Category: Краткие содержания

Действие романа происходит в эпоху Реставрации, время, когда всем еще памятны как события революции, так и правление Наполеона. В гостиной замка Де-ла-Бри близ Парижа сидят трое: хозяин дома, полковник Дельмар, некогда бравый военный, а теперь “отяжелевший и лысый”, его девятнадцатилетняя жена, очаровательная хрупкая креолка Индиана, и ее дальний родственник сэр Ральф Браун, “мужчина в полном расцвете молодости и сил”.

Слуга докладывает, что в сад кто-то забрался, и полковник, схватив ружье, убегает. Зная суровый нрав мужа, Индиана боится, как бы тот сгоряча не убил кого-нибудь.

Полковник возвращается. Следом за ним слуги несут бесчувственного юношу “с тонкими благородными чертами лица”. Из раны на его руке струится кровь. Оправдываясь, полковник утверждает, что стрелял всего лишь солью. Креолка Нун, молочная сестра и горничная Индианы, вместе со своей хозяйкой хлопочут вокруг раненого. Садовник сообщает, что этот “очень красивый мужчина” – господин де Рамьер, их новый сосед. В полковнике просыпается ревность.

Придя в сознание, де Рамьер объясняет свой проступок стремлением проникнуть на расположенную рядом с домом фабрику полковника и выведать секрет ее процветания, ибо у его брата на юге Франции есть такое же предприятие, однако оно приносит ему одни убытки. Дельмар однажды уже отказался беседовать на эту тему с Рамьером, поэтому тот, желая помочь брату, дерзнул нарушить границы владений полковника. Господин Дельмар удовлетворен его объяснением.

Истина же такова, что “блестящий и остроумный”, “наделенный различными талантами” Раймон де Рамьер влюблен в Нун, и пылкая креолка отвечает ему взаимностью. В этот вечер в саду Дельмаров у них было назначено свидание.

Чувства юноши столь сильны, что он даже помышляет о том, чтобы пойти на мезальянс и узаконить их связь. Однако постепенно страсть его угасает, он начинает тяготиться Нун и спешит вернуться в Париж. Безутешная креолка пишет ему искренние, но неуклюжие письма, вызывающие у ее возлюбленного только смех.

Светский лев де Рамьер встречает в одном из парижских салонов Индиану. Молодые люди вспоминают о своей первой встрече в замке Де-ла-Бри. Индиана покорена обаянием Раймона, в душе ее пробуждается любовь. Рано выданная замуж за господина Дельмара, “неумного, бестактного и невоспитанного”, юная креолка любит впервые, ибо к своему верному другу сэру Ральфу она испытывает исключительно дружеские чувства. Раймон также пленен робкой красавицей.

Влюбленные объясняются. Любовь Индианы чиста и самоотверженна, в чувстве Раймона есть изрядная толика тщеславия и себялюбия. Положение молодого человека осложняется присутствием Нун, которая, увидев его у госпожи Дельмар, решает, что он пришел в дом ради нее.

Думая, что Раймон по-прежнему любит ее, Нун в отсутствие хозяев приглашает его в замок Дельмаров. Боясь, как бы Индиане не стало известно о его романе с ее служанкой, Раймон соглашается приехать к Нун, надеясь, что эта их встреча станет последней. Во время бурной ночи любви в спальне Индианы креолка признается возлюбленному, что ждет ребенка. Раймон в ужасе, он хочет услать Нун подальше от Парижа, но та не соглашается.

Неожиданно возвращается госпожа Дельмар. Нун, не подозревая о новом увлечении Рамьера, собирается во всем признаться хозяйке. Раймон запрещает ей это. Обнаружив юношу у себя в спальне, Индиана решает, что тот проник сюда ради нее, и обвиняет Нун в пособничестве бесчестным замыслам молодого человека. Однако поведение служанки выдает истинную причину появления Раймона в замке. Его смущение подтверждает подозрения Индианы, чувства ее оскорблены, и она прогоняет его. Де Рамьер хочет объясниться с Индианой, но прибытие сэра Ральфа вынуждает его спешно покинуть замок. Нун понимает, что надеяться ей не на что, и бросается в реку. Индиана по-прежнему любит Раймона, но смерть Нун, в которой она справедливо винит молодого человека, наполняет ее отвращением к нему. Она отказывается его видеть. Стремясь вновь завоевать расположение госпожи Дельмар, Раймон прибегает к помощи матери. На правах соседей они вместе наносят визит полковнику. Как хозяйка дома Индиана вынуждена выйти к гостям.

Проявив интерес к работе фабрики и почтительно отзываясь о свергнутом Бонапарте, Рамьер завоевывает симпатию господина Дельмара и право запросто бывать у него в доме; он вновь находит путь к сердцу Индианы и получает ее прощение. Изощренная в светских уловках француженка не поддалась бы так легко его обольщениям, но неопытная креолка верит ему. Индиана ждет, что Раймон будет любить ее “безраздельно, безвозвратно, безгранично”, готовый ради нее на любые жертвы. Захваченный “неотразимой прелестью” молодой женщины, де Рамьер обещает все, что от него требуют.

Раймон желает получить доказательство любви Индианы. Но все его попытки провести ночь с возлюбленной оказываются неудачными из-за бдительности сэра Ральфа, который как родственник и друг дома постоянно опекает Индиану. Чувствуя в нем соперника, Раймон пытается унизить его в глазах Индианы. Вместо ответа та рассказывает ему историю сэра Ральфа Брауна.

Детство и юность Ральфа и Индианы прошли на далеком острове Бурбон, что в Карибском море. Нелюбимый ребенок в семье, Ральф привязался к маленькой Индиане, воспитывал и защищал ее. Затем он уехал в Европу, где женился по настоянию родных. Но в браке он не обрел счастья, и, когда жена его, а еще раньше и сын умерли, он вернулся к Индиане. К этому времени ее уже выдали замуж за полковника Дельмара. Сэр Ральф без обиняков попросил у мужа Индианы разрешения поселиться рядом с ними и приходить к ним на правах родственника. Когда дела полковника в колониях пошли плохо и он с женой отправился в Европу, сэр Ральф последовал за ними. У него нет ни родных, ни друзей, Индиана и ее муж – это все его общество, все его привязанности. По словам госпожи Дельмар, он доволен теперешней своей жизнью подле нее; в ее отношения с мужем он не вмешивается, а счастье и радость для него заключаются в покое и “удобствах жизни”.

Все же Раймону удается заронить в душу Индианы зерно недоверия к Другу детства. Невозмутимый с виду сэр Ральф глубоко страдает от охлаждения к нему Индианы, но еще ревностней оберегает ее от пылкого де Рамьера.

Раймону надоедают затворническая жизнь и возвышенная любовь без надежды на сближение. Он уезжает в Париж. Индиана в отчаянии; чтобы вновь увидеть возлюбленного, она уже готова признаться в своей любви мужу. Но полковник неожиданно разоряется и вынужден ехать в Париж. Затем, уладив дела и продав замок, он собирается отбыть на остров Бурбон, где у него остался дом.

Обычно покорная Индиана наотрез отказывается ехать с мужем. Не добившись ее согласия, разъяренный полковник запирает ее в комнате. Индиана выбирается через окно и бежит к своему возлюбленному. Всю ночь она проводит в его спальне, а когда под утро возвращается Раймон, заявляет ему, что готова остаться у него навсегда. “Пришло время, и я хочу получить награду за мое доверие: скажите, принимаете ли вы мою жертву?” – спрашивает она Рамьера.

Испуганный такой решимостью и желая поскорей отделаться от надоевшей ему возлюбленной, Раймон под предлогом заботы о ее репутации отговаривает ее от такого шага. Однако Индиана все предусмотрела – ночь, проведенная ею в доме молодого человека, уже скомпрометировала ее в глазах света и мужа. Раймон в ярости: он попался в сети своих собственных клятв. Потеряв над собой власть, он пытается овладеть Индианой. Поняв, что Рамьер больше не любит ее, она вырывается и уходит.

В отчаянии Индиана печально бредет по берегу реки: она хочет последовать примеру Нун. Разыскивающий ее с раннего утра сэр Ральф спасает ее от рокового шага и провожает домой. Вместо объяснений Индиана холодно заявляет возмущенному Дельмару, что готова отплыть с ним в колонии. Верный сэр Ральф едет вместе с Дальмарами.

Своими заботами сэр Ральф изо всех сил старается скрасить жизнь Индианы на острове Бурбон. Неожиданно молодая женщина получает письмо от Раймона: тот пишет, что несчастен без нее. Тлеющий огонь былой любви вспыхивает в душе Индианы с новой силой.

Письмо Раймона попадает в руки Дельмара. Ревнивый муж избивает Индиану. Узнав о чудовищной жестокости полковника, возмущенный Ральф хочет убить его, но с Дельмаром случается апоплексический удар. Забыв о ненависти, Индиана ухаживает за больным мужем. Но однажды ночью она, прихватив свои скудные сбережения, отплывает во Францию, к Раймону.

Политические ветры меняются, и Рамьер оказывается на грани разорения. Дабы поправить дела, он выгодно женится на приемной дочери богатого буржуа, купившего поместье Дельмаров.

Прибыв в Бордо, Индиана заболевает воспалением мозга и, не имея документов, попадает в больницу для бедных. Через месяц, без денег и самого необходимого, она оказывается на улице. К счастью, корабль, на котором она прибыла, еще не отплыл обратно, и честный капитан возвращает ей оставшиеся на борту ее вещи и деньги.

Добравшись до Парижа, она узнает, что Раймон купил принадлежавший ее мужу замок Де-ла-Бри, и решает, что он сделал это в надежде на ее возвращение. Однако, приехав в замок, она встречает не только Раймона, но и его жену…

Не помня себя от горя, Индиана возвращается в Париж и останавливается в дешевой гостинице. Тут ее находит сэр Ральф. Обнаружив исчезновение Индианы и зная про письмо Раймона, он понял, что та бежала в Европу к возлюбленному. Сэр Ральф сообщает Индиане, что муж ее скончался, не приходя в сознание, она свободна и может выйти замуж за своего избранника. “Господин де Рамьер женился!” – кричит в ответ Индиана.

Индиана презирает Рамьера, она в отчаянии и хочет умереть. Сэр Ральф предлагает ей вместе уйти из жизни, сделав это на их родном острове, в ущелье, где они играли детьми. Индиана соглашается, и они вновь пересекают океан. По дороге Индиана начинает ценить мужественный и благородный характер Ральфа, и в душе ее гаснут последние воспоминания о ее слепой любви к Раймону.

На острове Бурбон Ральф и Индиана, готовясь расстаться с жизнью, поднимаются на живописную гору. Здесь Ральф в последнем порыве признается, что всегда любил Индиану. Молодая женщина впервые видит его столь страстным и возвышенным. Она понимает, что должна была любить его, а не Раймона. “Будь моим супругом на небе и на земле!” – восклицает Индиана, целуя Ральфа. Тот берет ее на руки и идет на вершину.

Через год, бродя в горах острова Бурбон, молодой путешественник неожиданно набредает на хижину; в ней живут сэр Ральф и Индиана. Счастье далось им ценой многих усилий, зато теперь дни их “одинаково спокойны и прекрасны”. Жизнь их течет без горя и без сожалений, и они наслаждаются безвестным счастьем, коим обязаны только самим себе.

ИЗ РУССКОЙ ЛИТЕРАТУРЫ XIX ВЕКА

И. А. Гончаров

Добролюбов Н. А.

Из ст. “Что такое обломовщина?”

“Жизнь, им (Гончаровым) изображаемая, служит для него не средством к отвлеченной философии, а прямою целью сама по себе. Ему нет дела до читателя и до выводов, какие вы сделаете из романа: это уж ваше дело. Ошибетесь – пеняйте на свою близорукость, а никак не на автора. Он представляет вам живое изображение и ручается только за его сходство с действительностью; а там уж ваше дело определить степень достоинства изображенных предметов: он к этому совершенно равнодушен”.

“В первой части Обломов лежит на диване; во второй ездит к Ильинским и влюбляется в Ольгу, а она в него; в третьей она видит, что ошиблась в Обломове, и они расходятся, в четвертой она выходит замуж за друга его Штольца, а он женится на хозяйке того дома, где нанимает квартиру. Вот и все… Но Гончаров хотел добиться того, чтобы случайный образ, мелькнувший перед ним, возвести в тип, придать ему родовое и постоянное значение. Поэтому во всем, что касалось Обломова, не было для него вещей пустых и ничтожных”.

“Гончаров является перед нами прежде всего художником, умеющим выразить полноту явлений жизни”.

“История о том, как лежит и спит добряк-ленивец Обломов и как ни дружба, ни любовь не могут пробудить и поднять его, – не бог весть какая важная история. Но в ней отразилась русская жизнь, в ней предстает перед нами живой, современный русский тип, отчеканенный с беспощадною строгостью и правильностью, в ней сказалось новое слово нашего общественного развития, произнесенное ясно и твердо, без отчаяния и без ребяческих надежд, но с полным сознанием истины. Слово это – обломовщина; оно служит ключом к разгадке многих явлений русской жизни, и оно придает роману Гончарова гораздо более общественного значения, нежели сколько имеют его все наши обличительные повести. В типе Обломова и во всей этой обломовщине мы видим нечто более, нежели просто удачное создание сильного таланта; мы находим в нем произведение русской жизни, знамение времени. Обломов есть лицо не совсем новое в нашей литературе; но прежде оно не выставлялось перед нами так просто и естественно, как в романе Гончарова. Чтобы не заходить слишком далеко в старину, скажем, что родовые черты обломовского типа мы находим еще в Онегине и затем несколько раз встречаем их повторение в лучших наших литературных произведениях. Дело в том, что это коренной, народный наш тип, от которого не мог отделаться ни один из наших серьезных художников. Но с течением времени, по мере сознательного развития общества, тип этот изменял свои формы, становился в другие отношения к жизни, получал новое значение… В чем заключаются главные черты обломовского характера? В совершенной инертности, происходящей от его апатии ко всему, что делается на свете. Причина же апатии заключается отчасти в его внешнем положении, отчасти же в образе его умственного и нравственного развития… С малых лет он привыкает быть байбаком благодаря тому, что у него и подать и сделать – есть кому; тут уж даже и против воли нередко он бездельничает и сибаритствует… Поэтому он себя над работой убивать не станет, что бы ему ни толковали о необходимости и святости труда: он с малых лет видит в своем доме, что все домашние работы исполняются лакеями и служанками, а папенька и маменька только распоряжаются да бранятся за дурное исполнение. И вот у него уже готово первое понятие – что сидеть сложа руки почетнее, нежели суетиться с работою… В этом направлении идет и все его дальнейшее развитие”.

“Ясно, что Обломов не тупая, апатичная натура, без стремлений и чувства, а человек, тоже чего-то ищущий в своей жизни, о чем-то думающий. Но гнусная привычка получать удовлетворение своих желаний не от собственных усилий, а от других, – развила в нем апатическую неподвижность и повергла его в жалкое состояние нравственного рабства. Рабство это так переплетается с барством Обломова, так они взаимно проникают друг друга и одно другим обусловливаются, что, кажется, нет ни малейшей возможности провести между ними какую-нибудь границу. Это нравственное рабство Обломова составляет едва ли не самую любопытную сторону его личности и всей его истории”.

“Давно уже замечено, что все герои замечательнейших русских повестей и романов страдают оттого, что не видят цели в жизни и не находят себе приличной деятельности. Вследствие того они чувствуют скуку и отвращение от всякого дела, в чем представляют разительное сходство с Обломовым. В самом деле – раскройте, например, “Онегина”, “Героя нашего времени”, “Кто виноват?”, “Рудина”, или “Лишнего человека”, или “Гамлета Щигровского уезда”, – в каждом из них вы найдете черты, почти буквально сходные с чертами Обломова… Все наши герои, кроме Онегина и Печорина, служат, и для всех их служба – ненужное и не имеющее смысла бремя; и все они оканчивают благородной и ранней отставкой… В отношении к женщинам все обломовцы ведут себя одинаково постыдным образом. Они вовсе не умеют любить и не знают, чего искать в любви, точно так же как и вообще в жизни… А Илья Ильич разве… не имеет в себе, в свою очередь, печоринского и рудинского элемента, не говоря об онегинском? Еще как имеет-то! Он, например, подобно Печорину, хочет непременно обладать женщиной, хочет вынудить у нее всяческие жертвы в доказательство любви. Он, видите ли, не надеялся сначала, что Ольга пойдет за него замуж, и с робостью предложил ей быть его женой. Она ему сказала что-то вроде того, что это давно бы ему следовало сделать. Он пришел в смущение, ему стало не довольно согласия Ольги, и он – что бы вы думали?… он начал – пытать ее, столько ли она его любит, чтобы быть в состоянии сделаться его любовницей! И ему стало досадно, когда она сказала, что никогда не пойдет по этому пути; но затем ее объяснение и страстная сцена успокоили его… Все обломовцы любят унижать себя; но это они делают с той целью, чтоб иметь удовольствие быть опровергнутыми и услышать себе похвалу от тех, перед кем они себя ругают… Так и Онегин после ругательств на себя рисуется перед Татьяной своим великодушием. Так и Обломов, написавши к Ольге пасквиль на самого себя, чувствовал, “что ему уж не тяжело, что он почти счастлив”… Письмо свое он заключает тем же нравоучением, как и Онегин свою речь: “История со мною пусть, говорит, послужит вам руководством в будущей, нормальной любви”.

“Во всем, что мы говорили, мы имели в виду более обломовщину, нежели личность Обломова и других героев. Что касается до личности, то мы не могли не видеть разницы темперамента, например, у Печорина и Обломова, так же точно, как не можем не найти ее у Печорина с Онегиным, и у Рудина с Бельтовым…”

Бездельничает Обломов “ничуть не больше, чем все остальные братья обломовцы; только он откровеннее – не старается прикрыть своего безделья даже разговорами в обществах и гуляньем по Невскому проспекту”.

“…Типы, созданные сильным талантом, долговечны: и ныне живут люди, представляющие как будто сколок с Онегина, Печорина, Рудина и пр… Только в общественном сознании они все более и более превращаются в Обломова.

Нельзя сказать, чтоб превращение это уже совершилось: нет, еще и теперь тысячи людей проводят время в разговорах, и тысячи других людей готовы принять разговоры за дела. Но что это превращение начинается – доказывает тип Обломова, созданный Гончаровым. Появление его было бы невозможно, если бы хотя в некоторой части общества не созрело сознание о том, как ничтожны все эти quasi-талантливые натуры, которыми прежде восхищались. Прежде они прикрывались разными мантиями, украшали себя разными прическами, привлекали к себе разными талантами. Но теперь Обломов является перед нами разоблаченный, как он есть, молчаливый, сведенный с красивого пьедестала на мягкий диван, прикрытый вместо мантии только просторным халатом. Вопрос: что он делает? в чем смысл и цель его жизни? – поставлен прямо и ясно, не забит никакими побочными вопросами. Это потому, что теперь уже настало или настает неотлагательно время работы общественной… И вот почему мы сказали в начале статьи, что видим в романе Гончарова знамение времени”.

“Гончаров, умевший понять и показать нам нашу обломовщину, не мог, однако, не заплатить дань общему заблуждению, до сих пор столь сильному в нашем обществе: он решился похоронить обломовщину, сказать ей похвальное надгробное, слово: “Прощай, старая Обломовка, ты отжила свой век”, – говорит он устами Штольца, и говорит неправду. Вся Россия, которая прочитала или прочтет “Обломова”, не согласится с этим. Нет, Обломовка есть наша прямая родина, ее владельцы – наши воспитатели, ее триста Захаров всегда готовы к услугам”.

“Ольга, по своему развитию, представляет высший идеал, какой только может теперь русский художник вызвать из теперешней русской жизни… В ней-то более, нежели в Штольце, можно видеть намек на новую русскую жизнь; от нее можно ожидать слова, которое сожжет и развеет обломовщину”.

ДАНИИЛ ГРИГОРЬЕВИЧ ФРЕНКЕЛЬ

Род. в 1906 г.

Френкель – автор большого количества музыкально-театральных, симфонических и камерных произведений. Главные же интересы композитора лежат в области оперы. Воздействие традиций русской оперной классики XIX века, прежде всего Чайковского, отчасти Мусоргского, сказалось на музыкальном стиле опер Френкеля, отмеченном мелодичностью, ясностью форм, простотой гармонических средств.

Даниил Григорьевич Френкель родился 15 сентября (нов. ст.) 1906 года в Киеве. В детстве обучался игре на рояле, с 1925 по 1928 год обучался фортепианной игре в Одесской консерватории, а с 1928 года в Ленинграде. Под руководством композитора А. Гладковского он прошел курс теории и композиции, с М. Штейнбергом занимался инструментовкой. Среди первых сочинений Френкеля – романсы, фортепианные пьесы, а также и оперы: “Закон и фараон” (1933) и “В ущелье” (1934), написанные по мотивам рассказов О’Генри. В следующей работе – опере “Рассвет” (1937) – композитор обратился к социально значительной теме революционного движения в России XIX века. В то же время Френкель пробовал свои силы в области симфонической музыки (Симфоньетта, 1934, Сюита, 1937).

Творчество периода Великой Отечественной войны и послевоенных лет отмечено углублением содержания, расширением круга жанров. Появляется кантата “Священная война”, ряд камерно-инструментальных сочинений, в том числе фортепианные сонаты, квинтет, квартеты, музыка к драматическим спектаклям. По-прежнему Френкеля привлекает опера. В 1945 году была написана опера “Диана и Теодоро” (по пьесе Лопе де Вега “Собака на сене”). В числе последних работ опера “Бесприданница” (по одноименной пьесе А. Островского), поставленная в 1959 году ленинградским Малым оперным театром).

Трое друзей: Джордж, Гаррис и Джей задумывают предпринять увеселительную лодочную прогулку вверх по Темзе. Они намереваются превосходно развлечься, отдохнуть от Лондона с его нездоровым климатом и слиться с природой. Сборы их длятся гораздо дольше, чем они изначально предполагали, потому что каждый раз, когда с огромными усилиями со стороны молодых людей саквояж оказывается закрыт, выясняется, что какая-нибудь необходимая для предстоящего утра деталь, типа зубной щетки или бритвенного прибора, оказывается безнадежно погребенной в недрах саквояжа, который приходится вновь открывать и перерывать все его содержимое. Наконец в ближайшую субботу под перешептывания всех квартальных лавочников трое друзей и собака Джея, фокстерьер Монморанси, выходят из дома и сначала в кэбе, а потом на пригородном поезде добираются до реки.

На нить повествования о путешествии по реке автор нанизывает, как бусы, бытовые эпизоды, анекдоты, забавные приключения. Так, например, проплывая мимо Хэмптон-Кортского лабиринта, Гаррис вспоминает, как зашел туда однажды, чтобы показать его своему приезжему родственнику. Судя по плану, лабиринт казался очень простым, однако Гаррис, собрав по всей его длине человек двадцать заблудившихся и уверяя, что найти выход элементарно, водил их за собой по нему с утра до обеда, пока опытный сторож, пришедший во второй половине дня, не вывел их на свет божий.

Моулзейский шлюз и разноцветный ковер пестрых нарядов прибегающих. к его услугам путешественников напоминают Джею о двух расфуфыренных барышнях, с которыми ему довелось однажды плыть в одной лодке, и о том, как они трепетали от каждой капельки, попадавшей на их бесценные платья и кружевные зонтики.

Когда друзья проплывают мимо Хэмптонской церкви и кладбища, на которое Гаррису непременно хочется взглянуть, Джей, не любитель подобного рода увеселений, размышляет о том, насколько навязчивы иногда бывают кладбищенские сторожа, и вспоминает случай, когда ему пришлось улепетывать от одного из таких хранителей со всех ног, а тот непременно хотел заставить его взглянуть на припасенную специально для любознательных туристов пару черепов.

Гаррис, недовольный тем, что ему даже по столь значительному поводу не позволяют сойти на берег, лезет в корзину за лимонадом. Одновременно с этим он продолжает управлять лодкой, которая не терпит подобной халатности и врезается в берег. Гаррис же ныряет в корзину, втыкается в ее дно головой и, растопырив в воздухе ноги, остается в таком положении до тех пор, пока Джей не приходит ему на выручку.

Причалив у Хэмптон-парка, чтобы перекусить, путешественники вылезают из лодки, и после завтрака Гаррис начинает петь комические куплеты так, как умеет это делать только он. Когда приходится тянуть лодку на бечеве, Джей, не скрывая своего возмущения, высказывает все, что он думает о своенравии и коварстве бечевы, которая, будучи только что растянута, вновь немыслимым образом запутывается и ссорит всех, кто, пытаясь привести ее в более-менее упорядоченное состояние, к ней прикасается. Однако, когда имеешь дело с бечевой, а особенно с барышнями, тянущими лодку на бечеве, соскучиться невозможно. Они умудряются обмотаться ею так, что чуть ли не душат себя, распутавшись же, бросаются на траву и начинают хохотать. Затем они встают, какое-то время тянут лодку слишком быстро и вслед за тем, остановившись, сажают ее на мель. Правда, молодые люди, натягивающие для ночевки на лодку парусину, тоже не уступают им в оригинальности исполнения. Так, Джордж и Гаррис закутываются в парусину и с почерневшими от удушья лицами ждут, пока Джей высвободит их из плена.

После ужина характер и настроение путешественников кардинальным образом меняются. Если, как они уже заметили, речной климат влияет на общее усиление раздражительности, то полные желудки, наоборот, превращают людей в благодушных флегматиков. Друзья ночуют в лодке, но, как это ни странно, даже самых ленивых из них не особенно располагают к продолжительному сну бугры и гвозди, торчащие из ее дна. Они встают с восходом солнца и продолжают свой путь. Наутро дует резкий ледяной ветер, и от вечернего намерения друзей искупаться перед завтраком не остается ни следа. Однако Джею все же приходится нырнуть за упавшей в воду рубашкой. Весь продрогнув, он возвращается в лодку под веселый смех Джорджа. Когда же выясняется, что намокла рубашка Джорджа, ее владелец молниеносно переходит от необузданного веселья к мрачному негодованию и проклятиям.

Гаррис берется готовить завтрак, но из шести яиц, чудом все же попавших на сковородку, остается одна ложка подгоревшего месива. На десерт после ленча друзья намереваются полакомиться консервированными ананасами, но выясняется, что консервный нож оставлен дома. После многочисленных неудачных попыток открыть банку обыкновенным ножом, ножницами, острием багра и мачтой и полученных в результате этих поползновений ран, раздраженные путешественники зашвыривают банку, приобретшую к тому времени невообразимый вид, на середину реки.

Затем они плывут под парусом и, замечтавшись, с размаху врезаются в плоскодонку трех почтенных рыболовов, В Марло они покидают лодку и заночевывают в гостинице “Корона”. Наутро друзья идут по магазинам. Из каждого магазина они выходят вместе с мальчиком-носильщиком, несущим корзину с продуктами. В результате, когда они подходят к реке, за ними следует уже целая орава мальчиков с корзинами. Лодочник оказывается невероятно удивлен, когда узнает, что герои арендовали не паровой катер и не понтон, а всего лишь четырехвесельный ялик.

Друзья испытывают самую настоящую ненависть к высокомерным катерам и их наглым гудкам. Поэтому всеми способами стараются как можно чаще болтаться у них перед носом и доставлять им как можно больше хлопот и неприятностей.

На следующий день молодые джентльмены чистят картошку, но от их чистки размер картошки уменьшается до величины ореха. Монморанси сражается с кипящим чайником. Из этой борьбы чайник выходит победителем и надолго внушает Монморанси по отношению к себе ужас и ненависть. После ужина Джордж собирается сыграть на банджо, которое он захватил с собой. Однако ничего хорошего из этого не выходит. Заунывное подвывание Монморанси и игра Джорджа отнюдь не располагают к успокоению нервов.

На следующий день приходится идти на веслах, и Джей в связи с этим вспоминает, как он впервые соприкоснулся с греблей, как строил плоты из ворованных досок и как ему приходилось за это расплачиваться. А впервые пустившись в плавание под парусом, он врезался в илистую отмель. Попытавшись выбраться из нее, переломал все весла и проторчал целых три часа в этой устроенной самому себе ловушке, пока какой-то рыбак не отбуксировал его лодку к пристани.

Вблизи Рединга Джордж вылавливает из воды труп утопленницы и оглашает воздух воплем ужаса. В Стритли путешественники задерживаются на два дня, чтобы отдать свою одежду в прачечную. Перед этим под руководством Джорджа они самостоятельно предприняли попытку постирать ее в Темзе, но после этого события Темза, очевидно, стала намного чище, чем была, а прачке пришлось не просто отмывать грязь от их одежды, а разгребать ее.

В одной из гостиниц друзья видят в холле чучело огромной форели. Каждый, кто входит и застает молодых людей одних, уверяет их, что это именно он ее выловил. Неуклюжий Джордж разбивает форель, и оказывается, что рыбина сделана из гипса.

Добравшись до Оксфорда, друзья останавливаются в нем на три дня, а затем трогаются в обратный путь. Целый день им приходится грести под аккомпанемент дождя. Сначала они в восторге от такой погоды, и Джей с Гаррисом затягивают песню о цыганской жизни. Вечером они играют в карты и ведут увлекательную беседу о смертных случаях от ревматизма, бронхитов и воспалений легких. Вслед за этим душераздирающая мелодия, исполненная Джорджем на банджо, окончательно лишает путешественников присутствия духа, и Гаррис начинает рыдать, как ребенок.

На следующий день эти любители природы не выдерживают сурового испытания, ниспосланного им погодой, бросают лодку в Пенгборне на попечение лодочника и к вечеру благополучно прибывают в Лондон, где отменный ужин в ресторане примиряет их с жизнью, и они поднимают бокалы за свой мудрый последний поступок.

Женя Люверс родилась и выросла в Перми. Летом живали на берегу Камы на даче. Однажды, проснувшись среди ночи, Женя испугалась огней и звуков на другом берегу реки и расплакалась. Отец, войдя в детскую, пристыдил ее и коротко объяснил: это – Мотовилиха. Наутро девочка узнала, что Мотовилиха – казенный завод и делают там чугун… Самые существенные, беспокоящие ее вопросы она умышленно не задала. В это утро она вышла из младенчества, в котором находилась еще ночью, в первый раз заподозрив явление в чем-то таком, что явление оставляет про себя либо открывает только взрослым.

Шли годы. Для Жени это были годы одиночества. Отец постоянно был в отъездах, редко обедал и никогда не ужинал. Когда же раздражался и утрачивал самообладание, то становился совершенно чужим человеком. Мать, появляясь, осыпала детей ласками, проводила с ними целые часы, когда им менее всего этого хотелось, но чаще они видели мать отчужденной, без повода вспыльчивой.

В Екатеринбурге жизнь пошла по-новому. Сережа и Женя поступили в гимназию. Появилась подруга – Лиза Дефендова, дочка псаломщика. Сережа подружился с братьями Ахмедьяновыми.

Среди сослуживцев отца был симпатичный бельгиец Негарат, вскоре вынужденный вернуться на родину. Перед отъездом он сказал, что часть своих книг оставляет у Цветкова. При желании Люверс могут ими пользоваться.

Как-то в августе Женя забралась на поленницу и увидела чужой сад. Три незнакомки в саду разглядывали что-то. Через некоторое время они проследовали в калитку, а невысокий хромой человек нес за ними большой альбом или атлас. Хромающий молодой человек продолжал занимать ее и в последующие дни. Она увидела его со своим репетитором Диких выходящим из книжной лавки, куда через минуту они с Сережей зашли за Тургеневым. Оказывается, хромой и был тем самым Цветковым, о котором говорил Негарат.

Однажды родители собрались в театр, а Женя засела за взрослое издание “Сказок Кота Мурлыки”. В двенадцатом часу вдруг послышались голоса, топот и громкий, полосующий крик мамы. Детей заперли в их комнатах, а наутро отправили Женю к Дефендовым, а Сережу к Ахмедьяновым.

Живя у чужих людей, Женя впервые измерила глубину своей привязанности к маме. Она вдруг почувствовала, что страшно похожа на нее. Это было ощущение женщины, ощущающей свою внешность и прелесть. Из отведенной ей комнаты она вышла не своей, изменившейся, новой походкой.

Ночью у Дефендовых она опять увидела Цветкова, Хромой удалялся от окна с поднятой в руке лампой. За ним двинулись, перекашиваясь, длинные тени, а за ними и сани, которые быстро вспыхнули и: мотнулись во мрак.

По возвращении домой ей объяснили причину маминой болезни, По окончании спектакля их жеребец в момент появления родителей стал биться, вздыбился и насмерть задавил прохожего, а мама заболела нервным расстройством. “Тогда и родился мертвый братец?” – спросила Женя, слышавшая об этом у Дефендовых.

Вечером пришел удрученный чем-то репетитор. Погиб его друг – Цветков. Женя вскрикнула и бросилась вон из комнаты. “Чем объяснить этот всплеск чувствительности? – думал Диких. – Очевидно, покойный произвел на эту маленькую женщину особо глубокое впечатление, которому есть свое имя”.

Тут он ошибся. Впечатление действительно было жизненно важно и значительно, но смысл его был в том, что в ее жизнь вошел другой человек, третье лицо, то, которое имеют в виду евангельские заповеди, когда говорят о любви к ближнему.

АНГЛИЙСКАЯ ЛИТЕРАТУРА

Джордж Ноэл Гордон Байрон (George Noel Gordon Byron)

Гяур. Фрагмент турецкой повести

(The Giaour. A fragment of the turlkish tale)

Поэма (1813)

Открывают поэму строфы о прекрасной природе, раздираемой бурями насилия и произвола Греции, страны героического прошлого, склонившейся под пятой оккупантов: “Вот так и эти острова: Здесь – Греция; она мертва; Но и во гробе хороша; Одно страшит: где в ней душа?” Пугая мирное население цветущих долин, на горизонте возникает мрачная фигура демонического всадника – чужого и для порабощенных, и для поработителей, вечно несущего на себе бремя рокового проклятия (“Пусть грянет шторм, свиреп и хмур, – Все ж он светлей, чем ты, Гяур!”). Символическим предстает и его имя, буквально означающее в переводе с арабского “не верящий в бога” и с легкой руки Байрона ставшее синонимом разбойника, пирата, иноверца. Вглядевшись в идиллическую картину мусульманского праздника – окончания рамазана, – увешанный оружием и терзаемый неисцелимой внутренней болью, он исчезает.

Анонимный повествователь меланхолически констатирует запустение, воцарившееся в некогда шумном и оживленном доме турка Гассана, сгинувшего от руки христианина: “Нет гостей, нет рабов с той поры, как ему Рассекла христианская сабля чалму!”

В грустную ламентацию вторгается краткий, загадочный эпизод: богатый турок со слугами нанимают лодочника, веля ему сбросить в море тяжелый мешок с неопознанным “грузом”. (Это – изменившая мужу и господину прекрасная черкешенка Лейла; но ни ее имени, ни сути ее “прегрешения” знать нам пока не дано.)

Не в силах отрешиться от воспоминаний о любимой и тяжко покаранной им жены Гассан живет только жаждой мщения своему врагу – Гяуру. Однажды, преодолев с караваном опасный горный перевал, он сталкивается в роще с засадой, устроенной разбойниками, и, узнав в их предводителе своего обидчика, схватывается с ним в смертельном бою. Гяур убивает его; но терзающая персонажа душевная мука, скорбь по возлюбленной, остается неутоленной, как и его одиночество: “Да, спит Лейла, взята волной; Гассан лежит в крови густой… Гнев утолен; конец ему; И прочь итти мне – одному!”

Без роду, без племени, отверженный христианской цивилизацией, чужой в стане мусульман, он терзаем тоской по утраченным и ушедшим, а душа его, если верить бытующим поверьям, обречена на участь вампира, из поколения в поколение приносящего беду потомкам. Иное дело – павший смертью храбрых Гассан (весть о его гибели подручный по каравану приносит матери персонажа): “Тот, кто с гяуром пал в бою, Всех выше награжден в раю!”

Финальные эпизоды поэмы переносят нас в христианский монастырь, где уже седьмой год обитает странный пришелец (“Он по-монашески одет, Но отклонил святой обет И не стрижет своих волос”.). Принесший настоятелю щедрые дары, он принят обитателями монастыря как равный, но монахи чуждаются его, никогда не заставая за молитвой.

Причудливая вязь рассказов от разных лиц уступает место сбивчивому монологу Гяура, когда он, бессильный избыть не покидающее его страдание, стремится излить душу безымянному слушателю: “Я жил в миру. Мне жизнь дала Немало счастья, больше – зла… Ничто была мне смерть, поверь, /Ив годы счастья, а теперь?!”

Неся бремя греха, он корит себя не за убийство Гассана, а за то, что не сумел, не смог избавить от мучительной казни любимую. Любовь к ней, даже за гробовой чертой, стала единственной нитью, привязывающей его к земле; и только гордость помешала ему самому свершить над собою суд. И еще – ослепительное видение возлюбленной, привидевшейся ему в горячечном бреду…

Прощаясь, Гяур просит пришельца передать его давнему другу, некогда предрекшему его трагический удел, кольцо – на память о себе, – и похоронить без надписи, предав забвению в потомстве.

Поэму венчают следующие строки: “Он умер… Кто, откуда он – Монах в те тайны посвящен, Но должен их таить от нас… И лишь отрывочный рассказ О той, о том нам память сохранил, Кого любил он и кого убил”.

Н. М. Пальцев

Произведению предпослано предисловие издателя, напоминающего о героях ранее опубликованных романов. “Памела” – свидетельство о пользе добродетели; “Кларисса” – наставление тем родителям, кто неразумным принуждением порождает зло. Наконец, “Грандисон” – “деяния изящной души”, неукоснительно следующей твердым нравственным правилам во всех жизненных ситуациях.

Прелестная, рано осиротевшая молодая девушка из хорошей семьи, мисс Хэрриет Байрон, пишет своей родственнице Люси Селби подробнейшие письма о своем пребывании в Лондоне в семье своего кузена Арчибальда Ривза. Письма не лишены кокетства, так как девушка описывает характеры, привычки, манеры всех своих воздыхателей. Достоинства мисс Хэрриет Байрон, ее внешность, изящество, образованность, привлекают к ней множество поклонников. Но ни знатность, ни богатство, ни привлекательная внешность не являются достаточным поводом для замужества. Хэрриет пишет, что свобода, предоставленная ей родственниками, слишком дорога, чтобы лишиться ее в браке. На самом деде очевидно, что сердце девушки еще не проснулось для любви. Мисс Байрон не отказывается от визитов, балов и других развлечений, так как они ее забавляют. Единственное, что ее огорчило в последнее время, – это неудачный маскарадный костюм, описанный ею в письме к своей подруге.

В переписку вступает Арчибальд Ривз. Он сообщает своим родственникам Селби о страшном несчастье. Хэрриет Байрон похищена, когда возвращалась с маскарада. Подозрение падает на Джона Гревила, отвергнутого претендента на руку мисс Байрон. Он обещал уехать из Лондона после того, как получил отказ, но тайно остался в городе, переехав на другую квартиру. Позднее выявляются другие участники похищения. Только несколько дней спустя проясняются истинные обстоятельства происшествия. Семейство Ривз получило письмо, подписанное Шарлоттой Грандисон, в котором сообщается, что девушка находится в их доме и столь слаба, что даже не в состоянии писать собственноручно. Всех гнетет мысль о том, что прелестная девушка могла стать жертвой насилия. К счастью, обстоятельства сложились благоприятно и честь девушки не пострадала,

Кузен Ривз немедленно отправляется в дом Грандисонов и узнает обстоятельства похищения от человека, спасшего Хэрриет Байрон, – сэра Чарльза Грандисона. Истинным виновником похищения оказался баронет, сэр Харгрэйв Полкофен. Он тоже делал предложение мисс Байрон и, в отличие от Джона Гревила, ничем не выразил своего неудовольствия, оказавшись отвергнутым.

Сэр Чарльз Грандисон рассказывает об обстоятельствах, при которых он встретил Хэрриет Байрон. Возвращаясь из Лондона, он увидел мчащуюся карету и, решив избежать столкновения, приказал своему кучеру свернуть в сторону. Но невольно преградил путь приближающемуся экипажу. Когда тот остановился, сэр Чарльз услышал женский крик и увидел в окне кареты женщину, закутанную в плащ. Заметив на дверцах экипажа герб, сэр Чарльз решил выяснить, в чем дело. Владелец кареты довольно грубо отвечал, что везет свою жену, нарушившую супружеский долг, в свое поместье. Женщина пыталась вырваться из его рук и просила о помощи. Так как молодая особа утверждала, что не является женой этого господина, а похищена им, то сэр Чарльз решил вмешаться и освободить даму из рук грубого господина. Он умолчал о подробностях этого освобождения и был весьма сдержан в рассказе.

Позднее, из письма Хэрриет Байрон к своей подруге, Люси Седби, становится ясным, что сэр Чарльз вел себя геройски. История ее похищения была такова. После маскарада слуги, нанятые лакеем Уилсоном, отнесли портшез не к дому Ривза, а в другой район Лондона, к дому некоей вдовы. Там несчастную мисс Хэрриет поджидал негодяй Полксфен. Девушка молила похитителя отпустить ее домой, но он напомнил ей о том, как были отвергнуты его мольбы о браке. Теперь, заявил неудавшийся жених, он сочетается браком вопреки воле девушки. Но сделает это как благородный человек – в присутствии священника.

Появились подкупленные Полксфеном священники, не желавшие слушать объяснений девушки. Только присутствие вдовы, введенной в заблуждение сообщником похитителя Уилсоном, спасло мисс Байрон от принуждения. Когда священники ушли, девушка попыталась выскочить вслед за Полкофеном, который в ярости так хлопнул дверью, что сильно поранил мисс Байрон. Он побоялся оставить истекающую кровью девушку в Лондоне и решил отвезти свою жертву к себе в поместье. По дороге туда и произошла встреча с благородным сэром Чарльзом, который в своем рассказе умолчал о той опасности, которой подверглась его собственная жизнь. Разъяренный похититель сначала пытался зажать девушке рот, чтобы ее крики не услышал сэр Чарльз, а потом обнажил шпагу против благородного джентльмена. Сэр Грандисон сумел остановить похитителя, свалив его единственным ударом. И только после того как сообщил спутникам Полксфена свое имя, почтительно усадил мисс Байрон в свою карету. Хотя Хэрриет детально описывает в письмах подробности своего похищения, решено скрыть как от знакомых, так и от властей все случившееся. Всем, кто интересовался мисс Байрон, сообщали о ее недомогании, потребовавшем отъезда из Лондона на несколько дней.

В последующих письмах Хэрриет признается своей подруге, что в ее письмах уже не может быть прежней шаловливости и остается только удивляться своему собственному легкомыслию, с которым она описывала своих воздыхателей. Хэрриет подробно сообщает о семействе Грандисонов – очаровательной Шарлотте и ее брате, сэре Чарльзе, его изящной фигуре, тонких чертах лица, изысканных манерах, но при этом явной силе и мужественности, без малейшего налета щеголеватости или изнеженности. Сразу видно, что сэр Чарльз не пытался уклониться от непогоды или других превратностей, подстерегающих путешественников в дороге. Доброта и сострадание Грандисона ко всему живому так велики, что он запрещает подрезать хвосты лошадям, чтобы животные могли отмахиваться от надоедливых насекомых.

Хэрриет рассказывает и о родителях Чарльза и Шарлотты Грандисонов. Их отец не был идеальным мужем, часто отлучался в Лондон и подолгу отсутствовал. Однажды его привезли тяжело раненным после поединка. Его жена была так глубоко потрясена, что, выходив мужа, сама вскоре скончалась. Умирая, несчастная женщина просила своего сына не участвовать в поединках. Позднее читатель узнает, что сэр Чарльз вел достойную жизнь и не унаследовал слабостей своего отца, но для защиты слабых всегда без колебаний обнажал шпагу.

Мисс Байрон узнает о том, что ее похититель не только не чувствует угрызений совести, но осмеливается вызвать на поединок сэра Чарльза. Отчаяние охватывает Хэрриет до такой степени, что она готова принести себя в жертву, лишь бы жизни сэра Чарльза ничего не угрожало. Ее кузен Арчибальд и Люси Селби давно заметили, что девушка неравнодушна к своему спасителю. К счастью, все закончилось очень хорошо и состоявшаяся дуэль еще раз подтвердила невероятное благородство сэра Чарльза.

Грандисон не уклонился от вызова на поединок и, придя на встречу с Полксфеном, попытался убедить его в том, что никто не имеет права принуждать женщину к браку, тем более силой. Внешне спокойный, негодяй пригласил Грандисона в сад, якобы для того, чтобы сказать несколько слов наедине. Когда молодые люди оказались в саду, Полксфен неожиданно попытался подло атаковать сэра Чарльза сзади, но потерпел неудачу. Грандисон с легкостью поверг незадачливого противника на землю. Полксфену пришлось признать свое поражение. После встречи с мисс Байрон он поклялся уехать из Англии.

Но развитию отношений между Чарльзом Грандисоном и Хэрриет Байрон мешала сердечная тайна, ключ к которой следует искать в путешествиях сэра Чарльза по Италии. Со временем мисс Байрон узнала все обстоятельства этой истории. Живя в Риме, сэр Чарльз познакомился с отпрыском знатного семейства, который вел довольно легкомысленный образ жизни. Грандисон пытался отвлечь Иеронима делла Поретта от легкомысленных поступков, но потерпел неудачу. Юный маркиз страстно влюбился в даму, чья красота была единственной добродетелью, и уехал следом за ней из Рима. Через некоторое время сэр Чарльз решил отправиться далее, но по дороге в Кремону стад свидетелем ужасного происшествия. Уже поверженный молодой человек с трудом оборонялся от нескольких нападавших. Благородный сэр Чарльз не мог остаться равнодушным и бросился на защиту несчастного. Естественно, что он справился с негодяями и только после этого обнаружил, что жертвой был Иероним делла Поретта. Оказывается, поклонники дамы подстерегли соперника вместе с наемными убийцами.

Доставив смертельно раненного молодого человека в Кремону, Грандисон сообщил о случившемся его семье. Все семейство маркизов делла Поретта прибыло из Болоньи, и едва живой Иероним рассказал своим родственникам о том, как сэр Чарльз пытался удержать его от необдуманных поступков, как храбро кинулся защищать его от нападающих, с какой осторожностью доставил его в город. Восхищенные родители стали называть сэра Чарльза своим четвертым сыном, а Иероним – братом. Все это не могло не произвести впечатления на единственную дочь маркизов Поретта – Клементину. Так как сэр Чарльз не решился оставить своего друга в тяжелом состоянии, то он поселился в доме Поретта. Читал вслух, рассказывал об Англии и в конце концов окончательно покорил сердце Клементины делла Поретга. Девушка не хотела обращать внимания ни на кого, даже на графа Бельведера, искренне увлеченного знатной красавицей.

Иероним делла Поретта решил, что сэру Чарльзу следует стать истинным его братом, женившись на Клементине. Для этого следует выполнить только одно условие – стать католиком. Но именно это является непреодолимым препятствием для благородного Грандиозна. Его сердце свободно, он мог бы всем пожертвовать для девушки, но только не верой. Все семейство делла Поретта, в том числе и Иероним, чувствует себя оскорбленным, ведь Клементина принадлежит к знатнейшей и богатейшей семье Италии.

Бедная девушка не выдержала случившегося и тяжело заболела – она потеряла рассудок. То не могла проронить ни слова и сидела неподвижно, то не могла найти себе места и металась по комнате. Она писала сэру Чарльзу бесконечные письма и не замечала, что родственники их уносят. Единственное, что пробуждало ее к жизни, это разговоры с компаньонкой-англичанкой. А еще она любила рассматривать карту Англии, вспоминая благороднейшего сэра Чарльза, В минуты просветления она настаивала на пострижении. Но маркиза делла Поретта не могла допустить, чтобы единственная дочь столь высокопоставленного семейства заточила себя в монастыре.

Родители решились отпустить ее в путешествие по стране, чтобы она смогла прийти в себя. Клементина воспользовалась этим и уехала в Англию, на родину ее незабвенного Грандиозна.

Эта поездка оказалась благоприятной для ее здоровья. Она не препятствовала браку сэра Чарльза с Хэрриет. А со временем поправилась настолько, что могла согласиться на брак с графом Бельведером.

Роман завершается прекрасной свадьбой мисс Байрон и Грандисона. Они поселяются в Грандисон-холле и наслаждаются великолепной природой.

Менандр

Брюзга

Эта комедия в переводе имеет и другое название – “Человеконенавистник”. Главный ее персонаж, крестьянин Кнемон, в конце жизни изуверился в людях и возненавидел буквально весь мир. Впрочем, брюзгою он был, вероятно, от рождения. Ибо жена бросила его именно за дурной нрав.

Живет Кнемон в деревне, в Аттике, близ Афин. Обрабатывает скудное поле и растит дочь, которую любит без памяти. Рядом живет и его пасынок Горгий, который, несмотря на дурной нрав отчима, относится к нему хорошо.

Сострат, богатый молодой человек, случайно увидавший дочь Кнемона, влюбляется в нее и предпринимает всевозможные попытки познакомиться с прекрасной скромной девушкой, а заодно – и с ее нелюдимым отцом.

В начале первого действия лесной бог Пан (его пещера-святилище находится тут же, неподалеку от дома и поля Кнемона) сообщает зрителям краткую предысторию грядущих событий. Кстати, это именно он сделал так, что Сострат влюбился в дочь нелюдимого брюзги.

Херея, приятель и приживал Сострата, советует влюбленному действовать решительно. Впрочем, оказывается, что Сострат уже послал на разведку в усадьбу Кнемона раба Пиррия, который к моменту нашего действия возвращается в панике; Кнемон прогнал его самым недвусмысленным образом, забросав землей и камнями…

На сцене появляется Кнемон, не замечая присутствующих, и говорит сам себе: “Ну, разве не был счастлив, и вдвойне притом, Персей? Во-первых, обладая крыльями, Он ото всех, кто землю топчет, скрыться мог. А во-вторых, любого, кто в докуку был, Мог в камень обратить. Вот если б мне теперь Такой же дар! Лишь каменные статуи Кругом стояли молча бы, куда ни глянь”.

Увидев Сострата, робко стоящего неподалеку, старик произносит гневно-ироническую тираду и уходит в дом. Тем временем на сцене появляется дочь Хнемона с кувшином. Ее няня, черпая воду, уронила ведро в колодец. А к возвращению отца с поля вода должна быть нагрета.

Стоящий тут же Сострат (он ни жив ни мертв от счастья и волнения) предлагает девушке помощь: он принесет воду из источника! Предложение принято благосклонно. Знакомство состоялось.

Присутствие Сострата обнаруживает Дав, раб Горгия. Он предупреждает хозяина: неподалеку “пасется” некий юнец, явно “положивший глаз” на сестру Горгия. А честные ли у него намерения – Неизвестно…

Входит Сострат. Горгий, не только порядочный и трудолюбивый, но и решительный юноша, сперва неправильно его оценив (“Сразу видно по глазам – подлец”), решает все же побеседовать с пришельцем. И после разговора, как человек умный, понимает свою первоначальную ошибку. Вскоре оба проникаются взаимной симпатией.

Горгий честно предупреждает влюбленного, сколь трудно будет договориться с его отчимом – отцом девушки. Но, поразмыслив, решает помочь Сострату и дает ему ряд советов.

Для начала, чтобы “войти в образ”, богатый юноша целый день самоотверженно отдается непривычным для него полевым работам, дабы подозрительный Кнемон решил: Сострат – бедняк, живущий собственным трудом. Это, надеются оба юноши, хоть немного примирит старика с мыслью о возможном замужестве любимой дочери. А в святилище Пана родственники Сострата и он сам готовятся к торжественным жертвоприношениям. Шум священных приготовлений (вблизи его дома!) выводит Кнемона из себя. А когда сначала раб Гета, а затем повар Сикон стучатся к нему в дверь с просьбой одолжить кое-какую посуду, старик окончательно приходит в неистовство.

Вернувшийся с поля Сострат так изменился за день (загорел, от непривычного труда сгорбился и еле передвигает ноги), что даже рабы не узнают своего хозяина. Но, как говорится, нет худа без добра.

Возвращается с поля и Кнемон. Он ищет ведро и мотыгу (и то и другое старая служанка Симиха уронила в колодец). Между тем Сострат и Горгий уходят в святилище Пана. Они уже почти друзья.

Кнемон в гневе сам пытается спуститься в колодец, но гнилая веревка обрывается, и злобный старик падает в воду. Об этом воплем возвещает выбежавшая из дому Симиха. Горгий понимает: настал “звездный час” Сострата! Вдвоем они вытаскивают охающего и ругающегося Кнемона из колодца.

Но именно Сострату приписывает умный и благородный Горгий ведущую роль в спасении сварливого старца. Кнемон начинает смягчаться и просит Горгия в дальнейшем взять на себя заботы о замужестве сестры.

Сострат в ответ предлагает Горгию в жены свою сестру. Сначала честный юноша пытается отказываться: “Непозволительно, Женив тебя на собственной сестре, твою взять в жены”. Добропорядочного юношу смущает и то, что он беден, а семья Сострата – люди богатые: “Несладко мне Чужим добром кормиться незаслуженно. Свое нажить хочу”.

Недоволен сперва перспективой второго “неравного брака” и Каллипид – отец Сострата. Но в конце концов и он дает согласие на обе свадьбы.

Сдается, наконец, и Кнемон: брюзга даже соглашается, чтобы рабы отнесли его в святилище Пана. Завершается комедия словами одного из рабов, обращенными к зрителям: “Порадуйтесь, что старика несносного Мы одолели, щедро нам похлопайте, И пусть Победа, дева благородная, Подруга смеха, будет к нам всегда добра”. дает возможность представить следующее: Габротонон узнает Памфилу (они встречались на том злополучном празднике Таврополий), а обиженная и обесчещенная жена Харисия узнает его перстень и понимает: виновник ее несчастья – собственный муж!

А Харисий пока знает лишь то, что его жена – мать незаконнорожденного ребенка. В то же время он понимает, что и сам далеко не безупречен и не вправе столь сурово судить Памфилу. Но тут появляется добрая Габротонон и рассказывает Харисию все, что знает. Непутевый юноша-гуляка счастлив: у них с Памфилой есть сын!

Радостью сменяется и недовольство Смикрина: он стал счастливым дедом пятимесячного внука! Все довольны и даже счастливы. Так благополучно, как и положено, завершается комедия.

Как только рассеялась туманная дымка праздничного новогоднего утра, придворные дамы, служившие во дворце Томикодзи, появились в зале приемов, соперничая друг с другом в блеске нарядов. В то утро на мне было семислойное нижнее одеяние – цвет изменялся от бледно-розового до темно-красного: сверху платье пурпурного цвета, а еще одно светло-зеленое и красная накидка с рукавами. Верхнее платье было заткано узором с ветками цветущей сливы над изгородью в китайском духе. Обряд подношения праздничной чарки императору исполнял мой отец, старший государственный советник. Когда я вернулась к себе, то увидела письмо, к нему были приложены восемь тонких нижних одеяний, накидки, верхние платья разных расцветок. К рукаву одного из них был приколот лист бумаги со стихами: “Если нам не дано, / как птицам, бок о бок парящим, / крылья соединить, -/ пусть хотя бы наряд журавлиный / о любви напомнит порою!”

Но я завернула шелка обратно и послала со стихотворением: “Ах, пристало ли мне / в златотканые платья рядиться, / доверяясь любви? / Как бы после в слезах горючих / не пришлось омыть те одежды”.

Государь сообщил, что намеревается посетить нашу усадьбу в связи с переменой места, так предписывали астрологи во избежание несчастья. В моей спальне поставили роскошные ширмы, воскурили благовония, нарядили меня в белое платье и пурпурную раздвоенную юбку-хакама. Отец поучал меня, что я должна быть мягкой, уступчивой и повиноваться государю во всем. Но я не понимала, о чем все его наставления, и уснула крепким сном около жаровни с углем, ощущая только смутное недовольство. Когда я среди ночи внезапно проснулась, то увидела рядом с собой государя, он говорил, что полю-бил меня еще ребенком и долгие годы скрывал свои чувства, но вот пришла пора. Я ужасно смутилась и ничего не могла отвечать. Когда же расстроенный государь отбыл, то мне стало казаться, что это не государь, а какой-то новый, неизвестный мне человек, с которым нельзя разговаривать просто, как прежде. И мне стало жаль себя до слез. Тут принесли письмо от государя, а я даже не смогла ответить, к тому же подоспело послание от него, Юкино Акэбоно, Снежного Рассвета: “О, если к другому / склонишься ты сердцем, то знай: / в тоске безутешной / я, должно быть, погибну скоро, / словно дым на ветру растаю…”

На следующий день государь снова пожаловал, и хотя я не в силах была ему отвечать, все свершилось по его воле, и с горечью смотрела я на ясный месяц. Ночь просветлела, ударил рассветный колокол. Государь клялся мне, что наша связь не прервется никогда. Луна клонилась к западу, облака протянулись на восточном склоне неба, и государь был прекрасен в зеленом платье и светло-серой накидке. “Вот он каков, союз мужчин и женщин”, – подумала я. Вспомнились мне строчки из “Повести о принце Гэндзи”: “Из-за любви государя промокли от слез рукава…” Месяц совсем побелел, а я стояла, обессилевшая от слез, провожая государя, и он внезапно подхватил меня на руки и посадил в карету. Так он увез меня во дворец Томикодзи. Государь проводил со мной ночь за ночью, но мне было странно, отчего в душе моей живет образ того, кто написал мне: “О, если к другому / склонишься ты сердцем, то знай…”

Когда же я возвратилась домой, то почему-то стала с нетерпением ждать посланий от государя. Но во дворце заработали злые языки, государыня относилась ко мне все хуже и хуже.

Скоро наступила осень, и у государыни родилась дочь-принцесса. Захворал и скончался родитель государя, с его кончиной, казалось, тучи закрыли небо, народ погрузился в скорбь, яркие наряды сменились траурными одеждами, а тело покойного императора перевезли в храм для сожжения. Умолкли все голоса в столице, казалось, цветы сливы расцветут черным цветом. Вскоре срок заупокойных молебствований кончился, и все возвратились в столицу, настала пятая луна, когда рукава всегда влажны от весенних дождей. Я почувствовала, что в тягости, и отец мой, горько оплакивавший кончину государя и хотевший последовать за ним, узнав об этом, решился не умирать. Хотя государь был со мной ласков, я не знала, сколько времени продлится его любовь. Отцу же становилось все хуже и хуже, на смертном одре он печалился о моей участи, что будет с сироткой, коли покинет ее государь, и наказал мне в этом случае постричься в монахини. Скоро тело отца превратилось в бесплотный дым. Настала осень. Просыпаясь среди долгой осенней ночи, я прислушивалась к унылому постукиванию деревянных вальков, тосковала по покойному отцу. Государь на 57-й день со дня его смерти прислал мне хрустальные четки, привязанные к цветку шафрана, изготовленного из золота и серебра, а к нему был прикреплен лист бумаги со стихами: “В осеннюю пору / всегда выпадает роса, / рукав увлажняя, -/но сегодня много обильней / россыпь росная на одеждах…”

Я ответила, что благодарю и что, конечно, отец на том свете радуется государевой ласке.

Меня навещал друг семьи Акэбоно, Снежный Рассвет, с ним можно было беседовать о чем угодно, иногда досиживали до утра. Он стал нашептывать мне о любви, да так нежно и страстно, что я не устояла, и только боялась, как бы государь не увидел нашу встречу во сне. Утром мы обменялись стихотворениями. Жила я в ту пору в доме кормилицы, довольно бесцеремонной особы, да еще ее муж и сыновья целый день шумели и галдели до поздней ночи. Так что когда появлялся Акэбоно, мне было совестно за громкие крики и грохот рисовой ступки. Но не было и не будет для меня дороже воспоминаний, чем об этих, в сущности, мучительных встречах. Любовь наша становилась все сильнее, и мне не хотелось возвращаться во дворец к государю. Но государь настоял, и в начале одиннадцатой луны пришлось мне переехать во дворец, где мне все перестало нравиться. И тогда я втайне перебралась в убогую обитель Дайго к монахине-настоятельнице. Бедно и скромно жили мы, как в конце двенадцатой луны ночью пожаловал государь. Он выглядел изысканно и прекрасно в темном одеянии на белом снегу при ущербном месяце. Государь отбыл, а на моем рукаве остались слезинки печали. На рассвете он прислал мне письмо: “Прощание с тобой наполнило мою душу дотоле не изведанным очарованием печали…” В обители темно, замерзла падающая из желоба вода, стоит глубокая тишина, лишь вдали стук дровосека.

Неожиданно – стук в дверь, глядь – а это Акэбоно, Снежный Рассвет. Снег валил, погребая все вокруг под собой, жутко завывал ветер. Акэбоно раздавал подарки, и день прошел как сплошной праздник. Когда он уехал, боль разлуки была нестерпимой. Во второй луне я почувствовала приближение родов. Государь был в то время весьма озабочен делами трона, но он все же повелел монастырю Добра и Мира молиться о благополучном разрешении от бремени. Роды прошли хорошо, родился младенец-принц, но я терзалась мыслями об отце и своем возлюбленном Акэбоно. Тот снова навестил меня при свете унылой зимней луны. Мне все казалось, что кричат ночные птицы, а то были уже птички рассветные, стало светло, выходить от меня было опасно, и мы провели день вдвоем, и тут принесли ласковое письмо от государя. Обнаружилось, что я снова понесла от Акэбоно. Страшась людских взоров, я покинула дворец и затворилась у себя, сказавшись тяжело больной. Государь слал гонцов, но я отговаривалась, что болезнь заразная. Ребенок родился втайне, только Акэбоно и две служанки были со мной. Акэбоно сам отрезал мечом пуповину. Я посмотрела на девочку: глазки, волосики, и только тогда поняла, что такое материнская любовь. Но дитя мое унесли от меня навсегда. И так случилось, что потеряла я маленького принца, что жил в доме моего дяди, он исчез, как росинка с листа травы. Я оплакивала отца и мальчика-принца, оплакивала дочь, горевала, что Акэбоно покидал меня по утрам, ревновала государя к другим женщинам – такова была моя жизнь в ту пору. Я мечтала о горной глуши, о странствиях: “О, если бы мне / там, в Есино, в пустыни горной, / приют обрести -/ чтобы в нем отдыхать порою / от забот и горестей мира!..”

Государь увлекался разными женщинами, то принцессой, то одной молодой художницей, и увлеченья его были мимолетны, но все равно причиняли мне боль. Мне исполнилось восемнадцать лет, многие знатные сановники посылали мне нежные послания, один настоятель храма воспылал ко мне неистовой страстью, но она была мне противна. Он осыпал меня письмами и весьма искусными стихами, подстраивал свидания – одно свидание даже произошло перед алтарем Будды, – и одно время я было поддалась, но затем написала ему: “Что ж, если однажды / изменятся чувства мои! / Ты видишь, как блекнет / любовь, исчезая бесследно, / подобно росе на рассвете?..”

Я заболела, и мне казалось, что это он своими проклятиями наслал на меня хворь.

Как-то раз государь проиграл старшему брату состязание в стрельбе из лука и в наказание должен был представить брату всех придворных дам, прислуживающих при дворе. Нас переодели мальчиками в изящнейшие наряды и повелели играть в мяч в Померанцевом саду. Мячи были красные, оплетенные серебряной и золотой нитью. Затем дамы разыгрывали сценки из “Повести о принце Гэндзи”. Я уже было совсем решила отречься от мира, но заметила, что опять понесла. Тогда я скрылась в обители Дайго, и никто не мог найти меня – ни государь, ни Акэбоно. Жизнь в миру мне постыла, сожаления о прошлом томили душу. Уныло и мрачно текла моя жизнь, хотя государь разыскал меня и принудил вернуться во дворец. Акэбоно, который был моей первой настоящей любовью, постепенно отдалился от меня. Я размышляла о том, что меня ждет, ведь жизнь подобна недолговечной росе.

Настоятель, который все так же неистово любил меня, скончался, прислав предсмертные стихи: “Вспоминая тебя, / ухожу я из жизни с надеждой, / что хоть дым от костра, / на котором сгорю бесследно, / к твоему потянется дому. – И приписал; – Но, дымом вознесясь в пустоту, я буду по-прежнему льнуть к тебе”. Даже государь прислал мне соболезнование: “Ведь он так любил тебя…” Я же затворилась в храме. Государь отдалился от меня сердцем, государыня на дух не переносила меня, Акэбоно разлюбил, пришлось покинуть дворец, где я провела много лет. Мне было не жаль расставаться с суетным миром, и я поселилась в храме Гион и стала монахиней. Меня звали во дворец, но я понимала, что душевная скорбь всюду пребудет со мной. И я отправилась в далекое странствие по храмам и пещерам отшельников и очутилась в городе Камакура, где правил сегун. Всем хороша была великолепная столица сегуна, но мне казалось, что недостает ей поэзии и изящества. Так жила я в уединении, когда узнала, что скончался государь. В глазах у меня потемнело, и я бросилась назад, в старую столицу, чтобы хоть неузнанной побывать на похоронах. Когда я увидела дымок его погребального костра, все померкло в моей жизни. Поистине невозможно изменить то, что предначертано человеку законом кармы.

Примечание переписчика: “В этом месте рукопись отрезана, и что написано дальше – неизвестно”.

ИНДИЙСКАЯ (САНСКРИТСКАЯ) ЛИТЕРАТУРА Автор пересказов П. А. Гринцер

Бхавабхути (bhavabhuti) первая половина VIII в.

Малати и Малхава (Malati – madhava) – Пьеса в стихах и прозе

Бхуривасу, министр царя города Падмавати, и Деварата, министр страны Видарбхи, как только у Бхуривасу родилась дочь Малати, а у Девараты – сын Мадхава, сговорились их обручить. Но царь Падмавати твердо решил выдать замуж Малати за своего любимца – придворного Нандану. Воспрепятствовать этому браку берется давняя подруга Бхуривасу и Девараты мудрая буддийская монахиня Камандаки. Она приглашает Мадхаву в Падмавати и во время весеннего празднества устраивает встречу Малати и Мадхавы, во время которой они влюбляются друг в друга и обмениваются своими портретами и клятвами вечной верности. Кроме того, Камандаки для осуществления своих планов привлекает на сторону влюбленных сестру Нанданы Мадаянтику. На Мадаянтику нападает вырвавшийся из клетки тигр, но ее спасает друг Мадхавы Макаранда и завоевывает своим мужествомее сердце.

Не считаясь с просьбами Бхуривасу, Малати и Мадаянтики, царь объявляет о помолвке Малати и Нанданы. В отчаянии Мадхава идет на кладбище, готовый заручиться поддержкой кладбищенских демонов, лишь бы расстроить готовящийся брак. Но как раз тогда, когда он появляется на кладбище, туда прилетает йогинл Капалакундада с похищенной ею Малати, чтобы наставник йогини чародей Агхорагханта принес красивейшую девушку города в жертву кровавой богине Чамдунде, или Дурге, и обрел неодолимую магическую силу. Мадхава бросается на защиту Малати, убивает Агхорагханту, а Капалакундала в бессильной злобе клянется отомстить ему и его возлюбленной.

Тем временем идут приготовления к свадьбе Малати и Нанданы. Во время свадебной процессии Малати заходит в храм помолиться богам, и здесь Камандаки переодевает ее, надевает ее венчальный наряд на Макаранду, который в ходе дальнейшей церемонии подменяет невесту. Сама же Камандаки укрывает Мадхаву и Малати в своей обители. Когда Нандана, оставшись наедине с мнимой Малати, пытается овладеть ею, он неожиданно наталкивается на решительный отпор и, раздосадованный и униженный, отказывается от непослушной невесты. Успешно выполнив свою миссию, Макаранда вместе с принявшей участие в обмане Мадаянтикой бегут в обитель Камандаки и присоединяются к Малати и Мадхаве.

Однако испытания для влюбленных еще не кончаются. Мадхаве и Макаранде приходится сразиться с городской стражей, преследующей беглецов. А во время схватки прилетает Капалакундада и похищает Малати, намереваясь предать ее жестокой смерти в отместку за гибель Агхорагханты. Мадхава, узнав о похищении Малати, в отчаянии готов броситься в реку. Намерены покончить счеты с жизнью и все его друзья и даже Камандаки, чей план внезапно расстроился. Но тут появляется ученица и подруга Камандаки Саудамини, владеющая великими тайнами йоги. Своим искусством она избавляет Малати от плена и смерти и возвращает ее Мадхаве. Одновременно она оглашает послание царя, в котором тот с согласия Нанданы дозволяет вступить в брак Малати и Мадхаве, Мадаянтике и Макаранде. Радостное ликование сменяет у участников событий недавние страх и уныние.