Category: Краткие содержания

  • Андромаха

    ФРАНЦУЗСКАЯ ЛИТЕРАТУРА

    Жан Расин (Jean Racine)

    Андромаха (Andromaque)

    Трагедия (1667)

    Источником для этой пьесы послужил рассказ Энея из третьей книги “Энеиды” Вергилия. Действие происходит в античные времена в Эпире, области на северо-западе Греции. После падения Трои вдова убитого Гектора Андромаха становится пленницей Пирра, сына Ахилла, Пирр является царем Эпира, он сохраняет жизнь Андромахе и ее сыну, против чего выступают другие греческие цари – Менелай, Одиссей, Агамемнон. Кроме того, Пирр обещал жениться на дочери Менелая Гермионе, однако тянет со свадьбой и оказывает знаки внимания Андромахе. Цари направляют к Пирру посла, сына Агамемнона Ореста, с просьбой выполнить свои обещания – казнить Андромаху и ее сына и взять в жены Гермиону. Орест же влюблен в Гермиону и втайне надеется, что Пирр откажется от своего обещания. Встретившись с Пирром, он говорит ему, что если сын Гектора останется в живых, то в будущем начнет мстить грекам за отца. Пирр же отвечает, что не надо загадывать так далеко вперед, что мальчик – это его трофей, и лишь ему решать судьбу потомка Гектора, Пирр упрекает царей в непоследовательности и жестокости: уж если они так боятся этого ребенка, то почему же не убили его сразу, во время разграбления Трои, когда шла война и рубили всех подряд. Но во время мира “жестокости нелепы”, и Пирр отказывается обагрить руки кровью. Что же касается Гермионы, то Пирр втайне надеется, что Орест убедит ее вернуться к отцу, и тогда он вздохнет свободнее, ибо его влечет к Андромахе.

    Появляется Андромаха, и Пирр говорит ей, что греки требуют смерти ее сына, но он готов отказать им и даже начать войну из-за ребенка, если Андромаха вступит с ним в брак. Однако та отвечает отказом – после смерти Гектора ей не нужны ни блеск, ни слава царицы, и уж раз нельзя спасти сына, то она готова умереть вместе с ним.

    Тем временем оскорбленная Гермиона говорит своей служанке, что ненавидит Пирра и хочет разрушить его союз с Андромахой, что их горести – “ей лучшая награда”, но она еще колеблется и не знает, что делать – то ли отдать предпочтение Оресту, то ли надеяться на любовь Пирра.

    Появляется Орест и говорит Гермионе о своей неугасимой и безнадежной любви к ней. Гермиона ведет двойную игру и отвечает Оресту, что всегда помнит о нем и порой вздыхает. Она требует, чтобы Орест узнал, что решил Пирр – отослать ее к отцу или взять в жены. Орест надеется, что Пирр откажется от Гермионы.

    Пирр также ведет двойную игру и при встрече с Орестом заявляет, что передумал и готов отдать сына Гектора грекам и взять в жены Гермиону. Он поручает Оресту известить ее об этом. Тот не знает, что и думать. Пирр же говорит своему воспитателю Фениксу, что слишком долго добивался благосклонности Андромахи и слишком многим рисковал ради нее и все тщетно – в ответ одни упреки. Он не может решить окончательно, что ему делать.

    Орест между тем в отчаянии – он хочет похитить Гермиону и не слушает разумных доводов своего друга Пилада, который советует ему бежать из Эпира. Орест не желает страдать один – пусть с ним страдает и Гермиона, лишившись Пирра и трона. Гермиона же, забыв об Оресте, расхваливает достоинства Пирра и уже видит себя его супругой.

    К ней приходит Андромаха с просьбой уговорить Пирра отпустить ее с сыном на пустынный остров укрыться от людей. Гермиона отвечает, что от нее ничего не зависит – Андромахе самой нужно просить Пирра, ибо ей он не откажет.

    Андромаха приходит к Пирру и на коленях умоляет его не отдавать сына, но тот отвечает, что во всем виновата она сама, так как не ценит его любовь и покровительство. В последний момент Пирр предлагает Андромахе выбирать: корона или смерть сына. Церемония бракосочетания уже назначена.

    Подруга Андромахи Сефиза говорит ей, что материнский долг превыше всего и надо уступить. Андромаха колеблется – ведь Пирр разрушил ее город Трою, она решает спросить совета у тени Гектора.

    Позже Андромаха раскрывает свой план Сефизе. Узнав волю Гектора, она решает согласиться стать Пирровой женой, но только до тех пор, пока не кончится свадебный обряд. Как только жрец закончит обряд и Пирр перед алтарем даст клятву стать отцом ее ребенку, Андромаха заколется кинжалом. Так она останется верна своему долгу перед погибшим мужем и сохранит жизнь сыну, ибо Пирр уже не сможет отказаться от своей клятвы в храме. Сефиза же должна будет напоминать Пирру, что он поклялся любить пасынка и воспитывать его.

    Гермиона, узнав, что Пирр переменил свое решение и женится на троянке, требует, чтобы Орест отомстил за ее позор и убил Пирра во время церемонии в храме. Этим он заслужит ее любовь. Орест колеблется: он не может решиться на убийство царя, всадив ему нож в спину, ибо такой поступок в Греции никто не похвалит. Орест готов сразиться “в войне прямой и честной”. Гермиона же требует, чтобы Пирр был убит в храме еще до бракосочетания – тогда не будет разглашен ее позор всему народу. Если же Орест откажется, то она сама пойдет в храм и убьет кинжалом Пирра, а потом и себя – ей лучше погибнуть с ним, чем оставаться живой с трусливым Орестом. Услышав это, Орест соглашается и направляется в храм совершить убийство.

    Гермиона встречается с Пирром и выслушивает его оправдания: он говорит, что заслужил ее укор, но не может противиться страсти – “безвольный и влюбленный”, он жаждет, рассудку вопреки, назвать женой ту, которая его не только не любит, а просто ненавидит. В этом и состоит основная мысль пьесы Расина – “препятствовать страстям напрасно, как грозе”. Герои “Андромахи”, как и многих пьес драматурга, не могут поступать согласно разуму и долгу не потому, что не хотят. Они знают, в чем их долг, но не свободны в своих поступках, так как не могут побороть охватившие их страсти.

    Гермиона отвечает Пирру, что он пришел красоваться перед ней своей нечестностью, что он “чтит лишь произвол” и не держит своего слова. Она напоминает Пирру, как он в Трое убил старого царя Приама и “удушил” его дочь Поликсену – вот какими геройствами он “прославился”.

    Пирр замечает в ответ, что раньше ошибался, считая, что Гермиона любит его. Но теперь, после таких слов понимает, что она хотела стать его женой лишь по долгу, а не по любви. Тем легче ей будет перенести его отказ.

    Услышав это, Гермиона приходит в ярость – разве она не любила Пирра? Как смеет он так говорить! Ведь она приплыла к нему “с другого края света”, где не один герой искал ее руки, и долго ждала, когда же Пирр объявит ей свое решение. Теперь же она грозит ему расплатой: боги отомстят ему за то, что он нарушает свои обещания.

    Оставшись одна, Гермиона пытается разобраться в своих чувствах. Она разрывается между любовью и ненавистью и все же решает, что Пирр должен умереть, раз уж он не достался ей, ибо она слишком многим пожертвовала ради него. Если же Орест не решится на убийство, то она сама совершит его, а потом заколет и себя. Ей уже все равно, кто умрет – Орест или Пирр, лишь бы как-то излить свой гнев.

    Появляется Орест и рассказывает Гермионе о том, как его отряд вошел в храм и после совершения обряда зарубил Пирра. Она, слыша это, приходит в ярость и проклинает Ореста. Вместо того чтобы возликовать, она обвиняет его в гнусном убийстве героя. Орест напоминает ей, что все сделал по ее приказу. Она же отвечает ему, что он поверил словам влюбленной женщины, у которой помрачился рассудок, что она совсем не того хотела, о чем говорила, что у нее “сердце и уста между собой в разладе”. Орест должен был дать ей одуматься и не спешить с подлым мщением Пирру.

    Орест в одиночестве размышляет о том, как смог он, забыв доводы рассудка, совершить подлое убийство и – для кого же? – для той, кто, навязав ему гнусную роль убийцы, за все отплатила неблагодарностью! Орест сам себя презирает после всего происшедшего. Появляется его друг Пилад и призывает Ореста бежать из Эпира, ибо толпа врагов хочет убить их. Гермиона же, оказывается, покончила с собой над трупом Пирра. При этих словах Орест понимает, что боги решили его наказать, что он рожден на свет несчастным и теперь ему остается утонуть в крови Пирра, Гермионы и своей собственной. Он бредит – ему кажется, что это Пирр, а не Пилад стоит перед ним и его целует Гермиона. Потом ему мерещатся эринии, головы которых увиты змеями. Это богини мщения, преследующие Ореста за убийство матери, Клитемнестры. Согласно мифу, Орест отомстил матери за убийство отца, Агамемнона. С тех пор его всю жизнь преследуют эринии. В конце пьесы Орест просит эриний уступить место Гермионе – пусть она мучает его.

    А. П. Шишкин

  • Краткое содержание Нахлебник Иван Тургенев

    И. С. Тургенев

    Нахлебник

    Сначала список действующих лиц с обстоятельными характеристиками. Вот некоторые из этих лиц и характеристик.

    Павел Николаевич Елецкий, 32 лет. Петербургский чиновник, неглуп. Человек не злой, но без сердца.

    Ольга Петровна Елецкая, урожденная Корина, его жена, 21 года. Доброе, мягкое существо.

    Василий Семеныч Кузовкин, дворянин, проживающий на хлебах у Елецких, 50 лет.

    Флегонт Александрыч Тропачев, сосед-помещик, 36 лет, не женат. Служил в кавалерии. По природе грубоват и даже подловат.

    Нарцыс Константиныч Трембинский, дворецкий и метрдотель Елецких, 40 лет. пронырлив, криклив, хлопотлив.

    Егор Карташов, управитель, 60 лет. Пухлый, заспанный. Где можно крадет.

    Прасковья Ивановна, кастелянша, 50 лет. Сухое, злое и желчное существо.

    Видим на сцене зал в доме богатой молодой помещицы. Окна в сад, столы, кресла. Хлопочет и грозно командует дворецкий перед приездом господ.

    В Петербурге Ольга Петровна вышла замуж за чиновника. Они сегодня впервые должны приехать. Их ждут.

    Вот наступает всеобщее волнение: господа приехали! Дворецкий командует: “Музыканты! Музыканты по местам! Где хлеб-соль?”

    Шесть разряженных девок бегут в переднюю, управляющий выходит с блюдом на крыльцо, остальная дворня толпится в дверях.

    Подъезжает карета, музыка играет фальшиво: “Гром победы раздавайся…”.

    ” – Ну вот, мы дома”, – говорит Ольга мужу и указывает на него дворовым: ” – Вот вам ваш новый господин…”. Прошу любить и жаловать”.

    ” – Матушка вы наша, голубушка”…, – умиляется кастелянша Прасковья, (“сухое, злое, и желчное существо”), принимая у Ольги шляпу и мантилью.

    Кузовкин, “проживающий на хлебах”, которого дворецкий все время третирует небрежно и свысока, робко подходит к госпоже. Она его узнала! (Хотя не сразу). А потом Ольга идет осматривать дом и сад после долгой разлуки, приглашает с собой Кузовкина с его бедняком приятелем Ивановым, живущим по соседству. Она явно милое существо, судя по ее отношению к бедным и слабым.

    Что касается мужа… Едва она удалилась в сопровождении осчастливленных ее вниманием жалких спутников, как Елецкий с видом “начальника отделения” приказывает позвать управляющего имением и предварительно выясняет экономические подробности: число душ, качество земель и прочее. Он завтра же собирается обследовать имение жены и, видимо, крепко все заберет в свои руки.

    Неожиданно приехал богатый помещик Флегмонт Александрыч Тропачев. Он знакомится с Елецким, очень рад, что появился такой сосед. Поскольку “одному в дороге скучно”, Флегмонт Александрыч прихватил с собой Карпачева, дворянина, который у него “по бедности проживает” и всячески угодничает.

    Потом, вернувшись из сада, Ольга уходит к себе, видимо, переодеться с дороги; остальным подают завтрак.

    Между прочим, в ходе разговора за столом выясняется, что Кузовкин, униженный, бедный Кузовкин, живущий здесь “на хлебах”, – наследник какого-то сельца Ветрово, но никак не может выиграть давнюю тяжбу: нет денег. “Гербовая бумага одна чего стоит. А человек я бедный-с”.

    ” – Да расскажите нам, в чем дело?” – предлагает Елецкий.

    И Кузовкин, выпив очередную рюмку “для куражу”, рассказывает длинную историю. Тут и векселя кому-то кем-то из родственников выданные, и “казенные недоимки”, и аукционные торги. Бесконечная, бестолково рассказанная история вызывает всеобщий хохот. Выясняется в конце концов, что какой-то немец все векселя скупил и тяжба теперь идет с его наследниками.

    Тропачев, богатый и наглый, для которого эти истории – забавное развлечение, требует чтобы Кузовкин еще и спел песенку. Тот отказывается. Но Тропачеву известно, что при покойном владельце усадьбы, (отце Ольги), Кузовкин играл роль шута, пел и плясал, когда прикажут.

    ” – Видите вы этот бокал шампанского? Я вам его за галстук вылью”, – обещает ему Тропачев. Он со слабыми не церемонится.

    “Кузовкин (с волнением). Вы этого не сделаете-с. Я этого не заслужил-с. Со мной еще никто…

    Тропачев. Вы не хотите петь?

    Кузовкин. Не могу я петь-с.

    Тропачев. Вы не хотите? (Подходит к нему). Раз…”.

    Кузовкин (пятясь и тоскливым от отчаянья голосом). Помилуйте-с… за что вы так со мной поступаете? Я вас не имею чести знать-с… Да и я сам все-таки дворянин – извольте сообразить…

    Тропачев. В последний раз…

    Кузовкин. Полноте-с, говорят… Я вам не шут дался…

    Елецкий. В самом деле, оставьте его.

    Тропачев. Да помилуйте, ведь он при вашем тесте играл же роль шута?

    Кузовкин. То дело прошлое-с”.

    И тут же несчастный “нахлебник” старается принять веселый вид и даже просит пощады: “Погорячился, господа, что делать… Стар я стал-с, вот что… Ну и отвык тоже.

    Тропачев. По крайней мере хоть выпейте этот бокал.

    Кузовкин. (обрадовавшись). Вот это с удовольствием”.

    Это уж который бокал? Тропачев его явно все время спаивает. Видно, для собственной забавы. Ему приятно издеваться над зависимым, жалким, униженным. (Главное – безнаказанность полнейшая).

    Кузовкин быстро пьянеет, бормочет что-то про немца Гангинместера, который лишил его имения Ветрово.

    ” – Ему что! Служил – служил по провиантейской части – знать, наворовал там тьму-тьмущую – ну и говорит теперь – вексель мой”.

    Когда-то артист МХАТа Михаил Яншин играл эту роль; играл комедию, за которой трагедия.

    И тут входит прихвостень Тропачева, Карпачев, незаметно перед этим выходивший из комнаты, и, подкравшись сзади к пьяному Кузовкину, вдруг надевает ему на голову бумажный колпак. Все хохочут. Даже Петр, смеется, выглядывая из-за двери. Как счастлив Карпачев, что удалось угодить хозяину. Он тоже растоптанный и униженный нахлебник, и не способен даже понять весь трагизм ситуации.

    Но реакции Кузовкина предвидеть никто не мог.

    Психологи утверждают: в каждом человеке, даже самом униженном, есть чувство собственной значимости. Порой не отдавая себе в этом отчета, человек ощущает свое попранное достоинство и при этом способен даже на поступки, вроде бы на первый взгляд необъяснимые.

    А еще есть великая заповедь из Нагорной проповеди Христа: “Как хотите, чтобы с вами поступали люди, так поступайте и вы с ними”. Видимо, это значит: относитесь бережно к чужой жизни, достоинству, интересам…

    Сначала Кузовкин, рыдает, бормоча сквозь слезы: “За что, за что, за что”… Он бросает колпак на пол и, укоряет Елецкого: “В первый день вашего приезда… В первый день… За что, за что вы меня топчете в грязь?.. А я вас так ожидал, так радовался…

    Тропачев. Ну, полноте… Что вы в самом деле?

    Кузовкин (бледнея и теряясь). Я не с вами говорю… вам позволили надо мной ломаться… вы и рады. Я с вами говорю, Павел Николаевич. Что покойный ваш тесть за даровой кусок хлеба да за старые жалованные сапоги вволю надо мною потешался –так и вам того же надо? Ну да; его подарочки соком из меня вышли, горькими слезинками вышли… Что ж, и вам завидно стало? Эх, Павел Николаевич! Стыдно, стыдно, батюшка!… А еще образованный человек, из Петербурга…

    Елецкий (надменно). Послушайте, однако, вы забываетесь. Подите к себе да выспитесь. Вы пьяны… Вы на ногах не стоите.

    Кузовкин (все более и более теряясь). Я высплюсь, Павел Николаевич, я высплюсь… Дело не в том, Павел Николаевич. А вот вы что заметьте. Вот вы теперь при всех меня на смех подняли, вот вы меня с грязью смешали, в первый же день вашего приезда… а если б я хотел, если б я сказал слово…

    Елецкий. Э! Да он совсем пьян! Он сам не знает, что говорит.

    Кузовкин. Извините-с… Я пьян – но я знаю, что я говорю. Вот вы теперь – барин важный – петербургский чиновник, образованный, конечно… а я вот шут, дурак, гроша за мной нету медного, я попрошайка, дармоед… а знаете ли вы, кто я? вот вы женились… На ком вы женились – а?

    Елецкий (Трембинскому). Уведите его, пожалуйста…

    Кузовкин. Постойте, милостивый государь… Вы мне еще не сказали, на ком вы женились… Вы барин, знатный человек, не правда ли? Вы женились на Ольге Петровне Кориной… Корины – фамилья ведь тоже старинная, столбовая… а знаете ли, кто она, Ольга-то Петровна? Она… она моя дочь!..

    Елецкий (останавливаясь, словно пораженный громом). Вы… вы с ума сошли…

    Кузовкин (помолчав немного и схватив себя за голову). Да, я сошел с ума”…

    Вскоре занавес падает. Первое действие окончено.

    Второе действие. Гостинная. На диване сидит Ольга, подле нее кастелянша Прасковья Ивановна, которая спрашивает: “Матушка, каких девушек изволите к своей особе приказать определить?

    Ольга (с некоторым нетерпением). Каких хочешь”.

    Договорившись с барыней, Прасковья Ивановна начинает обычные рабские словоизлияния:

    ” – Голубушка вы наша… Не нарадуемся мы, глядя на вас… Пожалуйте ручку, матушка…”.

    Госпожа ее отсылает. Затем короткий разговор Ольги с мужем. Оказывается, Елецкий уже распорядился выслать Кузовкина: ” – Конечно, он человек бедный, жить ему нечем… Ну, что ж, ему можно будет в другой какой-нибудь твоей деревне комнатку отвести, жалованье назначить, харчи…”.

    Ольга велит чтобы Кузовкин пришел проститься с ней перед отъездом, (хочет выяснить правду).

    Они одни в гостиной. Старик падает на колени, долго все отрицает. “Сумасшествие, Ольга Петровна, простите…”.

    Но Ольга настаивает: “Говорите же – правда это?”

    И тогда Кузовкин “вдруг опускает голову и шепчет: “Правда”.

    Вот, очень коротко, эта правда.

    ” – Лет мне эдак было двадцать с небольшим… А родился я, можно сказать, в бедности, – а потом и последнего куска хлеба лишился – и совершенно, можно сказать, несправедливо… а впрочем, воспитанья, конечно, не получил никакого… Батюшка ваш покойный, Царство ему небесное!.. надо мною сжалиться изволил – а то бы я совсем пропал, точно; живи, дескать, у меня в доме, пока-де место тебе сыщу. Вот я у вашего батюшки и поселился. Ну, конечно, места на службе сыскать не легко – вот я так и остался…

    И скажу я вам, Ольга Петровна, был ваш покойный батюшка крутой человек, такой крутой, что и прости Господи!.. на руку тоже маленечко дерзок – и когда, бывало, осерчают, самих себя не помнят. Выпить тоже любил…

    Ну-с, вот сначала жил он, батюшка-то ваш, с покойницей матушкой вашей в больших ладах… Соседка у нас в ту пору завелась… Ваш батюшка возьми да к ней и привяжись… Матушка ваша, бывало, по целым дням сидит одинешенька, молчит; а то и всплакнет… Другие соседи, помещики, к вашему батюшке тоже неохотно езжали, отбил он их от дому своим, можно сказать, высокомерьем; так вот, вашей матушке, бывало, не с кем и словечка было перемолвить… Сам, бывало, уедет, а ее запрет… От всякой безделицы в гнев приходил. И чем ваша матушка более перед ним смирялась, тем он пуще злился. Наконец совсем перестал с ней разговаривать, вовсе ее бросил. Ах, Ольга Петровна! Ольга Петровна! Натерпелась она в ту пору горя, ваша-то матушка! Вы ее не можете помнить, Ольга Петровна, млады вы были слишком, голубушка вы моя, когда она скончалась. Такой души добрейшей, чай, теперь уж и нет на земле”.

    Ольга, видимо, в нее. У Тургенева потом будет еще много благородных, милых героинь во всевозможных дворянских гнездах. Но этот помещик, издевавшийся над матерью Ольги, своей женой… Он тоже, увы, не исключение.

    Рассказ Кузовкина длиннейший, здесь лишь отрывки.

    “Начала его уговаривать, а он как вдруг закричит на нее да, взявши палку… Вот он и… да-с. Ах, Ольга Петровна, смертельно оскорбил он вашу матушку и словами и… и продчим-с… Покойница словно полоумная на свою половину прибежала, а он крикнул людей да в отъезжее поле… Тут вот… тут… случилось… дело. Должно полагать-с, что у вашей матушки, у покойницы, от такой обиды кровной на ту пору ум помешался… Как теперь ее вижу…

    Ну-с… вот-с, в тот вечер… вот она и говорит мне вдруг: “Василий Семеныч, ты, я знаю, меня любишь, а он вот меня презирает, он меня бросил, он меня оскорбил… Ну так и я же…”. Знать, рассудок у ней от обиды помутился, Ольга Петровна, потерялась она вовсе… Матушка, Ольга Петровна, пощадите старика… Не могу… Скорей язык отсохнет!

    На другой же день… вдруг скачет доезжачий на двор… Что такое? Барин упал с лошади, убился насмерть, лежит без памяти… А лежал он в степной деревушке, у священника за сорок верст… Как ни спешила, сердечная, а в живых уже его не застала…

    Ольга (после долгого молчания). Стало быть… я ваша дочь… Но какие доказательства?..”

    Но Кузовкин и не собирается ничего доказывать. ” – Доказательства? Помилуйте Ольга Петровна, какие доказательства? У меня нет никаких доказательств! Да как бы я смел? Да если б не вчерашнее несчастье, да я бы, кажется, на смертном одре не проговорился – скорей бы язык себе вырвал! И как это я не умер вчера! Помилуйте! Ни одна душа до вчерашнего дня, Ольга Петровна, помилуйте… Я сам, наедине будучи, об этом думать не смел. После смерти вашего… батюшки… я было хотел бежать куда глаза глядят… виноват – не хватило силы – бедности испугался, нужды кровной. Остался, виноват… Но при вашей матушке, при покойнице, я не только говорить или что, едва дышать мог, Ольга Петровна. Доказательства! В первые-то месяцы я вашей матушки и не видал вовсе – она к себе в комнату заперлись и, кроме Прасковьи Ивановны, горничной, никого до своей особы не допускали… а потом… потом я ее точно видал, но, вот как перед Господом говорю, в лицо ей глядеть боялся… О чем вы беспокоиться изволите? Какие тут доказательства! Да вы не верьте мне, старому дураку… соврал – вот и все… Из ума выжил… не верьте, Ольга Петровна, вот и все”.

    Старик отказывался от всякой помощи, но Ольга почти насильно вручила ему потом бумагу.

    ” – Это мы вам назначаем… сумму… для выкупа вашего Ветрова…”.

    И опять приезжает в гости Тропачев, и ему сообщают мимоходом, что Кузовкин свое дело выиграл, получено известие и он собирается уезжать в свое Ветрово.

    Дворецкий подносит всем бокалы. “За здоровье нового владельца!” – возглашает Тропачев.

    Но при всей этой веселой кутерьме… Какие страшные нравы! Самодуры, топчущие чужие души; бедность и зависимость других; эгоизм и равнодушие петербургского чиновника, и неожиданно, (в данном отдельном случае) – доброта, богатство и доверчивая щедрость положительной героини Ольги, превратившей трагедию в милый водевиль.

  • Былина “Садко” в кратком содержании

    Садко – молодой гусляр из Великого Новгорода В начале рассказа он беден, горд и самолюбив. Его единственное достояние – яровчатые гусли, на которых он играет, переходя с одного веселого застолья к другому.

    Однако наступает день, а за ним другой, третий, когда Садко не зовут на честной пир. Гордость богатыря задета, но он никому не показывает обиды. Он в одиночестве идет к Ильмень-озеру, садится на бел-горюч камень на берегу и достает заветные гусли. Садко играет, отводя в музыке душу. От его игры вода в озере “всколыхалася”. Не обратив внимание на это, Садко возвращается назад в город.

    Вскоре история повторяется. Садко опять не зовут на пир – раз, другой, третий. Он вновь идет к Ильмень-озеру, вновь садится на горюч камень и начинает играть. И опять вода в озере колышется, что-то предвещая.

    Когда Садко приходит на Ильмень-озеро в третий раз, происходит чудо. После его игры на гуслях раздвигаются воды и из пучин озера показывается сам морской царь, который обращается к богатырю со следующими словами: “Ай же ты, Садко Новгородский! / Не знаю, чем буде тебя пожаловать / За твои утехи за великия, / Аль бессчетной золотой казной?..”

    Морской царь дает Садко совет: побиться об заклад с купцами, что он выловит в озере рыбу – золотые перья. Царь обещает подбросить этих рыб в невод к Садко.

    На ближайшем же пиру музыкант следует этому совету. В кругу сильно подвыпивших купцов он предлагает спор, хвастаясь, что знает “чудо чудное в Ильмень-озере”. Он предлагает своим соперникам, которые смеются над его рассказами: “Ударим-ка о велик заклад: / Я заложу свою буйну голову, / А вы залатайте лавки товара красного”.

    Трое из купцов соглашаются. Спор заканчивается полной победой Садко. Трижды закинув невод, он вытаскивает трех золотых рыбок. Купцы отдают ему по три лавки дорогих товаров.

    С этого момента Садко начинает стремительно богатеть. Он становится удачливым торговцем, получает “великие барыши”. Жизнь его меняется, он обрастает роскошью, давая волю прихотливой фантазии. В своих белокаменных палатах Садко устраивает “все по-небесному”: “На небе солнце и в палатах солнце, / На небе месяц и в палатах месяц, / На небе звезды и в палатах звезды”.

    Он задает богатый пир, на который приглашает самых именитых новгородских граждан. На пиру все наедаются, напиваются и начинают похваляться друг перед другом – кто молодецкой удалью, кто бессчетной казной, кто добрым конем, кто знатным родством, кто красавицей женой. Садко хранит до поры до времени молчание. Гости наконец интересуются, почему же хозяин ничем “не похваляется”. Садко важно отвечает, что превосходство его теперь слишком очевидно, чтобы пускаться в спор. И в доказательство своего могущества заявляет, что способен скупить все новгородские товары.

    Не успевает он вымолвить это, как все гости ударяют с ним “о велик заклад”, оскорбленные столь непомерной гордыней. Решают, что, коли Садко не сдержит своего слова, он отдаст тридцать тысяч рублей купцам.

    На другой день Садко просыпается на заре, будит свою храбрую дружину, каждому дружиннику дает уйму денег и один-единственный наказ: отправляться в торговые ряды и скупать все подряд. Сам он тоже идет в гостиный ряд, где покупает все без разбору.

    На следующее утро богатырь опять встает рано и опять будит дружину. В торговых и гостиных рядах они находят товару вдвое против прежнего и опять скупают все, что попадается под руку. Лавки и развалы пустеют – но лишь до нового дня. Утром Садко и его дружинники видят еще большее изобилие товаров – теперь здесь втрое, а не вдвое больше прежнего!

    Садко ничего не остается, как призадуматься. Он понимает, что не в его власти повыкупить товары в этом замечательном торговом городе, признает – за товарами московскими подоспеют еще и товары заморские. И как бы ни был богат купец, славный Новгород будет побогаче любого. Так тщеславный герой вовремя получает хороший урок. После проигрыша Садко смиренно отдает соперникам тридцать тысяч, а на оставшиеся деньги строит тридцать кораблей.

    Теперь Садко – азартный и удалой – решает посмотреть мир. Через Волхов, Ладогу и Неву он выходит в открытое море, затем поворачивает на юг и доплывает до владений Золотой Орды. Там он успешно продает захваченные с собой новгородские товары, в результате чего его богатство снова умножается. Садко насыпает бочки золота и серебра и поворачивает корабли назад в Новгород.

    На обратном пути караван судов попадает в страшный шторм. Волны бьют корабли, ветер рвет паруса. Садко понимает, что это дурит его старый знакомый – морской царь, которому давно не плачено дани. Купец обращается к своей дружине с приказом бросить в море бочку серебра Но стихия не успокаивается. Корабли из-за бури не могут стронуться с места. Бросают бочку золота – тот же результат. Тогда Садко понимает: морской царь требует “живой головы в сине море”. Он сам предлагает своим дружинникам кинуть жребий. Бросают дважды, и оба раза жребий выпадает на Садко.

    И вот Садко-купец дает последние распоряжения, перед тем как опуститься на дно. Он завещает свои имения – божьим церквам, молодой жене и нищей братии, а остальное – своим храбрым дружинникам. Попрощавшись с товарищами, он берет старинные яровчатые гусли и на одной доске остается на волнах. В тот же миг буря утихает, корабли срываются с места и исчезают вдали.

    Садко засыпает на своем плоту прямо посреди моря. Просыпается он во владениях морского царя. В белокаменном подводном дворце он встречается с самим царем. Тот не скрывает торжества: “Век ты, Садко, по морю езживал, / Мне, царю, дани не плачивал, / А нонь весь пришел ко мне во подарочках”.

    Царь просит гостя поиграть ему на гуслях. Садко начинает плясовую мелодию: царь, не выдержав, пускается в пляс, все больше входя в азарт. Садко играет сутки, потом вторые и третьи – без перерыва. Царь продолжает свою пляску. На море от этого танца поднялась страшная буря. Потонуло и разбилось множество кораблей, залило берега и села. Народ повсеместно молился Миколе Можайскому. Это он, святой, толкнул Садко в плечо, тихо и строго объяснив гусляру, что пора кончать пляс. Садко возразил, что у него приказ и он не может ослушаться царя. “А ты струночки повырывай”, – научил его седой старик. И еще он дал такой совет. Если морской царь прикажет жениться, не спорить с ним. Но из сотен предложенных невест выбрать самую последнюю – Чернавушку. Да в первую брачную ночь не творить с ней блуда, не то навсегда суждено ему будет остаться на дне моря.

    И вот одним движением Садко рвет заветные струны и ломает любимые гусли. Буря утихает. Благодарный за музыку морской царь предлагает Садко выбрать себе невесту. Рано утром Садко отправляется на смотрины. Он видит трижды по триста писаных красавиц, но всех их пропускает. Позади всех идет, потупив очи, девица Чернавушка. Ее Садко и называет своей суженой. После свадебного пира они остаются одни, но Садко не прикасается к жене. Он засыпает рядом с Чернавушкой, а проснувшись, обнаруживает, что он в Новгороде, на крутом берегу реки Чернавы. На Волхове он видит свои подходящие целехонькие корабли. Там его жена и дружина поминают Садко. Они не верят своим глазам, когда видят его живого, встречающего их в Новгороде.

    Он обнимается со своей женой, потом здоровается с друзьями. Выгружает с кораблей свои богатства. И строит соборную церковь Николая Можайского – как просил о том его святой.

    С тех пор “не стал больше ездить Садко на сине море, / Стал поживать Садко во Нови-граде”.

  • Город Калинов и его обитатели

    ИЗ РУССКОЙ ЛИТЕРАТУРЫ XIX ВЕКА

    А. Н. Островский

    Идейно-художественное своеобразие драмы “Гроза”

    Город Калинов и его обитатели

    1. “Гроза” как произведение 60-х гг. XIX века

    “Гроза вышла в свет в 1859 г. (накануне отмены крепостного права в России). Историзм “Грозы” заключен в самом конфликте, непримиримых противоречиях, отраженных в пьесе. В “Грозе” нет идеализации купечества, есть лишь острая сатира, что свидетельствует о том, что Островский во многом преодолел свои славянофильские воззрения.

    “Луч света в темном царстве” Добролюбова – пример революционно-демократического истолкования “Грозы”. Добролюбов делает акцент на тех сторонах драмы, которые отвечают духу времени, остроте общественной борьбы.

    Добролюбов: “…пьесы жизни: борьба, требуемая теориею от драмы, совершается в пьесах Островского не в монологах действующих лиц, а в фактах, господствующих над

    Ними… “Гроза” представляет собою идиллию “темного царства*… “Гроза* есть, без сомнения, самое решительное произведение Островского… Взаимные отношения самодурства и безгласности доведены в ней до самых трагических последствий… В “Грозе” есть даже что-то освежающее и ободряющее – фон пьесы… характер Катерины… предвещают шаткость и близкий конец самодурства… Русская жизнь и русская сила вызвана художником в “Грозе” на решительное дело”.

    2. ” Темное царство” и его жертвы

    Новаторство драматурга проявляется в том, что в пьесе появляется настоящая героиня из народной среды и именно описанию ее характера уделено основное внимание, а мирок города Калинова и сам конфликт описываются более обобщенно.

    Добролюбов: “Их жизнь течет ровно и мирно, никакие интересы мира их не тревожат, потому, что не доходят до них; царства могут рушиться, новые страны открываться, лицо земли… изменяться… – обитатели городка Калинова будут себе существовать по-прежнему в полнейшем неведении об остальном мире… Принятые ими понятия и образ жизни – наилучшие в мире, все новое происходит от нечистой силы… находят неловким и даже дерзким настойчиво доискиваться разумных оснований… Сведения, сообщаемые Феклушами, таковы, что не способны внушить большого желания променять свою жизнь ка иную… Темная масса, ужасная в своей наивности и искренности”.

    Странники

    “Сами по немощи своей далеко не ходили, а слыхать много слыхали” (бесконечные разговоры о грехах, шести или двенадцати смущающих врагах, о странах, где салтаны землей правят, о людях с песьими головами, о суете в Москве, где “наступают времена последние”, об “огненном змие” (машине), о нечистом, о худых и печальных женщинах, о том, что время короче делается за человеческие грехи).

    Самодуры

    Добролюбов: “Отсутствие всякого, закона, всякой логики – вот закон и логика этой жизни… Самодуры русской жизни начинают, однако же, ощущать какое-то недовольство и страх, сами не зная перед чем и почему… Помимо их, не спросясь их, выросла другая жизнь… тяжело дышат старые Кабановы, чувствуя, что есть сила выше их, которую они одолеть не могут, к которой и подступить не знают как… Дикие и Кабановы, встречая себе противоречие и не будучи в силах победить его, но желая поставить на своем, прямо объявляют себя против логики, то есть ставят себя дураками перед большинством людей”.

    Кабанова

    Кабанова ханжа, деспот, свою тиранию прикрывает приверженностью старым порядкам. Ее женское самодурство мельче и несноснее мужского. Следствием ее бессилия становится мелкий мирок обрядов, обычаев и тупоумия. Тихон для Кабанихи не мужчина – не самостоятельная единица. Она кстати и некстати напоминает сыну о необходимости уважения к себе, постоянно пилит его, отношение Тихона к Катерине обусловлено боязнью материнского гнева. Катерину Кабаниха ненавидит тупой, неосознанной ненавистью. Кабанихе нельзя угодить, ее мелочная требовательность, настырность и бесконечные претензии отравляют атмосферу в доме. Семейный деспотизм Кабанихи основан на религиозном ханжестве (Феклуша).

    Дикой

    Добролюбов: “Ему кажется, что если он признает над собою законы здравого смысла, общего всем людям, то его важность сильно пострадает от этого… Он сознает, что он нелеп… Привычка дурить в нем так сильна, что он подчиняется ей даже вопреки голосу собственного здравого смысла”.

    Варвара и Кудряш

    Внешне противостоят, а внутренне тесно связаны с “темным царством” – пытаются приспособиться, но, не справившись с этой задачей, уходят.

    Кулигин

    Противостоит невежеству и мракобесию “темного царства”. Это носитель идей просвещения, народный тип, в котором сильно здоровое человеческое начало. Однако Кулигин – не борец, а пассивный наблюдатель. Он не может добиться воплощения своих изобретений в жизнь. Хотя Кулигин искренне пытается принести пользу, в условиях “темного царства” его способности не развиваются – например, он одержим несбыточной идеей изобрести панацею от всех бед – “вечный двигатель”. Он не способен на великие свершения, так как зависим от “сильных мира сего”.

    Тихон

    Добролюбов: “Простодушный и пошловатый, совсем не злой, но до крайности бесхарактерный… из множества тех жалких типов, которые обыкновенно называются безвредными, хотя они в общем-то смысле так же вредны, как и сами самодуры, потому, что служат их верными помощниками… в нем никакого сильного чувства, никакого решительного стремления развиться не может”.

    Борис

    Добролюбов: “Не герой… Он хватил образования и никак не справится ни с старым бытом, ни с сердцем своим, ни с здравым смыслом – ходит точно потерянный… один из тех… людей, которые не умеют делать того, что понимают, и не понимают того, что делают”.

    Несмотря на то, что Борис понимает, что наследства ему не видать, он зависит от Дикого и будет впредь состоять при нем. Ключевая фраза к пониманию характера: “Эх, кабы сила!”

    3. Образ Катерины и средства его создания

    1. Тип народный, природное начало.

    Добролюбов: “Катерина не убила в себе человеческую природу…”

    2. Чутье естественной правды, цельность характера.

    Добролюбов: “Русский сильный характер… поражает нас своей противоположностью всяким самодурным началам… Характер… созидающий, любящий, идеальный… Всякий внешний диссонанс она старается сгладить… всякий недостаток покрывает из полноты своих внутренних сил… Она странная, сумасбродная с точки зрения окружающих, но это потому, что она никак не может принять в себя их воззрений и наклонностей”*.

    3. Стремление к свободе, духовному раскрепощению.

    Добролюбов: “Она рвется к новой жизни, хотя бы ей пришлось умереть в этом порыве… Возмужалое, из глубины всего организма возникающее требование права и простора жизни…”

    4. Противоречивость.

    Добролюбов: “В сухой однообразной жизни своей юности, в грубых и суеверных понятиях окружающей среды, она постоянно умела брать то, что соглашалось с ее естественными стремлениями к красоте, гармонии, довольству, счастью… Все идеи, внушенные ей с детства, все принципы окружающей среды восстают против ее естественных стремлений и поступков. Все против Катерины, даже и ее собственные понятия о добре и зле”.

    5. Отношение к Борису.

    Бориса Катерина полюбила на безлюдье: а) Потребность любви, б) Оскорбленные чувства жены и женщины, в) Смертельная тоска ее однообразной жизни, г) Желание воли, простора.

    Катерина борется сама с собой, но в конечном итоге внутренне оправдывает себя.

    Средства создания образа Катерины:

    1. Традиции устного народного творчества.

    А) Мотивы народных песен (“Отчего люди не летают так, как птицы?”).

    Б) Обращение к “другу милому”, без которого не мил белый свет (“Друг мой, радость моя”).

    В) Обращение к “буйным ветрам” (“Ветры буйные, перенесите вы ему мою печаль-тоску”).

    Г) Образ “могилушки” (“Да что домой, что в могилу…”, “В могиле лучше… под деревцом могилушка… как хорошо!”).

    2. Церковно-житийные образы в народном понимании.

    А) Посещение церкви (“И до смерти я любила в церковь ходить! Точно, бывало, я в рай войду…”).

    Б) Рассказы странниц (“У нас полон дом был странниц и богомолок…”).

    В) Сны Катерины (“Или храмы золотые, или сады какие-то необыкновенные, и все поют невидимые голоса…”).

    3. Речевая характеристика.

    Просторечные выражения (“Чтоб не видеть мне ни отца, ни матери…”, “Кто-то ласково говорит со мной, точно голубь воркует..”).

  • “Маленький шахтер” Серафимовича в кратком содержании

    Отец-шахтер отправляет своего 12-летнего сына работать на шахту на выходные рождественские дни. Мальчик “упрямо и слезливо” пытается сопротивляться, но бесполезно. “Мальчик тоже был черен, как эфиоп, оборван и тоже мелькал босыми ногами в продранных башмаках”.

    Три рождественских дня предстояло провести мальчику Сеньке в шахте за работой. “Тоска и отчаяние щемили сердце. Губы дрожали, он щурился, хмурил брови, стараясь побороть себя и глотая неудержимо подступавшие детские слезы”. На водокачку вместе с Сенькой отправлен пьяница Егорк Финогенов. Егорка был зол с похмелья и от предстоящей работы в праздники, когда остальные пьянствуют и гуляют.

    Когда Егор и Сенька остались одни в темной шахте у водокачки, Финогенов улегся спать, а мальчик должен быть работать в темноте. Сенька уже не думал о праздниках и веселье. “Сенькой овладело состояние, подобное тому, какое испытывает привычный к дальним дорогам конь, когда он вляжет в хомут и тронется, помахивая слегка головой, зная, что долго придется идти этой мерной, неспешной поступью”.

    У него появилось ощущение одиночества и нараставший страх. Сенька ощущал присутствие чего-то страшного и пока скрываемого. Он устал и больше не мог качать. Вода стала прибывать. От безысходности мальчик начал кричать и плакать. Наконец Егор сменил Сеньку.

    “Сенька достал из-за пазухи кусок слипшегося от сырости черного хлеба и стал есть”. Мальчик заснул. Ему снилось веселье, праздник, баня. Тут его больно ткнули в бок. Это Егор пришел будить его, чтобы Сенька сменил его. Опять вокруг стала тишина. Все было неподвижно, угрюмо, безнадежно.

  • Краткое содержание Пионеры, или У истоков Саскуиханны

    Дж. Ф. Купер

    Пионеры, или У истоков Саскуиханны

    Ранний декабрьский вечер 1793 г. Лошади медленно тянут в гору большие сани. В санях отец и дочь – судья Мармадьюк Темпл и мисс Элизабет. Судья – один из первопереселенцев; один из тех, благодаря которым эта недавно дикая местность преобразилась. Появились церкви, дороги, школы. Вокруг зажиточных деревушек – возделанные поля.

    Вечернюю тишину нарушает громкий собачий лай. Из подступающего к дороге леса выскакивает олень. Судья хватает двустволку и дважды стреляет в зверя. Олень продолжает бежать. Вдруг раздается выстрел из-за деревьев. Олень подпрыгивает. Еще один выстрел – и зверь падает замертво.

    На дорогу выходит Кожаный Чулок – Натти Бампо. Он уже стар, но выглядит по-прежнему крепким.

    Натти приветствует Темпла и слегка подтрунивает над его неудачным выстрелом. Судья горячится, доказывает, что попал в оленя. Но из-за дерева выходит молодой человек – он ранен в плечо одной из дробин. Судья прекращает спор и, обеспокоенный, предлагает пострадавшему помощь. Юноша упрямится. К просьбам отца присоединяется девушка, совместными усилиями они уговаривают раненого.

    При спуске с горы к городку, расположенному на берегу озера, Мармадьюка с дочерью встречают четверо; среди них – Ричард Джонс. Последний – человек весьма ограниченный, но крайне амбициозный, враль и хвастун – приходится двоюродным братом судье. Он правит лошадьми, и по его вине чуть не стряслась беда – сани зависли над пропастью. Раненый юноша выпрыгивает из своих саней, хватает под уздцы лошадей незадачливой четверки и сильным рывком возвращает их на дорогу.

    В доме судьи врач-самоучка извлекает дробину из плеча юноши. От дальнейшей помощи эскулапа молодой человек отказывается, а доверяется незаметно появившемуся “индейцу Джону” – давнему своему знакомому, спившемуся индейцу Чингачгуку.

    Мармадьюк Темпл предлагает Оливеру Эдвардсу – так зовут пострадавшего незнакомца – возместить причиненный ему вред, но он, весьма раздраженный, отказывается.

    Наутро Ричарда ждет приятный рождественский сюрприз. Хлопоты Мармадьюка оказались успешными – его брат назначен шерифом округа. Деньги, доверенные судье накануне войны за независимость другом и компаньоном мистером Эффингемом, принесли плоды достойные – весь округ в руках судьи. Мармадьюк предлагает Оливеру должность секретаря. Молодой человек намеревается отказаться, но Чингачгук убеждает его согласиться.

    Суровая зима наконец прошла. Начало весны – распутица, слякоть, грязь. Но не сидеть же дома?! И Элизабет с подругой часто прогуливаются верхом. Однажды в обществе Мармадьюка, Ричарда и Оливера девушки ехали по лесистому горному склону. Судья предавался воспоминаниям о трудностях заселения этого края. Вдруг Оливер закричал: “Дерево! Хлещите коней!” Рухнуло огромное дерево. Все проскочили. Оливер Эдварде с риском для жизни спас подругу Элизабет.

    На озере тает последний лед. Весна одевает зеленью поля и леса. Жители городка предаются массовому – гораздо большему, чем это необходимо для пропитания, – истреблению перелетных птиц и нерестящейся рыбы. Кожаный Чулок гневно их осуждает. “Вот что получается, когда в вольный край приходят люди! – говорит он. – Каждую весну, сорок лет подряд, я видел, как пролетают здесь голуби, и, пока вы не начали вырубать леса и распахивать поляны, никто не трогал несчастных птиц”.

    Наступило лето. Элизабет с подругой уходят на прогулку в горы. От предложения Эдвардса сопровождать их Элизабет отказалась довольно решительно. Оливер спускается к озеру, садится в ялик и спешит к Кожаному Чулку. Не застав никого в хижине, отправляется ловить окуней. Оказывается, Натти Бампо с Чингачгуком тоже на рыбной ловле. Эдварде присоединяется к ним. Далекий лай собак настораживает Кожаного Чулка. Охотнику кажется, будто его собаки сорвались с привязи и гонят оленя. Действительно, на берегу показывается олень. Спасаясь от собак, он бросается в воду и плывет в направлении рыбаков. Забыв обо всем, Натаниэль с Чингачгуком преследуют его. Оливер пытается предостеречь их, кричит, что охотничий сезон еще не открыт, но, поддавшись азарту, присоединяется к преследователям. Втроем они загоняют животное, и Кожаный Чулок убивает его ножом.

    Между тем девушки, сопровождаемые одним лишь старым мастифом, заходят все дальше в лес. Натыкаются на пуму с детенышем. Тот, играя, подходит к ощерившемуся мастифу, но пес быстро расправляется с “котенком”. Но тут на пса бросается мать. В отчаянной борьбе мастиф погибает. Элизабет с ужасом смотрит на пуму, готовящуюся к прыжку. За ее спиной раздается выстрел – огромная кошка катится по земле. Появляется Кожаный Чулок и вторым выстрелом добивает зверя.

    Мармадьюк в затруднении: спаситель его дочери обвинен – стараниями кузена Ричарда! – не только в незаконной охоте, но и в сопротивлении властям (когда Дулитл – мировой судья и по совместительству соглядатай шерифа – пытался произвести обыск в его хижине, охотник отшвырнул “добровольца” прочь да еще пригрозил ружьем прихваченному для подкрепления силачу лесорубу Биллу Керби).

    Суд. С незаконной охотой сложностей никаких: штраф за затравленного оленя покрывает премия за убитых пум. Сопротивление представителям власти – много серьезнее. И если обвинение в оскорблении мистера Дулитла присяжные отклоняют, то по второму пункту – угроза оружием – Кожаного Чулка признают виновным. Мармадьюк Темпл приговаривает его к часу пребывания у позорного столба, месячному тюремному заключению и ста долларам штрафа.

    Элизабет расстроена. Отец убеждает ее, что по-другому он поступить не мог, уговаривает посетить Натаниэля в тюрьме и передать ему двести долларов. Охотник рад появлению девушки, однако от денег категорически отказывается. Единственное, что он согласен принять от случайно узнавшей о готовящемся побеге Элизабет, это банку хорошего пороха. Девушка с радостью соглашается. После ее ухода – с помощью Оливера – Натаниэль бежит.

    На другой день Элизабет относит в условленное место порох. Однако вместо охотника находит там лишь впавшего в транс Чингачгука. Индеец бормочет что-то о скором уходе к предкам, о жалкой участи своего народа. Пересушенный солнцем воздух понемножечку становится горьким – запахло гарью, и появился дым. Послышался громкий треск, замелькало пламя – лесной пожар! Девушка растерялась, стала звать Кожаного Чулка. Появляется Эдварде. Он пытается спасти девушку, но пламя все ближе. Кажется, нет спасения. Перед лицом надвигающейся гибели Оливер Эдварде объясняется Элизабет в любви. И, как всегда, в нужное время и в нужном месте оказывается Кожаный Чулок. Взвалив на. спину безучастного ко всему Чингачгука, он руслом ручья, сквозь дым и огонь выводит всех в безопасное место. Начинается гроза. Чингачгук умирает.

    Открывается тайна Оливера Эдвардса. Юноша – сын эмигрировавшего в Англию и позднее погибшего друга и компаньона Темпла мистера Эдвардса Эффингема. Внук пропавшего без вести, легендарного Оливера Эффингема. Оказывается, патриарх еще жив. И это его, разорившегося аристократа, пытались скрыть от людских пересудов воевавшие некогда под его началом Натаниэль с Чингачгуком. Отсюда их затворническая жизнь, вызывавшая у соседей кривотолки и неприязнь. Впавшего в детство дедушку предъявляют собравшимся. Всеобщее примирение. Мармадьюк Темпл, оказывается, не только сохранил и приумножил доверенное ему состояние, но и завещал его поровну дочери и семье Эффингемов. Элизабет и Оливер уединяются. Им есть что сказать друг Другу.

    Осень. В сентябре состоялась свадьба Оливера Эдвардса и Элизабет. Несколько дней спустя скончался легендарный Оливер Эффингем, и его похоронили на месте сгоревшей хижины Натаниэля, рядом с могилой великого воина Чингачгука. Солнечным октябрьским утром маленькое кладбище посещают молодожены. Застают там Кожаного Чулка. Несмотря на все уговоры друзей, он прощается с ними и отправляется в путь. “Охотник ушел далеко на Запад – один из первых среди тех пионеров, которые открывают в стране новые земли для своего народа”.

  • Краткое содержание Роман и Ольга

    А. А. Бестужев

    Роман и Ольга

    (Течение повести заключается между 1396 и 1398 гг. Все исторические происшествия и лица, в ней упоминаемые, представлены с неотступной точностью. Читатели для проверки могут взять 2-ю главу 5-го тома “Истории государства Российского” Карамзина. – Из примечаний автора.)

    “Этому не бывать!” – говорил Симеон Воеслав, именитый гость новгородский, брату своему, новогородскому же сотнику Юрию Гостиному. Не сиять двум солнцам в небе! Не бывать, чтобы бросил я свою лучшую жемчужину в мутный Волхов, чтобы отдал я Ольгу, дочь мою, тому, кто ей не чета. Без золотого гребня не расчесать ее девичьих кос, небогатому не быть моим зятем!

    “Брат! Ольга любит Романа. И сердце его стоит твоих мешков с золотом. В жилах его благородная кровь детей боярских. Верно служит он Новогороду”.

    Но старшему брату поздно жить умом младшего. И пришлось Роману Ясенскому выслушать приговор свой. В два ключа брызнули слезы из глаз юноши, и он, рыдая, упал на грудь великодушного ходатая своего Юрия. В те времена добрые люди не стыдились еще слез своих, не прятали сердца под приветливою улыбкою, были друзьями и недругами явно.

    Ольга давно уж любит Романа, восхищается его умением петь, играя на звонких гуслях, но более того его рассказами о походах, о битвах, о пленении его дикими воинами Тамерлана, о чудесном спасении. Поэтому Ольга, несмотря на добродетель свою и почтение к родителям, после немалых колебаний решается бежать с Романом, чтобы вдали от родного города обрести свое счастье. Но в назначенную ночь не пришел ее пылкий возлюбленный, и никто в городе уж не видал его.

    Вот что случилось за день до того.

    Был праздник. Новогородцы наблюдали поединок немецких рыцарей из Ревеля и Риги, искусство литовских наездников и сами предавались излюбленной забаве – кулачному бою: сторона Торговая против стороны Софийской!

    Удары колокола внезапно сзывают новогородцев на вече. Два посла обращаются к ним: первый – московского князя Василия Ди-митриевича, сына славного Димитрия Донского, второй – литовского князя Витовта, сына Кестутиса. Два могучих властителя требуют порвать мир с немецким орденом меченосцев, порушить договоры с купцами ганзейскими. Новогородцы же желают только мира со всеми, сохранения своих свобод и выгод торговли. О том и говорят на вече. И те, кто миролюбив и степенен, предлагают покориться, дабы избежать бедствий войны. Но возмущен этими речами доблестный Роман Ясенский. Слова его волнуют и простой народ, и именитых граждан, и самого посадника Тимофея.

    А после шумного веча, в темную ночь, Роман уж выезжает за городскую стену на любимом своем коне. Ждет его дорога дальняя. В ночном лесу попадает Роман в руки свирепых разбойников. Добыча им достается немалая – злато и серебро, что он вез с собой.

    Атаман разбойников Беркут, бывший знатный новогородец, изгнанный после одной из усобиц, мечтает вновь послужить родному городу. Узнав из грамоты-наказа, что Роман везет драгоценности для подкупа бояр московских в пользу Новогорода, он с честью отпускает посланца.

    И вот Роман въезжает в стольную Москву. С точностью стремится исполнить он поручение веча. По долгу, но против сердца кажется он веселым и приветливым, находит друзей между сановниками двора, узнает мысли великого князя. А мысли эти враждебны Новогороду. Роман уведомляет о том своих земляков. Предупрежденные новогородские купцы покидают Москву. Но в один злосчастный день стража хватает Романа и бросает в тесное, сырое подземелье. Его ждет казнь. Лишь однажды блеснул луч надежды – старый знакомый боярин Евстафий Сыта волен миловать преступника, но взамен требует отречься от Новогорода и навсегда остаться в Москве. Но милость смерти предпочитает Роман такой княжей милости.

    Пока Роман ожидает казни, московские дружины вторгаются на землю Новогородскую. Неверные двинцы сдают им несколько крепостей. Плача провожает Ольга в поход отца своего. Симеон Воеслав, отправляясь с новогородским ополчением, обещает дочери после победы над подлыми московитами найти ей лучшего жениха среди, но-вогородцев. Этим он повергает ее в еще большее отчаяние, ибо помнит Ольга одного лишь Романа и одного лишь его желает видеть мужем своим.

    Кто проник в глухое подземелье? Кто ловкою рукою неслышно перепилил железные решетки? С кем рядом мчится теперь Роман Ясенский на коне быстром в поле вольном? Эти два молчаливых и мрачных всадника – посланцы атамана Беркута. А вот и сам атаман встречает земляка. Куда поскачем – в родной город? к милой сердцу Ольге? или на место брани, туда, где осаждают новогородцы занятую заклятым врагом крепость Орлец? “Туда, где мечи и враги!” – восклицает пылкий юноша.

    Вскоре достигают они поляны, где несколько пьяных московитов стерегут новогородского пленника. Друзья бросаются на выручку, враги трусливо бегут, и Роман узнает в спасенном прежде столь строгого к нему отца Ольги, Симеона Воеслава.

    Теперь уже друзья и соратники в новогородском войске, осаждают Симеон и Юрий Орлец. Первым влезает на башню атаман Беркут, но падает, пронзенный стрелой. Роман следует за ним, торжествующим мечом срубает он древко знамени московского, но вслед за тем окутанная пламенем твердыня в мгновение рушится, скрыв в дыму и обломках храброго витязя. Жив ли он?

    Возвращается в Новогород победное войско. Входит Симеон Воес-лав в дом свои. Бросается на шею ему дочь его Ольга.

    “Исполнил я обещание – есть тебе жених, среди новогородцев наилучший!”

    Ольга закрывает руками лицо, но лишь только решается взглянуть через малую щель между пальцами, как видит любимого своего Романа.

    Молодые жили счастливо. А счастливый счастьем их Симеон Воеслав, проигрывая в шахматы коней и слонов брату своему младшему Юрию, ронял слезу умиления, говоря: “Так! Ты прав, а я был виноват!”

  • Краткое содержание Муки ада

    Р. Акутагава

    Муки ада

    Дама, служившая при дворе его светлости Хорикава, рассказывает историю написания ширм “Муки ада”. Его светлость был могущественным и великодушным правителем, поэтому все жители столицы почитали его как живого Будду – Ходили даже слухи, что, когда однажды быки, впряженные в колесницу его светлости, понесли и примяли одного старика, тот лишь сложил руки и благодарил судьбу за то, что по нему прошли быки его светлости. Самым известным художником был в то время есихидэ – угрюмый старик лет под пятьдесят, похожий на обезьяну. Когда однажды его светлости подарили ручную обезьянку, его проказник-сын назвал ее есихидэ. Как-то раз обезьянка украла мандарины, и молодой господин хотел наказать ее. Убегая от него, обезьянка подбежала к пятнадцатилетней дочери есихидэ, состоявшей в камеристках во дворце его светлости, уцепилась за ее подол и жалобно заскулила. Девушка вступилась за обезьянку: ведь это было всего лишь неразумное животное, к тому же обезьянка носила имя ее отца. Когда до его светлости дошли слухи о причине привязанности девушки к обезьянке, он одобрил ее почтение и любовь к отцу и стал благоволить к ней, что дало злым языкам повод утверждать, будто его светлость увлекся девушкой.

    О картинах есихидэ рассказывали страшные вещи: например, говорили, что женщины, изображеемые им, вскоре заболевали, словно из них вынули душу, и умирали. Поговаривали, что в его картинах замешано колдовство. Он любил только свою единственную дочь и свое искусство. Когда в награду за удачную картину его светлость Хорикава пообещал исполнить заветное желание есихидэ, художник попросил его отпустить дочь домой, но тот резко ответил: “Нельзя”. Рассказчица полагает, что его светлость не отпустил девушку оттого, что в отчем доме ее не ждало ничего хорошего, а вовсе не из-за своего сластолюбия.

    И вот в то время, когда Есихидэ из-за дочери оказался почти в немилости, его светлость призвал его и повелел расписать ширмы, изобразив на них муки ада. Месяцев пять-шесть Есихидэ не показывался во дворце и занимался только своей картиной. Во сне ему мерещились кошмары, и он разговаривал сам с собой. Он призвал к себе одного из учеников, заковал его в цепи и стал делать наброски, не обращая внимания на страдания юноши. Только когда из опрокинутого горшка выползла змея и чуть не ужалила юношу, Есихидэ наконец смилостивился и развязал цепь, которой тот был опутан. На другого ученика Есихидэ напустил филина и хладнокровно запечатлел на бумаге, как женоподобного юношу терзает диковинная птица. И первому, и второму ученику казалось, будто мастер хочет убить их.

    В то время как художник работал над картиной, дочь его становилась все печальнее. Обитатели дворца гадали, в чем причина ее грусти;

    В скорбных мыслях об отце или в любовной тоске. Вскоре пошли толки, будто его светлость домогается ее любви. Однажды ночью, когда рассказчица шла по галерее, к ней вдруг подбежала обезьянка Есихидэ и стала дергать за подол юбки. Рассказчица пошла в ту сторону, куда ее тянула обезьянка, и открыла дверь в комнату, из которой слышались голоса. Из комнаты выскочила полуодетая дочь Есихидэ, а в глубине раздался шум удалявшихся шагов. Девушка была в слезах, но не назвала имя того, кто хотел ее обесчестить.

    Дней через двадцать после этого происшествия Есихидэ пришел во дворец и попросил приема у его светлости. Он пожаловался, что никак не может закончить картину мук ада. Он хотел изобразить в середине ширмы, как сверху падает карета, а в ней, разметав охваченные пламенем черные волосы, извивается в муках изящная придворная дама. Но художник не может нарисовать то, чего никогда не видел, поэтому Есихидэ попросил его светлость сжечь у него на глазах карету.

    Через несколько дней его светлость позвал художника на свою загородную виллу. Около полуночи он показал ему карету со связанной женщиной внутри. Перед тем как поджечь карету, его светлость при­казал поднять занавески, чтобы Есихидэ увидел, кто находится в карете. Там была дочь художника. Есихидэ чуть не лишился рассудка. Когда карета загорелась, он хотел было броситься к ней, но вдруг ос­тановился. Он не отрываясь смотрел на горящую карету. На лице его было написано нечеловеческое страдание. Его светлость, зловеще посмеиваясь, тоже не сводил глаз с кареты. У всех, кто видел мучения бедной девушки, волосы встали дыбом, словно они в самом деле видели муки ада. Вдруг что-то черное сорвалось с крыши и упало прямо в пылавшую карету. Это была обезьянка. Она с жалобным криком прижалась к девушке, но вскоре и обезьянка, и девушка скрылись в клубах черного дыма. Есихидэ словно окаменел. Но если до тех пор он страдал, то теперь его лицо светилось самозабвенным восторгом. Все с восхищением смотрели на художника как на новоявленного будду – Это было величественное зрелище. Только его светлость сидел наверху, на галерее, с искаженным лицом и, как зверь, у которого пересохло в горле, задыхаясь, ловил ртом воздух…

    Об этой истории ходили разные слухи. Одни считали, что его светлость сжег дочь художника, чтобы отомстить за отвергнутую любовь. Другие, в том числе рассказчица, полагали, что его светлость хотел проучить злобного художника, который ради своей картины готов был сжечь карету и убить человека. Рассказчица своими ушами слышала это из уст его светлости.

    Есихидэ не оставил своего намерения написать картину, напротив, лишь утвердился в нем. Через месяц ширма с картиной мук ада была закончена. Преподнеся ширмы его светлости, Есихидэ в следующую же ночь повесился. Тело его до сих пор лежит в земле на месте их дома, но надгробный камень так оброс мхом, что никто и не знает, чья это могила.

  • Раковый корпус

    Александр Исаевич Солженицын

    Раковый корпус

    Роман (1968)

    Всех собрал этот страшный корпус – тринадцатый, раковый. Гонимых и гонителей, молчаливых и бодрых, работяг и стяжателей – всех собрал и обезличил, все они теперь только тяжелобольные, вырванные из привычной обстановки, отвергнутые и отвергнувшие все привычное и родное. Нет у них теперь ни дома другого, ни жизни другой. Они приходят сюда с болью, с сомнением – рак или нет, жить или умирать? Впрочем, о смерти не думает никто, ее нет. Ефрем, с забинтованной шеей, ходит и нудит “Сикиверное наше дело”, но и он не думает о смерти, несмотря на то что бинты поднимаются все выше и выше, а врачи все больше отмалчиваются, – не хочет он поверить в смерть и не верит. Он старожил, в первый раз отпустила его болезнь и сейчас отпустит. Русанов Николай Павлович – ответственный работник, мечтающий о заслуженной персональной пенсии. Сюда попал случайно, если уж и надо в больницу, то не в эту, где такие варварские условия (ни тебе отдельной палаты, ни специалистов и ухода, подобающего его положению). Да и народец подобрался в палате, один Оглоед чего стоит – ссыльный, грубиян и симулянт.

    А Костоглотов (Оглоедом его все тот же проницательный Русанов назвал) и сам уже себя больным не считает. Двенадцать дней назад приполз он в клинику не больным – умирающим, а сейчас ему даже сны снятся какие-то “расплывчато-приятные”, и в гости горазд сходить – явный признак выздоровления. Так ведь иначе не могло и быть, столько уже перенес: воевал, потом сидел, института не кончил (а теперь – тридцать четыре, поздно), в офицеры не взяли, сослан навечно, да еще вот – рак. Более упрямого, въедливого пациента не найти: болеет профессионально (книгу патанатомии проштудировал), на всякий вопрос добивается ответа от специалистов, нашел врача Масленникова, который чудо-лекарством – чагой лечит. И уже готов сам отправиться на поиски, лечиться, как всякая живая тварь лечится, да нельзя ему в Россию, где растут удивительные деревья – березы…

    Замечательный способ выздоровления с помощью чая из чаги (березового гриба) оживил и заинтересовал всех раковых больных, уставших, разуверившихся. Но не такой человек Костоглотов Олег, чтобы все свои секреты раскрывать этим свободным., но не наученным “мудрости жизненных жертв”, не умеющим скинуть все ненужное, лишнее и лечиться…

    Веривший во все народные лекарства (тут и чага, и иссык-кульский корень – аконитум), Олег Костоглотов с большой настороженностью относится ко всякому “научному” вмешательству в свой организм, чем немало досаждает лечащим врачам Вере Корнильевне Гангарт и Людмиле Афанасьевне Донцовой. С последней Оглоед все порывается на откровенный разговор, но Людмила Афанасьевна, “уступая в малом” (отменяя один сеанс лучевой терапии), с врачебной хитростью тут же прописывает “небольшой” укол синэстрола, лекарства, убивающего, как выяснил позднее Олег, ту единственную радость в жизни, что осталась ему, прошедшему через четырнадцать лет лишений, которую испытывал он всякий раз при встрече с Вегой (Верой Гангарт). Имеет ли врач право излечить пациента любой ценой? Должен ли больной и хочет ли выжить любой ценой? Не может Олег Костоглотов обсудить это с Верой Гангарт при всем своем желании. Слепая вера Веги в науку наталкивается на уверенность Олега в силы природы, человека, в свои силы. И оба они идут на уступки: Вера Корнильевна просит, и Олег выливает настой корня, соглашается на переливание крови, на укол, уничтожающий, казалось бы, последнюю радость, доступную Олегу на земле. Радость любить и быть любимым.

    А Вега принимает эту жертву: самоотречение настолько в природе Веры Гангарт, что она и представить себе не может иной жизни. Пройдя через четырнадцать пустынь одиночества во имя своей единственной любви, начавшейся совсем рано и трагически оборвавшейся, пройдя через четырнадцать лет безумия ради мальчика, называвшего ее Вегой и погибшего на войне, она только сейчас полностью уверилась в своей правоте, именно сегодня новый, законченный смысл приобрела ее многолетняя верность. Теперь, когда встречен человек, вынесший, как и она, на своих плечах годы лишений и одиночества, как и она, не согнувшийся под этой тяжестью и потому такой близкий, родной, понимающий и понятный, – стоит жить ради такой встречи!

    Многое должен пережить и передумать человек, прежде чем придет к такому пониманию жизни, не каждому это дано. Вот и Зоенька, пчелка-Зоенька, как ни нравится ей Костоглотов, не будет даже местом своим медсестры жертвовать, а уж себя и подавно постарается уберечь от человека, с которым можно тайком от всех целоваться в коридорном тупике, но нельзя создать настоящее семейное счастье (с детьми, вышиванием мулине, подушечками и еще многими и многими доступными другим радостями). Одинакового роста с Верой Корнильевной, Зоя гораздо плотней, потому и кажется крупнее, осанистее. Да и в отношениях их с Олегом нет той хрупкости-недосказанности, которая царит между Костоглотовым и Гангарт. Как будущий врач Зоя (студентка мединститута) прекрасно понимает “обреченность” больного Костоглотова. Именно она раскрывает ему глаза на тайну нового укола, прописанного Донцовой. И снова, как пульсация вен, – да стоит ли жить после такого? Стоит ли?..

    А Людмила Афанасьевна и сама уже не убеждена в безупречности научного подхода. Когда-то, лет пятнадцать – двадцать назад, спасшая столько жизней лучевая терапия казалась методом универсальным, просто находкой для врачей-онкологов. И только теперь, последние два года, стали появляться больные, бывшие пациенты онкологических клиник, с явными изменениями на тех местах, где были применены особенно сильные дозы облучения. И вот уже Людмиле Афанасьевне приходится писать доклад на тему “Лучевая болезнь” и перебирать в памяти случаи возврата “лучевиков”. Да и ее собственная боль в области желудка, симптом, знакомый ей как диагносту-онкологу, вдруг пошатнула прежнюю уверенность, решительность и властность. Можно ли ставить вопрос о праве врача лечить? Нет, здесь явно Костоглотов не прав, но и это мало успокаивает Людмилу Афанасьевну. Угнетенность – вот то состояние, в котором находится врач Донцова, вот что действительно начинает сближать ее, такую недосягаемую прежде, с ее пациентами. “Я сделала, что могла. Но я ранена и падаю тоже”.

    Уже спала опухоль у Русанова, но ни радости, ни облегчения не приносит ему это известие. Слишком о многом заставила задуматься его болезнь, заставила остановиться и осмотреться. Нет, он не сомневается в правильности прожитой жизни, но ведь другие-то могут не понять, не простить (ни анонимок, ни сигналов, посылать которые он просто был обязан по долгу службы, по долгу честного гражданина, наконец). Да не столько его волновали другие (например, Костоглотов, да что он вообще в жизни-то смыслит: Оглоед, одно слово!), сколько собственные дети: как им все объяснить? Одна надежда на дочь Авиету: та правильная, гордость отца, умница. Тяжелее всего с сыном Юркой: слишком уж он доверчивый и наивный, бесхребетный. Жаль его, как жить-то такому бесхарактерному. Очень напоминает это Русанову один из разговоров в палате, еще в начале лечения. Главным оратором был Ефрем: перестав зудеть, он долго читал какую-то книжечку, подсунутую ему Костоглотовым, долго думал, молчал, а потом и выдал: “Чем жив человек?” Довольствием, специальностью, родиной (родными местами), воздухом, хлебом, водой – много разных предположений посыпалось. И только Николай Павлович уверенно отчеканил: “Люди живут идейностью и общественным благом”. Мораль же книги, написанной Львом Толстым, оказалась совсем “не наша”. Лю-бо-вью… За километр несет слюнтяйством! Ефрем задумался, затосковал, так и ушел из палаты, не проронив больше ни слова. Не так очевидна показалась ему неправота писателя, имя которого он раньше-то и не слыхивал. Выписали Ефрема, а через день вернули его с вокзала обратно, под простыню. И совсем тоскливо стало всем, продолжающим жить.

    Вот уж кто не собирается поддаваться своей болезни, своему горю, своему страху – так это Демка, впитывающий все, о чем бы ни говорилось в палате. Много пережил он за свои шестнадцать лет: отец бросил мать (и Демка его не обвиняет, потому как она “скурвилась”), матери стало совсем не до сына, а он, несмотря ни на что, пытался выжить, выучиться, встать на ноги. Единственная радость осталась сироте – футбол. За нее он и пострадал: удар по ноге – и рак. За что? Почему? Мальчик со слишком уж взрослым лицом, тяжелым взглядом, не талант (по мнению Вадима, соседа по палате), однако очень старательный, вдумчивый. Он читает (много и бестолково), занимается (и так слишком много пропущено), мечтает поступить в институт, чтобы создавать литературу (потому что правду любит, его “общественная жизнь очень разжигает”). Все для него впервые: и рассуждения о смысле жизни, и новый необычный взгляд на религию (тети Стефы, которой и поплакаться не стыдно), и первая горькая любовь (и та – больничная, безысходная). Но так сильно в нем желание жить, что и отнятая нога кажется выходом удачным: больше времени на учебу (не надо на танцы бегать), пособие по инвалидности будешь получать (на хлеб хватит, а без сахара обойдется), а главное – жив!

    А любовь Демкина, Асенька, поразила его безупречным знанием всей жизни. Как будто только с катка, или с танцплощадки, или из кино заскочила эта девчонка на пять минут в клинику, просто провериться, да здесь, за стенами ракового, и осталась вся ее убежденность. Кому она теперь такая, одногрудая, нужна будет, из всего ее жизненного опыта только и выходило: незачем теперь жить! Демка-то, может быть, и сказал зачем: что-то надумал он за долгое лечение-учение (жизненное учение, как Костоглотов наставлял, – единственно верное учение), да не складывается это в слова.

    И остаются позади все купальники Асенькины ненадеванные и некупленные, все анкеты Русанова непроверенные и недописанные, все стройки Ефремовы незавершенные. Опрокинулся весь “порядок мировых вещей”. Первое сживание с болезнью раздавило Донцову, как лягушку. Уже не узнает доктор Орещенков своей любимой ученицы, смотрит и смотрит на ее растерянность, понимая, как современный человек беспомощен перед ликом смерти. Сам Дормидонт Тихонович за годы врачебной практики (и клинической, и консультативной, и частной практики), за долгие годы потерь, а в особенности после смерти его жены, как будто понял что-то свое, иное в этой жизни. И проявилось это иное прежде всего в глазах доктора, главном “инструменте” общения с больными и учениками. Во взгляде его, и по сей день внимательно-твердом, заметен отблеск какой-то отреченности. Ничего не хочет старик, только медной дощечки на двери и звонка, доступного любому прохожему. От Людочки же он ожидал большей стойкости и выдержки.

    Всегда собранный Вадим Зацырко, всю свою жизнь боявшийся хотя бы минуту провести в бездействии, месяц лежит в палате ракового корпуса. Месяц – и он уже не убежден в необходимости совершить подвиг, достойный его таланта, оставить людям после себя новый метод поиска руд и умереть героем (двадцать семь лет – лермонтовский возраст!).

    Всеобщее уныние, царившее в палате, не нарушается даже пестротой смены пациентов: спускается в хирургическую Демка и в палате появляются двое новичков. Первый занял Демкину койку – в углу, у двери. Филин – окрестил его Павел Николаевич, гордый сам своей проницательностью. И правда, этот больной похож на старую, мудрую птицу. Очень сутулый, с лицом изношенным, с выпуклыми отечными глазами – “палатный молчальник”; жизнь, кажется, научила его только одному: сидеть и тихо выслушивать все, что говорилось в его присутствии. Библиотекарь, закончивший когда-то сельхозакадемию, большевик с семнадцатого года, участник гражданской войны, отрекшийся от жизни человек – вот кто такой этот одинокий старик. Без друзей, жена умерла, дети забыли, еще более одиноким его сделала болезнь – отверженный, отстаивающий идею нравственного социализма в споре с Костоглотовым, презирающий себя и жизнь, проведенную в молчании. Все это узнает любивший слушать и слышать Костоглотов одним солнечным весенним днем… Что-то неожиданное, радостное теснит грудь Олегу Костоглотову. Началось это накануне выписки, радовали мысли о Веге, радовало предстоящее “освобождение” из клиники, радовали новые неожиданные известия из газет, радовала и сама природа, прорвавшаяся, наконец, яркими солнечными деньками, зазеленевшая первой несмелой зеленью. Радовало возвращение в вечную ссылку, в милый родной Уш-Терек. Туда, где живет семья Кадминых, самых счастливых людей из всех, кого встречал он за свою жизнь. В его кармане две бумажки с адресами Зои и Веги, но непереносимо велико для него, много пережившего и от многого отказавшегося, было бы такое простое, такое земное счастье. Ведь есть уже необыкновенно-нежный цветущий урюк в одном из двориков покидаемого города, есть весеннее розовое утро, гордый козел, антилопа нильгау и прекрасная далекая звезда Вега… Чем люди живы.

    Т. В. и М. Г. Павловец

  • Аргонавтика

    ГРЕЦИЯ

    Аполлоний Родосский (apollonios rhodios) ок. 295 – ок. 215 до н. э.

    Аргонавтика (Argonautica) – Героическая поэма

    В Греции было много мифов о подвигах отдельных героев, но только четыре – о таких подвигах, на которые дружно сходились герои из разных концов страны. Последним была Троянская война; предпоследним – поход Семерых против Фив; перед этим – Калидонская охота на исполинского вепря во главе с героем Мелеагром; а самым первым – плавание за золотым руном в далекую кавказскую Колхиду на корабле “Арго” во главе с героем Ясоном. “Аргонавты” – значит “плывущие на “Арго”.

    Золотое руно – это шкура священного золотого барана, ниспосланного богами с небес. У одного греческого царя были сын и дочь по имени Фрикс и Гелла, злая мачеха задумала их погубить и подговорила народ принести их в жертву богам; но возмущенные боги ниспослали им золотого барана, и он унес брата и сестру далеко за три моря. Сестра утонула в пути, по ее имени стал называться пролив, нынешние Дарданеллы. А брат достиг Колхиды на восточном краю земли, где правил могучий царь Эет, сын Солнца. Золотого барана принесли в жертву Солнцу, а шкуру его повесили на дерево в священной роще под охраной страшного дракона.

    Об этом золотом руне вспомнили вот по какому случаю. В Северной Греции был город Иолк, за власть над ним спорили двое царей, злой и добрый. Злой царь сверг доброго. Добрый царь поселился в тиши и безвестности, а сына своего Ясона отдал в обучение мудрому кентавру Хирону – получеловеку-полуконю, воспитателю целой череды великих героев вплоть до Ахилла. Но боги правду видели, и Ясона взяли под свое покровительство богиня-царица Гера и богиня-мастерица Афина. Злому царю было предсказано: его погубит человек, обутый на одну ногу. И такой человек пришел – это был Ясон, Говорили, будто в пути ему встретилась старуха и попросила перенести ее через реку; он перенес ее, но одна его сандалия осталась в реке. А старуха эта была сама богиня Гера.

    Ясон потребовал, чтобы царь-захватчик вернул царство законному царю и ему, Ясону-наследнику. “Хорошо, – сказал царь, – но докажи, что ты этого достоин. Фрикс, бежавший в Колхиду на златорунном баране, – наш дальний родич. Добудь из Колхиды золотое руно и доставь в наш город – тогда и царствуй!” Ясон принял вызов. Мастер Арг, руководимый самой Афиною, стал строить корабль о пятидесяти веслах, названный его именем. А Ясон кинул клич, и со всей Греции к нему стали собираться герои, готовые в плавание. Перечнем их начинается поэма.

    Почти все они были сыновьями и внуками богов. Сыновьями Зевса были близнецы Диоскуры, конник Кастор и кулачный боец Полидевк. Сыном Аполлона был песнопевец Орфей, способный пением останавливать реки и вести хороводом горы. Сыновьями Северного ветра были близнецы Бореады с крыльями за плечами. Сыном Зевса был спаситель богов и людей Геракл, величайший из героев, с юным оруженосцем Гиласом. Внуками Зевса были богатырь Пелей, отец Ахилла, и богатырь Теламон, отец Аякса. А за ними шли и Аргкорабел, и Тифий-кормчий, и Анкей-мореход, одетый в медвежью шкуру – отец спрятал его доспехи, надеясь удержать его дома. А за ними – многие-многие другие. Главным предложили стать Гераклу, но Геракл ответил: “Нас собрал Ясон – он и поведет наc”. Принесли жертвы, взмолились богам, в пятьдесят плеч сдвинули корабль с берега в море, Орфей зазвенел песнею о начале неба и земли, солнца и звезд, богов и титанов, – и, вспенивая волны, корабль двигается в путь. А вслед ему смотрят боги со склонов гор, и кентавры со старым Хироном, и младенец Ахилл на руках у матери.

    Путь лежал через три моря, одно другого неведомей.

    Первое море было Эгейское. На нем был огненный остров Лемнос, царство преступных женщин. За неведомый грех боги наслали на жителей безумие: мужья бросили своих жен и взяли наложниц, жены перебили своих мужей и зажили женским царством, как амазонки. Незнакомый огромный корабль пугает их; надев доспехи мужей, они собираются на берегу, готовые дать отпор. Но мудрая царица говорит: “Примем мореходов радушно: мы дадим им отдых, они дадут нам детей”. Безумие кончается, женщины привечают гостей, разводят их по домам – Ясона принимает сама царица, о ней еще будут сложены мифы, – и на много дней задерживаются у них аргонавты. Наконец трудолюбивый Геракл объявляет: “Делу время, потехе час!” – и поднимает всех в путь.

    Второе море было Мраморное: дикие леса на берегу, дикая гора неистовой Матери Богов над лесами. Здесь у аргонавтов были три стоянки. На первой стоянке они потеряли Геракла, Юный друг его Гилас пошел за водой, склонился с сосудом над ручьем; заплескались нимфы ручья, восхищенные его красотой, старшая из них поднялась, вскинула руки ему на шею и увлекла его в воду. Геракл бросился его искать, аргонавты тщетно ждали его целую ночь, наутро Ясон приказал отплывать. Возмущенный Теламон крикнул: “Ты просто хочешь избавиться от Геракла, чтобы слава его не затмила твоей!” Начиналась ссора, но тут из волн поднял огромную косматую голову вещий бог, Морской Старик. “Вам судьба плыть дальше, – сказал он, – а Гераклу – вернуться к тем трудам и подвигам, которых не совершит никто другой”.

    На следующей стоянке навстречу им вышел дикий богатырь, варварский царь, сын морского Посейдона: всех проезжающих он вызывал на кулачный бой, и никто не мог против него выстоять. От аргонавтов вышел против него Диоскур Полидевк, сын Зевса против сына Посейдона. Варвар силен, эллин ловок – жестокий бой был недолгим, царь рухнул, его люди бросились к нему, был бой, и враги разбежались, побежденные.

    Проучив надменного, пришлось прийти на помощь слабому. На последней стоянке в этом море аргонавты встретились с дряхлым царем-прорицателем Финеем. За давние грехи – а какие, уж никто и не помнит, рассказывают по-разному, – боги наслали на него зловонных чудовищных птиц – гарпий. Едва сядет Финей за стол, налетают гарпии, набрасываются на еду, что не съедят, то изгадят, а царь иссыхает от голода. Помочь ему вышли крылатые Бореады, дети ветра: они налетают на гарпий, преследуют их по небу, изгоняют на край света – и благодарный старец дает аргонавтам мудрые советы: как плыть, где останавливаться, как спасаться от опасностей. А главная опасность уже рядом.

    Третье море перед аргонавтами – Черное; вход в него – меж плавучих Синих скал. Окруженные кипящей пеной, они сшибаются и расходятся, сокрушая все, что попадает между ними. Финей велел:

    “Не бросайтесь вперед: выпустите сперва птицу-горлинку – если пролетит, то и вы проплывете, если же раздавят ее скалы, то поворачивайте назад”. Выпустили горлинку – она проскользнула между скал, но не совсем, скалы сшиблись и вырвали несколько белых перьев из ее хвоста. Думать было некогда, аргонавты налегли на весла, корабль летит, скалы уже сдвигаются, чтобы раздавить корму, – но тут они чувствуют мощный толчок, это сама Афина незримой рукой подтолкнула корабль, и вот он уже в Черном море, а скалы за их спиною остановились навеки и стали берегами пролива Босфор.

    Здесь постигла их вторая утрата: умирает кормчий Тифий, вместо него править берется Анкей в медвежьей шкуре, лучший моряк из выживших. Он ведет корабль дальше, по совсем диковинным водам, где сам бог Аполлон шагает с острова на остров на глазах у людей, где купается Артемида-Луна, прежде чем взойти на небо. Плывут мимо берега амазонок, которые живут без мужей и вырезают себе правую грудь, чтобы легче бить из лука; мимо домов Кузнечного берега, где живут первые на земле железоделы; мимо гор Бесстыжего берега, где мужчины с женщинами сходятся, как скоты, не в домах, а на улицах, и неугодных царей заточают в темницы и морят голодом; мимо острова, над которым кружатся медные птицы, осыпая смертельные перья, и от них нужно защищаться щитами над головой, как черепицей. И вот впереди уже видны Кавказские горы, и слышен стон распятого на них Прометея, и бьет в парус ветер от крыл терзающего титана орла – огромнее самого корабля. Это Колхида.

    Путь пройден, но главное испытание впереди. Герои об этом не знают, но знают Гера и Афина и думают, как их спасти. Они идут за помощью к Афродите, богине любви: пусть ее сын Эрот внушит колхидской царевне, волшебнице Медее, страсть к Ясону, пусть она поможет возлюбленному против отца. Эрот, крылатый мальчишка с золотым луком и роковыми стрелами, в саду небесного дворца сидит на корточках и играет в бабки с приятелем, юным виночерпием Зевса: жульничает, выигрывает и злорадствует. Афродита сулит ему за услугу игрушку – чудо-мяч из золотых колец, которым играл когда-то младенец Зевс, когда скрывался на Крите от злого отца своего Крона. “Дай сразу!” – просит Эрот, а она его гладит по головке и говорит: “Сперва сделай свое дело, а уж я не забуду”. И Эрот летит в Колхиду. Аргонавты уже входят во дворец царя Эета – он огромен и пышен, по углам его четыре источника – с водой, вином, молоком и маслом. Могучий царь выходит навстречу гостям, поодаль за ним – царица и царевна. Встав у порога, маленький Эрот натягивает свой лук, и стрела его без промаха попадает в сердце Медеи:

    “Онеменье ее охватило – Прямо под сердцем горела стрела, и грудь волновалась, В сладкой таяла муке душа, обо всем позабывши, Взоры, блестя, стремились к Ясону, и нежные щеки Против воли ее то бледнели, то снова краснели”.

    Ясон просит царя вернуть грекам золотое руно – если нужно, они отслужат ему службою против любого врага. “С врагами я справлюсь и один, – надменно отвечает сын Солнца. – А для тебя у меня испытание другое. Есть у меня два быка, медноногих, медногорлых, огнедышащих; есть поле, посвященное Аресу, богу войны; есть семена – драконовы зубы, из которых вырастают, как колосья, воины в медных доспехах. На заре я запрягаю быков, утром сею, вечером собираю жатву, – сделай то же, и руно будет твое”. Ясон принимает вызов, хоть и понимает, что для него это смерть. И тут-то мудрый Арг говорит ему: “Проси помощи у Медеи – она волшебница, она жрица подземной Гекаты, ей ведомы тайные зелья: если она не поможет тебе, то никто не поможет”.

    Когда послы аргонавтов приходят к Медее, она сидит без сна в своем тереме: страшно предать отца, страшно погубить прекрасного гостя. “Стыд ее держит, а дерзкая страсть идти заставляет” навстречу возлюбленному.

    “Сердце в груди у нее от волнения часто стучало, Билось, как солнечный луч, отраженный волною, и слезы Были в очах, и боль огнем разливалась по телу: То говорила она про себя, что волшебное зелье Даст, то опять, что не даст, но и жить не останется тоже”.

    Медея встретилась с Ясоном в храме Гекаты. Зелье ее называлось “Прометеев корень”: растет он там, где падают на землю капли крови Прометея, и когда его срезают, то земля вздрагивает, а титан на скале испускает стон. Из этого корня сделала она мазь. “Натрись ею, – сказала она, – и огонь медных быков не обожжет тебя. А когда из драконьих зубов в бороздах прорастут медные латники – возьми каменную глыбу, брось в их гущу, и они перессорятся и перебьют друг друга. Тогда возьми руно, скорее уезжай – и помни Медею”. “Спасибо тебе, царевна, но уеду я не один – ты поедешь со мною и станешь моею женой”, – ответил ей Ясон.

    Он выполняет наказ Медеи, становится могуч и неуязвим, гнет быков под ярмо, засевает поле, не тронутый ни медью, ни огнем. Из борозд появляются воины – сперва копья, потом шлемы, потом щиты, блеск встает до небес. Он бросает в гущу их камень, большой, как жернов, четверым не поднять, – между воинами начинается побоище, а выживших он посекает сам, как жнец на жатве. Аргонавты торжествуют победу, Ясон ждет себе награду – но Медея чувствует: скорее царь перебьет гостей, чем отдаст им сокровище. Ночью бежит она к Ясону, взяв с собой только свои чудодейственные травы: “Идем за руном – только мы двое, другим нельзя!” Они входят в священный лес, на дубе сияет руно, вокруг кольцами свился бессонный дракон, змеиное тело его ходит волнами, шипенье разносится до дальних гор. Медея запевает заклинания, и волны его извивов становятся все тише, все спокойнее; Медея можжевеловой ветвью касается глаз дракона, и веки его смыкаются, пасть опускается на землю, тело вытягивается вдаль меж деревьями леса. Ясон срывает с дерева руно, блистающее, как молния, они всходят на корабль, скрытый у берега, и Ясон рубит причалы.

    Начинается бегство – окольным путем, по Черному морю, по северным рекам, чтобы сбить с пути погоню. Во главе погони – брат Медеи, молодой наследник Эета; он догоняет аргонавтов, он перерезает им путь, он требует: “Руно – вам, но царевну – нам!” Тогда Медея вызывает брата на переговоры, он выходит один – и гибнет от руки Ясона, а греки громят лишенных вождя колхидян. Умирая, он брызжет кровью на одежду сестры – теперь на Ясоне и аргонавтах грех вероломного убийства. Боги гневаются: буря за бурей обрушиваются на корабль, и наконец корабль говорит пловцам человечьим голосом: “Не будет вам пути, пока не очистит вас от скверны царица-волшебница Кирка, дочь Солнца, западная сестра восточного колхидского царя”. Царь Эет правил там, где восходит Солнце, царица Кирка – там, где оно закатывается: аргонавты плывут на противоположный край света, туда, где поколение спустя побывает Одиссей. Кирка совершает очищение – приносит в жертву свинью, ее кровью смывает с убийц кровь убитого, – но помогать отказывается: не хочет ни брата гневить, ни племянника забыть.

    Аргонавты блуждают по неведомым западным морям, по будущим Одиссеевым местам. Они проплывают Эоловы острова, и царь ветров Эол по просьбе Геры посылает им попутный ветер. Они подплывают к Скилле и Харибде, и морская богиня Фетида – мать Ахилла, жена аргонавта Пелея – вздымает корабль на волне и перекидывает через морскую теснину так высоко, что ни то, ни другое чудовище не может до них дотянуться. Они слышат издали чарующее пение Сирен, заманивающих моряков на утесы, – но Орфей ударяет в струны, и, заслушавшись его, аргонавты не замечают певчих хищниц. Наконец они доплывают до счастливой страны феаков – и неожиданно сталкиваются здесь со второй колхидской погоней. “Верните нам Медею!” – требуют преследователи. Мудрый феакийский царь отвечает: “Если Медея – беглая дочь Эета, то она ваша. Если Медея – законная жена Ясона, то она принадлежит мужу, и только ему”. Тотчас втайне от преследователей Ясон и Медея справляют долгожданную свадьбу – в феакийской священной пещере, на ложе, сияющем золотым руном. Аргонавты уплывают дальше, а погоня остается ни с чем.

    Уже совсем немного осталось до родных берегов, но тут на аргонавтов обрушивается последнее, самое тяжкое испытание. Разражается буря, девять суток она носит корабль по всем морям и забрасывает его в мертвый залив на краю пустыни у берега Африки, откуда нет выхода судам: путь загораживают мели и течения. Одолев море и привыкнув к воде, герои успели отвыкнуть от суши – даже кормчий Анкей, проведший судно сквозь все бури, не знает отсюда пути. Путь указывают боги: из волн выносится морской конь с золотой гривой и мчится через степь к неведомому берегу, а вслед за ним, взвалив корабль на плечи, бредут, шатаясь, измученные аргонавты. Двенадцать дней и ночей длится переход – здесь погибло больше героев, чем во всем пути: от голода и жажды, в стычках с кочевниками, от яда песчаных змей, от жара солнца и тяжести корабля. И вдруг на последний день после песчаного ада открывается цветущий рай: свежее озеро, зеленый сад, золотые яблоки и девы-нимфы, плачущие над мертвым огромным змеем: “Пришел сюда богатырь в львиной шкуре, змея нашего убил, яблоки наши похитил, расколол скалу, пустил из нее ручей течь до самого моря”. Обрадовались аргонавты: видят, что, даже покинув их, Геракл спас товарищей от жажды и указал им дорогу. Сперва вдоль ручья, потом по лагуне, а потом через пролив в открытое море, и добрый морской бог подталкивает их в корму, плеща чешуйчатым хвостом.

    Вот и последний перегон, вот и порог родного моря – остров Крит. Его сторожит медный великан, отгоняя корабли каменными глыбами, – но Медея подходит к борту, вперяется в великана оцепеняющим взглядом, и он замирает, отшатывается, спотыкается медной пятою о камень и рушится в море. И, запасшись на Крите свежей водой и пищей, Ясон с товарищами наконец достигают родных берегов.

    Это не конец судьбы Ясона и Медеи – о том, что было с ними потом, написал страшную трагедию Еврипид. Но Аполлоний писал не об одном или двух героях – он писал об общем деле, о первом всегреческом великом походе. Аргонавты сходят на берег и расходятся по своим домам и городам – поэме “Аргонавтика” конец.

    М. Л. и В. М Гаспаров