Category: Краткие содержания

Действие разворачивается в неопределенное время, более всего напоминающее начало нашего века, а неведомое государство, изображаемое на его страницах, очень похоже на Италию. Это роман о времени, съедающем жизнь. Необратимость времени – роковой удел человека, ночь – высшая точка трагического напряжения человеческого бытия.

Молодой лейтенант Джованни Дрого, исполненный радужных надежд на будущее, получает назначение в крепость Бастиани, расположенную рядом с бескрайней Татарской пустыней, откуда, по преданию, приходили враги. Или не приходили. После долгих блужданий лейтенант наконец находит дорогу в Крепость. За время пути энтузиазм Дрого по поводу его первого назначения угасает, а вид голых желтоватых стен форта приводит в совершеннейшее уныние. Майор Матти, понимая настроение молодого офицера, говорит, что тот может подать рапорт о переводе его в другое место. В конце концов смущенный Дрого решает остаться в Крепости на четыре месяца, По просьбе Дрого лейтенант Морель ведет Дрого на стену, за которой простирается равнина, обрамленная скалами. За скалами – Неведомый север, загадочная Татарская пустыня. Говорят, что там “сплошные камни”. Тамошний горизонт обычно затянут туманом, но утверждают, будто там видели то белые башни, то курящийся вулкан, то “какое-то продолговатое черное пятно”… Всю ночь Дрого не может заснуть: у него за стенкой хлюпает вода, и ничего с этим нельзя поделать.

Вскоре Дрого заступает на первое дежурство и наблюдает смену караула, совершаемую под командой старшего сержанта Тронка, служащего в Крепости двадцать два года и назубок знающего все тонкости крепостного устава. Служака Тронк не покидает Крепость даже во время отпуска,

Ночью Дрого сочиняет письмо матери, пытаясь передать гнетущую атмосферу Крепости, но в конце концов пишет обычное письмо с заверениями, что у него все хорошо. Лежа на койке, он слышит, как заунывно перекликаются часовые; “…именно в эту ночь для него начался неспешный и неумолимый отсчет времени”.

Желая приобрести шинель попроще той, что оказалась у него в багаже, Дрого знакомится с портным Просдочимо, который вот уже пятнадцать лет твердит: дескать, он со дня на день уедет отсюда. Постепенно Дрого с удивлением узнает, что в Крепости немало офицеров, которые долгие годы с замиранием сердца ждут, когда же северная пустыня подарит им необычайное приключение, “тот чудесный случай, который по крайней мере раз в жизни бывает у каждого”. Ведь Крепость стоит на границе Неведомого, а с неизвестностью ввязаны не только страхи, но и надежды.- Впрочем, находятся и те, у кого хватает сил, отслужив срок, покинуть Крепость, например граф Макс Латорио. Вместе с ним отслужил свои два года и его друг, лейтенант Ангустина, но почему-то решительно не желает уезжать.

-Наступает зима, и Дрого начинает готовиться к отъезду. Остается пустяк – пройти медицинское освидетельствование и получить бумагу о непригодности к службе в горах. Однако привычка к узкому замкнутому мирку Крепости с ее размеренной жизнью берет свое – неожиданно для самого себя Дрого остается. “Впереди еще уйма времени”, – думает он.

-Дрого отправляется на дежурство на Новый редут – небольшой форт в сорока минутах ходьбы от Крепости, стоящий на вершине скалистой горы над самой Татарской пустыней. Неожиданно со стороны пустыни появляется белая лошадь – а ведь все знают, что татарские лошади исключительно белые! У вы, все оказывается гораздо проще – лошадь принадлежит рядовому Лаццари, она ухитрилась убежать от своего хозяина. Желая поскорей вернуть кобылу, Лаццари выбирается за стены форта и ловит ее. Когда же он возвращается, пароль уже сменили, а нового он не знает. Солдат надеется, что, узнав его, товарищи впустят его обратно, но те, следуя уставу и повинуясь немому приказу Тронка, стреляют и убивают несчастного.

А вскоре на горизонте Татарской пустыни начинает двигаться черная людская змейка, и весь гарнизон приходит в смятение. Однако все быстро разъясняется: это воинские подразделения северного государства размечают пограничную линию. Вообще-то демаркационные знаки установлены давно, осталась лишь одна неразмеченная гора, и, хотя в стратегическом отношении она не представляет никакого интереса, полковник посылает туда отряд под командованием капитана Монти и лейтенанта Ангустины – опередить северян и присоединить пару лишних метров территории. В своем элегантном мундире гордый Ангустина совершенно неприспособлен к путешествию по горам; он простуживается на ледяном ветру и умирает. Его хоронят как героя.

Проходит несколько лет; Дрого уезжает в город – в отпуск. Но там он чувствует себя чужим – друзья заняты делами, любимая девушка отвыкла, от него, мать внутренне смирилась с его отсутствием, хотя и советует ему подать прошение о переводе из Крепости. Дрого идет к генералу, уверенный, что его просьба о переводе будет удовлетворена. Но, к удивлению, генерал отказывает Дрого, мотивируя отказ тем, что гарнизон Крепости сокращается и переводить будут прежде всего старых и заслуженных воинов.

В тоске Дрого возвращается в крепость Бастиани. Там царит лихорадочная суматоха – солдаты и офицеры покидают гарнизон. Мрачное уныние Дрого развеивает лейтенант Симеони: в свою подзорную трубу он разглядел на краю Татарской пустыни какие-то огни, которые то исчезают, то появляются вновь и постоянно совершают какие-то перемещения. Симеони считает, что враг строит дорогу. До него “столь поразительного явления никто не наблюдал, но ведь не исключено, что оно было и раньше, на протяжении многих лет или даже веков; скажем, там могли находиться деревня или колодец, к которому стягивались караваны, – просто в Крепости до сих пор никто не пользовался такой сильной подзорной трубой, какая была у Симеони”. Но тут поступает приказ, запрещающий использовать в Крепости не предусмотренные уставом оптические приборы, и Симеони сдает свою трубу.

Зимой Дрого отчетливо чувствует разрушительную силу времени. С наступлением весны он подолгу вглядывается вдаль с помощью казенной трубы и как-то вечером замечает в окуляре маленький трепещущий язычок пламени. Вскоре даже средь бела дня на фоне белесой пустыни можно видеть движущиеся черные точечки. И однажды кто-то заговаривает о войне, “и казавшаяся несбыточной надежда вновь задышала в стенах Крепости”.

И вот примерно в миле от Крепости появляется столб – сюда дотянули дорогу чужеземцы. Огромная работа, осуществляемая на протяжении пятнадцати лет, наконец завершена. “Пятнадцать лет для гор – сущий пустяк, и даже на бастионах Крепости они не оставили сколько-нибудь заметного следа. Но для людей этот путь был долог, хотя самим им и кажется, что годы пролетели как-то незаметно”. В Крепости царит запустение, гарнизон снова сократили, и генеральный штаб уже не придает никакого значения этой затерянной в горах цитадели. Генералы не принимают всерьез проложенную по северной равнине дорогу, и жизнь в форте становится еще более однообразной и уединенной.

В одно сентябрьское утро Дрого, теперь уже капитан, поднимается по дороге к Крепости. У него был месячный отпуск, но он выдержал всего половину срока, и теперь возвращается обратно: город стал для него совсем чужим.

“Страницы переворачиваются, проходят месяцы и годы”, но Дрого все еще чего-то ждет, хотя надежды его с каждой минутой слабеют.

Наконец вражеская армия действительно подходит к стенам Крепости, но Дрого уже стар и болен, и его отправляют домой, чтобы освободить комнату для молодых боеспособных офицеров. В пути Дрого настигает смерть, и он понимает, что это и есть главное событие его жизни. Он умирает, глядя в ночное небо.

Текст книги Брэдли Пирсона “Черный принц, или Праздник любви” обрамлен предисловием и послесловием издателя, из коих следует, что Брэдли Пирсон умер в тюрьме от скоротечного рака, который открылся у него вскоре после того, как он закончил рукопись. Желая восстановить честь друга и снять с него обвинение в убийстве, издатель и опубликовал этот “рассказ о любви – ведь история творческих борений человека, поисков мудрости и правды – это всегда рассказ о любви… Всякий художник – несчастный влюбленный, а несчастные влюбленные любят рассказывать свою историю”.

В своем предисловии Брэдли Пирсон рассказывает о себе: ему пятьдесят восемь лет, он писатель, хотя опубликовал всего три книги: один скороспелый роман, когда ему было двадцать пять, еще один – когда ему было за сорок, и небольшую книжку “Отрывки” или “Этюды”. Свой дар он сохранил в чистоте, что означает, кроме прочего, отсутствие писательского успеха. Однако его вера в себя и чувство призванности, даже обреченности, не ослабели – скопив достаточно денег для безбедной жизни, он ушел с поста налогового инспектора, чтобы писать, – но его постигла творческая немота. “Искусство имеет своих мучеников, среди них не последнее место занимают молчальники”. На лето он снял домик у моря, думая, что там наконец его молчание прорвется.

Когда Брэдли Пирсон стоял над запакованными чемоданами, готовясь уехать, к нему вдруг после долгих лет пришел его бывший шурин Фрэнсис Марло с известием, что его бывшая жена Кристиан овдовела, вернулась из Америки богатой женщиной и жаждет встречи. За годы, что Брэдли его не видел, Фрэнсис превратился в толстого, грубого, краснолицего, жалкого, чуть диковатого, чуть безумного, дурно пахнущего неудачника – его лишили диплома врача за махинации с наркотиками, он пытался практиковать как “психоаналитик”, сильно пил и теперь хотел с помощью Брэдли устроиться жить у богатой сестры за ее счет. Брэдли еще не успел выкинуть его за дверь, как позвонил Арнольд Баффин, умоляя тотчас приехать к нему: он убил свою жену.

Брэдли Пирсон крайне озабочен тем, чтобы его описание Баффина было справедливым, ибо вся эта история представляет собой историю отношений с ним и трагической развязки, к которой они привели. Он, уже небезызвестный писатель, открыл Арнольда, когда тот, работая учителем английской литературы в школе, только заканчивал свой первый роман. Пирсон прочел рукопись, нашел для нее издателя и опубликовал похвальную рецензию. С этого началась одна из самых успешных литературных карьер – с денежной точки зрения: каждый год Арнольд писал по книге, и продукция его отвечала общественным вкусам; слава и материальное благополучие пришли своим чередом. Считалось, что Брэдли Пирсон завидует писательскому успеху Арнольда, хотя сам он полагал, что тот достигает успеха, поступаясь искусством. Их отношения были почти родственными – Пирсон был на свадьбе у Арнольда и в течение двадцати пяти лет почти каждое воскресенье обедал у Баффинов; они, антиподы, представляли друг для друга неистощимый интерес. Арнольд был благодарен и даже предан Брэдли, но суда его боялся – возможно, потому, что у него самого, неуклонно опускавшегося на дно литературной посредственности, жил в душе такой же строгий судия. И сейчас Пирсону жжет карман рецензия на последний роман Арнольда, которую никак нельзя назвать хвалебной, и он колеблется, не в силах решить, как с ней поступить.

Пирсон и Фрэнсис едут к Арнольду. Его жена Рэйчел закрылась в спальне и не подает признаков жизни. Она соглашается впустить одного лишь Брэдли; она избита, рыдает, обвиняет мужа в том, что тот не дает ей быть собой и жить собственной жизнью, уверяет, что никогда не простит его, и не простит Брэдли того, что он видел ее позор. Осмотр Фрэнсиса Марло показал, что опасности для жизни и здоровья нет. Успокоившись, Арнольд рассказал, как по ходу ссоры он случайно ударил ее кочергой, – ничего страшного, такие скандалы нередки в браке, это необходимая разрядка, “другой лик любви”, а в сущности они с Рэйчел – счастливая супружеская пара. Арнольд живо интересуется возвращением в Лондон Кристиан, что очень не понравилось Брэдли Пирсону, который не выносит сплетен и пересудов и хотел бы забыть о своем неудачном браке. По дороге домой, размышляя, то ли остаться на воскресный обед, чтобы естественная неприязнь Баффинов к свидетелю не закрепилась и отношения уладились, то ли бежать из Лондона как можно скорее, он увидел в сумерках юношу в черном, который, бормоча монотонные заклинания, бросал под колеса машин какие-то белые лепестки. При ближайшем рассмотрении юноша оказался дочерью Баффинов Джулиан – она исполняла ритуал, призванный помочь забыть возлюбленного: рвала в клочки письма и разбрасывала их, повторяя: “Оскар Беллинг”. Брэдли знал ее с пеленок и питал к ней умеренный родственный интерес: своих детей он никогда не хотел. Джулиан здоровается с ним и просит стать ее учителем, ибо она хочет писать книги, причем не так, как отец, а так, как он, Брэдли Пирсон.

На другой день Брэдли решил все-таки уехать, но стоило ему взять в руки чемоданы, как в дверь позвонила его пятидесятидвухлетняя сестра Присцилла – она ушла от мужа, и ей некуда деваться. Присцилла в истерике; слезы сожаления по загубленной жизни и оставленному норковому палантину льются рекой; когда Брэдли вышел поставить чайник, она выпивает все свои снотворные таблетки. Брэдли в панике; приходит Фрэнсис Марло, а потом и Баффины – всей семьей. Когда Присциллу увозит карета “скорой помощи”, Рэйчел говорит, что здесь была еще и Кристиан, но, сочтя момент для встречи с бывшим мужем неблагоприятным, ушла в сопровождении Арнольда “в кабак”.

Присциллу выписали из больницы в тот же вечер. О том, чтобы уехать немедленно, не может быть и речи; и перед Брэдли вплотную встает проблема Кристиан. Он воспринимает бывшую жену как неизменного демона своей жизни и решает, что, если Арнольд и Кристиан подружатся, он разорвет отношения с Арнольдом. А встретившись с Кристиан, повторяет, что не хочет ее видеть. Поддавшись уговорам Присциллы, Брэдли едет в Бристоль за ее вещами, где встречается с ее мужем Роджером; тот просит развода, чтобы жениться на своей давней любовнице Мэриголд – они ждут ребенка. Ощутив боль и обиду сестры как собственные, Брэдли, напившись, разбивает любимую вазу Присциллы и сильно задерживается в Бристоле; тогда Кристиан увозит Присциллу, оставленную на попечение Рэйчел, к себе. Это приводит Брэдли в неистовство, тем более сильное, что сам виноват: “Я не отдам вам мою сестру, чтобы вы тут жалели и унижали ее”. Рэйчел увозит его утешать и кормить обедом и рассказывает, как сильно сблизились Арнольд и Кристиан. Она предлагает Брэдли начать с ней роман, заключив союз против них, убеждает, что роман с ней может помочь и его творческой работе. Поцелуй Рэйчел усиливает его душевную смуту, и он дает ей прочесть свою рецензию на роман Арнольда, а вечером напивается с Фрэнсисом Марло, который, трактуя ситуацию по Фрейду, объясняет, что Брэдли и Арнольд любят друг друга, одержимы друг другом и что Брэдли считает себя писателем только для того, чтобы самоотождествиться с предметом любви, то есть Арнольдом. Впрочем, он быстро отступает перед возражениями Брэдли и сознается, что на самом деле гомосексуалист – он сам, Фрэнсис Марло.

Рэйчел, неуклонно осуществляя свой план союза-романа, укладывает Брэдли в свою постель, что заканчивается анекдотически: пришел муж. Убегая из спальни без носков, Брэдли встречает Джулиан и, желая половчее сформулировать просьбу никому не рассказывать об этой встрече, покупает ей лиловые сапожки, и в процессе примерки при взгляде на ноги Джулиан его настигает запоздалое физическое желание.

Зайдя навестить Присциллу, Брэдли из разговора с Кристиан узнает, что на его домогательства Рэйчел пожаловалась Арнольду; а сама Кристиан предлагает ему вспомнить их брак, проанализировать тогдашние ошибки и на новом витке спирали опять соединиться.

Выбитый из колеи нахлынувшими воспоминаниями о прошлом и последними событиями, томимый острой потребностью сесть за письменный стол, пристроив как-то Присциллу, Брэдли забывает о приглашении на вечеринку, устроенную в его честь бывшими сотрудниками, и забывает о своем обещании побеседовать с Джулиан о “Гамлете”; когда она приходит в назначенный день и час, он не может скрыть удивления. Тем не менее он экспромтом читает блистательную лекцию, а проводив ее, вдруг понимает, что влюблен. Это был удар, и он сбил Брэдли с ног. Понимая, что о признании не может быть и речи, он счастлив своей тайной любовью. “Я очистился от гнева и ненависти; мне предстояло жить и любить в одиночестве, и сознание этого делало меня почти богом… Я знал, что черный Эрот, настигший меня, единосущен иному, более тайному богу”. Он производит впечатление блаженного: одаряет Рэйчел всем, что можно купить в писчебумажном магазине; мирится с Кристиан; дает Фрэнсису пять фунтов и заказывает полное собрание сочинений Арнольда Баффина, чтобы перечитать все его романы и найти в них не увиденные ранее достоинства. Он почти не обратил внимания на письмо Арнольда, в котором тот рассказывает о своих отношениях с Кристиан и намерении жить на две семьи, к чему и просит подготовить Рэйчел. Но упоение первых дней сменяют муки любви; Брэдли делает то, чего не должен был; открывает Джулиан свои чувства. И она отвечает, что любит его тоже.

Двадцатилетняя Джулиан не видит иного пути развития событий, кроме как объявить о своей любви родителям и пожениться. Реакция родителей незамедлительна: заперев ее на ключ и оборвав телефонный провод, они приезжают к Брэдли и требуют оставить в покое их дочь; с их точки зрения, страсть похотливого старика к юной девушке можно объяснить только сумасшествием.

На другой день Джулиан бежит из-под замка; лихорадочно размышляя, где можно скрыться от праведного гнева Баффинов, Брэдли вспоминает о вилле “Патара”, оставляет Присциллу, сбежавшую от Кристиан, на Фрэнсиса Марло, и, буквально на секунду разминувшись у своих дверей с Арнольдом, берет напрокат машину и увозит Джулиан.

Их идиллию нарушает телеграмма от Фрэнсиса. Не сказав о ней Джулиан, Брэдли связывается с ним по телефону: Присцилла покончила с собой. Когда он вернулся с почты, Джулиан встречает его в костюме Гамлета: она хотела устроить сюрприз, напомнив о начале их любви. Так и не сказав ей о смерти Присциллы, он наконец впервые овладевает ею -“мы не принадлежали себе… Это рок”.

Ночью в “Патару” приезжает Арнольд. Он хочет увезти дочь, ужасается тому, что она не знает ни о смерти Присциллы, ни подлинного возраста Брэдли, передает ей письмо от матери. Джулиан остается с Брэдли, но, проснувшись утром, он обнаруживает, что ее нет.

После похорон Присциллы Брэдли днями лежит в постели и ждет Джулиан, никого не впуская к себе. Он делает исключение только для Рэйчел – ей известно, где Джулиан. От Рэйчел он узнал, что было в письме, привезенном Арнольдом: там она описала “свою связь с Брэдли” . Пришла же она, кажется, только затем, чтобы сказать: “Я думала, что и вам понятно, что в моей семейной жизни все в порядке”, Брэдли рассеянно берет в руки письмо Арнольда о намерении жить на две семьи, и в этот момент в дверь звонит рассыльный, принесший собрание сочинений Арнольда Баффина. Рэйчел успела прочесть письмо – с диким криком, что не простит этого Брэдли никогда, она убегает.

Брэдли с яростью рвет принесенные книги.

Письмо от Джулиан приходит из Франции. Брэдли немедленно засобирался в дорогу; фрэнсис Марло отправляется за билетами.

Звонит Рэйчел и просит немедленно приехать к ней, обещая рассказать, где Джулиан; Брэдли едет. Рэйчел убила Арнольда той самой кочергой, которой он в свое время ее ударил. В убийстве обвиняют Брэдли Пирсона – все против него: хладнокровные показания Рэйчел, изорванное собрание сочинений, билеты за границу…

В послесловии Брэдли Пирсон пишет, что более всего его удивила сила чувств Рэйчел. Что же касается выдвинутых обвинений -“Я не мог оправдаться на суде. Меня наконец-то ждал мой собственный, достаточно увесистый крест… Такими вещами не бросаются”.

Завершают книгу четыре послесловия четырех действующих лиц.

Послесловие Кристиан: она утверждает, что именно она бросила Брэдли, ибо он не мог обеспечить ей достойной ее жизни, а когда она вернулась из Америки, домогался ее, и что он явно сумасшедший: считает себя счастливым, хотя на самом деле несчастен. И к чему вообще столько шума вокруг искусства? Но для таких, как Брэдли, только то и важно, чем они сами занимаются.

Послесловие Фрэнсиса Марло: он изощренно доказывает, что Брэдли Пирсон был гомосексуален и испытывал нежность к нему.

Послесловие Рэйчел: она пишет, что книга лжива от первого до последнего слова, что Брэдли был влюблен в нее, отчего и выдумал небывалую страсть к ее дочери, и что она искренне сочувствует сумасшедшему.

Послесловие Джулиан, которая стала поэтессой и миссис Беллинг, представляет собой изящное эссе об искусстве. Об описанных же событиях лишь три короткие фразы: “…это была любовь, неподвластная словам. Его словам, во всяком случае. Как художник он потерпел неудачу”.

“Мой дорогой, когда ты вырастешь, вспомнишь ли ты, как однажды зимним вечером ты вышел из детской в столовую, – это было после одной из наших ссор, – и, опустив глаза, сделал такое грустное личико? Ты большой шалун, и когда что-нибудь увлечет тебя, ты не знаешь удержу. Но я не знаю никого трогательнее тебя, когда ты притихнешь, подойдешь и прижмешься к моему плечу! Если же это происходит после ссоры, и я говорю тебе ласковое слово, как порывисто ты целуешь меня, в избытке преданности и нежности, на которую способно только детство! Но это была слишком крупная ссора…”

В тот вечер ты даже не решился подойти ко мне: “Покойной ночи, дядечка” – сказал ты и, поклонившись, шаркнул ножкой. Я ответил так, будто между нами ничего не было: “Покойной ночи”. Но мог ли ты удовлетвориться этим? Забыв обиду, ты опять вернулся к заветной мечте, что пленяла тебя весь день: “Дядечка, прости меня… Я больше не буду… И пожалуйста, покажи мне цифры!” Можно ли было после этого медлить с ответом? Я помедлил, ведь я очень умный дядя…

В тот день ты проснулся с новой мечтой, которая захватила всю твою душу: иметь свои книжки с картинками, пенал, цветные карандаши и выучиться читать и писать цифры! И все это сразу, в один день! Едва проснувшись, ты позвал меня в детскую и засыпал просьбами: купить книг и карандашей и немедленно приняться за цифры. “Сегодня царский день, все заперто” – соврал я, уж очень не хотелось мне идти в город. “Нет, не царский!” – закричал было ты, но я пригрозил, и ты вздохнул: “Ну, а цифры? Ведь можно же?”. “Завтра” – отрезал я, понимая, что тем лишаю тебя счастья, но не полагается баловать детей…

“Ну хорошо же!” – пригрозил ты и, как только оделся, пробормотал молитву и выпил чашку молока, принялся шалить, и весь день нельзя было унять тебя. Радость, смешанная с нетерпением, волновала тебя все больше, и вечером ты нашел им выход. Ты начал подпрыгивать, бить изо всей силы ногами в пол и громко кричать. И мамино замечание ты проигнорировал, и бабушкино, а мне в ответ особенно пронзительно крикнул и еще сильнее ударил в пол. И вот тут начинается история…

Я сделал вид, что не замечаю тебя, но внутри весь похолодел от внезапной ненависти. И ты крикнул снова, весь отдавшись своей радости так, что сам господь улыбнулся бы при этом крике. Но я в бешенстве вскочил со стула. Каким ужасом исказилось твое лицо! Ты растерянно крикнул еще раз, для того, чтобы показать, что не испугался. А я кинулся к тебе, дернул за руку, крепко и с наслаждением шлепнул и, вытолкнув из комнаты, захлопнул дверь. Вот тебе и цифры!

От боли и жестокой обиды ты закатился страшным и пронзительным криком. Еще раз, еще… Затем вопли потекли без умолку. К ним прибавились рыдания, потом крики о помощи: “Ой больно! Ой умираю!” “Небось не умрешь, – холодно сказал я. – Покричишь и смолкнешь”. Но мне было стыдно, я не поднимал глаз на бабушку, у которой вдруг задрожали губы. “Ой, бабушка!” – взывал ты к последнему прибежищу. А бабушка в угоду мне и маме крепилась, но едва сидела на месте.

Ты понял, что мы решили не сдаваться, что никто не придет утешить тебя. Но прекратить вопли сразу было невозможно, хотя бы из-за самолюбия. Ты охрип, но все кричал и кричал… И мне хотелось встать, войти в детскую большим слоном и пресечь твои страдания. Но разве это согласуется с правилами воспитания и с достоинством справедливого, но строгого дяди? Наконец ты затих…

Только через полчаса я заглянул будто по постороннему делу в детскую. Ты сидел на полу весь в слезах, судорожно вздыхал и забавлялся своими незатейливыми игрушками – пустыми коробками спичек. Как сжалось мое сердце! Но я едва взглянул на тебя. “Теперь я никогда больше не буду любить тебя, – сказал ты, глядя на меня злыми, полными презрения глазами. – И никогда ничего не куплю тебе! И даже японскую копеечку, какую тогда подарил, отберу!”

Потом заходили мама и бабушка, и так же делая вид, что зашли случайно. Заводили речь, о нехороших и непослушных детях, и советовали попросить прощения. “А то я умру” – говорила бабушка печально и жестоко. “И умирай” – отвечал ты сумрачным шепотом. И мы оставили тебя, и сделали вид, что совсем забыли о тебе.

Опустился вечер, ты все так же сидел на полу и передвигал коробки. Мне стало мучительно, и я решил выйти и побродить по городу. “Бесстыдник! – зашептала тогда бабушка. – Дядя любит тебя! Кто же купит тебе пенал, книжку? А цифры?” И твое самолюбие было сломлено.

Я знаю, чем дороже мне моя мечта, тем меньше надежд на ее достижение. И тогда я лукавлю: делаю вид, что равнодушен. Но что мог сделать ты? Ты проснулся, исполненный жаждой счастья. Но жизнь ответила: “Потерпи!” В ответ ты буйствовал, не в силах смирить эту жажду. Тогда жизнь ударила обидой, и ты закричал от боли. Но и тут жизнь не дрогнула: “Смирись!” И ты смирился.

Как робко ты вышел из детской: “Прости меня, и дай хоть каплю счастья, что так сладко мучит меня”. И жизнь смилостивилась: “Ну ладно, давай карандаши и бумагу”. Какой радостью засияли твои глаза! Как ты боялся рассердить меня, как жадно ты ловил каждое мое слово! С каким старанием ты выводил полные таинственного значения черточки! Теперь уже и я наслаждался твоей радостью. “Один… Два… Пять…” – говорил ты, с трудом водя по бумаге. “Да нет, не так. Один, два, три, четыре”. – “Да, три! Я знаю”, – радостно отвечал ты и выводил три, как большую прописную букву Е.

Поэма А. А. Блока “Соловьиный сад” – типично романтическое произведение, поэтому ее главные образы условны, не имеют черт конкретного времени и пространства. Используя свой излюбленный прием антитезы, поэт противопоставляет в поэме две темы, два противоположных представления о смысле жизни: райское существование в соловьином саду и изображение труда и быта за оградой сада. Находясь в упоительной тишине соловьиного сада, в объятиях возлюбленной, герой не может забыть свою другую жизнь:

Но, вперяясь во мглу сиротливо, Надышаться блаженством спеша, Отдаленного шума прилива Уж не может не слышать душа.

Оба мира находятся в непримиримом противоречии. И если мир соловьиного сада связан с томленьем, “сладкой песнью”, пылом любви, то жизнь за стеной наполнена “рокотанием моря”, “криком осла”, стуком лома о слоистые скалы. Герой “Соловьиного сада” занят поисками смысла жизни и места человека в нем, его волнует вопрос:

Наказанье ли ждет, иль награда, Если я уклонюсь от пути?

По своим художественным особенностям поэма глубоко символична.

Г. Х. Андерсен

Пастушка и трубочист

На самой середке резного шкафа был вырезан фавн, которого дети называли обер-унтер-генерал-кригскомиссар-сержант Козлоног. На столике неподалеку стояли фарфоровые пастушка и трубочист, а также старый китаец, который кивал головой и называл себя дедушкой пастушки, хотя доказательств этому у него не было. Китаец хотел выдать внучку за Козлонога, конечно, против ее воли, поэтому однажды ночью влюбленные пастушка и трубочист сбежали: спустились по резной ножке стола, от погони спрятались в подоконный ящик, где показывали представление разрозненные карты, потом выбрались через трубу наружу, но мир оказался слишком велик, и беглецы вернулись. Китаец разбился, пытаясь догнать влюбленных, и после ремонта не смог кивать головой, а значит, не отвечал на предложение Козлонога утвердительно на радость фарфоровой парочке.

МИФЫ НАРОДОВ МИРА

КИТАЙСКИЕ МИФЫ

Удивительные жители неведомых стран

Мир, описанный в древнекитайских мифах, был, разумеется, наполнен чудесными и удивительными созданиями. Согласно легендам, в многочисленных дальних странах жили люди и другие

Существа, обладавшие поразительными свойствами.

Так, например, все жители Страны Благородных были исполнены гуманности, любви и добродетели. О жителях этой страны рассказывалось много любопытного. Одежда и шапки, которые они носили, были у них очень аккуратные, на поясе висел меч. У каждого жителя было в услужении два полосатых тигра. Все жители были скромны, вежливы и никогда не затевали ссор. Тигры тоже были ручными и смирными, как наши домашние кошки. Рынки там были переполнены, но никакого беспорядка и сутолоки не было, хотя люди и тигры сновали взад-вперед.

У жителей Страны Трудолюбивых лицо, руки и ноги были черными. Они всегда находились в состоянии смятения, что бы они ни делали – ходили, стояли, сидели, лежали, – все время они были неспокойны. У них был озабоченный вид, даже если никаких дел у них не было. Поэтому их прозвали трудолюбивыми, а постепенно это название стало относиться и ко всей их стране.

Страна Чернозубых была населена людьми, чьи зубы были черны, как черный лак. Чернозубые питались рисом, но готовили приправу из змей.

У жителей Страны Темноногих ноги и бедра были черными. Они жили на берегу моря, одежду делали из рыбьей кожи и питались буревестниками.

Обитатели Страны Огнедышащих имели черную кожу, походили на обезьян и могли изрыгать огонь.

У жителей Страны Белых Людей все тело было белое, и даже волосы на голове были белыми.

В другой необыкновенной стране жили люди с красными до колен ногами, как будто они были обуты в красные сапоги.

Согласно преданию, один из самых удивительных народов появился после того, как в древние времена брат и сестра стали мужем и женой. Небесный владыка в пылу гнева сослал нарушителей обычаев в отдаленную и безлюдную горную местность, где они, обнявшись, умерли в глубоком ущелье от голода и жажды. Свидетелем трагедии оказалась некая волшебная птица. Увидев, как умерли двое влюбленных, она сжалилась над ними: принесла в клюве траву бессмертия и прикрыла их ею. Прошло семь лет, и к усопшим вернулась жизнь, но тела их уже срослись, и когда супруги ожили, то превратились в странного человека с двумя головами, четырьмя руками и четырьмя ногами. Их дети и внуки были похожи на родителей, и эти странные люди стали родоначальниками народа сросшихся.

Где-то далеко существовала также Страна Людей, Ходивших На Цыпочках. Жители ее отличались высоким ростом и большими ногами. При ходьбе они становились на пальцы и не касались пятками земли. Говорят еще, что ступни у них были выворочены, так что если они шли на юг, то их следы показывали на север. Поэтому их еще называли “люди с пятками навыворот”.

Другую страну населяли люди с переплетенными ногами. Жители этой страны были ростом не более четырех чи (т. е. около метра), ноги у них были кривые и переплетенные между собой. Если они ложились, то встать без посторонней помощи уже не могли.

В Стране Длинноруких жили существа с туловищем как у обычных людей, но руки их были необыкновенной длины. Одни говорили, что их руки доставали до земли, другие – что их длина была три чжана (то есть около десяти метров). Длиннорукие обычно ловили на берегу моря рыбу. С такими длинными руками было, конечно, очень удобно заниматься рыболовством. Поэтому можно было часто видеть, как они руками вытаскивали из моря бьющуюся рыбу.

У жителей Страны Длинноногих ноги были необычайной длины – ничуть не короче, чем руки у длинноруких. Рассказывали, будто кто-то видел, что Длинноногие с Длиннорукими на спине ходили в море ловить рыбу.

Одну из дальних стран населяли Люди С Языками Навыворот. По преданию, у них языки росли в обратном направлении – к горлу. Поэтому, когда они разговаривали между собой, другие ничего не понимали.

Поблизости находилась Страна Людей С Зубами-Сверлами, у жителей которой один зуб выдавался изо рта и напоминал сверло. Были они свирепы.

Существовало также племя людей, чьи лица напоминали свиные морды. Это была Страна Свинорылых.

В Стране Одноглазых у жителей был только один глаз посредине лица. Иногда ее несправедливо называли Страной Бесов: настолько жутким казался вид ее обитателей.

Кроме людей с пугающей внешностью, в дальних странах можно было встретить забавные лица. Такова была Страна Длинноухих: у ее жителей были длинные, до плеч, уши. Во время ходьбы они их придерживали руками. Обитатели Страны Людей, Держащих Завязки, тоже все время держали руки у подбородка – чтобы ветер не унес их шапки. О жителях Страны Людей С Запавшими Глазами было известно, что питались они рыбой и в руке постоянно держали рыбу, как бы намереваясь ее съесть.

В Стране Твердогрудых люди имели одну характерную особенность: кости у них на груди выдавались вперед, как кадык у мужчин.

Страну Людей С Дырявой Грудью населяли удивительные люди, у которых в груди было круглое отверстие. По преданию, они извлекли из этой своей особенности выгоду: при передвижении им не нужен был паланкин. Они брали бамбуковый шест, продевали его сквозь отверстие в груди, и два человека вполне могли их нести.

У жителей Страны Одноруких была одна рука, один глаз и одна ноздря. В стране водились желтые, полосатые, как тигры, лошади, у которых тоже был один глаз и одна передняя нога.

Страна Одноногих была знаменита тем, что ее жители умели делать различные хитроумные приспособления для ловли зверей и птиц. Они умели мастерить летающие колесницы. Однажды такая колесница залетела в дальние края и была уничтожена местным правителем. Только спустя десять лет, когда подул попутный ветер, вновь была изготовлена такая же колесница. На ней прилетевшие на первой колеснице жители Страны Одноногих смогли вернуться к себе домой.

У жителей Страны Мягкотелых не было костей, и они имели по одной руке и ноге. Руки и ноги у них были мягкими, как кусок мяса, и гнулись в разные стороны.

Племя трехголовых людей поражало воображение, но гораздо более удивительной была Страна Трехтелых. В этой стране Люди имели одну голову и три туловища.

Нелегко представить себе, каким образом избегали голодной смерти обитатели Страны Безутробных. Они были высокого роста, но в животе у них не было кишок. Съеденная ими пища не переваривалась, а сразу проскакивала наружу. Жители другой далекой страны, стоя под солнцем, не отбрасывали тени, а когда кто-нибудь из них кричал, ничего не было слышно.

Племя Людей С Падающими Головами отличалось тем, что их головы могли отделяться от туловища и летать, пользуясь ушами, как крыльями. Случилось так, что захваченная на войне женщина из этого племени попала в служанки к одному китайскому полководцу. Каждую ночь, едва она ложилась, голова у нее улетала, выбираясь наружу и возвращаясь к рассвету либо через собачий лаз, либо через дымоход в крыше. Как-то ночью служанку осветили и увидели только тело, без головы. Тело было чуть теплым, а дыхание почти незаметным. Тогда на тело накинули покрывало. С приближением рассвета голова вернулась, но приладиться никак не могла: мешало покрывало. После нескольких попыток голова упала на землю и жалобно зарыдала. А тело задышало часто-часто. Тогда покрывало откинули, голова взлетела, приложилась к шее, и через некоторое время все затихло. Хозяин решил, что это – опасный оборотень, испугался, что не сможет с ним совладать, и вскоре отослал служанку из своего дома. Однако женщина не была оборотнем: летающая голова была ее природным качеством, как у всех ее родичей. В доме у другого военачальника такая же служанка погибла, потому что ее тело, в отсутствие головы, тоже накрыли, но на этот раз медным тазом, вследствие чего голова не сумела занять на рассвете свое место.

А. П. Чехов

О любви

Пелагея, красивая горничная Алехина, влюблена в повара Никанора, пьяницу и хулигана, но, тем не менее, настолько набожного человека, что он не согласен жить с Пелагеей, не заключив законный брак. Сама же горничная не хочет замуж за Никанора, тот сердится на нее и даже бьет.

Алехин рассуждает о том, что в любви все индивидуально, что здесь не действуют какие-то общие законы и что у русских есть привычка не просто любить, а постоянно усложнять себе при этом жизнь, задаваясь массой ненужных вопросов.

Алехин рассказывает историю своей любви. По окончании университета он обосновался в своем имении Софьино, на котором после смерти отца был большой долг. Алехин решает работать, пока не приведет имение в порядок и не выплатит долги. Его “культурные привычки” выглядят здесь неуместно. Он перестает читать газеты, зачастую засыпает не в спальне, а на сеновале.

Алехина выбирают в почетные мировые судьи. Ему приятно ездить в город, ему нравится тамошнее общество, из новых знакомых Алехину особенно близки Лугановичи: муж – товарищ председателя суда, жена, Анна Алексеевна, молодая, добрая, интеллигентная женщина. Алехин влюбляется в нее, начинает все чаще бывать у Лугановичей. Там ему всегда рады: если Алехин подолгу отсутствует, его спрашивают, не случилось ли что. Алехин становится в доме своим человеком, входит без доклада. Супруги трогательно заботятся о нем: потчуют от души, дарят подарки, периодически просят взять у них взаймы (Алехина постоянно притесняют кредиторы), но он всякий раз отказывается.

Алехин страдает, не понимает, что свело Анну Алексеевну с таким немолодым и неинтересным человеком, как Луганович, предрекает ей скучную однообразную жизнь. К сожалению, сам он не может предложить ей ничего лучшего взамен, а потому годы идут, у Лугановичей появляются дети, а Алехин и Анна попрежнему не признаются друг другу в своей любви и скрывают ее и от себя, и от других. Они вместе часто ходят в театр, в городе о них ходят сплетни, не имеющие под собой оснований.

Постепенно Анна становится все более нервной, раздражительной и язвительной, в ней укрепляется сознание, что жизнь ее не состоялась. Наконец, Лугановичи принимают решение о переезде – мужа назначают председателем в одной из западных губерний. Первой уезжает Анна (ей доктора предписывают лечение в Крыму). Алехин провожает ее. В последний момент перед отходом поезда он заносит в купе забытую Анной корзинку. Они обнимаются, целуются, плачут, говорят о своем чувстве и понимают, “как мелко и как обманчиво было все то, что мешало любить… что когда любишь, то в своих рассуждениях об этой любви нужно исходить от высшего, от более важного, чем счастье или несчастье, грех или добродетель в их ходячем смысле, или не нужно рассуждать вовсе”.

Алехин едет с Анной до следующей станции, выходит и пешком отправляется в Софьино. С тех пор он живет по-прежнему, крутится как белка в колесе, не занимается наукой или чем-то другим, что сделало бы его жизнь приятнее.

Джулия Лэмберт – лучшая актриса Англии. Ей сорок шесть лет; она красива, богата, знаменита; занята любимым делом в самых благоприятных для этого условиях, то есть играет в собственном театре; ее брак считают идеальным; у нее взрослый сын…

Томас Феннел – молодой бухгалтер, нанятый ее мужем навести порядок в счетных книгах театра. В благодарность за то, что Том научил его снижать подоходный налог, не нарушая закона, Майкл, муж Джулии, представляет его своей знаменитой жене. Бедный бухгалтер невероятно смущается, краснеет, бледнеет, и Джулии это приятно – ведь она живет восторгами публики; чтобы окончательно осчастливить юношу, она дарит ему свою фотографию. Перебирая старые снимки, Джулия вспоминает свою жизнь…

Она родилась на острове Джерси в семье ветеринара. Тетушка, бывшая актриса, дала ей первые уроки актерского мастерства. В шестнадцать лет она поступила в Королевскую академию драматического искусства, но настоящую актрису сделал из нее режиссер из Миддлпула Джимми Лэнгтон.

Играя в труппе Джимми, она встретила Майкла. Он был божественно красив. Джулия влюбилась в него с первого взгляда, но не могла добиться ответной любви – быть может, потому, что Майкл был начисто лишен темперамента как на сцене, так и в жизни; но он восхищался ее игрой. Майкл был сыном полковника, окончил Кембридж, и его семья не слишком одобряла выбранную им театральную карьеру. Джулия чутко уловила все это и ухитрилась создать и сыграть роль девушки, которая могла бы понравиться его родителям. Она достигла цели – Майкл сделал ей предложение. Но и после обручения в их отношениях ничего не изменилось; казалось, Майкл вовсе в нее не влюблен. Когда Майклу предложили выгодный контракт в Америке, Джулия была вне себя – как он может уехать, оставив ее? Однако Майкл уехал. Он вернулся с деньгами и без иллюзий относительно своих актерских способностей. Они обвенчались и перебрались в Лондон.

Первый год их совместной жизни был бы очень бурным, если бы не ровный характер Майкла. Не в силах обратить его практический ум к любви, Джулия безумно ревновала, устраивала сцены…

Когда началась первая мировая война, Майкл ушел на фронт. Военная форма очень шла ему. Джулия рвалась за ним, но он не разрешил – нельзя позволить публике забыть себя. Она продолжала играть и была признана лучшей актрисой младшего поколения. Ее слава стала настолько прочной, что можно было позволить себе уйти со сцены на несколько месяцев и родить ребенка.

Незадолго до конца войны она вдруг разлюбила Майкла и вместе с тоской ощутила торжество, словно мстя ему за свои прошлые муки, – теперь она свободна, теперь они будут на равных!

После войны, получив оставшееся от родителей Майкла небольшое наследство, они открыли собственный театр – при финансовой поддержке “богатой старухи” Долли де Фриз, которая была влюблена в Джулию еще со времен Джимми Аэнгтона. Майкл стал заниматься административной деятельностью и режиссурой, и это получается у него гораздо лучше, чем игра на сцене. Вспоминая о прошлом, Джулия грустит: жизнь обманула ее, ее любовь умерла. Но у нее осталось ее искусство – каждый вечер она выходит на сцену, из мира притворства в мир реальности.

Вечером в театре ей приносят цветы от Томаса Феннела. Машинально написав благодарственную записку, ибо “публику обижать нельзя”, она тотчас забывает об этом. Но наутро Томас Феннел звонит ей и приглашает на чай. Джулия соглашается осчастливить бедного клерка своим визитом.

Его бедная квартирка напомнила Джулии пору, когда она была начинающей актрисой, пору ее юности… Внезапно молодой человек начинает пылко целовать ее, и Джулия, удивляясь себе, уступает.

Внутренне хохоча от того, что сделала несусветную глупость, Джулия тем не менее чувствует себя помолодевшей лет на двадцать.

И вдруг с ужасом понимает, что влюблена.

Не открывая своих чувств Тому, она всеми средствами старается привязать его к себе. Том сноб – и она вводит его в высший свет. Том беден – она осыпает его дорогими подарками и платит его долги.

Джулия забывает о возрасте – но, увы! На отдыхе Том так явно и естественно предпочитает ее обществу общество ее сына Роджера, своего ровесника… Месть ее изощренна: зная, как больнее уколоть его самолюбие, она запиской напоминает о необходимости оставить прислуге чаевые и вкладывает деньги в конверт.

На следующий день он возвращает все ее подарки – ей удалось его обидеть. Но она не рассчитала силы удара – мысль об окончательном разрыве с Томом повергает ее в ужас. Сцену объяснения она проводит блестяще – Том остается с ней.

Она переселила Тома поближе к себе и обставила его квартирку – он не сопротивлялся; они раза по три в неделю появляются в ресторанах и ночных клубах; ей кажется, что она совершенно подчинила Тома себе, и она счастлива. Ей и в голову не приходит, что о ней могут пойти нехорошие слухи.

Джулия узнает об этом от Майкла, которому открыла глаза обуреваемая ревностью Долли де Фриз. Джулия, обратясь к первоисточнику, старается выведать у Долли, кто и как о ней судачит, и в ходе разговора узнает, что Том обещал некоей Эвис Крайтон роль в их театре, ибо Джулия, по его словам, пляшет под его дудку. Джулии едва удается сдержать свои эмоции. Итак, Том не любит ее. Хуже того – считает богатой старухой, из которой можно вить веревки. И самое гнусное – он предпочел ей третьеразрядную актрису!

Действительно, скоро Том приглашает Джулию посмотреть молодую актрису Эвис Крайтон, которая, по его мнению, очень талантлива и могла бы играть в театре “Сиддонс”. Джулии больно видеть, как сильно Том влюблен в Эвис. Она обещает Тому дать Эвис роль – это будет ее местью; соперничать с ней можно где угодно, только не на сцене…

Но, понимая, что Том и этот роман недостойны ее и оскорбительны, Джулия все же не может избавиться от любви к нему. Чтобы освободиться от этого наваждения, она уезжает из Лондона к матери, погостить и отдохнуть, привычно думая, что осчастливит старушку и украсит собою ее беспросветно скучную жизнь. К ее удивлению, старушка не чувствует себя осчастливленной – ей совершенно неинтересна слава дочери и очень нравится беспросветно скучная жизнь.

Вернувшись в Лондон, Джулия хочет осчастливить своего давнего поклонника лорда Чарлза Тэмерли, связь с которым ей приписывали так давно, что она стала для света вполне респектабельной. Но Чарлз не хочет ее тела.

Ее вера в себя пошатнулась. Не потеряла ли она привлекательности? Джулия доходит до того, что прогуливается в “опасном” квартале, сильнее обычного накрасившись, но единственный мужчина, обративший на нее внимание, просит автограф.

Сын Роджер также заставляет Джулию задуматься. Он говорит, что не знает, какова на самом деле его мать, ибо она играет всегда и везде, она – это и есть ее бесчисленные роли; и порой он боится заглянуть в пустую комнату, куда она только что вошла, – а вдруг там никого нет… Джулия не вполне понимает, что он имеет в виду, но ей становится страшновато: похоже, Роджер близок к истине.

В день премьеры спектакля, в котором получила роль Эвис Крайтон, Джулия случайно сталкивается с Томом и наслаждается тем, что Том больше не вызывает у нее никаких чувств. Но Эвис будет уничтожена.

И вот приходит звездный час Джулии. Игравшая на репетициях вполсилы, на премьере она разворачивается во всю мощь своего таланта и мастерства, и единственная большая мизансцена Эвис превращается в триумфальное выступление великой Джулии Лэмберт. Ее вызывали десять раз; у служебного выхода неистовствует толпа человек в триста; Долли устраивает пышный прием в ее честь; Том, забыв об Эвис, опять у ее ног; Майкл искренне восхищен – Джулия довольна собой. “У меня в жизни больше не будет такой минуты. Я ни с кем не намерена ее делить”, – говорит она и, ускользнув от всех, едет в ресторан и заказывает пиво, бифштекс с луком и жареный картофель, которого не ела уже лет десять. Что такое любовь по сравнению с бифштексом? Как замечательно, что ее сердце принадлежит ей одной! Неузнанная, из-под полей скрывающей лицо шляпы Джулия смотрит на посетителей ресторана и думает, что Роджер неправ, ибо актеры и их роли суть символы той беспорядочной, бесцельной борьбы, что зовется жизнью, а только символ реален. Ее “притворство” и есть единственная реальность…

Она счастлива. Она нашла себя и обрела свободу.

МОДЕСТ ПЕТРОВИЧ МУСОРГСКИЙ

1839-1881

Мусоргский – великий композитор-реалист, создатель ярко самобытного новаторского искусства. Художественные взгляды Мусоргского сложились под воздействием революционно-демократических идей 1860-х годов. Композитор видел свою цель в правдивом изображении жизни угнетенного народа, в обличении социальных уродств самодержавно-крепостнического строя. Эту цель он преследовал и обращаясь к переломным периодам русской истории. “Прошедшее в настоящем – вот моя задача”, – говорил Мусоргский. Он обладал даром исключительно глубокого и чуткого проникновения в психологию народа, позволившим ему создать галерею живых, неповторимо своеобразных национальных характеров. Новизна замыслов заставляла Мусоргского искать новые формы и средства музыкальной выразительности, обогатившие мировое искусство.

Модест Петрович Мусоргский родился 9 (21) марта 1839 года в селе Карево Псковской губернии. С 1849 года обучался в Петропавловской школе, а затем в Школе гвардейских подпрапорщиков (Петербург), попутно продолжая начатые еще в раннем детстве занятия на фортепиано. По окончании школы (1856) Мусоргский сблизился с Даргомыжским, а год спустя – с Балакиревым, Стасовым и Кюи. Так образовалось ядро “Могучей кучки”, к которому впоследствии примкнули Бородин и Римский-Корсаков.

В наиболее крупной работе раннего периода – незавершенной опере “Саламбо” (по роману Флобера, 1866) – проявилась тяга композитора к историческим сюжетам, связанным с народными движениями. Одновременно в камерно-вокальном жанре возникла серия “народных картинок” (определение автора), в которых зазвучала тема протеста против бесправия и нищеты крестьянства (“Калистрат”, “Колыбельная Еремушки” и др.), ряд сатирических произведений (“Семинарист”, “Классик”, “Раек”), цикл “Детская”. Композитор создал также симфоническую картину “Иванова ночь на Лысой горе” на сюжет народных преданий (1867) и бытовую оперу “Женитьба” (по Гоголю, 1868; осталась незавершенной).

Вершиной данного периода явилась музыкальная драма “Борис Годунов” (1868-1872).

После постановки “Бориса” (1874) в центре внимания композитора – опера “Хованщина” и “Сорочинская ярмарка” (по Гоголю), над которыми композитор работал до конца жизни. В 1870-х годах были созданы также баллада “Забытый” на сюжет одноименной картины В. Верещагина, цикл “Песни и пляски смерти” на слова А. Голенищева-Кутузова и фортепианный цикл “Картинки с выставки” (1874), созданные под впечатлением посмертной выставки архитектора и художника Гаргмана

Мусоргский скончался в нищете, после тяжелой болезни 16 (28) марта 1881 года в Петербурге.

Неподалеку от монастыря в Грузии русский генерал везет с собой из гор пленного шестилетнего ребенка. В пути пленник заболел, ничего не ел и “тихо, гордо умирал”. Один монастырский монах оставляет ребенка у себя. Приняв крещение, мальчик вскоре должен был тоже стать монахом. Осенней ночью юноша неожиданно исчезает, и после трехдневных поисков его находят без сознания в степи. Мцыри выглядит слабым, бледным и исхудавшим. Перед смертью он исповедуется и говорит, что жил мало, и вся его жизнь прошла в плену. Душа звала юношу на волю, в мир битв и тревог. На воле Мцыри видел темные скалы, бескрайние поля, зеленые холмы, а вдалеке – горы далекой Родины, верхушки которых покрыты снегом. Он покинул монастырь грозовой ночью, когда все монахи молили Бога защитить их от стихии. Юноша вспоминает своего родного отца, его оружие и кольчугу, пение юных сестер, и решает обязательно найти дорогу домой. Он любуется дикой природой и идет к горному потоку, чтобы утолить жажду. Недалеко от потока Мцыри видит красивую молодую грузинку. Ее глаза были настолько прекрасны, что “пылкие думы” юноши смутились. Когда грузинка уходит, Мцыри засыпает и видит ее во сне. Отдохнув, он продолжает путь, но сбивается с дороги. Встретив барса, юноша отважно вступает с ним в бой и побеждает. “Но нынче я уверен в том, что быть бы мог в краю отцов не из последних удальцов”. В сражении он сам чувствует себя зверем, но уважает противника, говоря, что тот встретил смерть подобно настоящему бойцу. Тело юноши изодрано когтями зверя, и он понимает, что умрет. Когда Мцыри теряет сознание, его находят монахи. Смерти он не боится, только переживает, что не будет похоронен на своей родной земле, и просит закопать его тело в саду, из которого виден Кавказ.