Category: Краткие содержания

  • Краткое содержание Сашка

    А. И. Полежаев

    Сашка

    Поэма написана от первого лица. Студент Московского университета Сашка Полежаев, приятель, едет в Питер к дяде. Помните, как у Пушкина в начале романа “Евгений Онегин” герой тоже едет к дяде? Похоже на то.

    Он родился в маленьком селе близ Саранска Первым его домашним учителем был лакей из дворни его отца. Ребенок рано выучился сквернословить по-русски и по-французски, играть на балалайке. Когда ему исполнилось десять лет, отец отправил его учиться в Москву. Сначала пансион, потом университет. Ох уж этот университет! Отстали мы от Европы: там образование получают достойные люди, а у нас полно дураков и скотов. Глупая, дикая родина, когда же ты очнешься и свергнешь своих палачей?

    Но где же теперь герой? Вот он, в трактире веселится с красотками. Шум, пение, вопли, дребезжат графины и рюмки, водка, вино и пиво льются рекой. Вот как проводят время московские студенты. Что же, только на это они и способны? Да нет, Сашка умеет изъясняться по-французски и по-немецки, а на русском даже стишки сочиняет. К математике не склонен, зато готов драться на шпагах с лихим гусаром. Отчаянный безбожник, терпеть не может попов и не верит в Иисуса Христа. Разгульный пьяница и неутомимый бабник. Идем мы, бывало, всей нашей компанией к девкам в один веселый дом в Марьиной роще, задираем прохожих, пристаем к хорошеньким девицам, все от нас шарахаются… Нет, поехали на Сретенку! Эй, извозчик! А вот и знакомый притон. Сломали запор у ворот, идем, ругаясь матом. “Мне Танька, а тебе Анюта!” – говорит Сашка. Пляшем, скачем по-козлиному с девками. И тут же блудим.

    Помню, случилась драка в таком вот притоне. Полиция вмешалась, их было больше, чем нас. До этого Сашка одну девку с кем-то не поделил, приревновал ее, крепко побил, а теперь вот его схватили, руки связывают. Зовет на помощь, задыхаясь: “Сюда! Здесь всех не перебью!” Выручил один из наших, самый здоровый: раскидал всех полицейских. Отпразднуем нашу победу – напьемся и споем лихую песню. Летите, грусти и печали… туда-то и туда-то! Пляшите, девки, и славьте Сашку! И я, заканчивая первую главу, скажу о нем: молодец!

    Пришлось-таки Сашке ехать в Питер к богатому дяде: совсем без денег остался, нужна поддержка Последний стакан водки выпил у заставы, въезжая в северную столицу. Ночь, Нева. Памятник Петру I. Грустно без московских друзей и девок! Не грусти, Сашка, стыдно так унывать, все наладится.

    Дядя сначала сердился, накричал на племянника, но потом смягчился, подобрел, дал денег: его глубоко тронуло “чистосердечное” раскаяние Сашки. А тот и рад: снова начал кутить. Пьет водку и ходит к девкам. Но не только это: и театр посещает! Причем там он выглядит не грязным гулякой-студентом, как в Москве, а столичным франтом, скучающим и разочарованным наподобие вышеупомянутого Евгения Онегина. С дядей у него прекрасные отношения: Сашке удалось прикинуться благонравным и религиозным человеком, которого интересуют всякие высокие материи, искусство и прочее. Бывало, повеселится в свое удовольствие с красотками, а придя домой, скажет дяде, что был в Эрмитаже. Вот мошенник! Эй, Сашка! Небось, забыл старых друзей? Таким аристократом стал… Не собираешься обратно в Москву? Вернешься, никуда не денешься…

    И что же? Иду я как-то по Кремлевскому саду, смотрю по сторонам, разглядываю толпу, особенно дамочек, и – о, кого же я вижу! Да ведь это Сашка! Ты ли, друг любезный? Мы обнялись, заплакали от великой радости и, конечно, отправились в трактир. А там все наши! Сашка при деньгах, угощает. Рассказал, что дядя еще на год отправил его в университет. Прекрасно, снова прежняя жизнь. Забавно вспомнить, как один из наших напился, заблевал себя и полез обниматься с Сашкой – запачкал его модный петербургский костюм; то-то порадовал моего друга! А он и сам в тот день напился в стельку. А вот и знакомая девка, начинаются нежности…

    Запомнилось, что нашу счастливую встречу мы отмечали в трактире до поздней ночи, и Кремлевский сад был озарен разноцветными огнями.

    Друзья, вот я рассказал вам кое-что о моем Сашке. Может быть, его осыплют злобными ругательствами, а заодно и меня, воспевшего его безобразия. Но я презираю недоброжелателей, и если что-нибудь узнаю о Сашке, непременно вам расскажу.

  • Я встретил вас – и все былое

    ИЗ РУССКОЙ ЛИТЕРАТУРЫ XIX ВЕКА

    Ф. И. Тютчев

    К. Б.

    Я встретил вас – и все былое

    В отжившем сердце ожило;

    Я вспомнил время золотое –

    И сердцу стало так тепло…

    Как поздней осени порою

    Бывают дни, бывает час,

    Когда повеет вдруг весною

    И что-то встрепенется в нас.

    Так, весь обвеян дуновеньем

    Тех лет душевной полноты,

    С давно забытым упоеньем

    Смотрю на милые черты…

    Как после вековой разлуки,

    Гляжу на вас, как бы во сне, –

    И вот – слышнее стали звуки,

    Не умолкавшие во мне…

    Тут не одно воспоминанье,

    Тут жизнь заговорила вновь, –

    И то же в вас очарованье,

    И та ж в душе моей любовь!..

  • Камыши

    Символисты

    К. Д. Бальмонт

    Камыши

    Полночной порою в болотной глуши

    Чуть слышно, бесшумно, шуршат камыши.

    О чем они шепчут? О чем говорят?

    Зачем огоньки между ними горят?

    Мелькают, мигают – и снова их нет.

    И снова забрезжил блуждающий свет.

    Полночной порой камыши шелестят.

    В них жабы гнездятся, в них змеи свистят.

    В болоте дрожит умирающий лик.

    То месяц багровый печально поник.

    И тиной запахло. И сырость ползет.

    Трясина заманит, сожмет, засосет.

    “Кого? Для чего? – камыши говорят, –

    Зачем огоньки между нами горят? “

    Но месяц печальный безмолвно поник.

    Не знает. Склоняет все ниже свой лик.

    И, вздох повторяя погибшей души,

    Тоскливо, бесшумно; шуршат камыши.

  • Краткое содержание Заводной апельсин

    Э. Берджесс

    Заводной апельсин

    Перед вами, бллин, не что иное, как общество будущего, и ваш скромный повествователь, коротышка Алекс, сейчас расскажет вам, в какой kal он здесь vliapalsia.

    Мы сидели, как всегда, в молочном баре “Korova”, где подают то самое молоко плюс, мы еще называем его “молоко с ножами”, то есть добавляют туда всякий седуксен, кодеин, беллармин и получается v kaif. Вся наша кодла в таком прикиде, как все maltchiki носили тогда: черные штаны в облипку со вшитой в паху металлической чашкой для защиты сами знаете чего, куртка с накладными плечами, белый галстук-бабочка и тяжелые govnodavy, чтобы пинаться. Kisy все тогда носили цветные парики, длинные черные платья с вырезом, а grudi все в значках. Ну, и говорили мы, конечно, по-своему, сами слышите как со всякими там словечками, русскими, что ли. В тот вечер, когда забалдели, для начала встретили одного starikashku возле библиотеки и сделали ему хороший toltchok (пополз дальше на karatchkah, весь в крови), а книжки его все пустили в razdrai. Потом сделали krasting в одной лавке, потом большой drasting с другими maltchikami (я пустил в ход бритву, получилось классно). А уже потом, к ночи, провели операцию “Незваный гость”: вломились в коттедж к одному хмырю, kisu его отделали все вчетвером, а самого оставили лежать в луже крови. Он, бллин, оказался какой-то писатель, так по всему дому летали обрывки его листочков (там про какой-то заводной апельсин, что, мол, нельзя живого человека превращать в механизм, что у всякого, бллин, должна быть свобода воли, долой насилие и всякий такой kal).

    На другой день я был один, и время провел очень kliovo. По своему любимому стерео слушал классную музыку – ну, там Гайдн, Моцарт, Бах. Другие maltchild этого не понимают, они темные: слушают popsu – всякое там дыр-пыр-дыр-дыр-пыр. А я балдею от настоящей музыки, особенно, бллин, когда звучит Людвиг ван, ну, например, “Ода к радости”. Я тогда чувствую такое могущество, как будто я сам бог, и мне хочется резать весь этот мир (то есть весь этот kal!) на кусочки своей бритвой, и чтобы алые фонтаны заливали все кругом. В тот день еще oblomiloss. Затащил двух kismaloletok и отделал их под мою любимую музыку.

    А на третий день вдруг все накрылось s kontzami. Пошли брать серебро у одной старой kotcheryzhki. Она подняла шум, я ей дал как следует ро tykve, а тут менты. Maltchicki смылись, а меня оставили нарочно, suld. Им не нравилось, что я главный, а их считаю темными. Ну, уж менты мне вломили и там, и в участке.

    А дальше хуже. Старая kotcheryzhka померла, да еще в камере zamochili одного, а отвечать мне. Так что сел я на много лет как неисправимый, хотя самому-то было всего пятнадцать.

    Жуть как мне хотелось вылезти на свободу из этого kala. Второй раз я бы уж был поосмотрительней, да и посчитаться надо кое с кем. Я даже завел шашни с тюремным священником (там его все звали тюремный свищ), но он все толковал, бллин, про какую-то свободу воли, про нравственный выбор, про человеческое начало, обретающее себя в общении с Богом и всякий такой kal. Ну, а потом какой-то большой начальник разрешил эксперимент по медицинскому исправлению неисправимых. Курс лечения две недели, и идешь на свободу исправленный! Тюремный свищ хотел меня отговорить, но куда ему! Стали лечить меня по методу доктора Бродского. Кормили хорошо, но кололи какую-то, бллин, вакцину Людовика и водили на специальные киносеансы. И это было ужасно, просто ужасно! Ад какой-то. Показывали все, что мне раньше нравилось: drasting, krasting, sunn-vynn с девочками и вообще всякое насилие и ужасы. И от их вакцины при виде этого у меня была такая тошнота, такие спазмы и боли в желудке, что ни за что бы не стал смотреть. Но они насильно заставляли, привязывали к стулу, голову фиксировали, глаза открывали распорками и даже слезы вытирали, когда они заливали глаза. А самая мерзость – при этом включали мою любимую музыку (и Людвига вана постоянно!), потому что, видите ли, от нее у меня чувствительность повышалась и быстрее вырабатывались правильные рефлексы. И через две недели стало так, что безо всякой вакцины, от одной только мысли о насилии у меня все болело и тошнило невозможно, и я должен был быть добрым, чтобы только нормально себя чувствовать. Тогда меня выпустили, не обманули.

    А на воле-то мне стало хуже, чем в тюрьме. Били меня все, кому это только в голову придет: и мои бывшие жертвы, и менты, и мои прежние друзья (некоторые из них, бллин, к тому времени уже сами ментами сделались!), и никому я не мог ответить, так как при малейшем таком намерении становился больным. Но самое мерзкое опять, что не мог я свою музыку слушать. Это просто кошмар, что начиналось от какого-нибудь Мендельсона, не говоря уж про Иоганна Себастьяна или Людвига вана! Голова на части разрывалась от боли.

    Когда мне совсем уж плохо было, подобрал меня один muzhik. Он мне объяснил, что они со мной, бллин, сделали. Лишили меня свободы воли, из человека превратили в заводной апельсин! И надо теперь бороться за свободу и права человека против государственного насилия, против тоталитаризма и всякий такой kаl. И тут, надо же, что это оказался как раз тот самый хмырь, к которому мы тогда с операцией “Незваный гость” завалились. Kisa его, оказывается, после этого померла, а сам он слегка умом тронулся. Ну, в общем, пришлось из-за этого от него делать nogi. Но его drugany, тоже какие-то борцы за права человека, привели меня куда-то и заперли там, чтобы я отлежался и успокоился. И вот тогда из-за стены я услышал музыку, как раз самую мою (Бах, “Бранденбургский квартет”), и так мне плохо стало: умираю, а убежать не могу – заперто. В общем, приперло, и я в окно с седьмого этажа…

    Очнулся в больнице, и когда вылечили меня, выяснилось, что от этого удара вся заводка по доктору Бродскому кончилась. И снова могу я и drasting, и krasting, и sunn rynn делать и, главное, слушать музыку Людвига вана и наслаждаться своим могуществом и могу под эту музыку любому кровь пустить. Стал я опять пить “молоко с ножами” и гулять с maltchikami, как положено. Носили тогда уже такие широкие брюки, кожанки и шейные платки, но на ногах по-прежнему govnodavy. Но только недолго я в этот раз с ними shustril. Скучно мне что-то стало и даже вроде как опять тошно. И вдруг я понял, что мне теперь просто другого хочется: чтоб свой дом был, чтобы дома жена ждала, чтобы маленький беби…

    И понял я, что юность, даже самая жуткая, проходит, причем, бллин, сама собой, а человек, даже самый zutkii, все равно остается человеком. И всякий такой kal.

    Так что скромный повествователь ваш Алекс ничего вам больше не расскажет, а просто уйдет в другую жизнь, напевая самую лучшую свою музыку – дыр-пыр-дыр-дыр-пыр…

  • Женщина французского лейтенанта

    АНГЛИЙСКАЯ ЛИТЕРАТУРА

    Джон Фаулз (John Fowles)

    Женщина французского лейтенанта

    French Lieutenant’s Woman)

    Роман (1969)

    Ветреным мартовским днем 1867 г. вдоль мола старинного городка Лайм-Риджиса на юго-востоке Англии прогуливается молодая пара. Дама одета по последней лондонской моде в узкое красное платье без кринолина, какие в этом провинциальном захолустье начнут носить лишь в будущем сезоне. Ее рослый спутник в безупречном сером пальто почтительно держит в руке цилиндр. Это были Эрнестина, дочь богатого коммерсанта, и ее жених Чарльз Смитсон из аристократического семейства. Их внимание привлекает женская фигура в трауре на краю мола, которая напоминает скорее живой памятник погибшим в морской пучине, нежели реальное существо. Ее называют несчастной Трагедией или Женщиной французского лейтенанта. Года два назад во время шторма погибло судно, а выброшенного на берег со сломанной ногой офицера подобрали местные жители. Сара Вудраф, служившая гувернанткой и знавшая французский, помогала ему, как могла. Лейтенант выздоровел, уехал в Уэймут, пообещав вернуться и жениться на Саре. С тех пор она выходит на мол, “слоноподобный и изящный, как скульптуры Генри Мура”, и ждет. Когда молодые люди проходят мимо, их поражает ее лицо, незабываемо-трагическое: “скорбь изливалась из него так же естественно, незамутненно и бесконечно, как вода из лесного родника”. Ее взгляд-клинок пронзает Чарльза, внезапно ощутившего себя поверженным врагом таинственной особы.

    Чарльзу тридцать два года. Он считает себя талантливым ученым-палеонтологом, но с трудом заполняет “бесконечные анфилады досуга”. Проще говоря, как всякий умный бездельник викторианской эпохи, он страдает байроническим сплином. Его отец получил порядочное состояние, но проигрался в карты. Мать умерла совсем молодой вместе с новорожденной сестрой. Чарльз пробует учиться в Кембридже, потом решает принять духовный сан, но тут его спешно отправляют в Париж развеяться. Он проводит время в путешествиях, публикует путевые заметки – “носиться с идеями становится его главным занятием на третьем десятке”. Спустя три месяца после возвращения из Парижа умирает его отец, и Чарльз остается единственным наследником своего дяди, богатого холостяка, и выгодным женихом. Неравнодушный к хорошеньким девицам, он ловко избегал женитьбы, но, познакомившись с Эрнестиной Фримен, обнаружил в ней незаурядный ум, приятную сдержанность. Его влечет к этой “сахарной Афродите”, он сексуально неудовлетворен, но дает обет “не брать в постель случайных женщин и держать взаперти здоровый половой инстинкт”. На море он приезжает ради Эрнестины, с которой помолвлен уже два месяца.

    Эрнестина гостит у своей тетушки Трэнтер в Лайм-Риджисе, потому что родители вбили себе в голову, что она предрасположена к чахотке. Знали бы они, что Тина доживет до нападения Гитлера на Польшу! Девушка считает дни до свадьбы – осталось почти девяносто… Она ничего не знает о совокуплении, подозревая в этом грубое насилие, но ей хочется иметь мужа и детей. Чарльз чувствует, что она влюблена скорее в замужество, чем в него. Однако их помолвка – взаимовыгодное дело. Мистер Фримен, оправдывая свою фамилию (свободный человек), прямо сообщает о желании породниться с аристократом, несмотря на то что увлеченный дарвинизмом Чарльз с пафосом доказывает ему, что тот произошел от обезьяны.

    Скучая, Чарльз начинает поиски окаменелостей, которыми славятся окрестности городка, и на Вэрской пустоши случайно видит Женщину французского лейтенанта, одинокую и страдающую. Старая миссис Поултни, известная своим самодурством, взяла Сару Вудраф в компаньонки, чтобы всех превзойти в благотворительности. Чарльз, в обязанности которого входит трижды в неделю наносить визиты, встречает в ее доме Сару и удивляется ее независимости.

    Унылое течение обеда разнообразит лишь настойчивое ухаживание голубоглазого Сэма, слуги Чарльза, за горничной мисс Трэнтер Мэри, самой красивой, непосредственной, словно налитой девушкой.

    На следующий день Чарльз вновь приходит на пустошь и застает Сару на краю обрыва, заплаканную, с пленительно-сумрачным лицом. Неожиданно она достает из кармана две морские звезды и протягивает Чарльзу. “Джентльмена, который дорожит своей репутацией, не должны видеть в обществе вавилонской блудницы Лайма”, – произносит она. Смитсон понимает, что следовало бы подальше держаться от этой странной особы, но Сара олицетворяет собой желанные и неисчерпаемые возможности, а Эрнестина, как он ни уговаривает себя, похожа порою на “хитроумную заводную куклу из сказок Гофмана”.

    В тот же вечер Чарльз дает обед в честь Тины и ее тетушки. Приглашен и бойкий ирландец доктор Гроган, холостяк, много лет добивающийся расположения старой девы мисс Трэнтер. Доктор не разделяет приверженности Чарльза к палеонтологии и вздыхает о том, что мы о живых организмах знаем меньше, чем об окаменелостях. Наедине с ним Смитсон спрашивает о странностях Женщины французского лейтенанта. Доктор объясняет состояние Сары приступами меланхолии и психозом, в результате которого скорбь для нее становится счастьем. Теперь встречи с ней кажутся Чарльзу исполненными филантропического смысла.

    Однажды Сара приводит его в укромный уголок на склоне холма и рассказывает историю своего несчастья, вспоминая, как красив был спасенный лейтенант и как горько обманулась она, когда последовала за ним в Эймус и отдалась ему в совершенно неприличной гостинице:

    “То был дьявол в обличий моряка!” Исповедь потрясает Чарльза. Он обнаруживает в Саре страстность и воображение – два качества, типичных для англичан, но совершенно подавленных эпохой всеобщего ханжества. Девушка признается, что уже не надеется на возвращение французского лейтенанта, потому что знает о его женитьбе. Спускаясь в лощину, они неожиданно замечают обнимающихся Сэма и Мэри и прячутся. Сара улыбается так, как будто снимает одежду. Она бросает вызов благородным манерам, учености Чарльза, его привычке к рациональному анализу.

    В гостинице перепуганного Смитсона ждет еще одно потрясение: престарелый дядя, сэр Роберт, объявляет о своей женитьбе на “неприятно молодой” вдове миссис Томкинс и, следовательно, лишает племянника титула и наследства. Эрнестина разочарована таким поворотом событий. Сомневается в правильности своего выбора и Смитсон, в нем разгорается новая страсть. Желая все обдумать, он собирается уехать в Лондон. От Сары приносят записку, написанную по-французски, словно в память о лейтенанте, с просьбой прийти на рассвете. В смятении Чарльз признается доктору в тайных встречах с девушкой. Гроган пытается объяснить ему, что Сара водит его за нос, и в доказательство дает прочитать отчет о процессе, проходившем в 1835 г. над одним офицером. Он обвинялся в изготовлении анонимных писем с угрозами семье командира и насилии над его шестнадцатилетней дочерью Мари. Последовала дуэль, арест, десять лет тюрьмы. Позже опытный адвокат догадался, что даты самых непристойных писем совпадали с днями менструаций Мари, у которой был психоз ревности к любовнице молодого человека… Однако ничто не может остановить Чарльза, и с первым проблеском зари он отправляется на свидание. Сару выгоняет из дома миссис Поултни, которая не в силах перенести своеволие и дурную репутацию компаньонки. Сара прячется в амбаре, где и происходит ее объяснение с Чарльзом. К несчастью, едва они поцеловались, как на пороге возникли Сэм и Мэри. Смитсон берет с них обещание молчать и, ни в чем не признавшись Эрнестине, спешно едет в Лондон. Сара скрывается в Эксетере. У нее есть десять соверенов, оставленные на прощание Чарльзом, и это дает ей немного свободы.

    Смитсону приходится обсуждать с отцом Эрнестины предстоящую свадьбу. Как-то, увидев на улице проститутку, похожую на Сару, он нанимает ее, но ощущает внезапную тошноту. Вдобавок шлюху также зовут Сарой.

    Вскоре Чарльз получает письмо из Эксетера и отправляется туда, но, не повидавшись с Сарой, решает ехать дальше, в Лайм-Риджис, к Эрнестине. Их воссоединение завершается свадьбой. В окружении семерых детей они живут долго и счастливо. О Саре ничего не слышно.

    Но этот конец неинтересен. Вернемся к письму. Итак, Чарльз спешит в Эксетер и находит там Сару. В ее глазах печаль ожидания. “Мы не должны… это безумие”, – бессвязно повторяет Чарльз. Он “впивается губами в ее рот, словно изголодался не просто по женщине, а по всему, что так долго было под запретом”. Чарльз не сразу понимает, что Сара девственна, а все рассказы о лейтенанте – ложь. Пока он в церкви молит о прощении, Сара исчезает. Смитсон пишет ей о решении жениться и увезти ее прочь. Он испытывает прилив уверенности и отваги, расторгает помолвку с Тиной, готовясь всю жизнь посвятить Саре, но не может ее найти. Наконец, через два года, в Америке, он получает долгожданное известие. Возвратившись в Лондон, Смитсон обретает Сару в доме Росетти, среди художников. Здесь его ждет годовалая дочка по имени Аалаге-ручеек.

    Нет, и такой путь не для Чарльза. Он не соглашается быть игрушкой в руках женщины, которая добилась исключительной власти над ним. Прежде Сара называла его единственной надеждой, но, приехав в Эксетер, он понял, что поменялся с ней ролями. Она удерживает его из жалости, и Чарльз отвергает эту жертву. Он хочет вернуться в Америку, где открыл “частицу веры в себя”. Он понимает, что жизнь нужно по мере сил претерпевать, чтобы снова выходить в слепой, соленый, темный океан.

    В. С. Кулагина-Ярцева

  • “Лесная тропа” Штифтера в кратком содержании

    Тибуриус Кнайт слыл большим чудаком. Причин тому было несколько. Во-первых, отец его был чудаком. Во-вторых, мать его также отличалась странностями, главной из которых была чрезмерная забота о здоровье сына. Гувернер его имел столь сильную тягу к порядку, что мальчик возненавидел всякое ученье. Богатый дядюшка также принимал участие в воспитании племянника, собираясь сделать его своим наследником. Тибуриус рос задумчивым и рассеянным. Когда один за другим умерли все его воспитатели, он остался одиноким и беспомощным. Тибуриус накупил себе красивых вещей, потом стал учиться играть на скрипке, начал писать маслом. В один прекрасный день Тибуриус решил, что серьезно болен, и постепенно прекратил всякие сношения с людьми. “Теперь господина Тибуриуса можно было сравнить с тщательно оштукатуренной и побеленной башней:

    Ласточки и дятлы, ранее кружившие подле нее, улетели, и она стоит одинокая, всеми покинутая”. Он с утра до ночи читал книги по медицине, находя у себя все новые и новые болезни. Неподалеку от Тибуриуса поселился человек, также слывший чудаком. Будучи доктором медицины, он не практиковал вовсе, а занимался землепашеством и садоводством. К нему-то и обратился Тибуриус за советом. Доктор посоветовал ему жениться, но прежде всего отправиться на воды, где ему суждено встретить будущую жену. Женитьба не привлекала Тибуриуса, поездка же на курорт, напротив, показалась полезной, и он пустился в путь.

    Проехав всего один день, он возомнил, что удалился очень далеко от дома, а впереди было еще два дня пути. На курорте он также ни с кем не общался и, обсудив план лечения с местным доктором, регулярно совершал моцион по раз и навсегда избранному пути. Но вот однажды он изменил обычный маршрут и, оставив, как всегда, коляску и слуг на дороге, пошел по узкой тропе. Тропа петляла среди деревьев, лес становился все гуще, холодало, и Тибуриус понял, что ушел дальше, чем предполагал. Он повернул назад, шел все быстрее и быстрее, но ни знакомой скалы, ни его коляски не было видно. Тибуриусу стало страшно, и он сделал то, чего не делал уже давно: побежал. Но лес все не редел, тропа вилась и вилась меж деревьев:

    Тибуриус заблудился. Он очень устал, он шагал и шагал и дошел до луга, раскинувшегося на склоне горы. Быстро темнело. К счастью, Тибуриус встретил дровосека, и тот показал ему дорогу в город. Тибуриус вернулся в гостиницу пешком, среди ночи, чем немало удивил служащих. Боясь, что это приключение пагубно отразится на его здоровье, Тибуриус укрылся двумя одеялами и уснул. Но, проснувшись, чувствовал себя прекрасно, а то, что у него болели ноги, было совершенно естественно – ведь он никогда в жизни не совершал столь долгих прогулок. Он хотел понять, как получилось, что он заблудился, и через некоторое время решил повторить прогулку по лесной тропе. Теперь-то он был уверен, что не собьется с пути. Он шел по тропе, пристально следя за каменной стеной, вдоль которой она вилась, и вдруг заметил, что в каменистом месте, где тропа была малозаметна, с ней сливалась другая, более заметная, и неподалеку поднималась прямо в лес. Тибуриус понял, что всякий раз, возвращаясь назад, попадал на это ответвление, которое увело его далеко от коляски и от слуг. С того дня он стал часто совершать прогулки по лесной тропе и делать зарисовки. Однажды он встретил на тропе крестьянскую девушку с корзинкой, полной земляники. Девушка угостила его ягодами и обещала показать места, где растет земляника. Тибуриус стал часто ходить в лес вместе с Марией – так звали девушку. Когда курортный сезон закончился, Тибуриус вернулся в свое имение, но весной вновь поехал на воды. В лесу он снова встретил Марию и снова стал часто гулять вместе с девушкой. В один прекрасный день он заметил, что Мария – красавица, и вскоре ему пришла в голову мысль жениться на ней. Девушка дала свое согласие. Тибуриус переселился на ее родину и стал по примеру своего исцелителя сам вести хозяйство. Доктор, посоветовавший в свое время Тибуриусу жениться, тоже перебрался в эти места, он часто навещает Тибуриуса и уважительно называет его не иначе как “друг мой Теодор” – ведь Тибуриус было не имя, а прозвище этого чудака, пока он не стал обычным счастливым человеком.

  • Агасфер

    НЕМЕЦКАЯ ЛИТЕРАТУРА

    Стефан Гейм (Stefan Heym)

    Агасфер (Ahasver)

    Роман (1981)

    В романе три сюжетные линии:

    1-я – повествование, которое ведется от лица ангела Агасфера, чье имя означает “Возлюбленный Богом”;

    2-я – рассказ о жизненном пути Паулуса фон Эйцена, младшего современника Мартина Лютера;

    3-я – переписка между профессором Зигфридом Байфусом, директором Института научного атеизма в Восточном Берлине (ГДР) и профессором Йоханааном Лейхтентрагером из Еврейского университета в Иерусалиме.

    Бессмертные духи Агасфер и Люцифер, созданные Богом в первый день, низвергнуты с небес за отказ поклониться Адаму, который был сотворен на их глазах из праха и четырех стихий. Пути их расходятся, ибо Агасфер в отличие от Люцифера, который жаждет полного уничтожения всего сотворенного, надеется на то, что мир можно изменить. Отныне он обречен скитаться по земле до Страшного суда.

    Агасфер пытается убедить ребе Йешуа, который верит, что он – Сын Божий, снискавший любовь и благоволение Отца, в том, что Бог, Творец Вселенной, не есть Бог любви. Если Йешуа – поистине Сын Божий, то он должен изменить этот мир, полный жестокости и несправедливости. Но Йешуа отказывается бороться с Богом и утвердить Царство свое на земле: он убежден, что любовь сильнее меча, готов стать жертвой, обреченной на заклание, и взять на себя грехи мира.

    Агасферу известно все, что ожидает Йешуа: предательство Иуды, суд, распятие, смерть и воскресение, после чего он вознесется к Богу. Но это, как доподлинно известно Агасферу, ничего не изменит в мире, столь немудро устроенном. Агасфер встречает Люцифера, который, играя на жадности Иуды Искариота, внушает ему мысль предать своего учителя, если тот сам захочет, чтобы Иуда его предал. Агасфер упрекает Йешуа в пассивности и предрекает, что после его смерти учение его извратят и во имя любви будут творить жестокости и несправедливость. В последний раз Агасфер уговаривает Йешуа стать вождем и царем Израиля, когда тот несет крест на Голгофу и хочет передохнуть у ворот дома Агасфера. Агасфер прячет под одеждой огненный меч Божий, он готов поднять его ради страдальца и рассеять его врагов, но тот желает до конца испить чашу, которую дал ему Отец. Агасфер, разгневанный его упрямством, прогоняет Йешуа, а тот проклинает его, сказав, что отныне он, Агасфер, должен будет ждать возвращения Сына Человеческого.

    Люцифер убеждает Агасфера пойти к Йешуа и спросить его, чего же он добился тем, что взял на себя грехи мира, ибо мир не стал лучше после его мученической смерти. Агасфер нарушает небесный покой Сына Человеческого и призывает его к ответу, но тот по-прежнему утверждает, что истина – в Боге, хотя Агасфер видит, что его вера в мудрость и справедливость Отца поколеблена.

    Агасфер и Йешуа отправляются на поиски Бога. Они странствуют в бескрайности Шеола и встречают древнего старца, который пишет на песке письмена Книги Жизни, а ветер тут же сдувает их. Этот старец и есть Бог. Он давно уже разочаровался в своем Творении: оно живет по собственным законам и нет никакой возможности что-либо изменить в этом ужасном мире, который сделался неузнаваемым даже для него, его Творца. Сын Человеческий возмущен тем, что Отец послал его на крестную муку, заранее зная, что она будет напрасной. Сын Человеческий идет войной на священные устои, и начинается Армагеддон, последняя битва на земле. За Сыном Человеческим скачут четыре всадника, которые зовутся Огонь, Война, Голод и Смерть, за ними следуют полчища Гога и Магога и ангелы бездны, низвергнутые с небес на шестой день Творения вместе с Люцифером и Агасфером, а впереди них вышагивает зверь о семи головах и десяти рогах, имя которому – Антихрист.

    Люцифер и Агасфер наблюдают за приготовлениями к битве. Звезды падают с неба, отворяя кладези бездны, вся земля пылает, люди скрываются в пещеры и горные ущелья, но и там их настигает смерть. Сын Человеческий со своим воинством пересекает небеса, поднимаясь все выше в поисках нового Иерусалима, выстроенного из ясписа и чистого золота, но его нигде нет. Когда его воинство начинает роптать. Сын Человеческий объявляет, что Бог потерпел поражение и сбежал, и отныне Он, Сын Человеческий, стал Богом и сотворит новое небо и новую землю, царство любви и справедливости, где человек не будет врагом человеку. Но все смеются над наивными словами Сына Человеческого: четыре всадника, Гоги и Магоги и все семь голов Антихриста. Раздается адский хохот Люцифера, и появляется тот самый старец, который писал Книгу Жизни. Сын Человеческий пытается убить его мечом, но старец говорит ему, что Сын – подобие Отца и неотделим от Него. Старец становится таким огромным, что в его деснице может поместиться все сущее, и произносит Свое Имя, тайное имя Бога. На глазах Агасфера, который наблюдает эту сцену, все исчезает: среди окружающей пустоты – лишь фигура ребе Йешуа, тщедушного и изможденного. Агасфер слышит далекий смех: это все, что осталось от Люцифера, Повелителя бездны и великого борца за порядок. Агасфер и Йешу” падают в бездну, которая является одновременно пространством ч временем, и нет в ней ни верха, ни низа, лишь потоки частиц – еще не разделенных света и тьмы. Агасфер и Сын Человеческий сливаются в любви и становятся единым целым, а поскольку Бог един с Сыном своим, то и Агасфер становится единым с Ним: “одним существом, одной великой мыслью, одной мечтой”.

    Студиозус Паулус фон Эйцен, направляющийся в Виттенберг, чтобы учиться у Лютера и Меланхтона, знакомится на постоялом дворе с неким Хансом Лейхтентрагером (значение немецкой фамилии Лейхтентрагер тождественно смыслу имени Люцифер: несущий свет, светоносец), который становится его постоянным спутником и ценным советчиком на протяжении всей жизни Эйцена. Благодаря помощи Ханса, которому ведомы все секреты магии и волшебства; ленивый и недалекий, но честолюбивый Эйцен успешно сдает экзамены, приобретает доверие и поддержку Лютера и становится пастором. Он делает карьеру, не задумываясь о том, почему Ханс опекает ею и какие цели преследует. На жизненном пути Эйцена не раз встает таинственная фигура Вечного Жида, или Агасфера, который неизменно оставляет в дураках жадного и сластолюбивого Эйцена, яростного антисемита, для которого христианская религия – лишь способ расправиться со своими противниками и добиться прочного положения в обществе.

    Эйцен устраивает диспут между христианами и иудеями и приглашает Вечного Жида, Агасфера, для свидетельства о том, что Иисус был подлинным Мессией и Сыном Божьим. Так Эйцен надеется обратить иудеев в истинную веру и прославиться по всей Германии. Но Агасфер лишь насмехается над тупостью и религиозным ханжеством Эйцена, за что тот подвергает его жестокой пытке. Агасфер, избитый шпицрутенами, умирает, а Эйцен надеется, что наконец избавился от назойливого еврея. Проходит много лет, но Агасфер, такой же моложавый и насмешливый, как, и при первой встрече, вновь предстает перед престарелым Эйценом. Вместе с Лейхтентрагером, который уже не скрывает, что он – Люцифер, Владыка Преисподней, Агасфер, забирает душу Эйцена, зачитав ему слова пророка Иезекииля, обличающие дурных пастырей.

    Профессор Еврейского университета Йоханаан Лейхтентрагер вступает в переписку с Зигфридом Вайфусом и сообщает ему о том, что лично знаком с Агасфером, современником ребе Йешуа, или Иисуса Христа. Воинствующий атеист Байфус, стоящий на позициях диалектического материализма, пытается доказать Лейхтентрагеру, что этого не может быть, но в конце переписки неожиданно для себя настолько увлекается загадкой Агасфера, что “компетентные органы” ГДР, наблюдающие за перепиской двух профессоров, в конце концов рекомендуют Байфусу не отвечать на письма из Израиля: они обеспокоены тем, что Лейхтентрагер собирается вместе со своим другом Агасфером приехать в ГДР и таким образом убедить марксиста Байфуса в реальном существовании Вечного Жида, Тем не менее никому не удается помешать их приезду в ГДР. 31 декабря 1981 г. они посещают Байфуса в Институте научного атеизма, после чего он приглашает их к себе домой, где его семья в кругу многочисленных друзей готовится к празднованию Нового года.

    Байфус запирается с Агасфером и Лейхтентрагером в своем кабинете и, как рассказывает впоследствии его жена, о чем-то долго и горячо спорит с ними. После полуночи в стене кабинета Байфуса обнаруживают большую дыру с обугленными краями, но ни его самого, ни его израильских коллег в комнате не оказывается. В ходе расследования выясняется, что израильские граждане А. Агасфер и И. Лейхтентрагер не получали визы, а контрольно-пропускные пункты не зарегистрировали их въезд и выезд. Позднее становится известно, что в ночь с 31 декабря 1980 г. на 1 января 1981 г. с дозорной башни у пограничного перехода на Фридрихштрассе дежурные наблюдали троих неизвестных лиц, которые двигались по воздуху. За двоими тянулся огненный хвост, а третьего они несли под руки. Нарушители границы перелетели границу ГДР, после чего набрали высоту и исчезли из поля зрения. Но об этом “компетентные органы” узнали гораздо позднее, так как дежурных обвинили в употреблении спиртных напитков во время несения службы и они отбывали наказание.

    В. В. Рынкевич

  • Краткое содержание Иосиф и его братья Томас Манн

    Томас Манн

    Иосиф и его братья

    В основе произведения – библейские сказания о роде Израилевом. У Исаака и Ревекки было два сына-близнеца – Исав и Иаков. Первым появился на свет волосатый Исав, у Иакова же не было на теле волос, он считался младшим и был у матери любимцем. Когда слабеющий и почти ослепший от старости Исаак призвал к себе старшего сына и приказал приготовить блюдо из дичи, с тем чтобы отцовскому благословению предшествовала трапеза, Ревекка пошла на подлог: обвязав козлиными шкурами открытые части тела Иакова, она отправила его к отцу под видом старшего брата. Таким образом Иаков получил благословение, предназначавшееся Исаву.

    После этого Иаков вынужден был бежать. Сын Исава Елифаз бросился за ним в погоню, и Иакову пришлось умолять племянника сохранить ему жизнь. Тот пощадил дядю, но отобрал у него всю поклажу. Иакову, заночевавшему на холоде, было божественное видение.

    После семнадцати дней пути Иаков прибыл в Харран, где стал жить с семьей Лавана, дяди со стороны матери. Он сразу полюбил его младшую дочь Рахиль, но Лаван заключил с ним письменный Договор, по которому Рахиль станет его женой не раньше чем через семь лет службы у ее отца. Семь лет Иаков верно служил Лавану – он не только был искусным скотоводом, но и сумел найти на засушливой земле Лавана источник, благодаря которому тот смог разбить пышные сады. Но у Лавана была еще старшая дочь – Лия, и отец считал, что прежде надо выдать замуж ее. Однако Иаков наотрез отказывался от некрасивой Лии.

    По прошествии семи лет сыграли свадьбу. Под покровом ночи, закутав Лию в свадебное покрывало Рахили, Лаван впустил ее в спальню к Иакову, и тот ничего не заметил. Наутро, обнаружив подлог, Иаков пришел в ярость, но Лаван выразил готовность отдать ему и младшую при условии, что Иаков останется в доме еще на семь лет. Тогда Иаков выставил свое условие – разделить стада.

    Так шли годы, и Лия каждый год приносила Иакову сына, а Рахиль никак не могла забеременеть. Иаков взял в наложницы ее служанку Валлу, и у той родились два сына, но Рахиль по-прежнему оставалась бесплодной. В это время перестала рожать и Лия, посоветовавшая Иакову взять в наложницы и ее служанку, Зелфу. Та тоже принесла ему двоих сыновей. Только на тринадцатом году брака Рахиль наконец забеременела. В тяжких муках произвела она на свет Иосифа, сразу же ставшего любимцем отца.

    Скоро Иаков стал замечать, что братья его жен косо посматривают на него, завидуя его тучным стадам. До него дошел слух, что они замышляют его убить, и Иаков решил уйти со всем семейством и богатым скарбом. Жены сразу принялись за сборы, а Рахиль тайком взяла из отцовского святилища глиняных божков. Это послужило поводом для погони. Однако, настигнув Иакова и учинив в его лагере настоящий обыск, Лаван не нашел того, что искал, поскольку хитрая Рахиль успела спрятать глиняные фигурки в куче соломы, на которой прилегла, сказавшись больной. Тогда Ладан взял с Иакова клятву, что он не обидит его дочерей и внуков, и ушел.

    Навстречу каравану Иакова выступил Исав с отрядом в четыреста всадников. Однако встреча была дружественной. Исав предложил Иакову поселиться вместе, но тот отказался. Взяв подаренный Иаковом скот, Исав вернулся к себе, а его брат продолжил путь.

    Иаков раскинул шатры невдалеке от города Шекема и договорился со старейшинами о плате за клин земли. Четыре года прожил Иаков со своим родом у стен Шекема, когда на его единственную дочь, тринадцатилетнюю Дину, положил глаз княжеский сын Сихем. Старик князь явился свататься. Иаков позвал на совет десять старших сыновей, и те выставили условие: Сихем должен сделать обрезание. Через неделю тот пришел сказать, что условие выполнено, но братья объявили, что обряд выполнен не по правилам. Сихем с проклятиями удалился, а через четыре дня Дину похитили. Вскоре к Иакову явились люди Сихема, предложив заплатить за Дину выкуп, но братья потребовали, чтобы все мужчины совершили обрезание, причем в назначенный братьями день. Когда все мужчины города приходили в себя после обряда, братья Дины напади на Шекем и освободили сестру,

    Иаков впал в ярость от поступка сыновей и велел уходить подальше от места кровопролития. Дина оказалась беременной; по решению мужчин младенца подкинули, едва он появился на свет.

    Беременна в это время была и Рахиль. Роды начались в пути и были такими тяжелыми, что мать умерла, успев только взглянуть на произведенного на свет мальчика. Она завешала назвать его Бенони, что означает “Сын смерти”. Отец же выбрал для сына имя Вениамин. Рахиль похоронили у дороги; Иаков очень горевал.

    Он дошел до Мигдал Эгера, где сын Лии Рувим согрешил с наложницей отца Валлой. Иаков, узнавший о его поступке от Иосифа, проклял своего первенца. Рувим навсегда возненавидел брата. Тем временем умер Исаак, и Иаков едва успел на похороны отца.

    До семнадцати лет Иосиф пас скот вместе с братьями и занимался науками со старшим рабом Иакова Елиезером. Он был и красивее, и умнее старших братьев; дружил с младшим, Бенони, и заботился о нем. Старшие братья недолюбливали Иосифа, видя, что отец выделяет его.

    Однажды Иаков подарил Иосифу свадебное покрывало его матери, и тот стал без удержу им хвастать, вызывая раздражение и гнев старших братьев. Затем, во время работы в поле, он рассказал братьям сон: его сноп стоит в центре, а вокруг – снопы братьев, и все ему кланяются. Спустя несколько дней ему приснилось, что ему кланяются солнце, луна и одиннадцать звезд. Этот сон привел братьев в такую ярость, что Иаков был вынужден наказать Иосифа. Однако возмущенные старшие сыновья решили уйти со скотом в долины Шекема.

    Вскоре Иаков решил помириться с сыновьями и послал Иосифа их навестить. Тайком от отца Иосиф взял с собой покрывало Рахили, дабы еще покрасоваться перед братьями. Увидев его в сверкающем блестками покрывале, они впали в такую ярость, что едва не растерзали его. Иосиф чудом остался в живых. В довершение всего братья связали его и бросили на дно пересохшего колодца. Сами же поспешили удалиться, чтобы не слышать душераздирающих криков Иосифа.

    Через три дня проходившие мимо купцы-измаильтяне вызволили Иосифа. Позже они повстречали братьев. Те, представив Иосифа своим рабом, сказали, что бросили его в колодец за недостойное поведение, и согласились продать по сходной цене. Сделка состоялась.

    Братья решили все же известить отца о том, что он никогда больше не увидится со своим любимцем, и отправили к нему двух гонцов, дав им перемазанное овечьей кровью и изодранное покрывало Рахили.

    Получив вещественное подтверждение смерти Иосифа, старик Иаков впал в такое горе, что не хотел даже видеть явившихся к нему несколько дней спустя сыновей. Они рассчитывали завоевать наконец отцовское расположение, однако навлекли на себя еще большую немилость, хотя отец и не знал об их подлинной роли в исчезновении Иосифа,

    А Иосиф шел с торговым караваном и своей ученостью и красноречием настолько расположил к себе хозяина, что тот обещал устроить его в Египте в вельможный дом.

    Египет произвел на Иосифа сильное впечатление. В Уазе (Фивах) он был продан в дом знатного вельможи Петепры, носителя царского опахала. Благодаря природной смекалке Иосиф, несмотря на все козни челяди, быстро продвинулся в помощники управляющего, а когда старик управляющий умер, стал его преемником.

    Иосиф прослужил в доме Петепры семь лет, когда к нему воспылала страстью хозяйка дома. Дабы приворожить Иосифа, хозяйка на протяжении трех лет прибегала к разным уловкам, даже не пытаясь скрыть свою страсть. Однако Иосиф считал себя не вправе поддаваться искушению. Тогда Мутэм-энет улучила момент, когда все домашние ушли в город на праздник, и заманила вернувшегося пораньше Иосифа к себе в спальню. Когда же тот отверг ее домогательства, она закричала на весь дом, что Иосиф хотел взять ее силой. Доказательством служил оставшийся у нее в руке кусок его платья.

    Иосиф не стал оправдываться перед хозяином и оказался в темнице фараона, где провел три года. К нему сразу проникся симпатией начальник темницы Маи-Сахме и назначил его надзирателем.

    Однажды в темницу были доставлены два высокопоставленных узника – главный виночерпий и главный хлебодар фараона. Они обвинялись в государственной измене, но приговор еще не был вынесен. Иосиф был приставлен к ним. За три дня до оглашения приговора оба видели сны и попросили Иосифа их истолковать. Тот счел, что сон пекаря говорит о скорой казни, а сон виночерпия – о высочайшем помиловании. Так и случилось, и, прощаясь, Иосиф попросил виночерпия при случае замолвить за него словечко перед фараоном. Тот пообещал, но, как и предполагал Иосиф, сразу же забыл о своем обещании.

    Вскоре старый фараон умер и на престол взошел юный Аменхотеп IV. Однажды ему привиделся сон о семи тучных и семи тощих коровах, а потом – о семи полных и семи пустых колосьях. Весь двор тщетно бился над разгадкой сновидения, пока главный виночерпий не вспомнил о своем бывшем надзирателе.

    Иосифа призвали к фараону, и он растолковал, что впереди Египет ждут семь урожайных и семь голодных лет и надо немедленно начать создавать в стране запасы зерна. Рассуждения Иосифа так понравились фараону, что он тотчас назначил его министром продовольствия и земледелия.

    Иосиф весьма преуспел на новом поприще, провел реформу земледелия и способствовал развитию орошения. Он женился на египтянке, которая родила ему двоих сыновей – Манассию и Ефрема. Фараон продолжал благоволить к своему министру, а тот жил теперь в большом красивом доме со множеством слуг. Управляющим он сделал своего бывшего тюремщика и большого друга Маи-Сахме. Несколько лет урожаи в Египте и впрямь были невиданные, а потом настала засуха. К тому времени Иосиф сумел создать в стране большие запасы зерна, и теперь Египет стал кормильцем всех соседних земель, откуда непрестанно прибывали караваны за продовольствием. Казна богатела, а авторитет и могущество государства укреплялись.

    По указанию Иосифа всех прибывающих в страну регистрировали, записывая не только место постоянного проживания, но и имена деда и отца. Иосиф ждал братьев и наконец однажды из доставленного ему списка узнал, что они пришли в Египет. Шел второй год засухи. Иаков сам послал сыновей в Египет, как это ни претило ему. Все сыновья к тому времени уже обзавелись семьями, так что теперь племя Израилево насчитывало семьдесят с лишним человек и всех надо было кормить. Лишь Вениамина старик оставил при себе, так как после гибели Иосифа особенно дорожил младшим сыном Рахили.

    Когда десять сыновей Иакова предстали перед египетским верховным министром, он скрыл, кто он такой, и учинил им строгий допрос, притворившись, будто заподозрил их в шпионаже. Несмотря на все уверения братьев, он оставил одного в заложниках, а остальных отправил в обратный путь, наказав вернуться с Вениамином. Вдвоем с управляющим Иосиф придумал еще одну уловку – велел подложить в мешки с зерном деньги, которые братья заплатили за товар. Обнаружив это на первом же привале, братья пришли в изумление. Первый их порыв был вернуть деньги, но затем они решили, что это знак свыше, и стали молиться, вспоминая свои грехи.

    Иаков сначала корил сыновей, но когда в конце концов закупленные в Египте припасы истощились и стало ясно, что придется вновь отправляться в путь, Иаков сменил гнев на милость и отпустил сыновей, на сей раз с Вениамином.

    Теперь Иосиф принял братьев у себя, сказал, что снял с них подозрения, и угостил обедом. Вениамина он усадил рядом с собой и во время трапезы постоянно беседовал с ним, выспрашивая о семье и обнаруживая знание таких деталей, о которых никто, кроме Вениамина и Иосифа, знать не мог. Тогда у младшего брата впервые закралось подозрение, что перед ним пропавший Иосиф. Сам же Иосиф решил пока не открываться, а задумал вернуть братьев с полдороги.

    Он распорядился, чтобы в торбу Вениамину подложили гадальную чашу, которую он показывал гостю во время обеда. Когда караван был с позором возвращен, братья вновь Предстали перед разгневанным Иосифом. Тот потребовал оставить у него Вениамина, на что Иуда, четвертый из братьев по старшинству, решил умилостивить Иосифа и, раскаиваясь в грехах, признался, что много лет назад они избили до полусмерти и продали в рабство своего брата Иосифа. Рувима, не участвовавшего в том торге, и Вениамина, который тоже был непричастен к злодеянию, это известие повергло в ужас.

    Тогда Иосиф назвал себя и по очереди обнял братьев, показывая, что простил их. Он пообещал переселить весь род Израилев в землю Госен, на окраину египетских владений, где на тучных пастбищах можно пасти несметные стада Иакова. Фараон одобрил этот план, поскольку искренне радовался счастью своего друга.

    На обратном пути братья никак не могли решить, как же сообщить старому Иакову счастливую весть. Но невдалеке от места назначения им встретилась дочка одного из братьев, которой и было поручено подготовить деда к радостному известию. Девочка направилась в селение, на ходу сочиняя песню о воскресении Иосифа. Услышав ее пение, Иаков сначала рассердился, но братья в один голос подтвердили истинность слов девочки, и тогда он решил немедленно отправиться в путь, чтобы перед смертью повидать любимого сына.

    Перейдя египетскую границу, Иаков разбил лагерь и выслал за Иосифом сына Иуду. Когда вдали показалась колесница Иосифа, старик поднялся и пошел ему навстречу. Радости не было конца.

    Фараон назначил братьев Иосифа смотрителями царского скота. Так Иаков со своим родом осел в земле Госен, а Иосиф продолжал вершить государственные дела.

    Почувствовав, что умирает, Иаков послал за Иосифом. Тот вместе с сыновьями предстал перед стариком. Иаков благословил юношей, случайно перепутав, кто из них старший, так что право первородства опять было нарушено.

    Вскоре Иаков призвал к себе всех сыновей. Кого-то из них он благословил, а кого-то проклял, немало удивив собравшихся. Права старшего были отданы Иуде. Похоронили Иакова в родовой пещере, а после похорон сыновья Лии, Зелфы и Валлы попросили Вениамина Замолвить за них словечко перед Иосифом. Вениамин попросил брата не держать на них зла, Иосиф только посмеялся, и все вместе они вернулись в Египет.

  • Художники

    Всеволод Михайлович Гаршин

    Художники

    Рассказ (1879)

    Повествование ведется поочередно от имени двух художников – Дедова и Рябинина, контрастно противопоставленных друг другу.

    Дедов, молодой инженер, получив небольшое наследство, оставляет службу, чтобы целиком посвятить себя живописи.

    Он упорно работает, пишет и пишет пейзажи и совершенно счастлив, если ему удается запечатлеть на картине эффектную игру света. Кому и зачем будет нужен написанный им пейзаж – такого вопроса он себе не задает.

    Товарищ Дедова по Петербургской академии художеств Рябинин, напротив, все время мучается вопросом, нужна ли кому-нибудь его живопись, да и вообще – искусство?

    Дедов и Рябинин часто возвращаются вместе после занятий в академии. Путь их лежит мимо пристани, загроможденной частями различных металлических конструкций и механизмов, и Дедов часто объясняет товарищу их назначение. Как-то он обращает внимание Рябинина на огромный котел с разошедшимся швом. Заходит разговор о том, как его чинить. Дедов объясняет, как делаются заклепки: человек садится в котел и держит заклепку изнутри клещами, напирая на них грудью, а снаружи что есть силы мастер колотит по заклепке молотом. “Ведь это все равно что по груди бить”, – волнуется Рябинин. “Все равно”, – соглашается Дедов, объясняя, что рабочие эти быстро глохнут (за что и прозваны глухарями), долго не живут и получают гроши, потому что для этой работы “ни навыка, ни искусства не требуется”.

    Рябинин просит Дедова показать ему такого глухаря. Дедов соглашается свести его на завод, приводит в котельное отделение, и Рябинин сам влезает в огромный котел посмотреть, как работает глухарь. Вылезает он оттуда совершенно бледный.

    Через несколько дней он решает писать глухаря. Дедов решения приятеля не одобряет – зачем умножать безобразное?

    Рябинин меж тем исступленно работает. Чем ближе к концу подвигается картина, тем страшнее кажется художнику то, что он создал. Изможденный, скорчившийся в углу котла человек болезненно действует на Рябинина. Окажет ли он такое же действие на публику? “Убей их спокойствие, как ты убил мое”, – заклинает художник свое создание.

    Наконец картина Рябинина выставлена и куплена. По традиции, живущей среди художников, Рябинин должен устроить пирушку для товарищей. Все поздравляют его с успехом. Кажется, впереди у него блестящее будущее. Скоро – окончание академии, он бесспорный кандидат на золотую медаль, дающую право на четырехлетнее совершенствование за границей.

    Ночью после пирушки Рябинину становится плохо. В бреду ему кажется, что он снова на том заводе, где видел глухаря, что он сам что-то вроде глухаря и все его знакомые колотят по нему молотами, палками, кулаками, так что он физически чувствует, как страшный удар обрушивается на его череп.

    Рябинин теряет сознание. Лежащего без памяти, его обнаруживает квартирная хозяйка. Дедов отвозит Рябинина в больницу и навещает его. Рябинин постепенно выздоравливает. Медаль упущена – Рябинин не успел представить конкурсную работу. Дедов же свою медаль получил и искренне сочувствует Рябинину – как пейзажист, он с ним не конкурировал. На вопрос Дедова, намерен ли Рябинин участвовать в конкурсе на будущий год, Рябинин отвечает отрицательно.

    Дедов уезжает за границу – совершенствоваться в живописи. Рябинин же бросает живопись и поступает в учительскую семинарию.

    А. Н. Латынина

  • Краткое содержание Монахиня Дени Дидро

    Дени Дидро

    Монахиня

    Повесть написана в форме записок героини, обращенных к маркизу де Круамару, которого она просит о помощи и с этой целью рассказывает ему историю своих несчастий.

    Героиню зовут Мария-Сюзанна Симонен. Отец ее – адвокат, у него большое состояние. Ее не любят в доме, хотя она превосходит сестер красотой и душевными качествами, и Сюзанна предполагает, что она – не дочь г-на Симонена. Родители предлагают Сюзанне принять монашество в монастыре св. Марии под тем предлогом, что они разорились и не смогут дать ей приданое. Сюзанна не хочет; ее уговорили пробыть два года послушницей, но по истечении срока она по-прежнему отказывается стать монахиней. Ее заточают в келье; она решает сделать вид, что согласилась, а на самом деле хочет публично заявить протест в день пострига; для этой цели она приглашает на церемонию друзей и подруг и, отвечая на вопросы священника, отказывается принести обет. Через месяц ее отвозят домой; она сидит взаперти, родители не желают ее видеть. Отец Серафим (духовник Сюзанны и ее матери) с разрешения матери сообщает Сюзанне, что она не дочь г-на Симонена, г-н Симонен догадывается об этом, так что мать не может приравнять ее к законным дочерям, и родители хотят свести к минимуму ее часть наследства, а поэтому ей ничего не остается, кроме как принять монашество. Мать соглашается встретиться с дочерью и говорит ей, что та своим существованием напоминает ей о гнусной измене со стороны настоящего отца Сюзанны, и ее ненависть к этому человеку распространяется на Сюзанну. Мать хочет, чтобы дочь искупила ее грех, поэтому копит для Сюзанны вклад в монастырь. Говорит, что после выходки в монастыре св. Марии Сюзанне нечего и думать о муже. Мать не хочет, чтобы после ее смерти Сюзанна внесла раздоры в дом, но официально лишить Сюзанну наследства она не может, так как для этого ей необходимо признаться мужу.

    После этого разговора Сюзанна решает стать монахиней. Лоншанский монастырь соглашается ее взять. Сюзанну привозят в монастырь, когда там только что стала настоятельницей некая госпожа де Мони – женщина добрая, умная, хорошо знающая человеческое сердце; она и Сюзанна сразу проникаются взаимной симпатией. Между тем Сюзанна становится послушницей. Она часто впадает в уныние при мысли о том, что скоро должна стать монахиней, и тогда бежит к настоятельнице. У настоятельницы есть особый дар утешения; все монахини приходят к ней в трудные минуты. Она утешает Сюзанну. Но с приближением дня пострига Сюзанну часто охватывает такая тоска, что настоятельница не знает, что делать. Дар утешения покидает ее; она не может ничего сказать Сюзанне. Во время принятия пострига Сюзанна пребывает в глубокой прострации, совершенно не помнит потом, что было в тот день. В этом же году умирают г-н Симонен, настоятельница и мать Сюзанны. К настоятельнице в ее последние минуты возвращается дар утешения; она умирает, предчувствуя вечное блаженство. Мать перед смертью передает для Сюзанны письмо и деньги; в письме – просьба к дочери искупить материнский грех своими добрыми делами. Вместо г-жи де Мони настоятельницей становится сестра Христина – мелочная, ограниченная женщина. Она увлекается новыми религиозными течениями, заставляет монахинь участвовать в нелепых обрядах, возрождает способы покаяния, изнуряющие плоть, которые были отменены сестрой де Мони. Сюзанна при каждом удобном случае восхваляет прежнюю настоятельницу, не подчиняется обычаям, восстановленным сестрой Христиной, отвергает всякое сектантство, выучивает наизусть устав, чтобы не делать того, что в него не входит. Своими речами и действиями она увлекает и кое-кого из монахинь и приобретает репутацию бунтовщицы. Ее не могут ни в чем обвинить; тогда ее жизнь делают невыносимой: запрещают всем с ней общаться, постоянно наказывают, мешают спать, молиться, крадут вещи, портят сделанную Сюзанной работу. Сюзанна помышляет о самоубийстве, но видит, что всем этого хочется, и оставляет это намерение. Она решает расторгнуть обет. Для начала она хочет написать подробную записку и передать кому-нибудь из мирян. Сюзанна берет у настоятельницы много бумаги под предлогом того, что ей нужно написать исповедь, но у той появляются подозрения, что бумага ушла на другие записи.

    Сюзанне удается во время молитвы передать бумаги сестре Урсуле, которая относится к Сюзанне по-дружески; эта монахиня все время устраняла, насколько могла, препятствия, чинимые Сюзанне другими монахинями. Сюзанну обыскивают, везде ищут эти бумаги; ее допрашивает настоятельница и ничего не может добиться. Сюзанну бросают в подземелье и на третьи сутки выпускают. Она заболевает, но скоро выздоравливает. Между тем приближается время, когда в Лоншан съезжаются послушать церковное пение; поскольку у Сюзанны очень хороший голос и музыкальные способности, то она поет в хоре и учит петь других монахинь. Среди ее учениц – Урсула. Сюзанна просит ее переправить записки какому-нибудь искусному адвокату; Урсула это делает. Сюзанна имеет большой успех у публики. Кое-кто из мирян с ней знакомится; она встречается с г-ном Манури, который взялся вести ее дело, беседует с приходящими к ней людьми, стараясь заинтересовать их в своей участи и приобрести покровителей. Когда в общине узнают о желании Сюзанны расторгнуть обет, то ее объявляют проклятой Богом; до нее нельзя даже дотрагиваться. Ее не кормят, она сама просит еду, и ей дают всякие отбросы. Над ней всячески издеваются (перебили ее посуду, вынесли из кельи мебель и другие вещи; по ночам в ее келье шумят, бьют стекла, сыплют ей под ноги битое стекло). Монахини считают, что в Сюзанну вселился бес, и сообщают об этом старшему викарию, г-ну Эберу. Он приезжает, и Сюзанне удается защититься от обвинений. Ее уравнивают в положении с остальными монахинями. Между тем дело Сюзанны в суде проигрывается. Сюзанну обязывают в течение нескольких дней носить власяницу, бичевать себя, поститься через день. Она заболевает; сестра Урсула ухаживает за ней. Жизнь Сюзанны в опасности, но она выздоравливает. Между тем тяжело заболевает и умирает сестра Урсула.

    Благодаря стараниям г-на Манури Сюзанну переводят в Арпажонский монастырь св. Евтропии. У настоятельницы этого монастыря – крайне неровный, противоречивый характер. Она никогда не держит себя на должном расстоянии: или чересчур приближает, или чересчур отдаляет; то все разрешает, то становится очень суровой. Она невероятно ласково встречает Сюзанну. Сюзанну удивляет поведение одной монахини по имени Тереза; Сюзанна приходит к выводу, что та ревнует к ней настоятельницу. Настоятельница постоянно восторженно хвалит Сюзанну, ее внешность и душевные качества, засыпает Сюзанну подарками, освобождает от служб. Сестра Тереза страдает, следит за ними; Сюзанна ничего не может понять. С появлением Сюзанны сгладились все неровности характера настоятельницы; община переживает счастливое время. Но Сюзанне иногда кажется странным поведение настоятельницы: она часто осыпает Сюзанну поцелуями, обнимает ее и при этом приходит в сильное волнение; Сюзанна по своей невинности не понимает, в чем дело. Однажды настоятельница заходит к Сюзанне ночью. Ее знобит, она просит разрешения лечь к Сюзанне под одеяло, прижимается к ней, но тут раздается стук в дверь. Выясняется, что это сестра Тереза. Настоятельница очень гневается, Сюзанна просит простить сестру, и настоятельница в конце концов прощает. Наступает время исповеди. Духовник общины – отец Лемуан. Настоятельница просит Сюзанну не рассказывать ему о том, что происходило между ней и Сюзанной, но отец Лемуан сам расспрашивает Сюзанну и все узнает. Он запрещает Сюзанне допускать подобные ласки и требует избегать настоятельницы, ибо в ней – сам сатана. Настоятельница говорит, что отец Лемуан не прав, что нет ничего греховного в ее любви к Сюзанне. Но Сюзанна, хотя, будучи очень невинна, и не понимает, почему поведение настоятельницы грешно, все же решает установить сдержанность в их отношениях. Между тем по просьбе настоятельницы меняется духовник, но Сюзанна строго следует советам отца Лемуана. Поведение настоятельницы становится совсем странным: она по ночам ходит по коридорам, постоянно наблюдает за Сюзанной, следит за каждым ее шагом, страшно сокрушается и говорит, что не может жить без Сюзанны. Веселым дням в общине приходит конец; все подчиняется строжайшему порядку. Настоятельница от меланхолии переходит к благочестию, а от него – к бреду. В монастыре воцаряется хаос. Настоятельница тяжко страдает, просит за нее молиться, постится три раза в неделю, бичует себя. Монахини возненавидели Сюзанну. Она делится своими огорчениями с новым духовником, отцом Морелем; она рассказывает ему историю своей жизни, говорит о своем отвращении к монашеству. Он тоже полностью ей открывается; выясняется, что он также ненавидит свое положение. Они часто видятся, их взаимная симпатия усиливается. Между тем у настоятельницы начинается лихорадка и бред. Она видит ад, языки пламени вокруг себя, о Сюзанне говорит с безмерной любовью, боготворя ее. Она через несколько месяцев умирает; вскоре умирает и сестра Тереза.

    Сюзанну обвиняют в том, что она околдовала умершую настоятельницу; ее горести возобновляются. Духовник убеждает ее бежать вместе с ним. По дороге в Париж он покушается на ее честь. В Париже Сюзанна две недели живет в каком-то притоне. Наконец она бежит оттуда, и ей удается поступить в услужение к прачке. Работа тяжелая, кормят скверно, но хозяева относятся неплохо. Похитивший ее монах уже пойман; ему грозит пожизненная тюрьма. О ее побеге тоже повсюду известно. Г-на Манури уже нет, ей не с кем посоветоваться, она живет в постоянной тревоге. Она просит маркиза де Круамара помочь; говорит, что ей просто нужно место служанки где-нибудь в глуши, в безвестности, у порядочных людей.