное. Между ним и любимой, разделенными Мясницкой, лежит вселенная, через которую тонюсенькой ниточкой тянется кабель. Поэт чувствует себя не почтенным сотрудником “Известий”, которому летом предстоит ехать в Париж, а медведем на своей подушке-льдине. И если медведи плачут, то именно так, как он.

    Поэт вспоминает себя – такого, каким он был семь лет назад, когда была написана поэма “Человек”. С тех пор ему не суждено петушком пролезть в быт, в семейное счастье: канатами собственных строк он привязан к мосту над рекой и ждет помощи. Он бежит по ночной Москве – по Петровскому парку, Ходынке, Тверской, Садовой, Пресне. На Пресне, в семейной норке, его ждут родные. Они рады его появлению на Рождество, но удивляются, когда поэт зовет их куда-то за 600 верст, где они должны спасать кого-то, стоящего над рекой на мосту. Они никого не хотят спасать, и поэт понимает, что родные заменяют любовь чаем и штопкой носков. Ему не нужна их цыплячья любовь.

    Сквозь пресненские миражи поэт идет с подарками под мышками. Он оказывается в мещанском доме Феклы Давидовны. Здесь ангелочки розовеют от иконного глянца, Иисус любезно кланяется, приподняв тернистый венок, и даже Маркс, впряженный в алую рамку, тащит обывательства лямку. Поэт пытается объяснить обывателям, что пишет для них, а не из-за личной блажи. Они, улыбаясь, слушают именитого скомороха и едят, гремя челюстью о челюсть. Им тоже безразличен какой-то человек, привязанный к мосту над рекой и ожидающий помощи. Слова поэта проходят сквозь обывателей.

    Москва напоминает картину Беклина “Остров мертвых”. Оказавшись в квартире друзей, поэт слушает, как они со смехом болтают о нем, не переставая танцевать тустеп. Стоя у стенки, он думает об одном: только бы не услышать здесь голос любимой. Ей он не изменил ни в одном своем стихотворении, ее он обходит в проклятиях, которыми громит обыденщины жуть. Ему кажется, что только любимая может спасти его – человека, стоящего на мосту. Но потом поэт понимает: семь лет он стоит на мосту искупителем земной любви, чтобы за всех расплатиться и за всех расплакаться, и если надо, должен стоять и двести лет, не ожидая спасения.

    Он видит себя, стоящего над горой Машук. Внизу – толпа обывателей, для которых поэт – не стих и душа, а столетний враг. В него стреляют со всех винтовок, со всех батарей, с каждого маузера и браунинга. На Кремле красным флажком сияют поэтовы клочья.

    Он ненавидит все, что вбито в людей ушедшим рабьим, что оседало и осело бытом даже в краснофлагом строе. Но он всей сердечной верою верует в жизнь, в сей мир. Он видит будущую мастерскую человечьих воскрешений и верит, что именно его, не дожившего и не долюбившего свое, захотят воскресить люди будущего. Может быть, его любимая тоже будет воскрешена, и они наверстают недолюбленное звездностью бесчисленных ночей. Он просит о воскрешении хотя бы за то, что был поэтом и ждал любимую, откинув будничную чушь. Он хочет дожить свое в той жизни, где любовь – не служанка замужеств, похоти и хлебов, где любовь идет всей вселенной. Он хочет жить в той жизни, где отцом его будет по крайней мере мир, а матерью – по крайней мере земля.

  • “Оцеола, вождь семинолов” Рида в кратком содержании

    Действие происходит во Флориде в начале 1830-х гг., перед началом и во время так называемой второй семинольской войны. Главный герой Джордж Рэндольф – сын обедневшего плантатора, переселившегося из Виргинии во Флориду. В его жилах есть примесь индейской крови, что считается в Америке предметом гордости.

    В самом начале повествования мы знакомимся и с другими героями. Среди них рабы Желтый Джек и Черный Джек, мулат и негр, Мулат описывается как существо мрачное, злобное, жестокое и мстительное – качества, которые герой, от чьего имени ведется повествование, считает психологической особенностью мулатов вообще: “Мулаты гордятся своей желтой кожей и ставят себя “выше” негров как в умственном, так и в физическом отношении, а потому более остро ощущают свое униженное положение”. О неграх говорится так: “Они редко бывают бесчувственными дикарями, везде им приходится страдать, но в их душах нет мстительности и жестокости”. Поэтому Черный Джек обладает добрым сердцем и очень привязан к герою и его отцу.

    Между мулатом и негром существует соперничество из-за красавицы квартеронки Виолы. Однажды мулат, желая добиться ее благосклонности, подкарауливает ее на лесной тропинке, и от насилия Виолу спасает только появление сестры героя, юной Виргинии. Мулата подвергают наказанию; из мести он убивает любимую лань Виргинии, его снова наказывают, и тогда он решается на крайность – заманивает аллигатора в бассейн, где обычно купается девушка.

    От смерти ее спасает юноша-индеец по имени Пауэлл, сын индианки и белого.

    Покусившегося на жизнь белой девушки мулата решено казнить – сжечь живым. В приготовлениях к казни живейшее участие принимают владельцы соседней плантации, отец и сын Ринггольды – всем известно, что молодой Ринггольд мечтает жениться на Виргинии. Пауэлл и Арене Ринггольд обмениваются оскорблениями, и в результате вспыхнувшей между ними драки Желтому Джеку удается бежать. За ним посылают погоню, но на глазах у преследователей он становится жертвой крокодила.

    Тем временем Ринггольд с дружками Недом Спенсом и Биллом Уильямсом решают наказать гордого индейца, и от побоев плетьми его спасает герой.

    Так складывается дружба между героем и индейцем, к которой впоследствии присоединяются Виргиния и сестра Пауэлла Маюми. Дружба эта длится недолго: вскоре о ней узнают родители героя, и его срочно отправляют на учебу в Уэст-Пойнт.

    Когда он возвращается во Флориду, там назревает война с индейцами, на земли которых претендуют белые поселенцы. Однако просто так выгнать индейцев с их земли невозможно, поскольку на этот счет существует специальный договор. Задача белых состоит в том, чтобы расторгнуть существующий и заключить новый договор, предусматривающий переселение индейцев на новые земли. В случае отказа индейцев решено применить силу. К местам расселения семинолов стягиваются правительственные войска.

    Среди индейских вождей нет единства по вопросу переселения: некоторые готовы согласиться на условия белых, другие предпочитают сразиться с войсками. В числе последних – прославившийся своей отвагой молодой вождь по имени Оцеола.

    Немного погостив дома, Джордж Рэндольф отправляется в форт Кинг, где находится управление по делам семинолов и главный штаб флоридской армии под командованием генерала Клинча, к которому и прикомандирован герой. Из беседы с Черным Джеком он узнает, что Ринггольды обманом отняли у семьи Пауэлл поместье, и она куда-то уехала. Это известие очень огорчает его, поскольку он давно любит Маюми. По дороге к форту в Джорджа кто-то стреляет, и Черный Джек говорит, что это был Желтый Джек.

    На следующий день после прибытия героя в форт Кинг происходит совет вождей, на котором правительственный агент Уайли Томпсон призывает их подписать договор о переселении. В критический момент появляется Оцеола, который решает исход совета – под его давлением главный вождь отказывается поставить свою подпись. Разгневанный и раздосадованный, Томпсон обращается к нему, называя Пауэллом, и тогда герой его узнает.

    Агент Томпсон предъявляет индейцам ультиматум, на который его уполномочил президент: либо переселение, либо война. Но индейцы заявляют, что готовы защищаться. Тогда агент предлагает им обсудить все еще раз в своем кругу и собраться на следующий день.

    Поздно вечером Джордж оказывается в лесу, ожидая вождей-изменников, которые должны сообщить ему важную информацию. Внезапно появляется знакомая ему с детства безумная индианка Хадж-Ева и предупреждает его об опасности. Он действительно становится свидетелем заговора: его старый недруг Аренс Ринггольд замышляет его убить, чтобы жениться на его сестре и завладеть плантациями. Убийство должен совершить Желтый Джек, который до этого момента считался погибшим.

    На следующий день возле форта Кинг происходит новая встреча агента с индейцами, во время которой Оцеолу арестуют, а Хадж-Ева назначает Джорджу свидание в лесу.

    Герой хочет свести счеты с Ринггольдом. Друг советует ему дать Ринггольду повод первым вызвать его на дуэль. Таковой быстро находится: Ринггольд хвастается любовными победами своего друга Скотта, адъютанта главнокомандующего, который якобы сделал Маюми своей любовницей. Джордж дает Ринггольду пощечину, после чего ранит на дуэли.

    Придя вечером в лес, герой становится свидетелем встречи Маюми со Скоттом. Девушка просит Скотта помочь освободить брата, но тот делает ей грязное предложение. Герой спасает девушку, и та падает ему в объятия.

    В тот же вечер Джордж навещает Оцеолу и советует подписать договор, так как подпись ни к чему его не обязывает: ведь по договору решение о переселении должен принять весь народ. Так Оцеола вновь обретает свободу.

    Между тем начинается мобилизация добровольцев в американскую армию. Для формирования такого отряда герой с другом, капитаном Галлахером, отправляется в свой родной поселок Суони.

    По дороге ему становится известно, что его сестра тайно встречается с Оцеолой. Он очень огорчен, поскольку такие встречи могут серьезно повредить ее репутации. Однако постепенно ему начинает казаться, что Виргиния симпатизирует Галлахеру, а тот отвечает ей взаимностью. Неожиданно герой узнает, что к сестре часто ездит Арене Ринггольд. Он боится, как бы Виргиния не совершила опрометчивого поступка и не вышла за него замуж. Но, случайно став свидетелем их встречи, он выясняет, что Виргиния пытается получить в подарок поместье, когда-то принадлежавшее Пауэллам. Позже девушка дает брату обещание не иметь с Ринггольдом ничего общего.

    Джорджа срочно вызывают в форт Кинг. Оказавшись ночью в лесу, он попадает в плен к индейцам и становится свидетелем мести Оцеолы вождю-изменнику Оматле. Чуть позже, во время празднования Рождества, индейцы убивают агента Томпсона – так мстит Оцеола.

    Начинается настоящая война, в которой индейцы одерживают одну победу за другой. Один главнокомандующий сменяет другого, но никто из них не может нанести индейцам сколько-нибудь серьезного поражения. В ходе войны герой чудом остается в живых.

    После двухмесячного отсутствия он возвращается домой. Его мучают тяжелые предчувствия. Приехав, он узнает, что его усадьбу сожгли, мать и дядю, служившего управляющим, убили, а сестру похитили. Очевидцы называют виновниками индейцев, но впоследствии выясняется, что это Желтый Джек переоделся в костюм Оцеолы, а похищение организовал Ринггольд, чтобы затем выступить в роли спасителя и таким образом вынудить Виргинию выйти за него замуж.

    На помощь герою и его сестре, как всегда, приходит Оцеола. Благодарная Виргиния вручает ему документы на право владения поместьем, а Джордж берет под свое покровительство Маюми, предполагая жениться на ней.

    Но Оцеоле уже не суждено воспользоваться благородством Виргинии: он потерял интерес к жизни, так как успел разделаться со всеми, кому поклялся отомстить. Во время ночного привала он легко дает себя арестовать, а через несколько недель умирает в плену от неизлечимой болезни.

    В момент ареста Оцеолы, от укуса гремучей змеи, которую всегда носит с собой безумная Хадж-Ева, погибает Желтый Джек, который и выдал индейца властям.

    Виргиния выходит замуж за капитана Галлахера, герой женится на Маюми, а Черный Джек с женой Виолой отправляется управляющим на одну из плантаций Рэндольфов.

  • “Плач перепелки” Чигринова в кратком содержании

    В начале августа 1941 года Родион Чубарь, председатель Веремейковского колхоза, созвал последнее общее собрание. Немцы наступали, и надо было, согласно директиве Сталина, угнать подальше колхозное стадо, чтобы не досталось врагу. Погонщиками были заместитель председателя колхоза Денис Зазыба и двое колхозников. В деревню Зазыба вернулся больной – напился холодной воды, застудил горло. Не успел прилечь – явился Чубарь, сказал, что зерно, которое было в амбаре, он уже сдал государству и поручил Зазыбе избавиться от того урожая, который еще зреет на полях. Напрасно говорил Зазыба, что надо подумать о людях, которые останутся в деревне. Переубедить Чубаря было невозможно. После его ухода тяжело стало на душе у Зазыбы.

    На другой день к Зазыбе прибежала из Кулигаевки внучка Сидора Ровнягина. Дед срочно послал ее за Зазыбой. В хате у Ровнягина завхоза ждали секретарь Крутогорского райкома партии Прокоп Маштаков и незнакомый офицер. От них Зазыба узнал, что со дня на день в Веремейках будут немцы. Его попросили приютить очень важного человека. Им оказалась красивая девушка, Марыля.

    Зазыба был удивлен оказанным ему доверием. Его единственный сын Масей был осужден четыре года назад. Из-за этого Зазыба был снят с должности председателя колхоза, которую занимал шесть лет. На его место назначили Чубаря.

    Этой ночью Зазыба и его жена Марфа не спали, ждали немцев. Было тихо, только за огородами, в овсе, свистела, словно плакала, перепелка. Видно кто-то разорил ее гнездо. Вскоре тишину ночи нарушил шум подъезжающей машины, и хату Зазыбы постучались чужие люди. Это были красноармейцы. Командованию танковой дивизии срочно понадобилось провести глубокую разведку. Отправили трех человек на танкетке. Бензин кончился посреди Веремеек, напротив хаты Парфена Вершкова. Горючего в деревне не нашлось. Пришлось с помощью лошадей оттащить танкетку за околицу и сжечь.

    Денис Зазыба прошел две войны. В четырнадцатом году его забрали на румынский фронт, а в восемнадцатом году в их район пришел Щорс набирать добровольцев, и Зазыба записался в красную армию. В Веремейки он вернулся с орденом Красного Знамени, который получил из рук Буденного.

    Кто такая Марыля Зазыба не сказал даже Марфе, только предупредил: говорить всем, что это племянница из Латоки.

    Выйдя утром на улицу, Зазыба обнаружил, что крестьяне грабят колхозную конюшню. Выяснилось, что зачинщиком был Роман Семочкин. Он дезертировал из армии и уже несколько дней прятался на чердаке. В деревне было два брата Семочкиных, но старшего, Павла, лет пять назад посадили за убийство Домны Ворониной. Убивали старую женщину вдвоем: у Павла сохла нога, и братья решили, что старуха его сглазила. Всю вину Павел взял на себя, пожалел семью женатого брата. С собой Роман Семочкин привел своего сослуживца, татарина Рахима.

    Кроме них в деревне был еще один дезертир – Браво-Животовский. Он первый успел сходить в Бабиновичи и получить должность полицейского. К нему присоединился Микита Драница. Этот никчемный мужик все время крутился возле людей, имеющих власть. В последнее время его “другом” был Чубарь. Перед тем, как уйти, Драница зарыл что-то у себя на огороде. Веремейковские мальчишки показали это место старшим. Там оказалась торба, полная подметных писем. В ней были доносы на всех жителей Веремеек, не исключая Чубаря и Зазыбу. Торбу эту мальчишки утопили в деревенском пруду.

    Из Веремеек Чубарь направился в Крутогорье, но по дороге ему стало известно, что в городе немцы. Случилось так, что Чубарь потерял связь с райцентром и был в растерянности. Он шел в Крутогорье, чтобы присоединиться к регулярной армии. В самом начале войны Чубаря вызывали на совещание в райком партии. На этом совещании был создан партизанский отряд. Но Чубарь там не был.

    В поисках брода через Беседь Чубарь вышел на мост возле села Белая Глина. Навстречу ему из кустов вышел красноармеец. Шагах в двух от него Чубарь увидел второго красноармейца. Это был отряд саперов, они должны были подорвать мост. Их звали Холодилов и Шпакевич. Подорвать мост не удалось, пришлось поджечь. После этого красноармейцы, а с ними и Чубарь, направились за Беседь. Расспрашивая дорогу, они вышли в расположение 284-й стрелковой дивизии. Чубарь хотел присоединиться к армии, но его отправили на сборный пункт в Журиничи, где формировалось ополчение. Винтовку, которую Чубарь захватил из дому, у него отобрали. Где те Журиничи, никто толком не знал, и Чубарь заблудился. Когда совсем стемнело, где-то впереди послышалась немецкая речь. Чубарь отскочил в сторону, потерял равновесие и упал между картофельных борозд. Это спасло ему жизнь – воздух над головой прошила автоматная очередь. К счастью, немцы приняли его за зайца. Когда они отошли, Чубарь побежал. Инстинкт самосохранения и страх гнали его прочь от того места, где он чуть не погиб. Заночевать пришлось в лесу на куче сухой хвои.

    Вечером к Зазыбе пришел Парфен Вершков и завел разговор о разделе колхозного имущества. Некоторые люди в деревне считали, что советская власть больше не вернется. Зазыба был против дележа. Он даже хотел организовать сбор нового урожая вручную. Кроме того, Вершков сообщил Зазыбе главную новость: в Бабиновичах немцы восстановили волостное правление. Комендант Адольф Карл Гуфельд приказал созвать общий колхозный сход, на котором заявил, что новая власть не против коллективного хозяйства в деревне. Из газет было известно, что оккупанты намеревались распускать колхозы, но здесь почему-то повели себя по-другому. Зазыбе подумалось, что Гуфельд может оказаться коммунистом.

    Проснувшись рано утром, Чубарь напек себе на завтрак картошки – возле леса было картофельное поле. Как только Чубарь утолил голод, неожиданно началась пальба. Под Чубарем закачалась земля. Он вышел на опушку и застыл от страха: вдоль канавы стояли немецкие танки. Чубарь бросился бежать вглубь леса. На другой стороне ржаного поля он бросил шинель, которую подарил ему Шпакевич, решив, что без нее безопасней. Между тем дождь перестал и Чубарь увидел на поляне бесхозного коня. У него появилась надежда добраться до Журиничей. Ближе к вечеру он встретил на лесной дороге незнакомого мужика, который показал ему правильную дорогу. Проехав еще немного, Чубарь наткнулся на красноармейский пост. Это был небольшой отряд, командовал которым немолодой комиссар, раненый в ногу. Он рассказал Чубарю об организации партизанского движения в тылу врага и сказал, что место Чубаря именно там. Сам он присоединиться к партизанам не мог: его группа выносила из окружения важные документы. Слова комиссара заставили Родиона задуматься, но он до сиз пор не знал, на кого в Веремейках можно положиться. С собой красноармейцы Чубаря не взяли, но накормили, дали ему винтовку, патроны к ней и объяснили, как дойти до Веремеек. На следующее утро Чубарь тронулся в путь.

    С утра Марфа Зазыба собрала гостинцы и пошла на родины – Сахвея Мележкова родила дочь. Марфе было радостно думать, что, несмотря на войну, жизнь продолжается.

    До Ширяевки Чубарь доехал быстро. Не успел он въехать в село, как на него накинулся незнакомый человек, который оказался настоящим хозяином найденного Чубарем коня. Пришлось коня вернуть. Никто в селе не захотел приютить голодного и усталого Родиона: он был здесь чужим, ему не доверяли. Накормила Чубаря Палага Шунякова. Ее муж был прикован к постели и она долго упрашивала Родиона остаться с ней, но он отказался.

    Поздно вечером к Зазыбе явился Микита Драница. Его послал Браво-Животовский забрать у Зазыбы орден. Став полицейским, Браво-Животовский решил выслужиться перед начальством. Он решил, что немцам этот орден очень нужен. Зазыба награду не отдал, сказал, что сдал его в военкомат. Ночью было слышно, как на болоте трубит лось, выгнанный войной из родной пущи.

    На следующее утро Зазыба, как было условлено заранее, решил отвезти Марылю в Бабиновичи. Денис с самого начала догадывался, что девушка была армейской разведчицей. В штабе решили, что красота и знание немецкого языка – самые важные качества для разведчицы, и выбрали Марылю. Опыта разведчицы Марыля не имела, только закончила краткосрочные курсы радистов. Зазыба понимал, что даже за одно знакомство с Марылей можно поплатиться жизнью, но был готов к самопожертвованию. Он не был согласен только с тем, что в жертву принесена именно Марыля. Марфа очень привязалась к девушке и не понимала: зачем ей нужно куда-то уезжать.

    По дороге в Бабиновичи Зазыба посадил на телегу бабу с вязанкой хвороста – им было по пути. Баба долго рассказывала о доброте и справедливости нового коменданта. Зазыба угрюмо молчал в ответ: он не верил в справедливость и доброту немцев. Вскоре путь Зазыбе преградила немецкая колонна. Немцы, молодые солдаты, увидев красивую девушку, хотели воспользоваться случаем. Спасло Марылю только то, что немцам поступила команда трогаться в путь.

    Портной Шарейка считался в Бабиновичах мастером своего дела. В молодости он работал на шахтах, и ему повредило ногу глыбой породы. В местечко вернулся безногим калекой, но к счастью приглянулся старому портному, еврею Гирше. После смерти Гирши вся его клиентура досталась Шарейке. Зазыба давно дружил с портным и хотел поселить Марылю именно у него, но, подъехав к дому Шарейки, передумал, не захотел подвергать друга опасности. Посоветовавшись, они решили, что девушка поселится в одном из покинутых еврейских домов. Шарейка считал, что немцы оставили колхозы только для того, чтобы воспользоваться собранным урожаем. Комендант вовсе не коммунист, просто ему это выгодно.

    Назад в Веремейки с Зазыбой ехал Браво-Животовский. Он служил полицейским в Веремейках, но в Бабиновичи ездил каждый день – выслуживался перед начальством. Появился в Веремейках Браво-Животовский лет восемнадцать назад. Женился на вдове красноармейца Параске Рыженковой и вскоре стал крепким середняком, потом вступил в колхоз. Даже жена о его прошлом ничего не знала. На самом деле предки Браво-Животовского происходили из той местности, что в двадцать первом году отошла Польше, сам он родился и жил до Первой Мировой войны под Барановичами. Приставку “Браво” к своей фамилии он получил в Гуляй-Поле у батьки Махно. Браво-Животовский был бывшим красноармейцем, которому грозил трибунал. В конце войны он сделал себе у Махно фальшивые документы и после недолгих скитаний осел в Веремейках.

    Уставший, Чубарь лежал на песке возле глубокой ямы, издалека наблюдая за незнакомой деревней. Последние дни, полные скитаний, приучили его к осторожности. Наверное, впервые за свою сознательную жизнь Чубарь мог подумать о своем месте в этом мире. Он родился за восемь лет до революции. Родители умерли от тифа и Родион попал на “воспитание” к чужим людям. Работал батраком у богатого хуторянина, затем поступил в школу землемеров. Окончить школу ему не удалось – началась коллективизация и Чубарь пошел “сбивать” из мелких хозяйств колхозы. Следующие десять лет он работал на разных должностях, выкраивая время для учения. Чубарь хорошо сознавал, что выбился в люди только благодаря революции.

    Вскоре Чубарь заметил, что от деревни к реке идет человек. Родион остановил его и стал расспрашивать. Деревня называлась Антоновка, а река – Беседь. До Веремеек было недалеко. Человек этот оказался военврачом. Чубарь задумал забрать его в партизанский отряд, который собирался создать, но военврач наотрез отказался. Он был очень странным человеком. В самом начале войны на его глазах погиб младший брат, потом он попал в плен. Из-за всего этого с ним случился сильный нервный срыв, он считал себя непригодным к жизни. Это заметил комендант лагеря и отпустил его, снабдив бессрочным пропуском до Свердловска на имя военнопленного Скворцова Алексея Егоровича. Увидев этот пропуск, Чубарь пришел в бешенство. Хитрый немец использовал этого полубезумного человека как живую рекламу фашистских побед: если пропуск выписан до Свердловска, значит его скоро займут, а ведь он находится за Москвой. Видимо, бешенство отразилось у Чубаря на лице, потому что военврач вскочил и бросился бежать прочь от него. И тогда Чубарь вскинул винтовку и выстрелил в спину беглецу. Военврач раскинул руки и упал навзничь.

    Вернувшись из Бабиновичей, Зазыба созвал колхозный сход. Он хорошо понимал, что ответственность за судьбу колхоза снова лежит на нем. На сходе решили разделить по спискам колхозное имущество, раздать его на хранение до прихода Красной Армии. На следующее утро все село собралось в Поддубище, чтобы разделить колхозное поле вместе со зреющем житом на наделы.

    Чубарь спеши подальше отбежать от того места, где произошло убийство. До Веремеек оставалось километров тридцать, но Чубарь решил сначала зайти в Мамоновку к своей последней любовнице Аграфене Азаровой. Родион уже пережил настоящую любовь. Девушку звали Фаиной, она погибла, попала на железнодорожном переезде под товарный поезд. С тех пор все связи Чубаря не оставляли глубокого следа в его душе. Во время скитаний у Родиона накопилось немало наблюдений над жизнью в условиях оккупации. Недалеко от Беседи, за мостом, Чубарь увидел непонятный предмет. Подойдя ближе, он увидел, что это подбитая немецкая бронемашина. Неподалеку торчало восемь деревянных крестов с надписями по-немецки и один маленький холмик земли, не отмеченный крестом. Чубарь подумал, что русские герои всегда остаются безымянными. Немного подальше, посреди жита, Родион обнаружил труп красноармейца. Сегодня он впервые своими глазами увидел войну с ее жертвами.

    Когда начали делить поле, заметили, что нет колхозной кладовщицы Ганны Карпиловой. Ганна была очень красивой женщиной, но ей не везло в жизни. Родилась она в большом селе за Сновом. В Веремейки, на родину отца, их с матерью привел голод. Первого ребенка Ганна родила от сторожа – расплатилась за мешок картошки. Потом родился и второй. Так и осталась Ганна соломенной вдовой с двумя сыновьями.

    Вечером накануне дележа Браво-Животовский принимал гостей по случаю спаса. Все напились, а потом Роман Семочкин повел татарина Рахима ночевать к Ганне. Рахим был трезв – мусульманская вера не позволяла ему пить спиртное. Оставшись у Ганы, Рахим стал к ней приставать, а когда она, утомившись, задремала, он воспользовался случаем и изнасиловал ее. Наутро у Ганны не было сил куда-то идти, она чувствовала себя опозоренной.

    Днем Чубарь вышел к Веремейкам, но перед этим он похоронил убитого красноармейца. Ему помогал крестьянин из соседнего села, у которого Чубарь брал лопату. А потом, по дороге домой, Родион встретил бабиновичского еврея Хоню Сыркина. Он бежал вместе с другими евреями, но по дороге заболела и умерла от сердечного приступа его жена. Идти дальше на восток из-за этой задержки стало невозможно, и Хоня с двумя своими сыновьями возвращался назад. Перед Веремейками они расстались. Чубарь не хотел идти прямо в деревню. Слова комиссара запали ему в душу, словно включили какой-то механизм у него внутри, и теперь Чубарь знал, что он должен делать. Эти многодневные скитания изменили его. Он словно заново увидел людей и природу родной страны.

    Чубарь постоял немного, наблюдая за жителями Веремеек, которые делили колхозное поле, и хотел уже уходить, как вдруг на суходол вышел лось. В Поддубище заметили лося, какой-то неместный человек выстрелил в него и убил. Чубарь хотел отомстить за лося, но из Поддубища уже бежала толпа людей. Родион отступил за кусты и не заметил, как на пригорок выехал конный разъезд оккупантов, которые большой колонной вступали в Веремейки.

    На исходе был шестидесятый день войны.

  • “Фабиан” Кестнера в кратком содержании

    Вместе с героем романа Якобом Фабианом мы проживаем короткий отрезок времени – может быть, несколько недель или еще меньше. За этот срок герой в основном терпит утраты – он теряет работу, теряет близкого друга, от него уходит любимая. Наконец, он теряет саму жизнь. Роман чем-то напоминает полотна импрессионистов. Из летучих, как бы необязательных диалогов и не слишком последовательных разнородных событий вдруг проступает картина жизни, застигнутой врасплох и запечатленной с необычайной силой, резкостью и объемностью. Это рассказ о том, как сердце не выдерживает гнетущего противоречия времени. О цене непоказного сопротивления обстоятельствам на уровне отдельной личности.

    Действие происходит в самом начале тридцатых годов в Берлине. У Европы – большая перемена. “Учителя ушли. Расписания уроков как не бывало. Старому континенту не перейти в следующий класс. Следующего класса не существует”.

    Так обозначает свое время главный герой. При этом себе он с безжалостной честностью отводит роль созерцателя. “У других людей есть профессия, они продвигаются вперед, женятся, делают детей своим женам и верят, что все это имеет смысл. А он вынужден, причем по собственной воле, стоять под дверью, смотреть и время от времени впадать в отчаяние”.

    Главная драма Фабиана в том, что он слишком незаурядная, глубокая и нравственная личность, чтобы удовлетвориться пошлыми мещанскими целями и ценностями. Он наделен ранимой, отзывчивой душой, независимым умом и острой “смехотворной потребностью соучастия” в происходящем. Однако все эти качества оказываются ненужными, невостребованными. Фабиан принадлежит к потерянному поколению. Со школьной скамьи он попал на фронт первой мировой войны, а оттуда вернулся с горьким опытом ранних смертей и больным сердцем. Потом он учился, писал диссертацию по философии. Стремление к “соучастию” пригнало его в столицу, которую он характеризует как обезумевший каменный мешок. Мать и отец остались в маленьком тихом городке, где прошло его детство. Они с трудом сводят концы с концами, существуя за счет крошечной бакалейной лавки, где то и дело приходится уценивать немудреный товар. Так что рассчитывать герою приходится только на самого себя.

    Когда мы встречаемся с Фабианом, ему тридцать два года, он снимает комнату в пансионе и работает в рекламном отделе сигаретной фабрики. До этого он трудился в каком-то банке. Теперь весь день сочиняет бессмысленные стишки к рекламным объявлениям, а вечера убивает за стаканом пива или вина. Его собутыльниками становятся то веселые циничные газетчики, то какие-то девицы сомнительного поведения. Но жизнь Фабиана идет как бы по двум руслам. Внешне она рассеянна, бессодержательна и полна преступного легкомыслия. Однако за этим стоит интенсивная внутренняя работа, глубокие и точные размышления о времени и о себе. Фабиан – один из тех, кто понимает суть переживаемого обществом кризиса и с бессильной горечью предвидит близкие катастрофические перемены. Он не может забыть о том, что по стране рассыпано множество калек с изуродованными телами и лицами. Он помнит огнеметные атаки. Будь проклята эта война, повторяет он про себя. И задается вопросом: “Неужели мы опять до этого докатимся?”

    Фабиан страдает, как может страдать сильный и талантливый человек, стремящийся спасти людей от грозящей гибели и не находящий возможности это сделать. Нигде Фабиан не распространяется об этих переживаниях, напротив, ему свойственна едкая ироничная самооценка, он обо всем говорит насмешливо и внешне принимает жизнь, какая она есть. Но читателю все же дозволено заглянуть в глубь его души и ощутить ее нестерпимую боль.

    В Берлине растут общественная апатия и неверие в способность правительства улучшить экономическое положение. Над страной висит гнетущий страх инфляции и безработицы. Два полярных лагеря – коммунисты и фашисты – крикливо стараются доказать каждый свою правоту. Однако герой романа далек и от тех, и от других. Характерен эпизод, когда Фабиан вдвоем с другом Стефаном Лабуде ночью на мосту застают перестрелку двух таких горе-политиков. Сначала друзья обнаруживают раненого коммуниста, которому оказывают помощь. Через несколько метров они натыкаются на национал-социалиста – тоже раненого. Обоих драчунов отправляют в больницу в одном такси. В клинике усталый врач замечает, что этой ночью доставлено уже девять спасителей отечества, “Похоже, что они хотят, перестреляв друг друга, снизить количество безработных”.

    Стефан Лабуде – единственный друг Фабиана. У них общая судьба, хотя Лабуде сын богатых родителей и не нуждается в деньгах. Он близок Фабиану своей тонкой душевной организацией, искренностью и бескорыстием. В отличие от Фабиана Лабуде честолюбив и жаждет добиться общественного признания. Он укоряет друга в том, что тот живет как бы в зале ожидания, отказывается от активных действий и не имеет твердой цели. Фабиан возражает ему: “Я знаю цель, но, увы, ее и целью не назовешь. Я хотел бы помочь людям сделаться порядочными и разумными”.

    Лабуде терпит одну неудачу за другой. Он получает страшный удар, узнав, что невеста, притворявшаяся нежной и страстной возлюбленной, хладнокровно изменяет ему. Бросившись в политику, он также переживает полное разочарование. Последней надеждой остается его заветная работа о Лессинге, которой он отдал пять лет и которая теперь ждет университетского отзыва. А пока Лабуде пытается найти утешение в богемных непритязательных компаниях и выпивке.

    В одной из таких компаний Фабиан знакомится с Корнелией. Она рассказывает, что недавно в городе и приехала стажироваться на киностудии. Фабиан отправляется ее провожать и обнаруживает, что приходит к собственному дому. По чудесному совпадению Корнелия, оказывается, тоже поселилась здесь. Ночь они проводят вместе. Их роднит насмешливая легкость восприятия настоящего и отсутствие больших надежд на будущее. Они живут одним днем, и тем полнее и острее их взаимное чувство. Впервые Фабиан вдруг всерьез задумывается о возможности для себя простого житейского счастья.

    Однако реальность теснит даже эти скромные планы. Придя на службу, Фабиан узнает, что он уволен по сокращению штатов. Ему вручают двести семьдесят марок расчета. Сто из них забирает Корнелия – ей срочно нужны новая шляпа и джемпер, так как ее пригласили на кинопробы для нового фильма. Еще сто Фабиан платит хозяйке пансиона за месяц вперед. Сам он отправляется на биржу труда, пополняя унылые ряды таких же безработных. Ему задают идиотские вопросы, гоняют из одного департамента в другой, но почти не оставляют надежд на помощь. Как раз в эти дни навестить его приезжает мать. Фабиан не говорит ей об увольнении, чтобы не огорчать, и мать будит его рано утром и торопит на службу, Фабиан бесцельно бродит весь день по улицам, вместо того чтобы провести время с матерью, которая уезжает в тот же вечер обратно.

    Герой вновь пытается найти работу. Но он не наделен агрессивной цепкостью и умением набить себе цену. “Я мог бы встать на Потсдамерплатц, – невесело шутит он, – повесив себе на живот табличку примерно такого содержания: “В данный момент этот молодой человек ничего не делает, но испытайте его, и вы убедитесь, что он делает все…”

    Вернувшись после скитаний по редакциям в пансион, он находит письмо от Корнелии. Она пишет, что ее взяли на роль и продюсер снял для нее отдельную квартиру. “Что я могла поделать? Пусть позабавится мною, так уж случилось. Только вывалявшись в грязи, можно выбраться из грязи”.

    Фабиан оказывается отброшен назад к нежеланной и проклятой сейчас для него свободе. Он встречается с Корнелией в кафе, но понимает, что случилось непоправимое. Разговор их горек и тягостен. Ему легче забыться с какой-нибудь незнакомой девицей – заглушая тоску.

    Вернувшись поздно ночью в пансион, он узнает, что им интересовалась полиция. Его друг Лабуде мертв. Он пустил себе пулю в висок прямо во время ночной пирушки, из револьвера, отобранного когда-то на мосту у нациста, Фабиану Лабуде оставил письмо, в котором сообщил, что его работа о Лессинге получила уничтожающий отзыв и этот очередной крах непереносим для его честолюбия. “Короче говоря: эта жизнь не для меня… Я стал комической фигурой, я провалился на экзаменах по двум основным предметам – любви и профессии…”

    Фабиан проводит остаток ночи у постели мертвого друга. Он смотрит в его изменившееся лицо и обращает к нему самые сокровенные слова, не в силах смириться с этой бессмысленной гибелью. Позже выяснится, что Лабуде стал жертвой злой шутки. Добившее его известие о зарубленной работе он получил от бездарного ассистента, профессор же нашел труд выдающимся…

    Друг оставил Фабиану две тысячи марок. Фабиан отдает тысячу Корнелии при последней их встрече: “Возьми половину. Мне будет спокойнее”.

    Сам он садится в поезд и едет в родной город, к матери и отцу. Может быть, здесь он обретет покой? Однако провинция не менее удручает. Возможности применения сил тут еще более убоги и ограниченны, чем в столице, а уклад удушлив и консервативен. “Здесь Германия не металась в жару. Здесь у нее была пониженная температура”, Фабиан “все больше погружался в морок тоски”. Мать советует ему приспособиться и как-то обрести цель в жизни. Человек – раб привычки, многозначительно говорит она. Может быть, она права?

    И все-таки герой отказывается пока от размеренного обывательского существования. Его последнее решение – уехать пока куда-нибудь на природу, собраться с мыслями, а уж потом определиться со своей жизненной задачей. Мужество и внутренняя честность ни на минуту не изменяют Фабиану. Он понимает, что не может больше стоять около событий. Он идет по улицам, бездумно смотрит на витрины и сознает, что “жизнь, несмотря ни на что, одно из интереснейших занятий”. Через несколько мгновений, проходя по мосту, он видит, как впереди балансирует на перилах маленький мальчик. Фабиан прибавляет шагу, бежит. Мальчик, не удержавшись, падает в воду. Не раздумывая, Фабиан скидывает пиджак и бросается в реку – спасать ребенка. Мальчик, громко плача, подплывает к берегу. Фабиан тонет.

    Он не умел плавать.

  • Краткое содержание Возмездия

    В. М. Гюго

    Возмездия

    2 декабря 1851 г. президент республики Луи-Наполеон Бонапарт, племянник Наполеона I, произвел государственный переворот, распустив Национальное собрание и арестовав деятелей парламентской оппозиции. 4 декабря армия подавила начавшееся в Париже восстание – при этом погибли многие безоружные горожане, в том числе женщины и дети. Виктор Гюго входил в число небольшой группы депутатов – страстных противников нового монархического строя. Декабрьские расстрелы сделали дальнейшую борьбу невозможной. Писателю пришлось бежать из страны – он вернулся из эмиграции только после бесславного падения Второй империи, в 1870 г. Сборник стихотворений “Возмездие” был написан по горячим следам событий. В заголовках книг иронически обыгрываются торжественные заверения Наполеона III, прологу и эпилогу предпосланы символические названия “Nox” и “Lux” – “Ночь” и “День” по-латыни.

    Жалкий пигмей, ничтожный племянник великого дяди, напал во мраке с ножом на беззащитную Республику. Родина залита кровью и грязью: презренная клика пирует во дворце, а под покровом ночи в братскую могилу сбрасывают трупы невинно убиенных. Когда оцепеневший народ пробудится, настанет священный миг возмездия. А пока нет покоя одному лишь поэту: хотя даже стихии призывают его к смирению, он не склонит головы – пусть его гневная муза станет достойной наследницей Ювенала и воздвигнет позорные столбы для злодеев.

    Франция пала, в ее чело вбит каблук тирана. Этот выродок закончит дни свои в Тулоне – там, где начиналась слава Наполеона. Бандита-племянника с нетерпением ждут каторжники в алых куртках и в кандалах – скоро и он поволочет ядро на ноге. За преступлением неизбежно следует расплата – воры, шулеры и убийцы, нанесшие предательский удар отчизне, будут прокляты. Но пока им курят фимиам продажные святоши – их крест служит Сатане, а в потирах рдеет не вино, а кровь. Они замыслили уничтожить прогресс, спеленать дух, расправиться с разумом. Напрасно гибнут мученики за веру – во Франции Христом торгуют, распиная его вновь алчностью и лицемерием. Некуда бросить взор: придворные наперебой льстят Цезарю, разбойники-биржевики жиреют на народных костях, солдаты пьянствуют, стремясь забыть свой позор, а рабочий люд покорно подставляет выю под ошейник. Франция теперь ничем не отличается от Китая, да и во всей остальной Европе воздвигнуты эшафоты для лучших ее сынов. Но уже слышен железный шаг грядущих дней, когда обратятся в бегство короли и загремит на небесах труба архангела. Льется радостная песнь – хвалебным гимном разродились Сенат, Государственный совет, Законодательный корпус, Ратуша, Армия, Суд, Епископы. В ответ им звучит скорбное тысячеустное “Miserere” (Господи, помилуй) – но безумцы не внемлют. Проснись же, народ, встань, как погребенный Лазарь, ибо над тобой измываются лилипуты. Вспомни, как 4 декабря опьяневшая от крови солдатня палила по беззащитным людям – взгляни, как бабушка рыдает над мертвым внуком. Когда во все души проникла гниль, лучше быть изгнанником на острове и любоваться свободным полетом чаек с утеса в океане. Святая республика отцов предана, и это дело рук армии – той самой армии, слава которой гремела в веках. Оборванные солдаты шли под стягом Свободы, и старая Европа содрогалась под их победной поступью. Ныне об этих воинах все забыли – на смену им явились герои, которые играючи справляются с женщинами и детьми. Они идут на приступ Родины, штурмуют законы – и презренный вор щедро награждает своих преторианцев. Остается лишь мстить за этот позор – громить суровым стихом новую империю и зверя в золотой короне.

    Жил-был обнищавший принц, обманом взявший себе знаменитое юля. И вот он устроил заговор, учинил “прекрасное злодейство”, вошел в Лувр в гриме Наполеона… Дивятся древние вожди, великие диктаторы прошлых веков: на фронтоне храма красуется мошенник в дырявых панталонах – нет, это не Цезарь, а всего лишь Робер Макер (персонаж пьесы “Постоялый двор Адре” – тип цинично бахвалящегося грабителя и убийцы). Он похож на обезьяну, которая натянула на себя тигровую шкуру и занялась разбоем, пока охотник не приструнил ее. К подкидышу эшафота потянулись те, кто всех гаже и подлей, – честный человек может лишь брезгливо отшатнуться от них. Они яростно работают локтями, стремясь подобраться поближе к престолу, и каждого выскочку поддерживает своя партия: за одного горой стоят лакеи, за другого – продажные девки. А мирные буржуа недовольно брюзжат, едва им в руки попадается вольная статья: конечно, Бонапарт – мазурик, но зачем же кричать об этом на весь свет? Трусливая низость всегда была опорой преступлению. Пора обустраиваться в рабстве – кто распластается на брюхе, тот преуспеет. Всем плутам и бандитам найдется место возле денег, а остальных ждет тяжкая, безысходная нищета. Но к тени Брута взывать не стоит: кинжала Бонапарт недостоин – его ждет позорный столб.

    Народу не нужно убивать свирепого тирана – пусть он живет, отмеченный каиновой печатью. Его подручные в судейских мантиях ссылают на верную смерть безвинных: на каторгу идет жена, которая принесла мужу хлеб на баррикаду, старик, давший приют изгнанникам. А продажные журналисты поют осанну, прикрываясь Евангелием – они лезут в душу, чтобы вывернуть карманы. Зловонные листки, услаждая святош и ханжей россказнями о чудесах, торгуют евхаристией и делают из храма Божьего свой буфет. Но живые борются, они несут в грядущее великую любовь или священный труд, и только их подвижничеством сохраняется ковчег завета. По невидимой во тьме дороге спешит Грядущее с приказом, начертанным вечными письменами – близится суд Господень над презренной бандой грабителей и убийц.

    Робер Макер натянул на себя корону, вызвав переполох на старинном кладбище: все бандиты былых времен жаждут попасть на коронование собрата. А из Парижа начинается повальное бегство: уходят в изгнание Разум, Право, Честь, Поэзия, Мысль – остается одно лишь Презрение. Тирана ждет расплата за страдания и слезы, за смерть мученицы Полины Ролан – эта прекрасная женщина, апостол правды и добра, угасла в ссылке. И горько терзается великая тень Наполеона: ни гибель армии в заснеженных полях России, ни страшное поражение при Ватерлоо, ни одинокая кончина на острове Святой Елены – ничто не может сравниться с позором Второй империи. Карлики и шуты за ноги стащили императора с властительной колонны, чтобы дать ему роль царька в своем балагане. Свершилось возмездие за переворот восемнадцатого брюмера – паяцы берут пример с титана.

    Жалкая мразь отныне именуется Наполеоном III – в ободранный фиакр запряжены Маренго и Аустерлиц. Европа трясется от смеха, хохочут Штаты, утесы утирают слезу: на троне восседает фигляр в обнимку с преступлением, а империя превратилась в один огромный притон. Французский народ, который некогда развеял гранит бастилий и выковал права народов, ныне дрожит как лист. Достоинство сохраняют лишь женщины – они казнят мерзавцев презрительной улыбкой. И раздается громовой голос поэта: осторожность – эта жалкая добродетель трусов – не для него. Он слышит зов израненной отчизны – она умоляет о помощи. Самый черный мрак предвещает рассвет: Франция, впряженная в повозку пьяного сатрапа, возродится и обретет крылья. Согбенный народ распрямится и, стряхнув липкую грязь нынешней помойки, предстанет во всем блеске перед восхищенным миром. Твердыни Иерихона рухнут под звуки труб Навина. Мыслители, сменяя друг друга, ведут людской караван: за Яном Гусом следует Лютер, за Лютером Вольтер, за Вольтером Мирабо – и с каждым шагом вперед мгла редеет. Но иногда выходит из засады Зло со своим гнусным отродьем – шакалами, крысами и гиенами. Разогнать этих тварей может только лев – суровый властелин пустыни. Народ подобен льву; услышав его рык, шайка мелких жуликов бросится врассыпную и исчезнет навсегда. Нужно пережить постыдные годы, не запятнав себя: скиталец-сын не вернется к матери-Франции, пока в ней правит самозваный Цезарь. Пусть останется тысяча, сотня, десяток упорных – поэт будет среди них; а если все голоса протеста умолкнут – один продолжит борьбу.

    Святая мечта блистает вдали – нужно расчистить к ней дорогу. В темноте сверкает багряный луч – звезда всемирной Республики. Свободное человечество станет единой семьей, и на всей земле наступит расцвет. Это свершится неизбежно: вернутся свобода и мир, исчезнут раб и нищий, с неба снизойдет любовь, святой кедр Прогресса осенит Америку и Европу. Быть может, нынешние люди не доживут до подобного счастья: но и они, на миг очнувшись в своих могилах, облобызают святые корни древа.