Category: Краткие содержания

Ф. М. Достоевский

Бедные люди

Макар Алексеевич Девушкин – титулярный советник сорока семи лет, переписывающий за небольшое жалованье бумаги в одном из петербургских департаментов. Он только что переехал на новую квартиру в “капитальном” доме возле Фонтанки. Вдоль длинного коридора – двери комнат для жильцов; сам же герой ютится за перегородкой в общей кухне. Прежнее его жилье было “не в пример лучше”. Однако теперь для Девушкина главное – дешевизна, потому что в том же дворе он снимает более удобную и дорогую квартиру для своей дальней родственницы Варвары Алексеевны Доброселовой. Бедный чиновник берет под свою защиту семнадцатилетнюю сироту, за которую, кроме него, заступиться некому. Живя рядом, они редко видятся, так как Макар Алексеевич боится сплетен. Однако оба нуждаются в душевном тепле и сочувствии, которые черпают из почти ежедневной переписки друг с другом. История взаимоотношений Макара и Вареньки раскрывается в тридцати одном – его и в двадцати четырех – ее письмах, написанных с 8 апреля по 30 сентября 184… г. Первое письмо Макара пронизано счастьем обретения сердечной привязанности: “…весна, так и мысли все-такие приятные, острые, затейливые, и мечтания приходят нежные…” Отказывая себе в еде и платье, он выгадывает на цветы и конфеты для своего “ангельчика”.

Варенька сердится на покровителя за излишние расходы, охлаждает иронией его пыл: “…одних стихов и недостает…”

“Отеческая приязнь одушевляла меня, единственно чистая отеческая приязнь…” – конфузится Макар.

Варя уговаривает друга заходить к ней почаще: “Какое другим дело!” Она берет на дом работу – шитье.

В последующих письмах Девушкин подробно описывает свое жилище – “Ноев ковчег” по обилию разношерстной публики – с “гнилым, остро-услащенным запахом”, в котором “чижики так и мрут”. Рисует портреты соседей: карточного игрока мичмана, мелкого литератора Ратазяева, нищего чиновника без места Горшкова с семьей. Хозяйка – “сущая ведьма”. Стыдится, что плохо, бестолково пишет – “слогу нет”: ведь учился “даже и не на медные деньги”.

Варенька делится своей тревогой: о ней “выведывает” Анна Федоровна, дальняя родственница. Раньше Варя с матерью жили в ее доме, а затем, якобы для покрытия расходов на них, “благодетельница” предложила осиротевшую к тому времени девушку богатому помещику Быкову, который ее и обесчестил. Только помощь Макара спасает беззащитную от окончательной “гибели”. Лишь бы сводня и Быков не узнали ее адреса! Бедняжка заболевает от страха, почти месяц лежит в беспамятстве. Макар все это время рядом. Чтобы поставить свою “ясочку” на ноги, продает новый вицмундир. К июню Варенька выздоравливает и посылает заботливому другу записки с историей своей жизни.

Ее счастливое детство прошло в родной семье на лоне деревенской природы. Когда отец потерял место управляющего в имении князя П-го, они приехали в Петербург – “гнилой”, “сердитый”, “тоскливый”. Постоянные неудачи свели отца в могилу. Дом продали за долги. Четырнадцатилетняя Варя с матерью остались без крова и средств. Тут-то их и приютила Анна Федоровна, вскоре начавшая попрекать вдову. Та работала сверх сил, губя слабое здоровье ради куска хлеба. Целый год Варя училась у жившего в том же доме бывшего студента Петра Покровского. Ее удивляло в “добрейшем, достойнейшем человеке, наилучшем из всех”, странное неуважение к старику отцу, часто навешавшему обожаемого сына. Это был горький пьяница, когда-то мелкий чиновник. Мать Петра, молодая красавица, была выдана за него с богатым приданым помещиком Быковым. Вскоре она умерла. Вдовец женился вторично. Петр же рос отдельно, под покровительством Быкова, который и поместил оставившего по состоянию здоровья университет юношу “на хлебы” к своей “короткой знакомой” Анне Федоровне.

Совместные бдения у постели больной Вариной матери сблизили молодых людей. Образованный друг приучил девушку к чтению, развил ее вкус. Однако вскоре Покровский слег и умер от чахотки. Хозяйка в счет похорон забрала все вещи покойного. Старик отец отнял у нее книг, сколько мог, и набил их в карманы, шляпу и т. п. Пошел дождь. Старик бежал, плача, за телегой с гробом, а книги падали у него из карманов в грязь. Он поднимал их и снова бежал вдогонку… Варя в тоске вернулась домой, к матери, которую тоже вскоре унесла смерть…

Девушкин отвечает рассказом о собственной жизни. Служит он уже тридцать лет. “Смирненький”, “тихонький” и “добренький”, он стал предметом постоянных насмешек: “в пословицу ввели Макара Алексеевича в целом ведомстве нашем”, “…до сапогов, до мундира, до волос, до фигуры моей добрались: все не по них, все переделать нужно!”. Герой возмущается: “Ну что ж тут такого, что переписываю! Что, грех переписывать, что ли? ” Единственная радость – Варенька: “точно домком и семейством меня благословил Господь!”

10 июня Девушкин везет свою подопечную гулять на острова. Та счастлива. Наивный Макар в восторге от сочинений Ратазяева. Варенька же отмечает безвкусицу и выспренность “Итальянских страстей”, “Ермака и Зюлейки” и др.

Понимая всю непосильность для Девушкина материальных забот о себе (он обносился настолько, что вызывает презрение даже у слуг и вахтеров), больная Варенька хочет устроиться в гувернантки. Макар против: ее “полезность” – в “благотворном” влиянии на его жизнь. За Ратазяева он заступается, но после прочтения присланного Варей “Станционного смотрителя” Пушкина – потрясен: “я то же самое чувствую, вот совершенно так, как и в книжке”. Судьбу Вырина примеряет на себя и просит свою “родную” не уезжать, не “губить” его. 6 июля Варенька посылает Макару гоголевскую “Шинель”; в тот же вечер они посещают театр.

Если пушкинская повесть возвысила Девушкина в собственных глазах, то гоголевская – обижает. Отождествляя себя с Башмачкиным, он считает, что автор подсмотрел все мелочи, его жизни и бесцеремонно обнародовал. Достоинство героя задето: “после такого надо жаловаться…”

К началу июля Макар истратил все. Страшнее безденежья только насмешки жильцов над ним и Варенькой. Но самое ужасное, что к ней является “искатель”-офицер, из бывших соседей, с “недостойным предложением”. В отчаянии бедняга запил, четыре дня пропадал, пропуская службу. Ходил пристыдить обидчика, но был сброшен с лестницы.

Варя утешает своего защитника, просит, невзирая на сплетни, приходить к ней обедать.

С начала августа Девушкин тщетно пытается занять под проценты денег, особенно необходимых ввиду новой беды: на днях к Вареньке приходил другой “искатель”, направленный Анной Федоровной, которая сама вскоре навестит девушку. Надо срочно переезжать. Макар от бессилия снова запивает. “Ради меня, голубчик мой, не губите себя и меня не губите”, – умоляет его несчастная, посылая последние “тридцать копеек серебром”. Ободренный бедняк объясняет свое “падение”: “как потерял к самому себе уважение, как предался отрицанию добрых качеств своих и своего достоинства, так уж тут и все пропадай!” Самоуважение Макару дает Варя: люди “гнушались” им, “и я стал гнушаться собою., а вы всю жизнь мою осветили темную, и я узнал, что не хуже других; что только не блещу ничем, лоску нет, тону нет, но все-таки я человек, что сердцем и мыслями я человек”.

Здоровье Вареньки ухудшается, она уже не в силах шить. В тревоге Макар выходит сентябрьским вечером на набережную Фонтанки. Грязь, беспорядок, пьяные – “скучно”! А на соседней Гороховой – богатые магазины, роскошные кареты, нарядные дамы. Гуляющий впадает в “вольнодумство”: если труд – основа человеческого достоинства, то почему столько бездельников сыты? Счастье дается не по заслугам – поэтому богачи не должны быть глухи к жалобам бедняков. Макар немного гордится своими рассуждениями и замечает, что у него “с недавнего времени слог формируется”. 9 сентября Девушкину улыбается удача: вызванный за ошибку в бумаге на “распеканцию” к генералу, смиренный и жалкий чиновник удостоился сочувствия “его превосходительства” и получил лично от него сто рублей. Это настоящее спасение: уплачено за квартиру, стол, одежду. Девушкин подавлен великодушием начальника и корит себя за недавние “либеральные” мысли. Читает “Северную пчелу”. Полон надежд на будущее.

Тем временем о Вареньке разузнает Быков и 20 сентября является к ней свататься. Его цель – завести законных детей, чтобы лишить наследства “негодного племянника”. Если Варя против, он женится на московской купчихе. Несмотря на бесцеремонность и грубость предложения, девушка соглашается: “Если кто может возвратить мне честное имя, отвратить от меня бедность так это единственно он”. Макар отговаривает: “сердечку-то вашему будет холодно!” Заболев от горя, он все же до последнего дня разделяет ее хлопоты по сборам в дорогу.

30 сентября – свадьба. В тот же день, накануне отъезда в поместье Быкова, Варенька пишет письмо-прощание старому другу: “На кого вы здесь останетесь, добрый, бесценный, единственный!”

Ответ полон отчаяния: “Я и работал, и бумаги писал, и ходил, и гулял, все оттого, что вы здесь, напротив, поблизости жили”. Кому теперь нужен его сформировавшийся “слог”, его письма, он сам? “По какому праву” разрушают “жизнь человеческую”?

Александр Романович Беляев

Голова профессора Доуэля

Роман (1925, нов. ред. 1937)

Мари Лоран, молодой врач, получает предложение поступить на работу в лабораторию профессора Керна. Кабинет, в котором Керн принимает ее, производит весьма мрачное впечатление. Но куда более мрачным оказывается посещение лаборатории: там Мари видит отделенную от туловища человеческую голову. Голова укреплена на квадратной стеклянной доске, от нее к различным баллонам и цилиндрам идут трубки. Голова разительно напоминает Мари недавно умершего профессора Доуэля, известного ученого-хирурга. Это и в самом деле его голова. По словам Керна, ему удалось “воскресить” только голову Доуэля, страдавшего неизлечимым недугом. (“Я бы предпочла смерть такому воскресению”, – реагирует на это Мари Доран.) Мари поступает работать в лабораторию Керна. В ее обязанности входит следить за состоянием головы, которая “слышит, понимает и может отвечать мимикой лица”. Кроме того. Мари ежедневно приносит голове ворох медицинских журналов, и они вместе их “просматривают”. Между головой и Мари устанавливается некое подобие общения, и однажды голова профессора Доуэля взглядом просит девушку отвернуть кран на трубке, подведенной к его горлу (Керн строго запретил Мари трогать кран, сказав, что это приведет к немедленной смерти головы).

Голове удается объяснить Мари: этою не случится. Девушка колеблется, но в конце концов исполняет просьбу и слышит шипение и слабый надтреснутый голос – голова может говорить! В тайных беседах Мари Лоран и головы профессора выясняются чудовищные подробности оживления. Керн был ассистентом профессора. Он талантливый хирург. Во время их совместной работы с профессором Доуэлем случился припадок астмы, и, очнувшись, он увидел, что лишился тела. Керну было необходимо сохранить действующим мозг профессора, чтобы продолжать исследования. Доуэль отказывался сотрудничать с ним, хотя Керн и заставлял его самыми грубыми методами (пропуская через голову профессора электрический ток, примешивая к питательным растворам раздражающие вещества). Но когда Керн, проводя опыты на глазах у головы, сделал несколько ошибок, которые могли погубить результаты их усилий, профессор Доуэль не выдержал и согласился продолжать работу. С помощью Доуэля Керн оживляет еще две головы, мужскую и женскую (Тома Буш, рабочий, попавший под автомобиль, и Брике, певичка из бара, получившая предназначавшуюся не ей пулю). Операция проходит успешно, но головы Тома и Брике, в отличие от Доуэля, не привыкшие к интеллектуальной деятельности, томятся без тела.

У Мари Лоран прибавляется работы. Она не только следит за состоянием всех трех голов, но еще показывает Тома и Брике фильмы, включает им музыку. Но все напоминает им прежнюю жизнь и только расстраивает их. Настойчивой Брике удается уговорить Керна попробовать пришить ей новое тело. Тем временем Керн узнает о беседах Мари и головы профессора Доуэля. Девушка готова разоблачить его, поведав всему миру его страшную тайну, и Керн запрещает Мари возвращаться домой. Мари пробует протестовать. Керн на ее глазах отключает один из кранов, лишая воздуха голову Доуэля. Мари соглашается на его условия, и лаборатория становится ее тюрьмой. На месте железнодорожной катастрофы Керн находит подходящее для Брике тело и похищает его. Приживление проходит удачно. Вскоре Брике разрешают говорить. Она пробует петь, при этом обнаруживается некая странность: в верхнем регистре голос Брике довольно писклив и не очень приятен, а в нижнем у нее оказывается превосходное грудное контральто.

Мари просматривает газеты, чтобы понять, кому принадлежало это молодое, изящное тело, доставшееся теперь Брике. Ей на глаза попадается заметка, что труп известной итальянской артистки Анжелики Гай, следовавшей в поезде, потерпевшем крушение, исчез бесследно. Брике разрешают встать, она начинает ходить, порою в жестах ее заметна удивительная грация. Брике воюет с Керном: она хочет вернуться домой и предстать перед своими друзьями в новом обличье, но в намерения хирурга не входит отпускать ее из лаборатории. Поняв это, Брике бежит, спустившись со второго этажа по связанным простыням. Она не раскрывает друзьям тайны своего возвращения. Брике вместе со своей подругой Рыжей Мартой и ее мужем Жаном (взломщиком сейфов) уезжают вместе, чтобы скрыться от возможного преследования полиции. Жан заинтересован в этом не меньше, чем Брике. Они оказываются на одном из пляжей Средиземного моря, где случайно встречаются с Арманом Ларе, художником, и Артуром Доуэлем, сыном профессора. Арман Лоре не может забыть Анжелику Гай, он был “не только поклонником таланта певицы, но и ее другом, ее рыцарем”.

Ларе острым взглядом художника улавливает сходство незнакомой молодой женщины с пропавшей певицей: фигура ее “похожа как две капли воды на фигуру Анжелики Гай”. У нее та же родинка на плече, что у Анжелики, те же жесты, Арман Ларе и Артур Доуэль решают выяснить тайну. Ларе приглашает незнакомку и ее друзей совершить прогулку на яхте и там, оставшись наедине с Брике, заставляет ее рассказать свою историю. Она без утайки отвечает на расспросы сначала Ларе, потом Артура Доуэля. Когда Брике упоминает находившуюся в лаборатории третью голову, Артур догадывается, о ком идет речь. Он показывает Брике фотографию своего отца, и она подтверждает его догадку. Друзья увозят Брике в Париж, чтобы с ее помощью разыскать голову профессора Доуэля. Арман Ларе находится в некотором смятении: он чувствует симпатию – а может, и нечто большее – к Брике, но не может понять, что именно его привлекает, тело Анжелики или личность самой Брике. Брике ощущает, что в ее жизнь певички из бара вошло что-то совсем новое. Совершается чудо “перевоплощения” – чистое тело Анжелики Гай не только омолаживает голову Брике, оно изменяет ход ее мыслей. Но маленькая ранка, что была на ступне у Анжелики, вдруг дает о себе знать: у Брике начинает болеть, краснеет и опухает нога. Ларе и Доуэль хотят показать Брике врачам, но она возражает против этого, боясь, что вся ее история будет предана огласке. Доверяя только Керну, Брике тайком едет к нему в лабораторию. Тем временем Доуэль, разыскивая Мари Лоран, узнает, что девушку заточили в больницу для душевнобольных.

Пока друзья с трудом освобождают Мари, Керн безуспешно пытается спасти ногу Брике. В конце концов он вынужден вновь отделить голову Брике от туловища. Керн, понимая, что таить впредь его опыты невозможно, демонстрирует публике живую голову Брике (голова Тома к этому времени погибает). Во время этой демонстрации Мари Лоран, пылая гневом и ненавистью, обличает Керна как убийцу и вора, присвоившего чужие труды. Чтобы скрыть следы преступления, Керн при помощи парафиновых инъекций изменяет вид головы профессора Доуэля. Артур Доуэль, явившись к начальнику полиции, просит произвести обыск у Керна. Сам же он, вместе с Мари Лоран и Арманом Ларе, присутствует при этом. Они видят последние минуты головы профессора Доуэля. Полицейские собираются допросить Керна. Керн направляется в свой кабинет, и вскоре оттуда доносится выстрел.

В. С. Кулагина-Ярцева

Андрей Белый

Петербург

Роман (1913)

Аполлон Аполлонович Аблеухов сенатор весьма почтенного рода: он имеет своим предком Адама. Впрочем, если говорить о временах не столь отдаленных, то во времена царствования Анны Иоанновны киркиз-кайсацкий мирза Аб-Лай поступил на русскую службу, был назван в крещении Андрей и получил прозвище ухов. Доводился он прапрадедом Аполлону Аполлоновичу.

Аполлон Аполлонович готовится ехать в Учреждение, он главой был Учреждения и оттуда циркуляры отправлял по всей России. Циркулярами он управлял.

Аполлон Аполлонович уже встал, обтерся одеколоном, записал в “Дневнике” – который издан будет после его смерти – в голову пришедшую мысль. Он откушал кофию, осведомился о сыне и, узнав, что сын его Николай Аполлонович еще не вставал, – поморщился. Каждое утро сенатор расспрашивал о сыне и каждое утро морщился. Разобрал корреспонденцию и в сторону отложил, не распечатав, пришедшее из Испании письмо от жены своей Анны Петровны. Два с половиною года назад супруги расстались, уехала Анна Петровна с итальянским певцом.

Молодцеватый, в черном цилиндре, в сером пальто, на ходу натягивая черную перчатку, сбегает Аполлон Аполлонович с крыльца и садится в карету.

Карета полетела на Невский. Полетела в зеленоватом тумане вдоль в бесконечность устремившегося проспекта, мимо кубов домов со строгой нумерацией, мимо циркулирующей публики, от которой надежно огражден был Аполлон Аполлонович четырьмя перпендикулярными стенками. Сенатор не любил открытых пространств, не мог выносить зигзагообразных линий. Ему нравилась геометрическая правильность кубов, параллелепипедов, пирамид, ясность прямых, распланированность петербургских проспектов. Встающие в тумане острова, в которые вонзались стрелы проспектов, вызывали у него страх. Житель островов, разночинный, фабричный люд, обитатели хаоса, считал сенатор, угрожают Петербургу.

Из огромного серого дома на семнадцатой линии Васильевского острова, спустившись по черной, усеянной огуречными корками лестнице, выходит незнакомец с черными усиками. В руках узелок, который он бережно держит. Через Николаевский мост идет в потоке людей – синих теней в сумраке серого утра – тень незнакомца в Петербург. Петербург он давно ненавидел.

На перекрестке остановилась карета… Вдруг. Испуганно поднял руки в перчатках Аполлон Аполлонович, как бы стараясь защитить себя, откинулся в глубину кареты, ударился о стенку цилиндром, обнажил голый череп с огромными оттопыренными ушами. Пламенеющий, уставленный на него взгляд вплотную с каретой шедшего разночинца пронзил его.

Пролетела карета. Незнакомец же дальше был увлечен потоком людским.

Протекала по Невскому пара за парой, слов обрывки складывались в фразы, заплеталась невская сплетня: “Собираются…”, “Бросить…”, “В кого же…”, “В Абл…”. Провокация загуляла по Невскому, провокацией обернулись слова в незнакомце, провокация была в нем самом. “Смотрите, какая смелость, Неуловимый”, – услышал незнакомец у себя за спиной.

Из осенней промозглости в ресторанчик входит незнакомец.

Аполлон Аполлонович в этот день был как-то особенно сосредоточен. Разыгрались праздные мысли, завелась мозговая игра. Вспоминает, что видел он незнакомца у себя в доме. Из мозговой игры сенатора, из эфемерного бытия вышел незнакомец и утвердился в реальности.

Когда незнакомец исчез в дверях ресторанчика, два силуэта показались; толстый, высокий, явно выделявшийся сложением и рядом паршивенькая фигурка низкорослого господинчика с огромной бородавкой на лице. Долетали отдельные фразы их разговора: “Сенатору Аблеухову издать циркуляр…”, “Неуловимому же предстоит…”, “Николаю Аполлоновичу предстоит…”, “Дело поставлено как часовой механизм…”, “Получали бы жалованье”.

В дверях заведения показалась фигура неприятного толстяка, незнакомец обернулся, особа дружески помахала ему котиковой шапкой. “Александр Иванович..”, “Липпанченко”. Особа присаживается за стол. “Осторожнее”, – предупреждает его незнакомец, заметив, что толстяк хочет положить свой локоть на газетный лист: лист накрывал узелочек. Губы Липпанченко задрожали. Опасный узелочек просит он отнести на хранение к Николаю Аполлоновичу Аблеухову, а заодно и письмецо передать.

Два с половиною года уже не встречается с отцом Николай Аполлонович за утренним кофе, не пробуждается раньше полудня, ходит в бухарском халате, татарских туфельках и ермолке. Впрочем, по-прежнему читает он Канта и умозаключает, строит цепи логических предпосылок. С утра получил он коробку от костюмера: в коробке атласное красное домино. В петербургский сырой сумрак, накинув на плечи николаевку, отправляется Николай Аполлонович. Под николаевкой выглядывает кусок красного атласа. Воспоминания о неудачной любви охватили его, вспомнилась та туманная ночь, когда чуть он не бросился с моста в темные воды и когда созрел в нем план дать обещание одной легкомысленной партии.

В подъезд дома на Мойке входит Николай Аполлонович и остается в подъездной темноте. Женская тень, уткнув лицо в муфточку, пробегает вдоль Мойки, входит в подъезд. Дверь открывает служанка и вскрикивает. В прорезавшей темноту полосе света – красное домино в черной маске. Выставив маску вперед, домино протягивает кровавый рукав. И когда дверь захлопнулась, дама видит лежащую у двери визитную карточку: череп с костями вместо дворянской короны и модным шрифтом набранные слова – “Жду вас в маскараде там-то, такого-то числа. Красный шут”.

В доме на Мойке живет Софья Петровна Лихутина, замужем она за подпоручиком Сергеем Сергеевичем Лихутиным; Николай Аполлонович был шафером на ее свадьбе. Николай Аполлонович часто бывал в этом доме, куда приходил и хохол Липпанченко, и курсистка Варвара Евграфовна, тайно влюбленная в Аблеухова. Вид благородный Николая Аполлоновича увлек вначале Софью Петровну, но за античной маской открылось в нем вдруг что-то лягушачье. Софья Петровна и любила и ненавидела Аблеухова, привлекая, отталкивала от себя и однажды в гневе назвала Красным шутом. Аблеухов приходить перестал.

Утром незнакомец с усиками приходит к Николаю Аполлоновичу. Визит не слишком приятен Аблеухову, помнит он опрометчиво данное обещание, думает отказаться, но все как-то не выходит. А незнакомец узелок просит взять на хранение, разоткровенничался, жалуется на бессонницу, одиночество. Вся Россия знает его как Неуловимого, да сам-то он заперт в своей квартирке на Васильевском острове, никуда не выходит. После ссылки Якутской с особой одной повстречался он в Гельсингфорсе и зависит теперь от особы.

Приезжает Аполлон Аполлонович, сын представляет ему студента университета Александра Ивановича Дудкина. В нем узнает Аполлон Аполлонович вчерашнего разночинца.

По Петербургу катится гул. Будет митинг. С известием о митинге к Софье Петровне приезжает Варвара Евграфовна и просит передать письмо Николаю Аполлоновичу Аблеухову, с которым, по слухам, должна встретиться Софья Петровна на балу у Цукатовых. Николай Аполлонович знал, что Софья Петровна будет на митинге. Всегда всех на митинги водит Варвара Евграфовна. В николаевке, надетой поверх красного домино, бросается он в петербургский сумрак.

Вырвавшись из душного зала, где выступали ораторы и раздавались крики “Забастовка!”, бежит к себе домой Софья Петровна. На мосту видит она: ей навстречу устремилось красное домино в черной маске. Но в двух шагах от Софьи Петровны подскальзывается и падает красное домино, обнаруживая светло-зеленые панталонные штрипки. “Лягушонок, урод, красный шут”, – кричит Софья Петровна и в гневе шута награждает пинками. Домой она прибегает расстроенная и в порыве рассказывает все мужу. Сергей Сергеевич пришел в страшное волнение и, бледный, сжимая кулаки, расхаживал по комнате. Ехать на бал к Цукатовым он запретил. Обиделась Софья Петровна. В обиде на мужа и на Аблеухова распечатала она письмо, принесенное Варварой Евграфовной, прочла и задумала отомстить.

В костюме госпожи Помпадур, несмотря на запрещение мужа, приехала Софья Петровна на бал. Приехал и Аполлон Аполлонович. Ждали масок. И вот появляется красное домино, а потом и другие маски. Приглашает мадам Помпадур красное домино на танец, и в танце она вручает письмо. Не узнает Софью Петровну Аблеухов. В комнате угловой он срывает конверт, поднимает маску и обнаруживает себя. Скандал. Красное домино – Николай Аблеухов. И уже низкорослый господинчик с бородавкой сообщает об этом Аполлону Аполлоновичу.

Выбежав из подъезда, в переулке при свете фонаря Аблеухов снова читает письмо. Он не верит глазам. Поминают ему данное обещание, предлагают взорвать собственного отца бомбой с часовым механизмом, что в виде сардинницы хранится в переданном ему узелочке. А тут низкорослый господинчик подходит, с собой увлекает, ведет в кабачок. Сначала представляется незаконнорожденным сыном Аполлона Аполлоновича, а затем Павлом Яковлевичем Морковиным, агентом охранного отделения. Говорит, что, если не выполнит Николай Аполлонович требования, в письме изложенного, он его арестует.

Сергей Сергеевич Лихутин, когда уехала на бал, несмотря на запрещение, Софья Петровна, решает покончить с собой. Он сбрил усы и побрил шею, мылом намазал веревку, к люстреее прикрепил и взобрался на стул. В дверь позвонили, в этот момент он шагнул со стула и… упал. Недоповесился. Унижением еще большим обернулось для подпоручика Лихутина самоубийство. Таким обнаружила его Софья Петровна. Она склонилась над ним и тихонько заплакала.

Аполлон Аполлонович про себя твердо решил, что сын его отъявленный негодяй; скандал на балу, то есть появление Николая Аполлоновича в красном домино, заставляет его решиться на выяснение отношений. Но в последний момент Аполлон Аполлонович узнает о приезде Анны Петровны и неожиданно для себя только это и сообщает сыну и смотрит не с ненавистью, а с любовью. Еще мгновение, и Николай Аполлонович в раскаянии бросился бы в ноги отцу, но, заметив его движение, Аполлон Аполлонович вдруг в гневе указывает на дверь и кричит, что Николай Аполлонович больше не сын ему.

У себя в комнате Николай Аполлонович достает сардинницу, сардинницу ужасного содержания. Без сомнений, ее следует выбросить в Неву, но пока… пока хотя бы отсрочить ужасное событие, двадцать раз повернув ключ часового механизма.

Александр Иванович просыпается разбитым и больным. С трудом он поднимается и выходит на улицу. Здесь налетает на него взволнованный и возмущенный Николай Аполлонович. Из его сбивчивых объяснений Дудкину становится понятно, для кого предназначена “сардинница ужасного содержания”, вспоминает и письмо, которое забыл передать Николаю Аполлоновичу и попросил это сделать Варвару Евграфовну. Александр Иванович уверяет Аблеухова в том, что произошло недоразумение, обещает все уладить и просит немедленно выкинуть сардинницу в Неву.

Странное слово “енфраншиш” бьется в голове Александра Ивановича. Он приходит в маленький домик с садиком. Дачка окнами выходила на море, в окно бился куст. Его встречает хозяйка Зоя Захаровна Флейш. Она разговаривает с каким-то французом. Из соседней комнаты раздается пение. Зоя Захаровна объясняет, что это перс Шишнарфиев. Фамилия показалась Дудкину знакомой. Приходит Липпанченко, на Дудкина смотрит он пренебрежительно, даже брезгливо. Беседует с французом, ждать заставляет разговора с собой.

Как сановная особа обращается он с Александром Ивановичем. И власть теперь у особы. Дудкин отстранен, нет у него влияния, он полностью от особы зависит, а особа не стесняется ему угрожать. Дудкин возвращается домой. На лестнице его встречает темнота и странные гени у двери квартиры. В комнате ждет его гость, Шишнарфиев, уверяет, что Петербург, город на болоте, на самом деле царство мертвых; напоминает о встрече в Гельсингфорсе, когда Александр Иванович высказывался за разрушение культуры, говорил, что сатанизм заменит собой христианство. “Енфраншиш!” – восклицает Дудкин. “Ты звал меня, вот я и пришел”, – отвечает голос. Перс утончается, превращается в силуэт, затем просто исчезает и говорит уже как будто из самого Александра Ивановича. Вот с кем заключил договор он в Гельсингфорсе, а Липпанченко был лишь образом этих сил. Но теперь Дудкин знает, как он поступит с Липпанченко.

Тяжелозвонкое скаканье раздается за окном. В комнату входит Медный всадник. Он кладет руку на плечо Дудкину, ломая ключицу: “Ничего: умри, потерпи”, – и проливается раскаленным металлом в его жилы.

Нужно найти металлическое место, утром понимает Дудкин, идет в магазинчик и покупает ножницы…

На улице Николай Аполлонович встречает Лихутина. Тот в штатском, бритый, без усов; за собой увлекает его, везет домой для объяснений, втаскивает Аблеухова в квартиру, в заднюю вталкивает комнату. Сергей Сергеевич нервно расхаживаег, кажется, он прибьет сейчас Аблеухова. Николай Аполлонович жалко оправдывается…

В то утро Аполлон Аполлонович не поехал в Учреждение. В халате, с тряпкой в руках, вытирающим пыль с книжных полок застает ею моложавый седовласый аннинский кавалер, приехавший с известием о всеобщей забастовке. Аполлон Аполлонович выходит в отставку, стали говорить в Учреждении.

Аполлон Аполлонович обходит пустынный свой дом, входит в комнаты сына. Раскрытый ящик письменного стола привлекает его внимание. В рассеянности он берет какой-то странный тяжелый предмет, уходит с ним и забывает в своем кабинетике…

Вырваться пытался Николай Аполлонович от Лихутина, но был отброшен в угол и лежит униженный, с оторванной фалдою фрака. “Я не буду вас убивать”, – произносит Сергей Сергеевич. Он к себе, затащил Аблеухова, потому что Софья Петровна рассказала ему про письмо. Он хочет запереть Аблеухова, отправиться к нему домой, найти бомбу и выкинуть ее в Неву. Гордость проснулась в Николае Аполлоновиче, он возмущен, что посчитать мог Сергей Сергеевич его способным на убийство собственного отца.

Дачка окнами выходила на море, в окно бился куст. Лигшанченко с Зоей Захаровной сидели перед самоварчиком. Куст кипел. В ветвях его пряталась фигурка, томясь и вздрагивая. Ей чудилось, всадник протянутой рукой указывает на окна дачки. Фигурка приблизилась к дому и вновь отпрянула… Лилпанченко озирается, шум за окнами привлекает его внимание, со свечой он обходит дом – никого… Маленькая фигурка подбегает к дому, влезает в окно спальни и прячется… Свеча отбрасывает фантастические тени, Липпанченко запирает дверь и ложится спать. В наступившем фосфорическом сумраке отчетливо проступает тень и приближается к нему. Липпанченко бросается к двери и чувствует, будто струя кипятка прошлась по его спине, а затем почувствовал струю кипятка у себя под пупком… Когда утром пришли к нему в комнату, то Липпанченко не было, а был – труп; и фигурка мужчины со странной усмешкой на белом лице, усевшись на мертвеца верхом, сжимала в руке ножницы.

Аполлон Аполлонович приехал в гостиницу к Анне Петровне и с ней вернулся домой… Николай Аполлонович в комнате своей шкафы перерывает в поисках сардинницы. Нигде нет ее. Слуга входит с известием – приехала Анна Петровна – и просит в гостиную. После двух с половиной лет Аблеуховы вновь обедают втроем… Николай Аполлонович решает, что Лихутин в отсутствие его сардинницу уже забрал. До гостиницы он провожает мать, заезжает к Лихутиным, но в окнах квартирки их – мрак, Лихутиных не было дома…

Николай Аполлонович не мог заснуть в эту ночь. Он вышел в коридор, опустился на корточки, от усталости вздремнул. Очнулся на полу в коридоре. Раздался тяжелый грохот…

Николай Аполлонович подбежал к тому месту, где только что была дверь в кабинет отца. Двери не было: был огромный провал. В спальне на постели, охватив руками колени, сидел Аполлон Аполлонович и ревел. Увидев сына, он пустился от него бежать, пробежал коридор и заперся в туалете…

Аполлон Аполлонович вышел в отставку и перебрался в деревню. Здесь он жил с Анной Петровной, писал мемуары, в год его смерти они увидели свет.

Николай Аполлонович, все время следствия пролежавший в горячке, уехал за границу, в Египет. В Россию он вернулся только после смерти отца.

Н. Д. Александров

АНГЛИЙСКАЯ ЛИТЕРАТУРА

Перси Биш Шелли (Percy Bisshe Shelley)

Освобожденный Прометей

(Prometheus Unbound)

Лирическая драма (1818-1819)

Романтическая утопическая драма Шелли написана белым пятистопным ямбом.

Действие начинается в Кавказских горах, где в ущелье среди покрытых льдом скал томится в цепях титан Прометей. У ног его океаниды Пантея и Иона сочувственно слушают его упреки, обращенные к верховному богу, Юпитеру. Прометей напоминает самодержцу, что некогда помог ему взять власть над богами, за что Юпитер отплатил ему черной неблагодарностью. Он приковал титана к скале, обрек его на мучения: его тело терзает по воле Юпитера кровожадный орел. Но этого ему показалось мало. Он возненавидел и людей, которым Прометей даровал огонь и светоч знания, и теперь насылает беды на все человечество. Однако Прометей отказывается покориться тирану. Он верит, что “любовь, свобода, правда” восторжествуют, он вспоминает свое страшное проклятие тирану и не сомневается, что деспот падет и возмездие – бесконечная мука вечного одиночества – постигнет его. Прометея не пугают ни физические мучения, ни фурии, терзающие его ум и душу. Он твердо верит в свое предназначение: “быть опорой, спасителем страдальца-человека”. Единственным утешением для титана являются его воспоминания о возлюбленной, прекрасной океаниде Азии. Пантея сообщает ему, что любящая его Азия неизменно ждет его в Индии.

Явившись Азии, Пантея говорит о любви к ней Прометея. Азия предается воспоминаниям о прошлой любви и мечтам о воссоединении с любимым.

Вместе с Пантеей Азия идет в пещеру, где восседает Демогоргон – “мощный мрак”, не имеющий “ни ясных черт, ни образа, ни членов”. Азия вопрошает Демогоргона о том, кто создал мир, мысль, чувства, преступление, ненависть и все, присущее земной жизни, и на все вопросы Демогоргон отвечает одинаково: самодержавный Бог. Но кто тогда господин Юпитер, вопрошает Азия, и Демогоргон говорит:

“Все духи – если служат злу, – рабы. Таков иль нет Юпитер – можешь видеть”.

Почувствовав надежду на освобождение от тиранической власти Юпитера, Азия спрашивает, когда падут оковы Прометея. Однако Демогоргон опять отвечает неясно, перед Азией проносятся туманные видения.

Тем временем на небесном престоле Юпитер наслаждается своим могуществом. Единственное, что раздражает его, – это непокорство человека, подрывающего его самодержавную власть.

На колеснице Часа является ему мрачный Демогоргон. “Кто ты?” – спрашивает Юпитер и слышит в ответ: “Вечность”. Демогоргон предлагает Юпитеру следовать за ним в вечную тьму. Возмущенный Юпитер осыпает его проклятиями, но Час настал – он низвергнут с трона, стихии, к которым он взывает, ему не подчиняются более, и он падает вниз, во мрак.

Радость охватывает богов при вести о падении тирана. На колеснице Духа Часа в Кавказские горы спускаются Азия и Пантея. Геркулес освобождает Прометея от цепей, Прометей несказанно счастлив видеть прекрасную возлюбленную Азию, строит планы новой радостной жизни для себя и спасенных им людей. Земля рассказывает ему и Азии о своих мучениях, когда повсюду на ней властвовал дух вражды.

Ко всеобщей радости Дух Часа сообщает, что после падения тирана-самодержца среди людей произошли большие перемены: “презрение, и ужас, и ненависть, и самоуниженье во взорах человеческих погасли”, “исчезли ревность, зависть, вероломство”…

Спустившись на землю, Прометей и Азия слышат, как Духи Разума людского воспевают торжество свободы и любви. Чудесные видения проносятся перед ними, и среди них – прекрасный Дух Земли, дитя Азии. Земля описывает невероятное преображенье мира: “…Болото мысли, спавшее от века, Огнем любви возмущено… /…Из многих душ единый дух возник”.

И наконец, представший перед ними Демогоргон, воплощение вечного мрака, возвещает, что благодаря Сыну Земли наступило царство Терпения, Мудрости, Нежности, Доброты. И в этом царстве править будет Красота.

И. С. Стам

АМЕРИКАНСКАЯ ЛИТЕРАТУРА

Эдгар Аллан По (Edgar Allan Рое)

Убийства на улице Морг (Murders in the rue Morgue)

Новелла (1841)

Аналитические способности свойственны не всякому уму и сами недоступны анализу. К такому заключению приходит Рассказчик, познакомившись в Париже летом 18.. г. с неким Огюстом Дюпеном, потомком обедневшею знатного рода, изумившим его при первой же встрече обширной начитанностью и свежестью воображения.

Молодые люди быстро становятся друзьями и поселяются вместе. Рассказчику приходится приспосабливаться к необычному характеру и привычкам Дюпена – страсти к ночным прогулкам и психологическому анализу. Новый друг поражает его способностью проникать в потаенные мысли собеседника, используя то, что Дюпен называет своим “методом”, – по незначительным внешним проявлениям он выстраивает сложную пепь умозаключений.

Однажды друзья, раскрыв вечернюю газету, натыкаются на сообщение о неслыханном преступлении. Сегодня ночью мирный сон обывателей, живущих в районе улицы Морг, нарушили душераздирающие крики. Они доносились из дома мадам Л’Эспанэ, где та проживала с незамужней дочерью Камиллой. Когда взломали дверь спальни, люди в ужасе отступили – мебель была сломана, к полу прилипли седые пряди длинных волос. Позднее в дымоходе обнаружили изуродованный труп Камиллы, а тело самой мадам Л’Эспанэ нашли во дворе. Голова ее была отрезана бритвой.

Все свидетели сходились на том, что, когда взламывали дверь, преступники еще находились в спальне. Один голос явно принадлежал французу – все слышали произнесенное по-французски ругательство. Национальность второго осталась неизвестной: каждый из свидетелей считал, что тот говорил на каком-то иностранном языке, сходясь на том, что голос был страшно груб.

Назавтра газеты принесли известие об аресте Адольфа Лебона, доставившего накануне убийства мадам Л’Эспанэ из банка четыре тысячи франков. Именно на этом этапе Дюпен начинает проявлять интерес к такому запутанному делу. Получив у префекта полиции (знакомого Дюпена) разрешение на осмотр места преступления, друзья отправляются на улицу Морг, где Дюпен все тщательным образом обследует.

Используя свой метод, Дюпен заостряет внимание на трех обстоятельствах: своеобразном, “нечеловеческом” голосе одного из преступников, необычной ловкости, которая требовалась, чтобы забраться в окно по громоотводу, и, наконец, – отсутствии побудительного мотива: золото из банка нашли в комнате нетронутым. Кроме того, преступники (или хотя бы один из них) обладали неимоверной силой, раз сумели затолкать тело в трубу, да еще снизу вверх. Извлеченные из сжатой руки мадам Л’Эспанэ волоски и отпечатки “пальцев” на ее шее убедили Дюпена, что убийцей могла быть только гигантская обезьяна.

Дюпен дает объявление о поимке крупной обезьяны, обещая вернуть ее владельцу за небольшое вознаграждение. Как Дюпен и предполагал, вскоре к ним заявляется моряк с торгового судна. Поняв, что Дюпену все известно, моряк рассказывает истинную историю. Орангутанга он поймал на Борнео и с большими мучениями – из-за свирепого нрава обезьяны – доставил в Париж, рассчитывая выгодно продать. В ту злосчастную ночь обезьяна сбежала, моряк гнался за ней, но не поймал и был свидетелем того, как зверь забрался в спальню женщин. Когда моряк с трудом вскарабкался по тому же громоотводу, все уже было кончено. Издав испуганное восклицание, моряк съехал вниз…

Префект не мог скрыть своего разочарования, что полиции оказалось не по зубам это запутанное дело, но после рассказа Дюпена, поворчав, отпустил с миром беднягу Лебона.

В. И. Бернацкая

Литературные течения в России XIX-XX вв.

ОБЭРИУ (Объединение реального искусства) – литературно-театральная группа, существовавшая в Ленинграде в 1927 – начале 30-х гг. В литературную секцию ОБЭРИУ входили К. К. Вагинов, А. И. Введенский, Н. А. Заболоцкий, Д. Хармс, И. А. Бахтерев, Ю. Д. Владимиров, прозаик Д. Левин и др., которые провозгласили себя не только творцами “нового поэтического языка”, но и создателями нового “ощущения жизни и ее предметов”. “Достоянием искусства”, по их словам, становится конкретный предмет, “очищенный от литературной и обиходной шелухи”, и в поэзии “с точностью механики” его передает “столкновение словесных смыслов”. У обэриутов не было единой поэтики, но очевидно, что свойственные им всем алогизм, абсурд, гротеск и проч. не были чисто формальными приемами, а выражали и некоторую конфликтность мироуклада. Принципы обэриутского театра полнее всего воплотились в пьесе Хармса “Елизавета Бам” 1927, а позднее в пьесе Введенского “Елка у Ивановых” 1939. Многие обэриуты успешно работали в детской литературе (Хармс, Введенский, Владимиров, Заболоцкий, Левин) и приобрели в ней известность.

Лирический роман – крупнейшее произведение писателя – написан в эпистолярной форме. Имя главного героя – Гиперион – отсылает к образу титана, отца бога солнца Гелиоса, чье мифологическое имя означает Высокоидущий. Создается впечатление, что действие романа, представляющего собой своего рода “духовную одиссею” героя, развертывается вне времени, хотя арена происходящих событий – Греция второй половины XVIII в., находящаяся под турецким игом.

После выпавших на его долю испытаний Гиперион отходит от участия в борьбе за независимость Греции, он утратил надежды на близкое освобождение родины, сознает свое бессилие в современной жизни. Отныне он избрал для себя путь отшельничества. Получив возможность снова вернуться в Грецию, Гиперион поселяется на Коринфском перешейке, откуда пишет письма другу Беллармину, живущему в Германии.

Казалось бы, Гиперион достиг желаемого, но созерцательное отшельничество также не приносит удовлетворения, природа больше не раскрывает ему своих объятий, он, всегда жаждущий слияния с ней, вдруг ощущает себя чужим, не понимает ее. Похоже, ему не суждено найти гармонии ни внутри себя, ни вовне.

В ответ на просьбы Беллармина Гиперион пишет ему о своем детстве, проведенном на острове Тинос, мечтах и надеждах той поры. Он раскрывает внутренний мир богато одаренного подростка, необычайно чувствительного к красоте и поэзии.

Огромное влияние на формирование взглядов юноши оказывает его учитель Адамас. Гиперион живет в дни горького упадка и национального порабощения своей страны. Адамас прививает воспитаннику чувство преклонения перед античной эпохой, посещает с ним величественные руины былой славы, рассказывает о доблести и мудрости великих предков. Гиперион тяжело переживает предстоящее расставание с любимым наставником.

Полный духовных сил и высоких порывов, Гиперион уезжает в Смирну изучать военное дело и мореходство. Он настроен возвышенно, жаждет красоты и справедливости, он постоянно сталкивается с людским двоедушием и приходит в отчаяние. Настоящей удачей становится встреча с Алабандой, в котором он обретает близкого друга. Юноши упиваются молодостью, надеждой на будущее, их объединяет высокая идея освобождения родины, ведь они живут в поруганной стране а не могут смириться с этим. Их взгляды и интересы во многом близки, они не намерены уподобляться рабам, которые привычно предаются сладкой дреме, их обуревает жажда действовать. Тут-то и обнаруживается расхождение. Алабанда – человек практического действия и героических порывов – постоянно проводит мысль о необходимости “взрывать гнилые пни”. Гиперион же твердит о том, что нужно воспитывать людей под знаком “теократии красоты”. Алабанда называет подобные рассуждения пустыми фантазиями, друзья ссорятся и расстаются.

Гиперион переживает очередной кризис, он возвращается домой, но мир вокруг обесцвечен, он уезжает в Калаврию, где общение с красотами средиземноморской природы вновь пробуждает его к жизни.

Друг Нотара приводит его в один дом, где он встречает свою любовь. Диомита кажется ему божественно-прекрасной, он видит в ней необычайно гармоническую натуру. Любовь соединяет их души. Девушка убеждена в высоком призвании своего избранника – быть “воспитателем народа” и возглавить борьбу патриотов. И все же Диомита против насилия, пусть даже и для создания свободного государства. А Гиперион наслаждается пришедшим к нему счастьем, обретенным душевным равновесием, но предчувствует трагическую развязку идиллии.

Он получает письмо от Алабанды с сообщением о готовящемся выступлении греческих патриотов. Простившись с возлюбленной, Гиперион спешит встать в ряды борцов за освобождение Греции. Он полон надежд на победу, но терпит поражение. Причина не только в бессилии перед воинской мощью турков, но и в разладе с окружающим, столкновении идеала с повседневной действительностью: Гиперион ощущает невозможность насаждать рай с помощью шайки разбойников – солдаты освободительной армии учиняют грабежи и резню, и ничем их нельзя сдержать.

Решив, что у него с соотечественниками нет больше ничего общего, Гиперион поступает на службу в русский флот. Отныне его ожидает участь изгнанника, даже родной отец проклял его. Разочарованный, морально сокрушенный, он ищет гибели в Чесменском морском сражении, но остается жив.

Выйдя в отставку, он намеревается наконец-то спокойно зажить с Диомитой где-нибудь в долине Альп или Пиренеев, но получает весть о ее смерти и остается безутешным.

После многих скитаний Гиперион попадает в Германию, где живет довольно долго. Но царящие там реакция и отсталость кажутся ему удушающими, в письме к другу он язвительно отзывается о фальши мертвящего общественного порядка, отсутствии у немцев гражданских чувств, мелочности желаний, примиренности с действительностью.

Когда-то учитель Адамас предрекал Гипериону, что такие натуры, как он, обречены на одиночество, скитания, на вечное недовольство собой.

И вот Греция повержена. Диомита умерла. Живет Гиперион в шалаше на острове Саламине, перебирает воспоминания о былом, скорбит о потерях, о неосуществимости идеалов, пытается преодолеть внутренний разлад, испытывает горькое чувство меланхолии. Ему кажется, что он отплатил черной неблагодарностью матери-земле, с пренебрежением отнесясь и к своей жизни, и ко всем дарам любви, которую она расточала. Его удел – созерцание и мудрствование, как и прежде он остается верен пантеистической идее родства человека и природы.

Вернувшись с плаца, подпоручик Ромашов подумал: “Сегодня не пойду: нельзя каждый день надоедать людям”. Ежедневно он проси­живал у Николаевых до полуночи, но вечером следующего дня вновь шел в этот уютный дом.

“Тебе от барыни письма пришла”, – доложил Гайнан, черемис, искренне привязанный к Ромашову. Письмо было от Раисы Алек­сандровны Петерсон, с которой они грязно и скучно обманывали ее мужа. Приторный запах ее духов и пошло-иг­ривый тон письма вызвал нестерпимое отвращение. Через полчаса, стесняясь и досадуя на себя, он постучал к Николаевым. Владимир Ефимыч был занят. Вот уже два года подряд он проваливал экзамены в академию, и Александра Петровна, Шурочка, делала все, чтобы пос­ледний шанс не был упу­щен. Помогая мужу готовиться, Шурочка усвоила уже всю программу, Володя же продвигался очень мед­ленно.

С Ромочкой Шурочка принялась обсуж­дать газетную статью о недавно разрешенных в армии поединках. Она видит в них суровую для российских условий необходимость. Иначе не выведутся в офицерской среде шулера вроде Арчаковского или пьяницы вроде Назанского. Ромашов не был согласен зачислять в эту компанию Назанского, говорившего о том, что способность лю­бить дается, как и талант, не каждому. Когда-то этого человека отвер­гла Шурочка, и муж ее ненавидел поручика.

На этот раз Ромашов пробыл подле Шурочки, пока не заговорили, что пора спать.

На ближайшем же полковом балу Ромашов набрался храбрости сказать любовнице, что все кончено. Петерсониха поклялась ото­мстить. И вскоре Николаев стал получать анонимки с намеками на особые отношения подпоручика с его женой. Впрочем, недоброжела­телей хватало и помимо нее. Ромашов не позволял драться унтерам и решительно возражал “дантистам” из числа офицеров, а капитану Сливе пообещал, что подаст на него рапорт, если тот позволит бить солдат.

Недовольно было Ромашовым и начальство. Кроме того, станови­лось все хуже с деньгами, и уже буфетчик не отпускал в долг даже си­гарет. На душе было скверно из-за ощущения скуки, бессмыс­ленности службы и одиночества.

В конце апреля Ромашов получил записку от Александры Петров­ны. Она напоминала об их общем дне именин. Заняв денег у подполковника Рафальского, Ромашов купил духи и в пять часов был уже у Николаевых. Пик­ник получился шумный. Ромашов сидел рядом с Шурочкой, почти не слушал разглагольствования Осадчего, тосты и плоские шутки офице­ров, испытывая странное состояние, похожее на сон. Его рука иногда касалась Шурочкиной руки, но ни он, ни она не глядели друг на друга. Николаев, похоже, был недоволен. После застолья Ромашов по­брел в рощу. Сзади послышались шаги. Это шла Шурочка. Они сели на траву. “Я в вас влюблена сегодня”, – призналась она. Ромочка привиделся ей во сне, и ей ужасно захотелось видеть его. Он стал це­ловать ее платье: “Саша… Я люблю вас…” Она призналась, что ее вол­нует его близость, но зачем он такой жалкий. У них общие мысли, желания, но она должна отказаться от него. Шурочка встала: пойдем­те, нас хватятся. По дороге она вдруг попросила его не бывать больше у них: мужа осаждают анонимками.

В середине мая состоялся смотр. Корпусный командир объехал выстроенные на плацу роты, посмотрел, как они маршируют, как вы­полняют ружейные приемы и перестраиваются для отражения не­ожиданных кавалерийских атак, – и остался недоволен. Только пятая рота капитана Стельковского, где не мучили шагистикой и не крали из общего котла, заслужила похвалу.

Самое ужасное произошло во время церемониального марша. Еще в начале смотра Ромашова будто подхватила какая-то радостная волна, он словно бы ощутил себя частицей некой грозной силы. И те­перь, идя впереди своей полуроты, он чувствовал себя предметом об­щего восхищения. Крики сзади заставили его обернуться и поблед­неть. Строй смешался – и именно из-за того, что он, подпоручик Ромашов, вознесясь в мечтах к поднебесью, все это время смещался от центра рядов к правому флангу. Вместо восторга на его долю при­шелся публичный позор. К этому прибавилось объяснение с Николае­вым, потребовавшим сделать все, чтобы прекратить поток анонимок, и еще – не бывать у них в доме.

Перебирая в памяти случившееся, Ромашов незаметно дошагал до железнодорожного полотна и в темноте разглядел солдата Хлебнико­ва, предмет издевательств и насмешек в роте. “Ты хотел убить себя?” – спросил он Хлебникова, и солдат, захлебываясь рыданиями, рассказал, что его бьют, смеются, взводный вымогает деньги, а где их взять. И учение ему не под силу: с детства мается грыжей.

Ромашову вдруг свое горе показалось таким пустячным, что он обнял Хлебникова и заговорил о необходимости терпеть. С этой поры он понял: безликие роты и полки состоят из таких вот болеющих своим горем и имеющих свою судьбу Хлебниковых.

Вынужденное отдаление от офицерского общества позволило со­средоточиться на своих мыслях и найти радость в самом процессе рождения мысли. Ромашов все яснее видел, что существует только три достойных призвания: наука, искусство и свободный физический труд.

В конце мая в роте Осадчего повесился солдат. После этого проис­шествия началось беспробудное пьянство. Сначала пили в собрании, потом двинулись к Шлейферше. Здесь-то и вспыхнул скандал. Бек-Агамалов бросился с шашкой на присутствующих, а затем гнев его обратился на одну из барышень, обозвавшую его дураком. Ромашов перехватил кисть его руки: “Бек, ты не уда­ришь женщину, тебе всю жизнь будет стыдно”.

Гульба в полку продолжалась. В собрании Ромашов застал Осадчего и Николаева. Последний сделал вид, что не заметил его. Вокруг пели. Когда наконец воцарилась тишина, Осадчий вдруг затянул панихиду по самоубийце, перемежая ее грязными ругательствами. Ромашова охватило бешенство: “Не позволю! Молчите!” В ответ почему-то уже Николаев с исковерканным злобой лицом кричал ему: “Сами позори­те полк! Вы и разные Назанские!” “А при чем же здесь Назанский?

Или у вас есть причины быть им недовольным?” Николаев замахнул­ся, но Ромашов успел выплеснуть ему в лицо остатки пива.

Накануне заседания офицерского суда чести Николаев попросил противника не упоминать имени его жены и анонимных писем. Как и следовало ожидать, суд определил, что ссора не может быть оконче­на примирением.

Ромашов провел большую часть дня перед поединком у Назанского, который убеждал его не стреляться. Жизнь – явление удивитель­ное и неповторимое. Неужели он так привержен военному сословию, неужели верит в высший будто бы смысл армейского порядка так, что готов поставить на карту само свое существование?

Вечером у себя дома Ромашов застал Шурочку. Она стала гово­рить, что потратила годы, чтобы устроить карьеру мужа. Если Ромочка откажется ради любви к ней от поединка, то все равно в этом будет что-то сомнительное и Володю почти наверное не допустят до экзамена. Они непременно должны стреляться, но ни один из них не должен быть ранен. Муж знает и согласен. Прощаясь, она закинула руки ему за шею: “Мы не увидимся больше. Так не будем ничего бо­яться… Один раз… возьмем наше счастье…” – и прильнула горячими губами к его рту.

В официальном рапорте полковому командиру штабс-капитан Диц сообщал подробности дуэли между поручиком Николаевым и подпоручиком Ромашовым. Когда по команде противники пошли друг другу навстречу, поручик Николаев произведенным выстрелом ранил подпоручика в правую верхнюю часть живота, и тот через семь минут скончался от внутреннего кровоизлияния. К рапорту прилага­лись показания младшего врача г. Знойко.

МИХАИЛ ИВАНОВИЧ ГЛИНКА

1804-1857

Глинке принадлежит выдающаяся историческая роль в русской классической музыке. Обобщив достижения своих предшественников, он заложил основы национального музыкального стиля, открыл, подобно Пушкину в литературе, классический период в истории русской музыки. Творчество Глинки отразило передовые устремления времени. С вольнолюбивой поэзией Пушкина и декабристов его искусство сближают гуманизм, идеи патриотического служения народу. Наибольшее значение приобрели его оперы, правдиво воссоздающие героику исторического прошлого, романтику национального эпоса. В тонкой лирике романсов раскрывается исполненный красоты мир чувств. Живописность и красочность свойственны его симфоническим произведениям. Открыв в народной песне источник неистощимой поэзии Глинка, создал подлинно демократическое национальное искусство

Михаил Иванович Глинка родился 20 мая (1 июня) 1804 года в селе Новоспасском Смоленской губернии. В детстве он обучался игре на фортепиано и скрипке. Переехав в 1817 году в Петербург, будущий композитор усиленно занимался музыкой, участвовал в любительских концертах. К 1822 году относятся его первые творческие опыты: вариации на мелодии модных романсов и арий. Затем появляются собственные романсы, инструментальные пьесы. К 1829 году относится первая публикация его сочинений.

В 1830-1834 годах Глинка жил в Италии, Австрии и Германии, знакомясь с музыкальной культурой этих стран, совершенствуя свои познания в области теории музыки. В этот период были созданы первые зрелые произведения, а по возвращении на родину Глинка осуществил заветный замысел национальной героической оперы. Создание “Ивана Сусанина” (1836) имело огромное значение для дальнейшего развития русской музыкальной культуры.

Высокой творческой зрелостью отмечена вторая опера композитора – “Руслан и Людмила” (1842). Образы народной поэтической фантазии, запечатленные в юношеской поэме Пушкина, воплотились в опере Глинки с подлинно эпическим размахом. В годы работы над “Русланом” была написана также музыка к трагедии Н. В. Кукольника “Князь Холмский” (1840) и многочисленные романсы.

В 1844 году Глинка предпринял вторую поездку за границу. Два года он провел в Испании, собирая народные песни, изучая нравы и обычаи страны. Испанские впечатления отразились в двух симфонических увертюрах – “Арагонская хота” (1845) и “Воспоминания о летней ночи в Мадриде” (1848-1851), красочных, темпераментных, напоенных ритмами и мелодиями испанской народной музыки. К концу 1840-х годов относится также симфоническое скерцо “Камаринская” (1848), сыгравшее исключительную роль в формировании русского симфонизма.

В последний период жизни творческая активность Глинки несколько снизилась. Крупные замыслы этих лет – опера “Двумужница” и симфония “Тарас Бульба” – остались неосуществленными.

Глинка умер 3 (15) февраля 1857 года в Берлине.

Александр Дюма

Королева Марго

1570 год, эпоха гражданских войн во Франции, кровавых столкновений католиков и гугенотов. За десять предыдущих лет погибли вожди враждующих сторон. В Сен-Жермене заключается мир, для закрепления которого сестра короля Карла IX принцесса Маргарита выдается замуж за Генриха Наваррского. Этот брак в равной мере изумляет и возмущает бойцов в обоих станах. При дворе творится что-то несусветное! Совсем недавно адмирал Колиньи был заочно приговорен к казни, за его голову королем назначалась щедрая награда, а теперь король именует его в Лувре отцом и поручает ему командование объединенными войсками в предстоящей кампании во Фландрии.

Король Генрих Наваррский объясняется с молодой женой. Их брак – союз политический, они равнодушны друг к другу. Генрих влюблен не без взаимности в г-жу де Сов, супругу государственного секретаря; у Маргариты свои сердечные тайны. Но это брак двух честных и чистых душой людей – так почему им не быть союзниками? Маргарита обещает Генриху поддерживать его до конца.

В эти дни во дворце стремительно раскручивается интрига, вдохновительница которой – Екатерина Сиенская, вдовствующая королева, ненавидящая гугенотов. Терпения противников едва хватило на неделю: готовится покушение на адмирала Колиньи. Король Карл IX поручает это дело Морвелю – офицеру отряда петардщиков. Слухи о новых кровавых распрях расползаются по всему королевству. В Париже в одночасье приезжают два молодых дворянина: граф Лерак де Ла Моль, гугенот, с письмами королю Генриху и адмиралу Колиньи, и граф Аннибал де Коконнас, католик, – с тайным посланием герцогу де Гизу, лютому врагу Колиньи. Поселившись в гостинице “Путеводная Звезда”, молодые люди быстро сближаются и за карточной игрой сообщают друг другу, что ночью у них обоих весьма важные аудиенции в Лувре. Это была ночь – с 24 на 25 августа – ночь св. Варфоломея, кровавая ночь избиения гугенотов.

Втянутые в бойню, Ла Моль и Коконнас обращают оружие друг против друга. увы, Ла Моль одинок, а Коконнас – во главе отряда солдат-католиков. Истекающий кровью Ла Моль спасается от погони в покоях королевы Маргариты Наваррской. Однако и Коконнас тяжело ранен – и он находит приют в доме ближайшей подруги Маргариты, герцогини Анриэтты Невэрской. Лозунгам враждующих станов две красавицы, влюбившиеся в спасенных ими воинов, противопоставляют свой девиз: “Eros-Cupido-Amor”.

К Марго после страшной ночи является ее брат, герцог Алансонский. Происшедшее – сообщает он – лишь пролог к великим потрясениям. Король Карл болен, его мучают припадки. Разгром гугенотов сделал фактическим правителем де Гиза. Брак с гугенотом сейчас и предосудителен, и не ко времени, все еще можно переиграть. Марго отказывается предать мужа. Она ясно увидела грозящие ей и Генриху беды: Карл IX не воспрепятствовал бойне, задуманной королевой-матерью и де Гизом; Гиз и ее брат Франсуа, герцог Алансонский готовы извлечь из пролившейся крови как можно больше выгод; едва короля Наваррского не станет – а все клонится к тому, – его владения захватят, а ее, вдову, отправят в монастырь. Мадам де Сов извещает Марго о высочайшем повелении назначить Генриху Наваррскому свидание в ее покоях: она подозревает, что это провокация и его хотят убить. Маргарита прячет супруга в своей спальне, где его с удивлением и негодованием обнаруживает королева-мать, подстроившая это злоумышление. Какой конфуз: король гугенотов ночует не у своей любовницы, а у законной жены! Он безупречен – и ей нечего поставить ему в вину. После ее ухода Маргарита представляет Генриху спрятанного в одной из соседних комнат Ла Моля. Юноша с опозданием передает королю письмо, предупреждающее его о смертельной опасности. Ах, если бы король не был занят в тот час, когда Ла Моль впервые явился в Лувр, история Франции могла сложиться по-другому!.. Возлюбленный королевы Марго спит в эту ночь в ее постели в ногах ее супруга-короля – как его товарищ по несчастью, верный подданный и новый друг, но никак не соперник в любви.

Вдовствующая королева Екатерина в ярости. Все – и события минувшей ночи, и предсказания чародея Рене – против ее воли, против ее страстного желания избавиться от Генриха Наваррского. Терпит фиаско очередная ее авантюра: подосланная ею г-же де Сов отравленная губная помада, смертоносная и для красотки и для ее частого гостя Генриха, почему-то не действует (Екатерине невдомек, что сам мэтр Рене в последнюю минуту заменил зловещую склянку на другую, вполне безобидную). Королеву-мать не может примирить с зятем даже его переход в католичество.

Принимает католичество одновременно со своим королем и Ла Моль: он дал обет принять веру покойной матери в случае чудесного избавления от смерти. Его и Коконнаса излечил от ран все тот же мэтр Рене – и вчерашние враги делаются неразлучными приятелями, чей союз скреплен в придачу нежными чувствами их прекрасных дам, Маргариты и Анриэтты. Ла Моль еще не в состоянии поверить, что на его любовь ответила красивейшая из королев. Приятели обращаются за окончательным ответом к ясновидящему Рене. Нет сомнений: Марго любит Ла Моля столь же горячо, как и он ее. Доказательство – восковая гадательная фигурка в короне и мантии с сердцем, пронзенным острой иглой, Подобно иконе, Ла Моль прячет у себя эту куколку – образ обожаемой им Маргариты Наваррской…

В Париже – де Муи, глава гугенотов, стремящихся к политическому реваншу. Подслушав его разговор с Генрихом, герцог Алансонский пытается убедить де Муи, что он – более достойный претендент на престол, когда тот опустеет после смерти брата Карла. Дабы де Муи было проще проникать в Лувр, герцог Франсуа советует ему сшить такой же вишневый плац, как у фаворита Маргариты – Ла Моля. Генрих встревожен: кто-то снова встал на его пути, и он знает – кто. За спиной Франсуа ясно просматривается фигура его матери. Он не ошибается: именно сейчас в кабинете короля Карла королева-мать, стращая его известием о появлении в Лувре де Муи, вынуждает сына издать указ об аресте Генриха, поручая пленить его – живым или мертвым – Морвелю.

Карлу на следующий день приходится пожалеть о своем указе: на охоте Генрих спасает его от клыков вепря. Тем самым король Наваррский не просто спас жизнь человеку, но и предотвратил смену государей в трех королевствах, но главное – сохранил жизнь себе и Марго. Генрих доверительно беседует с герцогом Алансонским: де Муи предложил ему заговор против Карла – он отверг эти предложения. Но де Муи не успокоится, он направит взоры в другую сторону, к примеру на принца Конде… или еще на кого-нибудь. Франсуа бледнеет: кажется, Генрих разгадал злые умыслы его и матушки. Он пылко убеждает короля Наваррского стать во главе движения гугенотов, чтобы направлять его. Гугеноты доверяют Генриху, король Карл его любит, сам Франсуа уже подготовил акт о своем отречении от престолонаследия в его пользу: “Судьба – в ваших руках!” Собеседники пожимают друг другу руки – в эту минуту в комнату входит Екатерина Сиенская. Лицемерно умиляясь рукопожатию братьев-королей, она внутренне торжествует победу над Генрихом. Ночью в его спальню врывается Морвель со стражей и натыкается на де Муи. Двое стражников убиты, Морвель тяжело ранен. Инцидент становится очередным дворцовым скандалом. В действительности своим спасением Генрих обязан не только вождю гугенотов, но и королю католиков: Карл увел его поздно вечером из дворца. Он решил доверить Генриху свою тайну – познакомить с очаровательной Мари Туше и их незаконнорожденным сыном. По дороге с ними случилось нечто забавное. Встреченные ими на одной из темных улиц герцог Гиз и герцог Анжуйский (брат Карла и Франсуа, без пяти минут король Польши) ведут их к дому, где, по их словам, проходит свидание двух весьма сиятельных дам с двумя господами, вхожими в Лувр (речь, понятно, идет о Маргарите и Анриэтте, ужинающих в компании Ла Моля и Коконнаса). Попытка вломиться в дом встречает решительный отпор: на головы короля и его свиты из окон летят горшки, тазы и снедь…

Вернувшись во дворец, Генрих узнает о ночной доблести де Муи. Однако герцог Алансонский внушает ему подозрение, что это мог быть и Ла Моль: храбрец, чуть не убивший Морвеля, был одет в вишневый плащ. Король Наваррский спешит к жене: “Над нашим другом нависло страшное подозрение!” – “Это невозможно: он был ночью в другом месте”. Марго падает к ногам матери: “Ла Моль невиновен. Он провел эту ночь со мной. Если его арестуют, он вынужден будет в этом сознаться”. – “Успокойтесь, дочь моя, – отвечает королева Екатерина. – Я стою на страже вашей чести!”

Королеве-матери становится ясно: Ла Моль не разлучает ее дочь с Генрихом, напротив, он – их союзник. Герцог Алансонский по наущению матери приглашает к себе Ла Моля – и подстерегает его с несколькими верными людьми в сумраке коридора. Замысел разгадывает король Наваррский, он предупреждает Ла Моля об опасности и советует ему скрыться. Вступив в сговор с де Муи, Ла Моль готовится примкнуть к гугенотам, следя с безопасного расстояния за своей возлюбленной, каждый вечер выходящей на свидание с ним “по-испански” на балкон дворца.

Мэтр Рене ворожит королеве-матери, предсказывая скорую смерть ее сыну Карлу – смерть насильственную. Делая и некоторые другие предсказания, Рене между прочим рассказывает королеве Екатерине о гадании на предмет Маргариты по просьбе Ла Моля. Надо спешить разорвать все узлы: в Париже – польские послы, прибывшие для коронации герцога Анжуйского, она обязана обеспечить будущее своим сыновьям! По ее просьбе мэтр Рене пропитывает ядом старинное руководство по соколиной охоте, которое она поручает передать королю Наваррскому. Но книга эта оказывается в руках Карла IX. Неизлечимо больной король устраивает соколиную охоту. Де Муи, Ла Моль и Коконнас поджидают короля Генриха в лесу, чтобы бежать в лагерь гугенотов. План этот сорван герцогом Алансонским, посвященным в заговор и в решающий момент отказавшимся составить Генриху компанию.

Ла Моль и Коконнас в крепости. Туда же король Карл заключает и Генриха: это – единственное средство спасти ему жизнь, в тюрьме он по крайней мере под охраной. Начинаются допросы плененных заговорщиков. Одно из доказательств злых намерений Ла Моля – восковая кукла в королевских регалиях. Буква “М” на месте сердца, пронзенная иглой, – означает, конечно же, “смерть” (morte)! Ла Моль не может отклонить это обвинение: королева Маргарита, его божественная возлюбленная, должна остаться вне подозрений. Двум друзьям отрубают головы. Получив их из рук палача, Маргарита и Анриэтта орошают их слезами…

Близок смертный час и Карла IX. Он наконец догадывается, что его недуг – результат отравления, что отравила его мать и что яд передал ему младший брат. Он призывает к себе любезного Анрио – короля Наваррского и объявляет о решении объявить его регентом и наследником престола до возвращения из Польши герцога Анжуйского. Если герцог Анжуйский и станет оспаривать власть Генриха – последний сможет предъявить грамоту Папы о своих правах (грамота уже в пути). Герцог Алансонский должен быть заточен в крепость, королева-мать – сослана в монастырь. Свою волю умирающий Карл объявляет матери и брату Франсуа. На пути к Парижу отряд гугенотов во главе с де Муи. Все говорит о том, что Генрих – король Франции! Однако гугенотов опережает поезд герцога Анжуйского: он был извещен матерью, что брат Карл при смерти, и поспешил, покинув Польшу, прибыть в Лувр для наследования короны.

Королева-мать ликует: хоть одно из мрачных пророчеств мэтра Рене не сбылось! Она предпринимает последнюю попытку устранить Генриха, диктуя Морвелю письмо на имя государственного советника де Сова: его жена – в гостинице “Путеводная Звезда” в обществе франта из числа его друзей. Что было позволено Генриху при короле Карле – непозволительно при короле Генрихе III, тезке и сопернике короля Наваррского в борьбе за престол. Расчет прост: ревнивый супруг поспешит на место свидания – и любовник, которого он терпел столько лет, будет убит! На страже у дверей гостиницы стоят де Муи и двое его офицеров. Генрих, предупрежденный об опасности, прыгает из окна и срывается. Де Муи преследует Морвеля, пришедшего со стражниками отметить за оскорбленную честь господина де Сова, – и убивает его. Вернувшись в гостиницу, Генрих видит умирающую Шарлотту: ее ударил ножом шедший за Морвелем мрк.

В числе тех, кто подоспел из дворца на место злодеяния, – мэтр Рене. Генрих, потрясенный случившимся, готовый снова покинуть Париж, восклицает: “И ты говорил, что я стану королем?! Я – несчастный изгнанник?!” – “Нет, сир, это говорю не я. Это говорит она!” – и мэтр Рене указывает на звезду в просвете черных туч, возвещающую о грядущем славном короле Франции и прекрасной королеве Маргарите, не любящей его, но беспредельно ему верной…