Category: Краткие содержания

Служил на Кавказе офицер Жилин. Пришло ему письмо от матери и он решил съездить в отпуск домой. Но по дороге его и еще одного русского офицера Костылина схватили татары. Татарин, который взял в плен русских офицеров продал их другому татарину. Их держали в кандалах в одном сарае. Татары заставили офицеров написать письмо домой с требованием выкупа. Костылин написал, а Жилин специально написал другой адрес, так как знал, что выкупить его некому. Жили они так целый месяц. К Жилину привязалась хозяйская дочка девочка Дина, она носила ему тайком лепешки и молоко, а он делал для нее куколок. Жилин стал думать как им с Костылиным сбежать из плена, начал копать подкоп в сарае. И однажды ночью они сбежали. Убежали в лес, но Костылин стал отставать и ныть, так как ему сапогами ноги натерло. И так из-за Костылина они далеко не ушли, их заметил один татарин, который проезжал по лесу. Он сказал хозяевам заложников и их быстро догнали с собаками. Пленникам надели кандалы и больше не снимали даже ночью, а также посадили их в другое место в яму аршин пяти. Но Жилин все равно не отчаялся. Все думал, как ему убежать. И спасла его Дина, она ночью принесла длинную палку и спустила ее в яму, по ней и вылез Жилин наверх. А Костылин остался, не захотел убегать: испугался, да и сил не было. Жилин отошел подальше от деревни и хотел снять колодку, но у него ничего не получилось. Дина дала ему в дорогу лепешек, а потом стала плакать, прощаясь с Жилиным: она к нему очень привязалась, так как он был очень добр с ней. И Жилин стал уходить все дальше и дальше, хоть колодка и очень мешала, когда силы закончились он полз, так он дополз до поля, за которым были уже свои русские. Но Жилин боялся, что его заметят татары, когда будет пересекать поле. Только подумал глядь: налево, на бугре, стоят трое татар, десятины на две. Увидали его, пустились к нему. Так сердце у него и оборвалось. Замахал руками, закричал что было духу своим: Братцы! Выручай! Братцы! Услыхали Жилина казаки и бросились наперерез татарам. Испугались татары не доезжаючи стали останавливаться. Так и спасли казаки Жилина. Рассказал им Жилин, как с ним все было, и говорит: Вот и домой съездил, женился! Нет, уж видно не судьба моя. И остался служить на Кавказе. А Костылина только еще через месяц выкупили за пять тысяч. Еле живого привезли.

Действие происходит в стране берендеев в мифические времена. Приходит конец зиме – леший прячется в дупло. На Красную горку вблизи Берендеева посада, столицы царя Берендея, прилетает Весна, а с нею возвращаются и птицы: журавли, лебеди – свита Весны. Холодом встречает Весну страна берендеев, а все из-за заигрываний Весны с Морозом, старым дедом, признается сама Весна. Родилась у них дочка – Снегурочка. Весна боится ссориться с Морозом ради дочери и вынуждена терпеть все. Рассержено и само “ревнивое” Солнце. Поэтому и зовет Весна всех птиц согреться пляской, как поступают и сами люди в холода. Но только начинается веселье – хоры птиц и их пляски, – как поднимается вьюга. Весна прячет птиц в кусты до нового утра и обещает их согреть. Тем временем из лесу выходит Мороз и напоминает Весне, что у них есть общее дитя. Каждый из родителей по-своему заботится о Снегурочке. Мороз хочет спрятать ее в лесу, чтобы жила она среди послушных зверей в лесном терему. Весна хочет другого будущего для дочки: чтобы жила она среди людей, среди веселых подруг и ребят, играющих и пляшущих до полуночи. Мирная встреча переходит в cпop. Мороз знает, что бог Солнца берендеев, горячий Ярило, поклялся погубить Снегурочку. Как только в ее сердце зажжется огонь любви, он растопит ее. Весна не верит. После ссоры Мороз предлагает отдать их дочь на воспитание к бездетному Бобылю в слободку, там и парни вряд ли будут обращать внимание на их Снегурочку. Весна соглашается.

Мороз вызывает из лесу Снегурочку и спрашивает, не хочет ли она жить с людьми. Снегурочка признается, что давно тоскует по девичьим песням и хороводам, что нравятся ей песни молоденького пастуха Леля. Это особенно пугает отца, и он наказывает Снегурочке больше всего на свете остерегаться Леля, в котором живут “палящие лучи” Солнца. Расставаясь с дочкой, Мороз поручает заботу о ней своим “лешуткам” лесным. И, наконец, уступает место Весне. Начинаются народные гулянья – проводы Масленицы. Берендеи песнями встречают приход Весны.

Пошел Бобыль в лес за дровами и видит Снегурочку, одетую, как боярышня. Захотела она остаться жить у Бобыля с Бобылихой приемной дочкой.

Непросто живется Снегурочке у Бобыля с Бобылихой: названные родители сердятся, что она своей излишней стыдливостью и скромностью отвадила всех женихов и им не удается разбогатеть с помощью выгодного брака приемной дочки.

К Бобылям приходит на постой Лель, потому что они одни за деньги, собранные другими семьями, готовы его пустить в дом. Остальные боятся, что их жены и дочери не устоят перед обаянием Леля. Снегурочка не понимает просьб Леля о поцелуе за песню, о подарке-цветке. Она с удивлением срывает цветок и дарит его Лелю, но тот, спев песню и увидев других девушек, зовущих его, бросает уже увядший цветок Снегурочки и убегает к новым забавам. Многие девушки ссорятся с парнями, которые невнимательны к ним из-за увлечения красотой Снегурочки. К Снегурочке ласкова только Купава, дочь богатого слобожанина Мураша. Она сообщает ей о своем счастье: к ней посватался богатый торговый гость из царского посада Мизгирь. Тут появляется и сам Мизгирь с двумя мешками подарков – выкупом за невесту для девушек и парней. Купава вместе с Мизгирем подходит к Снегурочке, которая прядет перед домом, и зовет ее в последний раз поводить девичьи хороводы. Но увидев Снегурочку, Мизгирь страстно влюбился в нее и отверг Купаву. Он приказывает нести свою казну в дом Бобыля. Снегурочка сопротивляется этим переменам, не желая зла Купаве, но подкупленные Бобыль с Бобылихой заставляют Снегурочку даже прогнать Леля, чего требует Мизгирь. Потрясенная Купава спрашивает Мизгиря о причинах его измены и слышит в ответ, что Снегурочка завоевала его сердце своей скромностью и стыдливостью, а смелость Купавы кажется ему теперь предвестием будущей измены. Оскорбленная Купава просит защиты у берендеев и шлет проклятия Мизгирю. Она хочет утопиться, но Лель останавливает ее, и она без чувств падает ему на руки.

В покоях царя Берендея происходит разговор между ним и его приближенным Бермятой о неблагополучии в царстве: уже пятнадцать лет Ярило немилостив к берендеям, зимы все морознее, весны все холоднее, а кое-где и летом лежит снег. Берендей уверен, что Ярило гневается на берендеев за охлаждение их сердец, за “стужу чувств”. Чтобы угасить гнев Солнца, Берендей решает умилостивить его жертвой: в Ярилин день, назавтра, связать, брачными узами как можно больше женихов и невест. Однако Бермята сообщает, что из-за какой-то Снегурочки, объявившейся в слободе, все девушки перессорились с парнями и найти женихов и невест для бракосочетания невозможно. Тут вбегает брошенная Мизгирем Купава и выплакивает царю все свое горе. Царь приказывает найти Мизгиря и созвать берендеев на суд. Приводят Мизгиря, и Берендей спрашивает Бермяту, как покарать его за измену невесте. Бермята предлагает заставить Мизгиря жениться на Купаве. Но Мизгирь смело возражает, что его невеста – Снегурочка. Купава тоже не хочет выходить замуж за изменника. У берендеев нет смертной казни, и Мизгиря приговаривают к изгнанию. Мизгирь лишь просит царя самого взглянуть на Снегурочку. Увидев пришедшую с Бобылем и Бобылихой Снегурочку, царь поражен ее красотой и нежностью, хочет найти для нее достойного мужа: такая “жертва” наверняка задобрит Ярилу. Снегурочка признается, что сердце ее не знает любви. Царь обращается за советом к своей супруге. Елена Прекрасная говорит, что единственный, кто сможет растопить сердце Снегурочки, – Лель. Лель зовет Снегурочку до утреннего солнца свивать венки и обещает, что к утру в ее сердце проснется любовь. Но и Мизгирь не хочет уступать Снегурочку сопернику и просит позволения вступить в борьбу за сердце Снегурочки. Берендей позволяет и уверен, что на заре берендеи с радостью встретят Солнце, которое примет их искупительную “жертву”. Народ прославляет мудрость своего царя Берендея.

На вечерней заре девушки и парни начинают водить хороводы, в центре – Снегурочка с Лелем, Мизгирь же то появляется, то исчезает в лесу. Восхищенный пением Леля, царь предлагает ему выбрать девушку, которая наградит его поцелуем. Снегурочка хочет, чтоб Лель выбрал ее, но Лель выбирает Купаву. Другие девушки мирятся со своими милыми, прощая им былые измены. Лель ищет Купаву, ушедшую домой с отцом, и встречает плачущую Снегурочку, но ему не жаль ее за эти “ревнивые слезы”, вызванные не любовью, а завистью к Купаве. Он говорит ей о тайных любовных ласках, которые ценнее публичного поцелуя, и только за настоящую любовь готов повести ее утром встречать Солнце. Лель напоминает, как он плакал, когда Снегурочка прежде не ответила на его любовь, и уходит к парням, оставив Снегурочку ждать. И все же в сердце Снегурочки пока живет не любовь, а только гордость за то, что именно ее поведет Лель встречать Ярилу.

Но тут Мизгирь находит Снегурочку, он изливает ей свою душу, полную жгучей, настоящей мужской страсти. Он, никогда не моливший у девушек любви, падает перед ней на колени. Но Снегурочке страшна его страсть, страшны и угрозы отомстить за унижение. Она отвергает и бесценный жемчуг, которым Мизгирь пытается купить ее любовь, и говорит, что обменяет свою любовь на любовь Леля. Тогда Мизгирь хочет силой получить Снегурочку. Она зовет Леля, но на помощь ей приходят “лешутки”, которым отец Мороз поручил беречь дочку. Они уводят Мизгиря в лес, маня его призраком Снегурочки, в лесу он и плутает всю ночь, надеясь настичь Снегурочку-призрак.

Тем временем даже сердце жены царя растопили песни Леля. Но пастух ловко увертывается и от Елены Прекрасной, оставляя ее на попечение Бермяты, и от Снегурочки, от которой он убегает, завидя Купаву. Именно такой безоглядной и горячей любви ждало его сердце, и он советует Снегурочке “подслушивать” горячие Купавины речи, чтоб научиться любить. Снегурочка в последней надежде бежит к матери Весне и просит ее научить настоящему чувству. В последний день, когда Весна может исполнить просьбу дочери, поскольку назавтра вступает в права Ярило и Лето, Весна, поднимаясь из воды озера, напоминает Снегурочке о предостережении отца. Но Снегурочка готова отдать жизнь за миг настоящей любви. Мать надевает на нее волшебный венок из цветов и трав и обещает, что она полюбит первого же юношу, которого встретит. Снегурочка встречает Мизгиря и отвечает на его страсть. Безмерно счастливый Мизгирь не верит опасности и считает желание Снегурочки спрятаться от лучей Ярилы пустым страхом. Он торжественно приводит невесту на Ярилину гору, где собрались все берендеи. При первых лучах солнца Снегурочка тает, благословляя любовь, несущую ей смерть. Мизгирю кажется, что Снегурочка обманула его, что боги над ним насмеялись, и он в отчаянии бросается с Ярилиной горы в озеро. “Снегурочки печальная кончина и страшная погибель Мизгиря тревожить нас не могут”, – говорит царь, и все берендеи надеются, что гнев Ярилы теперь погаснет, что он дарует берендеям силу, урожай, жизнь.

Действующие лица.

Михайло Иванович Мошкин, 50 лет. живой, хлопотливый, добродушный.

Петр Ильич Вилицкий, 23 лет. нерешительный, слабый, самолюбивый человек.

Родион Карлович фон Фонк, 29 лет. Холодное, сухое существо.

Филипп Егорович Шпуньдик, помещик 45 лет. с претензиями на образованность.

Марья Васильевна Белова, сирота, проживающая у Мошкина, 19 лет.

Екатерина Савишна Пряжкина, тетка Марии Васильевны, 48 лет. Болтливая, слезливая кумушка.

Действие происходит в Петербурге.

Михайло Иванович Мошкин, 50-летний чиновник, коллежский асессор, пригласил друзей на обед. Кроме самого Михайло Ивановича и проживающей у него 19-летней сироты Маши, присутствуют жених Маши, 23-летний коллежский секретарь Петр Ильич Вилицкий, , тетка Маши, , да провинциальный небогатый помещик Шпуньдик, , с которым Мошкин был знаком лет 20 назад. Жених Маши за компанию привел приятеля, Родиона Карловича Фонка, титулярного советника, 29 лет. Это существо “холодное”, ограниченное, для которого главное деньги, карьера, светские условности.

Скромная квартира Мошкина, неумелая кухарка, и сам Мошкин, доверчивый, небогатый, душевный – все это производит на Фонка впечатление жалкое. А невеста! Отсутствие светского воспитания, застенчивость, доверчивая простота… И прежде всего – отсутствие денег, важных связей. Никакого приданого. Он потом, уже во втором действии, раскрывает свои взгляды Вилицкому: ” – Ваша невеста очень любезная, очень милая девица… Но вы знаете, самый лучший алмаз требует некоторой отделки”.

Потом жених в своем “внутреннем монологе” также высказался: ” – Робка она, дика… в свете никогда не жила… Конечно. От кого ж ей и было заимствовать… это… ну, эти манеры, наконец… не от Михаила же Иваныча в самом деле… Притом она так добра, так меня любит… Да и я ее люблю. . Разве я говорю, что ее не люблю?.. Только вот… Я с Фонком согласен: воспитание – важная вещь, очень важная вещь”.

И насчет карьеры Фонк наедине с Вилицким говорил откровенно.

” – Конечно, вы можете, женившись, продолжать службу – спора нет; да вот что, Петр Ильич: до всего можно дойти со временем; но кто же не предпочтет кратчайшего пути? Трудолюбие, усердие, аккуратность – все это не остается без награды, точно; блестящие способности также весьма полезны в чиновнике: они обращают на него внимание начальства; но связи, Петр Ильич, связи, хорошие знакомства – чрезвычайно важная вещь в свете. Я вам уже сообщил мое правило насчет избежания близких сношений с людьми низшего круга; из этого правила естественно вытекает другое, а именно: старайтесь как можно более знакомиться с людьми высшими. И это даже не слишком затруднительно. В обществе, Петр Ильич, всегда готовы принять чиновника деятельного, скромного, с образованием; а будучи однажды принят в хорошем обществе, он со временем может заключить выгодную партию”…

В первом действии, едва появившись в доме Мошкина, Фонк, улучив момент, спросил жениха: ” – Ваша невеста… ведь она… не имеет большого состояния?

” – У ней ничего нет”, – доверчиво признается жених.

Постепенно душу влюбленного охватывают сомнения.

Он сначала терзается, не может ни на что решиться.

” – Но послушайте, Родион Карлыч,.. Как вы хотите, чтоб я теперь от своего слова отступился?… я теперь должен идти до конца. Как вы хотите, чтоб я сбросил эту ответственность? Да вы первый будете меня презирать…”.

И вот уже почти наступил разрыв. Жених подолгу не появляется. Мошкин, искренно привязанный к сироте Маше, дочери умершей соседки, нищей вдовы мелкого чиновника, поверяет Шпуньдику свои сомнения.

” – Ну, положим, после того обеда, помнишь, что-нибудь ему не понравилось… Я к нему отправился, объяснился с ним; ну, привел его сюда; Маша поплакала, простила его… хорошо. Ну, стало быть все ладно, не так ли?.. На другой день приезжает, и гостинчик еще привез; повертелся с минутку – глядь… уж и уехал. Говорит: дела. На следующий день не был вовсе… Потом опять приехал, посидел всего с час и почти все время молчал. Я, знаешь, о свадьбе, дескать, то есть, как и когда… пора мол; да, да – и только; да вот с тех пор опять и пропал. Дома его никогда застать нельзя, на записки не отвечает.

Наконец, приходит письмо от Вилицкого. “После долгой и продолжительной борьбы с самим собою” он пришел к трудному решению: “Я не признаю себя способным составить счастье Марьи Васильевны и умоляю ее принять от меня обещание обратно”.

Мошкин хочет немедленно бежать к вероломному жениху.

” – Как? Вы два года ездите к нам в дом, вас принимают как родного, делятся с вами последней копейкой,… свадьба уже назначена, а вы… о – о – о!.. Это не может так кончиться… Нет, нет…”.

Особенно возмутила его приписка в конце письма: “Долги я все мои сполна заплачу”.

” – Да я гроша от него не хочу!”

Но объяснение Мошкина с женихом так и не состоялось: жених съехал с квартиры и “не велел сказывать, куда”.

А потом еще Маша заявляет, что “должна съехать” от Мошкина:

” – Все скажут: он отказался, ну, что ж такое? Она ведь воспитанница, приемыш; даром хлеб ест… А работать ей видно не хочется”?..”

Мошкин в ужасе: “Да куда же ты пойдешь?”

” – Куда-нибудь. Сперва я к тетке перееду, а там посмотрю: может быть место где-нибудь найду”.

Но тетка, утверждает Мошкин, сама живет в чужом чулане за перегородкой вместе с разным хламом.

“Маша. Я не боюсь бедности”.

А Мошкин так одинок! “Ты посуди: ведь я только для тебя и живу… Ведь твое отсутствие меня убьет… Маша, сжалься над бедным стариком… Что я тебе такое сделал?..”

Мошкин хочет ее защитить: “либо я все устрою по-прежнему, либо я его на дуэль вызову…

Маша. Послушайте, Михайло Иваныч! Я вам говорю: если вы сейчас не откажетесь от своего намерения, я, ей-богу, в ваших же глазах… ну, я не знаю… я себя жизни лишу”.

В конце концов, чтобы спасти сироту от скитаний, поисков куска хлеба, от унижения, Мошкин, человек самоотверженный, готов фиктивно жениться на Маше: узаконить ее положение.

Но она так верит ему, так любит его, что решает выйти замуж за него не фиктивно, а по-настоящему. Все счастливы.

Итак, расчетливая жадность петербургских чиновников, и на ее фоне – островки доброты, искренности. Все в данном случае кончается благополучно, как обычно в пьесах Тургенева; но возможность трагедии все время где-то рядом: таково социальное устройство жизни.

Завтрак у предводителя

Столовая. Утро. Накрытый стол с закуской. Действие происходит в имении предводителя местного дворянства. Николай Иванович Балаголаев пригласил с утра кого-то из соседей, судью и бывшего предводителя, чтобы решить спор между Кауровой, 45-летней вдовой подпоручика и ее братом, помещиком Ферапонтом Беспандиным, отставным коллежским регистратором. Спор тянется уже три года. Обоим, Кауровой и Беспандину, родная тетка оставила свое имение по завещанию, а они, как говорит предводитель: “ну, не могут поделиться, хоть ты тресни”…

Оба страшно упрямы и нещадно торгуются; по упрямству сестра – разновидность гоголевской Коробочки из “Мертвых душ”, только более агрессивная и наглая. Сам Гоголь присутствовал на чтении комедии; по свидетельству современников он сказал про Каурову: “Женщина хороша”!

” – До суда дело доходило; высшим властям прошения подавали: долго ли тут до беды? – рассказывает предводитель. – Вот я и решился, наконец, пресечь, так сказать, твердою рукою корень зла, остановить, наконец, вразумить… Я им сегодня у себя свидание назначил, но уж в последний раз; а там я уж другие меры приму… Пусть суд их разбирает”.

Вначале вдова прикидывается послушной овцой: “Я на все согласна. Я человек смирный… Я не прекословлю, Николай Иваныч, где мне! Я вдова беззащитная: на вас одних надеюсь… А Ферапонт Ильич извести меня хочет… Что ж! Бог с ним! Лишь бы деток малолетних не погубил. А уж я что!”

Потом начинается свара.

” – Вот, видите ли – с в чем главное затруднение: господин Беспандин и сестрица их не желают жить в одном доме; стало быть, усадьбу следует разделить. А разделить ее нет возможности! – поясняет в ходе споров предводитель.

Наконец Беспандин уже готов уступить дом, но надеется на вознаграждение.

“Каурова. Николай Иванович! Это хитрость. Это с его стороны уловка, Николай Иванович! Он через это надеется получить самую лучшую землю, конопляники и прочее. На что ему дом? У него свой есть. А теткин дом без того куда плох…

Беспандин. Коли он так плох…

Каурова. А конопляников я не уступлю. Помилуйте! Я вдова, у меня дети… Что я буду делать без конопляников, посудите сами.

Беспандин. Коли он плох…

Каурова. Воля ваша…

Беспандин. Коли он так плох, уступите его мне, и пусть вас вознаградят.

Каурова. Да! знаю я ваши вознаграждения!.. какую-нибудь десятинишку негодную, камень на камне, или, еще того хуже, болото какое-нибудь, где один тростник, которого даже крестьянские коровы не едят!

Балагалаев. Такого болота в вашем имении и нету вовсе…

Каурова. Ну, не болото, так другое что-нибудь в этом роде. Нет, вознаграждение… покорно благодарю: знаю я, что это за вознаграждения!”

Наконец, не выдерживает один из присутствующих, помещик Алупкин, лишь недавно поселившийся в этих местах.

” – Что у вас в уезде все женщины таковы?

– Бывают и хуже”, – отвечает сосед, бедный помещик Мирволин.

Каурова Алупкина еще потом отчитает, улучив подходящий момент: “Да что ты это, батюшка, на меня все вскидываешься? Или у вас в Тамбове такой обычай? Откуда вдруг появился, ни знамо, ни ведомо, и что за человек, Господь его знает, а посмотри ты, как петушится!”

А позже и не то еще будет: “Вы сумасшедший! Он сумасшедший”.

Еще и Беспандин в какой-то момент ополчится на него:

” – Милостивый государь! Позвольте узнать с какого права…

Алупкин. Вы заступаетесь за вашу сестру?

Беспандин. Вовсе не за сестру: мне моя сестра вот что – тьфу!.. а я за честь фамилии”.

Но предводитель старался все-таки решить проблему:

” – Господа, господа! Позвольте, позвольте… Я должен вас опять попросить несколько помолчать. Я вот что предлагаю. Мы теперь сообща разделим всю дачу на два участка; в одном будет заключаться дом с усадьбой, а к другому мы несколько лишней земли прибавим, и пусть они потом выбирают.

Беспандин. Я согласен.

Каурова. А я не согласна.

Балагалаев. Почему же вы не согласны?

Каурова. А кому первому придется выбирать?

Балагалаев. Мы жребий кинем.

Каурова. Сохрани, Господи и помилуй! Что вы это! Ни за что на свете! Али мы нехристи какие?”

Балагалаев приказывает письмоводителю читать по тетрадке свой первоначальный проект раздела. Но там бесконечные детали… “Направление линии от точки, А”… “До точки Б, на углу плотины”… “Владетель первого участка обязывается переселить на свой счет два двора во второй участок; а выселенным крестьянам конопляниками пользоваться два года…”.

Каурова. Ни крестьян переселять, ни конопляники уступать я не намерена”.

Долго тянутся эти нелепые, базарные споры.

А где же дворянская честь, воспитанность, благородство? Увы, всяко бывает в любом сословии.

После долгих споров, нелепых оскорблений читатель готов повторить вслед за предводителем: “Голова как будто кругом идет… Извините меня, господа… я не в состоянии… я ничего не понимаю, что вы мне говорите, я не в силах, я не могу, не могу!”

” – Что ж, выпьем, Мирволин, выпьем”, – зовет судья одного из присутствующих, бедного помещика. – Вот тебе и полюбовный дележ!..”

Быт и нравы помещичьей среды. Обстановка тяжелая, невеселая. Борьба за свои интересы лютая. А каково при этом бессловесным крепостным?

АНГЛИЙСКАЯ ЛИТЕРАТУРА

Джойс Кэри (Joyce Cary)

Из любви к ближнему

(The Prisoner of Grace)

Роман (1952)

Англия, 1990 – 1920-е гг. Историю Честера Ниммо, человека, которого лишь один шаг отделял от поста премьер-министра Англии, рассказывает его бывшая жена.

Нина Вудвил знакомится с Честером, когда он служит клерком в конторе по купле-продаже недвижимости в небольшом провинциальном городке. Нина – сирота, ее воспитывала тетка, которая с упоением играет в политические игры и вечно проталкивает то или иное юное дарование мужского пола в тот или иной комитет. Честер ходит у нее в любимчиках, потому что он приводит в порядок ее счета и сообщает городские сплетни. Ему тридцать четыре, он обладает привлекательной, хотя несколько вульгарной, по мнению молодых снобов, внешностью, происходит из очень бедной семьи. Честер – самоучка, нонконформист и радикал, “добрый христианин” и весьма красноречивый человек, мирской проповедник евангелической общины. Нину он нисколько не интересует, она с детства влюблена в своего дальнего родственника Джима Лэттера и ждет от него ребенка. Но не успевает она и глазом моргнуть, как усилиями тетушки оказывается женой Честера, который согласен на многое и ради самой Нины, и ради “пяти тысяч фунтов приданого и семейных связей”. Однако надо отдать ему должное – он так вежлив, деликатен и мил, что Нина не чувствует себя несчастной и находит, что в браке с ним есть свои положительные стороны. Все, что от нее требуется, – это “быть предупредительной”. Конечно, у них довольно мало общего. Больше всего ее удивляет то, что Честер то и дело обращается к Господу (например, он призывает Божье благословение на их союз каждый раз перед тем, как лечь с ней в постель), а также его гипертрофированное классовое чувство. Выходец из низов, он во всем видит “тайный сговор” правящих классов, и даже к жене относится как к классовому врагу, непрерывно попрекая ее тем, что она его презирает за “неджентльменство”. Джентльменов он искренне ненавидит, но при всем при том заявляет, что всегда хотел жениться на леди. Вообще Нина скоро убеждается, что к такому человеку нельзя подходить с обычными мерками, в нем удивительным образом сочетаются лицемерие и искренность, возмущение бедностью народа и стремление к личному благосостоянию, чувствительность и жестокость. Ему ничего не стоит заставить себя свято верить в то, что в данный момент отвечает его целям и желаниям, а на другой день столь же свято верить в нечто прямо противоположное. Близкое знакомство с Честером и его окружением приводит Нину к мысли, что все политики живут в “призрачном мире интриг, химер и честолюбивых стремлений” и никому уз них нет дела до “правды и честности”. Но ложь Честера всякий раз содержит в себе долю правды, а чисто эгоистическое стремление к власти облекается в красивую форму заботы о благе народа и страны, причем это происходит на подсознательном уровне, – в тот момент, когда Честер Ниммо что-либо говорит, он действительно так думает, и в этом его сила. Жизнь для Честера – просто “соотношение сил”, поэтому бессмысленно упрекать его в безнравственности.

Политическая карьера Честера начинается с открытого письма в газету и памфлета против тарбитонского муниципалитета, в которых полно преувеличений и лжи. Но именно благодаря буре, вызванной этими публикациями, Честер становится членом муниципалитета и кандидатом в совет графства. Следующий шаг – антивоенные митинги (идет англо-бурская война), обычно заканчивающиеся скандалами с членовредительством, зато имя Честера попадает в центральные газеты, и он сразу становится заметной фигурой. Нина волей-неволей втягивается в деятельность Честера, помогает ему, и чем больше узнает мужа, тем большую неприязнь к нему испытывает. Из армии возвращается Джим, их роман возобновляется, Нина собирается уйти от Честера, но тот ловит ее на вокзале и там же, в зале ожидания, произносит прочувствованную речь, из которой следует, что их брак несет благо не только им самим, но и “ближним”. Главный дар, которым Честера Ниммо наделила природа, – дар оратора: “проникновенный” голос, красноречие и убежденность в собственной правоте – этого достаточно для того, чтобы успешно манипулировать людьми. А вернувшись к Честеру, Нина оказывается в самой гуще предвыборной борьбы (за место в парламенте от тарбитонского округа), и ей становится не до Джима. В ход идет все, даже беременность Нины (она ждет ребенка от Джима), Честер побеждает, и его вместе с Ниной на руках выносят из ратуши. Он признается в том, что ждал этого двадцать пять лет.

Начинается новый этап – путь к вершинам власти. Честер покупает особняк в Лондоне, который превращается в штаб-квартиру радикалов, вся его жизнь проходит в непрерывных совещаниях, заседаниях и обсуждениях. Он становится заметной фигурой в партии, потому что выражает интересы определенной группы радикалов и обладает бешеной энергией. Вдобавок он умеет вступать в контакт с нужными людьми – крупными промышленниками и даже лендлордами, которых еще совсем недавно называл в своих речах не иначе как “кровопийцами”. Вследствие новых связей заметно улучшается его финансовое положение: богатые либералы, предпочитающие вносить предложения в парламент, оставаясь в тени, не только дают ему взаймы крупные суммы, но и предлагают директорское кресло в правлении двух компаний и пай в акционерном обществе (на акционерные общества он тоже нападал, когда обличал власть имущих), и, как и следовало ожидать, Честер оказывается хорошим дельцом.

После выборов 1905 г. (когда либералы одержали полную победу над консерваторами) Честер Ниммо входит в состав нового правительства, где занимает пост заместителя министра, а еще через четыре года – министра угольной промышленности. Его окружает не только слава, но и ненависть. Бывшие “соратники” обвиняют его в том, что он “продался капиталистам” и “вкушает радости своего положения” (считая, правда, что это жена сбила его с пути истинного), совет радикалов угрожает лишить его поддержки. А бывший бунтарь Честер теперь высоко ценит лояльность и, хотя по-прежнему верит в “классовые заговоры”, предпочитает не уточнять, какой именно класс он представляет.

“Полевение” Честера, которое происходит в 1913 г., никоим образом не является результатом раскаяния, просто он решает “поставить на пацифизм”, потому что большинство избирателей боится войны. Поездка по стране приносит ему тысячи голосов, он становится одним из самых влиятельных людей в палате общин. Во время июльского правительственного кризиса после очередного митинга в защиту мира всем кажется, что Честер вот-вот станет премьер-министром, но… начинается война. И тут Честер Ниммо совершает шаг, из-за которого его будут считать воплощением “лицемерия и вероломства”. Вместо того чтобы подать в отставку, как прочие члены правительства, выступавшие против войны, он как ни в чем не бывало входит в кабинет Ллойд Джорджа в качестве министра тяжелой промышленности. При этом в очередной публичной речи вдруг заявляет, что прежде “был введен в заблуждение”, а теперь хочет “встать на сторону дела мира и свободы против агрессии”. Нина с удивлением видит, что хотя Честер просто-напросто “переметнулся” в другой стан, многие считают, что он поступил правильно и честно, а число новых друзей нисколько не меньше числа приобретенных врагов. Сам Честер цинично замечает, что “вся эта возня очень скоро забудется”.

Достигнув вершин власти, он перестает притворяться защитником обездоленных, не скрывает презрения к народу, хладнокровно и жестоко расправляется со старыми друзьями, как только те начинают ему мешать. Перед Ниной он тоже не считает нужным притворяться, и из кроткого, деликатного, и терпимого мужа превращается в капризного семейного деспота. Честер действительно любит Нину, и любовь делает его беспощадным врагом собственной жены. Едва переехав в Лондон, он приставляет к ней шпиона, своего секретаря, а потом прилагает все усилия к тому, чтобы спровадить Джима Лэттера в колонии. Каждый его шаг направлен на то, чтобы связать жену, лишить ее свободы, и только природное умение мириться с обстоятельствами и страх удерживают ее рядом с человеком, которого она так и не смогла полюбить. Столь же пагубно его влияние на судьбу детей Нины, хотя Честер по-своему привязан к ним и не выносит даже намека на то, что отец не он.

Звезда Честера закатывается вскоре после войны (1918 г.), и это происходит так же неожиданно, как в свое время начинался его взлет. Во время очередной предвыборной кампании толпа забрасывает Честера Ниммо тухлыми помидорами. Скорее всего, этот провал – признак общего охлаждения к партии либералов, что подтверждается великой катастрофой 1924 г., когда либералы потерпели сокрушительное поражение на выборах (и Честер в числе прочих). Он уже старик, Нина все-таки уходит от него к Джиму, но Честер под предлогом работы над мемуарами, для чего ему требуется постоянная помощь Нины, живет в их доме. Он умудряется то и дело совершать на бывшую жену неожиданные любовные атаки, чем приводит в ярость Джима. Нина живет в постоянном напряжении, но чувствует себя очень счастливой, ибо никогда прежде Джим “не любил ее так сильно”.

И. А. Москвина-Тарханова

АНГЛИЙСКАЯ ЛИТЕРАТУРА

Энтони Берджесс (Antony Burgess)

Заводной апельсин

(Clockwork Orange)

Роман (1962)

Перед вами, бллин, не что иное, как общество будущего, и ваш скромный повествователь, коротышка Алекс, сейчас расскажет вам, в какой kal он здесь vliapalsia.

Мы сидели, как всегда, в молочном баре “Korova”, где подают то самое молоко плюс, мы еще называем его “молоко с ножами”, то есть добавляют туда всякий седуксен, кодеин, беллармин и получается v kaif. Вся наша кодла в таком прикиде, как все maltchiki носили тогда: черные штаны в облипку со вшитой в паху металлической чашкой для защиты сами знаете чего, куртка с накладными плечами, белый галстук-бабочка и тяжелые govnodavy, чтобы пинаться. Kisy все тогда носили цветные парики, длинные черные платья с вырезом, а grudi все в значках. Ну, и говорили мы, конечно, по-своему, сами слышите как со всякими там словечками, русскими, что ли. В тот вечер, когда забалдели, для начала встретили одного starikashku возле библиотеки и сделали ему хороший toltchok (пополз дальше па karatchkah, весь в крови), а книжки его все пустили в razdrai. Потом сделали krasting в одной лавке, потом большой drasting с другими maltchikami (я пустил в ход бритву, получилось классно). А уже потом, к ночи, провели операцию “Незваный гость”: вломились в коттедж к одному хмырю, kisu его отделали все вчетвером, а самого оставили лежать в луже крови. Он, бллин, оказался какой-то писатель, так по всему дому летали обрывки его листочков (там про какой-то заводной апельсин, что, мол, нельзя живого человека превращать в механизм, что у всякого, бллин, должна быть свобода воли, долой насилие и всякий такой kal).

На другой день я был один, и время провел очень kliovo. По своему любимому стерео слушал классную музыку – ну, там Гайдн, Моцарт, Бах. Другие maltchild этого не понимают, они темные: слушают popsu – всякое там дыр-пыр-дыр-дыр-пыр. А я балдею от настоящей музыки, особенно, бллин, когда звучит Людвиг ван, ну, например, “Ода к радости”. Я тогда чувствую такое могущество, как будто я сам бог, и мне хочется резать весь этот мир (то есть весь этот kal!) на кусочки своей бритвой, и чтобы алые фонтаны заливали все кругом. В тот день еще oblomiloss. Затащил двух kis-maloletok и отделал их под мою любимую музыку.

А на третий день вдруг все накрылось s kontzami. Пошли брать серебро у одной старой kotcheryzhki. Она подняла шум, я ей дал как следует ро tykve, а тут менты. Maltchicki смылись, а меня оставили нарочно, suld. Им не нравилось, что я главный, а их считаю темными. Ну, уж менты мне вломили и там, и в участке.

А дальше хуже. Старая kotcheryzhka померла, да еще в камере zamochili одного, а отвечать мне. Так что сел я на много лет как неисправимый, хотя самому-то было всего пятнадцать.

Жуть как мне хотелось вылезти на свободу из этого kala. Второй раз я бы уж был поосмотрительней, да и посчитаться надо кое с кем. Я даже завел шашни с тюремным священником (там его все звали тюремный свищ), но он все толковал, бллин, про какую-то свободу воли, про нравственный выбор, про человеческое начало, обретающее себя в общении с Богом и всякий такой kal. Ну, а потом какой-то большой начальник разрешил эксперимент по медицинскому исправлению неисправимых. Курс лечения две недели, и идешь на свободу исправленный! Тюремный свищ хотел меня отговорить, но куда ему! Стали лечить меня по методу доктора Бродского. Кормили хорошо, но кололи какую-то, бллин, вакцину Людовика и водили на специальные киносеансы. И это было ужасно, просто ужасно! Ад какой-то. Показывали все, что мне раньше нравилось: drasting, krasting, sunnvynn с девочками и вообще всякое насилие и ужасы. И от их вакцины при виде этого у меня была такая тошнота, такие спазмы и боли в желудке, что ни за что бы не стал смотреть. Но они насильно заставляли, привязывали к стулу, голову фиксировали, глаза открывали распорками и даже слезы вытирали, когда они заливали глаза. А самая мерзость – при этом включали мою любимую музыку (и Людвига вана постоянно!), потому что, видите ли, от нее у меня чувствительность повышалась и быстрее вырабатывались правильные рефлексы. И через две недели стало так, что безо всякой вакцины, от одной только мысли о насилии у меня все болело и тошнило невозможно, и я должен был быть добрым, чтобы только нормально себя чувствовать. Тогда меня выпустили, не обманули.

А на воле-то мне стало хуже, чем в тюрьме. Били меня все, кому это только в голову придет: и мои бывшие жертвы, и менты, и мои прежние друзья (некоторые из них, бллин, к тому времени уже сами ментами сделались!), и никому я не мог ответить, так как при малейшем таком намерении становился больным. Но самое мерзкое опять, что не мог я свою музыку слушать. Это просто кошмар, что начиналось от какого-нибудь Мендельсона, не говоря уж про Иоганна Себастьяна или Людвига вана! Голова на части разрывалась от боли.

Когда мне совсем уж плохо было, подобрал меня один muzhik. Он мне объяснил, что они со мной, бллин, сделали. Лишили меня свободы воли, из человека превратили в заводной апельсин! И надо теперь бороться за свободу и права человека против государственного насилия, против тоталитаризма и всякий такой???. И тут, надо же, что это оказался как раз тот самый хмырь, к которому мы тогда с операцией “Незваный гость” завалились. Kisa его, оказывается, после этого померла, а сам он слегка умом тронулся. Ну, в общем, пришлось из-за этого от него делать nogi. Но его drugany, тоже какие-то борцы за права человека, привели меня куда-то и заперли там, чтобы я отлежался и успокоился. И вот тогда из-за стены я услышал музыку, как раз самую мою (Бах, “Бранденбургский квартет”), и так мне плохо стало: умираю, а убежать не могу – заперто. В общем, приперло, и я в окно с седьмого этажа…

Очнулся в больнице, и когда вылечили меня, выяснилось, что от этого удара вся заводка по доктору Бродскому кончилась. И снова могу я и drasting, и krasting, и sunn-rynn делать и, главное, слушать музыку Людвига вана и наслаждаться своим могуществом и могу под эту музыку любому кровь пустить.

Стал я опять пить “молоко с ножами” и гулять с maltchikami, как положено. Носили тогда уже такие широкие брюки, кожанки и шейные платки, но на ногах по-прежнему govnodavy. Но только недолго я в этот раз с ними shustril. Скучно мне что-то стало и даже вроде как опять тошно. И вдруг я понял, что мне теперь просто другого хочется: чтоб свой дом был, чтобы дома жена ждала, чтобы маленький беби…

И понял я, что юность, даже самая жуткая, проходит, причем, бллин, сама собой, а человек, даже самый zutkii, все равно остается человеком. И всякий такой ка1.

Так что скромный повествователь ваш Алекс ничего вам больше не расскажет, а просто уйдет в другую жизнь, напевая самую лучшую свою музыку – дыр-пыр-дыр-дыр-пыр…

А. Б. Шамшин

И. С. Тургенев

Муму

“В одной из отдаленных улиц Москвы, в сером доме с белыми колоннами, антресолью и покривившимся балконом жила некогда барыня, вдова, окруженная многочисленной дворней…

Из числа всей ее челяди самым замечательным лицом был дворник Герасим, мужчина двенадцати вершков роста, сложенный богатырем и глухонемой от рожденья. Барыня взяла его из деревни, где он жил одни, в небольшой избушке, отдельно от братьев, и считался едва ли не самым исправным тягловым мужиком. Одаренный необычайной силой, он работал за четверых…”.

Но вот Герасима привезли в Москву, дали в руки метлу и лопату, определили дворником. “Крепко не полюбилось ему сначала его новое житье. С детства привык он к полевым работам, к деревенскому быту”. Наконец он привык к городскому житью.

Старая барыня прислугу держала многочисленную. Однажды ей вздумалось женить своего башмачника, горького пьяницу Капитона.

” – Может он остепенится”, – сказала она своему главному дворецкому Гавриле.

” – Отчего же не женить-с! можно-с, – ответил Гаврило, и очень даже будет хорошо-с”.

Тут же барыня распорядилась отдать замуж за пьяницу прачку Татьяну.

Татьяна, “женщина лет двадцати осьми, маленькая, худая, белокурая, с родинками на левой щеке. Родинки на левой щеке почитаются на Руси худой приметой – предвещанием несчастной жизни… Татьяна не могла похвалиться своей участью. С ранней молодости ее держали в черном теле: работала она за двоих, а ласки никакой никогда не видела; одевали ее плохо; жалованье она получала самое маленькое”… (А ведь ей, “как искусной и ученой прачке, поручалось одно только тонкое белье”).

“Когда-то она слыла красавицей, но красота с нее очень скоро соскочила. Нрава она была весьма смирного, или, лучше сказать, запуганного; к самой себе она чувствовала полное равнодушие, других – боялась смертельно; думала только о том, как бы работу к сроку кончить, никогда ни с кем не говорила и трепетала при одном имени барыни, хотя та ее почти в глаза не знала”.

А теперь о любви Герасима к Татьяне. “Полюбилась она ему: кротким ли выражением лица, робостью ли движений…”. Как-то встретив ее во дворе, он схватил ее за локоть и, ласково мыча, протянул ей пряник – петушка с сусальным золотом на хвосте и крыльях. “С того дня он уж ей не давал покоя: куда, бывало, она ни пойдет, он уже тут как тут, идет ей навстречу, улыбается, мычит, махает руками, ленту вдруг вытащит из-за пазухи и всучит ей, метлой перед ней пыль расчистит. Бедная девка просто не знала, как ей быть и что делать. Скоро весь дом узнал о проделках немого дворника; насмешки, прибауточки, колкие словечки посыпались на Татьяну. Над Герасимом, однако, глумиться не все решались: он шуток не любил; да и ее при нем оставляли в покое. Рада не рада, а попала девка под его покровительство”.

Увидав однажды что пьяница Капитон “как-то слишком любезно раскалякался с Татьяной, Герасим подозвал его к себе пальцем, отвел в каретный сарай, да ухватив за конец стоявшее в углу дышло, слегка, но многозначительно погрозился ему им. С тех пор уж никто не заговаривал с Татьяной”.

Теперь Герасим хотел просить у барыни позволения жениться на Татьяне, ждал только нового кафтана, обещанного ему дворецким: хотелось в приличном виде явиться перед барыней. Он ее крепко побаивался при всем своем бесстрашии.

Вот так одна глупая, пустая старуха распоряжалась человеческими судьбами. Герасим, Татьяна, Капитон и прочие… Ни образования у них, ни развития, ни смысла в жизни! Социальная обстановка людей калечит.

Пьянице Капитону невеста очень нравилась, но все знали, что Герасим к ней неравнодушен.

” – Да помилуйте, Гаврило Андреич! Ведь он меня убьет, ей-богу, убьет, как муху какую-нибудь прихлопнет; ведь у него рука, ведь вы извольте посмотреть, что у него за рука; ведь у него просто Минина и Пожарского рука”.

” – Ну, пошел вон, – нетерпеливо перебил его Гаврило…

Капитон отвернулся и поплелся вон.

– А положим, его бы не было, – крикнул ему вслед дворецкий, – ты-то сам согласен?

– Изъявляю, – возразил Капитон и удалился.

Красноречие не покидало его даже в крайних случаях”.

Затем дворецкий вызвал Татьяну. Девушка милая, красивая, труженица. Добрая, кроткая душа. Но до какой же степени она забита и унижена!

” – Что прикажете, Гаврило Андреич? – проговорила она тихим голосом.

Дворецкий пристально посмотрел на нее.

– Ну, – промолвил он: – Танюша, хочешь замуж итти? Барыня тебе жениха сыскала.

– Слушаю, Гаврило Андреич. А кого она мне в женихи назначает? – прибавила она с нерешительностью.

– Капитона, башмачника.

– Слушаю-с.

– Он легкомысленный человек, – это точно. Но госпожа в этом случае на тебя надеется.

– Слушаю-с.

– Одна беда… ведь этот глухарь-то, Гераська, он ведь за тобой ухаживает. И чем ты этого медведя к себе приворожила? А ведь он убьет тебя, пожалуй, медведь эдакой.

– Убьет, Гаврило Андреич, беспременно убьет.

– Убьет… Ну, это мы увидим. Как это ты говоришь: убьет. Разве он имеет право тебя убивать, посуди сама.

– А не знаю, Гаврило Андреич, имеет ли, нет ли.

– Экая! Ведь ты ему эдак ничего не обещала…

– Чего изволите-с?

Дворецкий помолчал и подумал:

– Безответная ты душа!”

Надо было выполнять мимолетный каприз старой барыни, но так чтобы не обеспокоить ее каким-нибудь происшествием.

“Думали, думали и выдумали наконец. Неоднократно было замечено, что Герасим терпеть не мог пьяниц… Решили научить Татьяну, чтобы она притворилась хмельной и прошла бы пошатываясь и покачиваясь мимо Герасима. Бедная девка долго не соглашалась, но ее уговорили… Хитрость удалась как нельзя лучше”. Герасим потерял к Татьяне всякий интерес, хотя пережил сильное потрясение: целые сутки не выходил из своей каморки и форейтор Антипка видел сквозь щель, как Герасим сидя на кровати, приложив к щеке руку, тихо, мерно и только изредка мыча – пел, то есть покачивался, закрывал глаза и встряхивал головой, как ямщики или бурлаки, когда они затягивают свои заунывные песни. Антипке стало жутко и он отошел от щели. Когда же на другой день Герасим вышел из каморки, в нем особенной перемены нельзя было заметить. Он только стал как будто поугрюмее, а на Татьяну и на Капитона не обращала ни малейшего внимания”.

А через год, когда Капитон окончательно спился и вместе с женой был отправлен в дальнюю деревню, Герасим в момент их отъезда “вышел из своей каморки, приблизился к Татьяне и подарил ей на память красный бумажный платок, купленный им для нее же с год тому назад”. И она, прослезилась, и “садясь в телегу, по-христиански три раза поцеловалась с Герасимом”. Он хотел было ее проводить, но потом вдруг остановился, “махнул рукой и отправился вдоль реки”.

Вечерело. Вдруг он заметил, что в тине у самого берега барахтается белый с черными пятнами щенок и никак не может выбраться. Герасим подхватил “несчастную собачонку”, “сунул ее к себе за пазуху”, а дома уложил на свою кровать, принес из кухни чашечку молока. “Бедной собачонке было всего недели три., она еще не умела пить из чашки и только дрожала и щурилась. Герасим взял ее легонько двумя пальцами за голову и принагнул ее мордочку к молоку. Собачка вдруг начала пить с жадностью, фыркая, трясясь и захлебываясь. Герасим глядел, да как засмеется вдруг… Всю ночь он возился с ней, укладывал ее, обтирал и заснул, наконец, сам возле нее каким-то радостным и тихим сном.

Ни одна мать так не ухаживает за своим ребенком, как ухаживал Герасим за своей питомицей”. Понемногу слабенький, тщедушный, некрасивый щенок превратился “в очень ладную собачку”. “Она страстно привязалась к Герасиму и не отставала от него ни на шаг”. Он ее назвал Муму.

Прошел еще год. И вдруг “в один прекрасный летний день” барыня увидела в окно Муму и велела ее привести. Лакей бросился исполнять приказание, но лишь с помощью самого Герасима удалось ее изловить.

” – Муму, Муму, подойди же ко мне, подойди к барыне, – говорила госпожа: – подойди, глупенькая… не бойсь…

– Подойди, подойди, Муму к барыне, – твердили приживалки: – подойди. Но Муму тоскливо оглядывалась кругом и не трогалась с места”.

Принесли блюдечко с молоком, но Муму его даже и не понюхала, “и все дрожала и озиралась по-прежнему”.

– Ах какая же ты! – промолвила барыня, подходя к ней, нагнулась и хотела погладить ее, но Муму судорожно повернула голову и оскалила зубы. Барыня проворно отдернула руку…

– Отнеси ее вон, – проговорила изменившимся голосом старуха. – Скверная собачонка! Какая она злая!”

На другое утро она сказала:

” – И на что немому собака? Кто ему позволил собак у меня на дворе держать?..

– Чтоб ее сегодня же здесь не было… слышишь?” – приказала она Гавриле.

Получив приказание от дворецкого, лакей Степан изловил Муму в тот момент, когда Герасим внес в барский дом вязанку дров, а собачка, по обыкновению, осталась за дверью его дожидаться. Степан тут же сел на первого попавшегося извозчика, поскакал в Охотный ряд и кому-то продал собачку за полтинник. При этом он договорился, что ее неделю продержат на привязи.

Как Герасим ее искал! До самой ночи. Весь следующий день он не показывался, на другое утро вышел из своей каморки на работу, но его лицо словно окаменело.

“Настала ночь, лунная, ясная”. Герасим лежал на сеновале и “вдруг почувствовал, как будто его дергают за полу; он весь затрепетал, однако не поднял головы, даже зажмурился, но вот опять…”. Перед ним была Муму с обрывком на шее, он “стиснул ее в своих объятиях”, а она мгновенно облизала ему все лицо.

Единственное существо, которое он любил и которое так любило его. Люди ему уже прежде объяснили знаками, как его Муму “окрысилась” на барыню, он понимал, что от собаки решили избавиться. Теперь он стал ее прятать: весь день держал в каморке взаперти, ночью выводил.

Но когда какой-то пьяница улегся на ночь за забором их двора, Муму ночью во время прогулки залилась громким лаем. Внезапный лай разбудил барыню.

” – Опять, опять эта собака!.. Ох, пошлите за доктором. Они меня убить хотят…”.

Весь дом был поднят на ноги. Герасим, увидав замелькавшие огни и тени в окнах, схватил свою Муму и заперся в каморке. Уже ломились в его дверь. Гаврило всем приказал караулить до утра, а сам “через старшую компаньонку Любовь Любимовну, с которой вместе крал и учитывал чай, сахар и прочую бакалею, велел доложить барыне, что собаки завтра “в живых не будет, чтобы барыня сделала милость, не гневалась и успокоилась”.

На следующее утро “целая толпа людей подвигалась через двор в направлении каморки Герасима”. Крики, стук не помогали. В двери была дыра заткнутая армяком. Протолкнули туда палку…

Вдруг “дверь каморки быстро распахнулась – вся челядь тотчас кубарем скатилась по лестнице… Герасим неподвижно стоял на пороге. Толпа собралась у подножия лестницы. Герасим глядел на всех этих людишек в немецких кафтанах сверху, слегка оперши руки в бока; в своей красной, крестьянской рубашке, он казался каким-то великаном перед ними. Гаврило сделал шаг вперед.

– Смотри, брат, – промолвил он: – у меня не озорничай.

И он начал ему объяснять знаками, что барыня, мол, непременно требует

Твоей собаки: подавай, мол, ее сейчас…

Герасим посмотрел на него, указал на собаку, сделал знак рукою у своей шеи, как бы затягивая петлю, и с вопросительным лицом взглянул на дворецкого.

– Да, да, – возразил тот, кивая головой: – да, непременно.

Герасим опустил глаза, потом вдруг встряхнулся, опять указал на Муму, которая все время стояла возле него, невинно помахивая хвостом и с любопытством поводя ушами, повторил знак удушения над своей шеей и значительно ударил себя в грудь, как бы объявляя, что сам берет на себя уничтожить Муму.

– Да ты обманешь, – замахал ему в ответ Гаврило.

Герасим поглядел на него, презрительно усмехнулся, опять ударил себя в грудь и захлопнул дверь…

– Оставьте его, Гаврило Андреич, – промолвил Степан: – он сделает, коли обещал.

Уж он такой… Уж коли он обещает, это наверное. Он на это не то, что наш брат. Что правда, то правда. Да”.

Через час Герасим, ведя на веревочке Муму, вышле из дома. Сначала в трактире он взял щи с мясом “накрошил туда хлеба, мелко изрубил мясо и поставил тарелку на пол. Муму принялась есть с обычной своей вежливостью, едва прикасаясь мордочкой до кушанья. Герасим долго глядел на нее; две тяжелые слезы выкатились вдруг из его глаз… Он заслонил лицо своей рукой. Муму съела полтарелки и отошла, облизываясь. Герасим встал, заплатил за щи и пошел вон”…

Он шел, не торопясь, не спуская Муму с веревочки. Проходя мимо строящегося флигеля, взял оттуда пару кирпичей. Потом от Крымского Брода дошел до места, где стояли две лодочки и вскочил вместе с Муму в одну из них. Он “так сильно принялся грести, хотя и против теченья реки, что в одно мгновенье умчался саженей на сто… Он бросил весла, приник головой к Муму”…

Единственное существо, которое он любил и которое так любило его. Убить это существо своими руками! Но ему даже в голову не пришло нарушить приказанье барыни. Удалось хотя бы не отдать собачку на мученье в чужие руки.

Наконец он выпрямился, “окутал веревкой взятые им кирпичи, приделал петлю, надел ее на шею Муму, поднял ее над рекой, в последний раз посмотрел на нее… Она доверчиво и без страха поглядывала на него и слегка махала хвостиком. Он отвернулся, зажмурился и разжал руки…”.

“Вечером на шоссе безостановочно шагал какой-то великан с мешком за плечами и с длинной палкой в руках. Это был Герасим”. Он спешил прочь из Москвы, к себе в деревню, на родину, хотя там его никто не ждал.

“Только что наступившая летняя ночь была тиха и тепла; с одной стороны, там, где солнце закатилось, край неба еще белел и слабо туманился последним отблеском исчезавшего дня, – с другой стороны уже вздымался синий, седой сумрак. Ночь шла оттуда. Перепела сотнями гремели кругом, взапуски перекликивались коростели… Герасим не мог их слышать, не мог он слышать также чуткого ночного шушуканья деревьев,.. но он чувствовал знакомый запах поспевающей ржи, которым так и веяло с темных полей, чувствовал, как ветер, летевший к нему навстречу, – ветер с родины – ласково ударял его в лицо…”.

Через два дня он был уже в своей избенке, помолился перед образами и отправился к старосте. Староста удивился, но предстоял сенокос и “Герасиму, как отличному работнику, тут же дали косу в руки”.

А в Москве барыня разгневалась и сначала приказала вернуть его немедленно, а потом заявила, что “такой неблагодарный человек ей вовсе не нужен”.

И он живет одиноко в своей деревенской избушке. Душа у этого верзилы-богатыря нежная, ранимая. Поэтому он на женщин больше не глядит и ни одной собаки у себя не держит.

Власть одних людей над другими. Как она калечит и тех и других.

До поры до времени люди еще такие (в подавляющем большинстве), что им требуется узда? И чем менее совершенны эти люди, тем, видимо, крепче должна быть узда. Над ними власть обычно такая, какую они заслуживают. Окажись все или подавляющее большинство такими как Герасим – честными, душевными, самоотверженными, работящими, возник бы какой-то совсем иной порядок, иная общественная система. Но пока что из всей дворни таким оказался лишь человек “не от мира сего”, глухонемой, почти не воспринимающий всей информации, всех сигналов “сего мира”.

И Татьяна, светлая в сущности душа, задавлена этой жизнью и вполне послушна. Ее можно как угодно поворачивать и настраивать. Ею можно манипулировать, как и всей толпой.

Получилась грустная, подчас трогательная и вполне реальная (и страшная!) картина жизни.

Вольтер

Микромегас

Герои повести “Микромегас” – уроженцы планет Сириуса и Сатурна, Микромегас, молодой человек, обитатель звезды Сириус, к 450 годам – на пороге отрочества – занялся анатомическими исследованиями и написал книгу. Муфтий его страны, бездельник и невежда, нашел в этом труде положения подозрительные, дерзкие, еретические и начал яростно преследовать ученого. Он объявил книгу запрещенной, а автор получил приказ не являться ко двору в течение 800 лет. Микромегас не был особенно огорчен тем, что его удалили от двора, прозябавшего в низостях и суете, и отправился путешествовать по планетам. Он изъездил весь Млечный Путь и очутился на планете Сатурн. Жители этой страны были просто карликами по сравнению с Микромегасом, рост которого составлял 120 тысяч футов. Он сблизился с сатурнийцами после того, как они перестали ему удивляться. Секретарь сатурнийской академии, человек большого ума, умело излагающий суть чужих изобретений, подружился с пришельцем, который объяснил ему, что цель его путешествия – поиск знаний, которые могли бы его просветить. – Расскажите, сколько органов чувств у людей вашей планеты, – попросил путешественник. – У нас их семьдесят два, – отвечал академик, – и мы постоянно жалуемся на то, что этого слишком мало. – Мы одарены примерно тысячей чувств и все-таки в нас всегда остается беспокойство, что мы ничтожны и есть существа, превосходящие нас, – заметил Микромегас. – Сколько вы живете? – был следующий его вопрос. – увы, мы живем очень мало, всего лишь пятнадцать тысяч лет. Наше существование не более чем точка, наш век – мгновение. Едва начинаешь познавать мир, как, еще раньше, чем приходит опыт, является смерть. – Это совсем как у нас, – вздохнул великан. – Если бы вы не были философом, – продолжал он, – я побоялся бы огорчить вас, сообщив, что наша жизнь в семьсот раз длиннее вашей; но когда наступает смерть, то прожили ли вы вечность или один день – решительно все равно. После того как они сообщили друг другу немногое из того, что знали, и многое из того, чего не знали, оба пришли к решению совершить небольшое философическое путешествие.

Пробыв на Юпитере целый год и узнав за это время множество интереснейших тайн, которые были бы опубликованы в печати, если бы не господа инквизиторы, они поравнялись с Марсом. Наши друзья продолжили свой путь и достигли Земли на северном берегу Балтийского моря пятого июля 1737 г. Они захотели познакомиться с маленькой страной, в которую попали. Сначала они направились с севера на юг. Так как иноземцы шли довольно быстро, они обошли всю землю за тридцать шесть часов. Вскоре они вернулись туда, откуда вышли, пройдя через море, почти неприметное их глазу и называемое Средиземным, и через другой маленький пруд, Великий океан. Карлику океан этот был по колено, а Микромегас лишь омочил в нем пятку. Они долго спорили, обитаема ли эта планета. И лишь когда Микромегас, разгорячившись в споре, порвал свое бриллиантовое ожерелье, сатурниец, поднеся несколько камней к глазам, обнаружил, что они являются великолепными микроскопами. С их помощью путешественники обнаружили кита, а также корабль, на борту которого находились ученые, возвращавшиеся из экспедиции. Микромегас схватил судно и ловко положил его на свой ноготь. Пассажиры и экипаж в этот момент сочли себя унесенными ураганом и выброшенными на скалу, началась паника. Микроскоп, который едва позволил различить кита и судно, оказался бессилен для обозрения столь незаметного существа, как человек. Но Микромегас наконец-то разглядел какие-то странные фигурки. Эти незнакомые существа шевелились, разговаривали. Чтобы говорить, надо мыслить, а если они мыслят, они должны обладать неким подобием души. Но приписать такого рода насекомым душу казалось Микромегасу нелепым. Меж тем они слышали, что речь этих козявок вполне разумна, и эта игра природы казалась им необъяснимой. Тогда сатурниец, у которого был более мягкий голос, с помощью рупора, сделанного из обрезка ногтя Микромегаса, вкратце разъяснил землянам, кто они такие. В свою очередь он спросил, всегда ли они находились в столь жалком состоянии, близком к небытию, что они делают на планете, хозяевами которой, по-видимому, являются киты, были ли они счастливы, имеют ли душу, и задал еще множество подобных вопросов. Тогда самый болтливый и смелый из этой компании, оскорбленный тем, что усомнились в существовании у него души, воскликнул: “Вы воображаете, сударь, что, имея от головы до пят тысячу туазов (туаз – около двух метров), вы можете…” Он не успел закончить фразу, так как изумленный сатурниец перебил его: “Тысячу туазов! Откуда вы знаете мой рост?” – “Я измерил вас и могу измерить вашего огромного спутника”, – ответил ученый. Когда был правильно назван рост Микромегаса, наши путешественники буквально онемели. Придя в себя, Микромегас заключил: “Вы, имея столь мало материи, и будучи, по-видимому, вполне духовными, должны проводить жизнь в любви и покое. Я нигде не видел настоящего счастья, но здесь оно обитает несомненно”. Один из философов возражает ему: “В нас больше материи, чем нужно для того, чтобы натворить много зла. Знаете ли вы, например, что в это самое время, когда я беседую с вами, сто тысяч безумцев нашей породы, носящих на голове шляпы, убивают или сами дают себя убить ста тысячам других животных, которые покрывают головы чалмой; и что так ведется почти по всей земле с незапамятных времен”. Микромегас, полный возмущения, воскликнул, что у него появилось желание тремя уларами каблука раздавить этот муравейник, населенный жалкими убийцами. “Не трудитесь, – ответили ему. – Они сами достаточно трудятся над собственным уничтожением. К тому же надо карать не всех, а бесчеловечных сидней, которые не выходят из своих кабинетов, отдают, в часы пищеварения, приказ об убийстве миллионов людей”. Тогда путешественник почувствовал сострадание к маленькому роду человеческому, являвшему такие удивительные контрасты. Он обещал сочинить для землян превосходную философскую книгу, которая объяснит им смысл всех вещей. Он действительно передал им это сочинение перед своим отъездом, и том этот отправили в Париж, в Академию наук. Но когда секретарь открыл его, то ничего, кроме чистой бумаги, там не обнаружил. “Я так и думал”, – сказал.

Шарлотта Аиссе (фр. Charlotte Aissé; ок. 1693, Черкесия – 13 марта 1733, Париж) – французская писательница, известная прежде всего своей перепиской, изданной под заглавием “Письма к госпоже Каландрини” (Lettres de mademoiselle Aissé a madame Calandrini). Происхождение не вполне достоверно: себя она называла дочерью черкесского (возможно, адыгейского) князя, чей дворец был разграблен турками, похитившими ее и продавшими в рабство. В 1698 году, в возрасте четырех или пяти лет, она была куплена у стамбульского работорговца французским посланником в Османской империи де Ферриолем и отвезена во Францию. Там девочка получила великолепное воспитание в доме жены его младшего брата. Первоначальное имя черкешенки Гайде (Haidé, возможно, турецкое восприятие имени Айшет) было изменено на более благозвучное – Аиссе, фактически ставшее ее фамилией; при крещении получила имя Шарлотта-Элизабет. С юности Аиссе вращалась в высшем свете, быстро приобретя популярность своим экзотическим происхождением, красотой и манерами. Получил известность ее роман с шевалье Блезом-Мари д’Эди (от которого в 1721 году родилась дочь); также ходили слухи о расположении к ней регента Филиппа Орлеанского. Невозможность брака (обеты мальтийского рыцаря предписывали д’Эди целибат) наложила на их отношения трагический отпечаток. В 1726 году Аиссе познакомилась с госпожой Жюли Каландрини, женой знатного женевского гражданина, и в течение семи лет вела с ней дружескую переписку, описывая детали повседневной жизни, критикуя распущенность нравов и спрашивая нравственного совета. В 1733 году Аиссе умерла от чахотки. Письма Аиссе к госпоже Каландрини содержат множество интересных сведений о жизни французской аристократии эпохи Регенства, написаны изящным и одновременно простым слогом, отмечены бескомпромиссной нравственной позицией, искренностью и откровенностью. Первое их издание (в 1787 году) было подготовлено Вольтером; комментированное издание появилось в 1846 году. В 1985 году письма были переведены на русский язык и изданы в серии “Литературные памятники”.

“Бывали хуже времена, Но не было подлей”, – читает автор о 70-х гг. XIX в. Для того чтобы убедиться в этом, ему достаточно заглянуть в один из дорогих ресторанов. В зале № 1 собрались сановники: празднуется юбилей администратора. В числе главных достоинств юбиляра называется то, что он не довел до разоренья население вверенного ему края. “Подвижник” не воровал казенное добро, и за это собравшиеся выражают ему глубокую благодарность.

В зале № 2 чествуют деятеля просвещения. Ему подносят портрет Магницкого – знаменитого попечителя Казанского учебного округа, который прославился как “гаситель наук”, предлагавший закрыть Казанский университет.

В зале № 3 чествуют князя Ивана. Дед юбиляра был шутом царицы Елизаветы, “сам он – ровно ничего”. Князь Иван увлечен водевилями и опереттой, его единственная утеха – заехать в Буфф.

В зале № 4 что-то говорят о сенате, но главное место принадлежит здесь осетру. В зале № 5 “агрономический обед” совмещен с заседанием. Юбиляр посвятил свой досуг скотоводству, думая быть полезным крестьянству. Но в результате своей многолетней деятельности он решил, что русский народ следует оставить “судьбам его и Богу”. К юбилею скотовод Коленов награжден медалью “За ревность и старанье”, вручение которой и празднуется теперь в ресторане.

В зале № 6 чествуют изобретателя броненосцев и гранат. Собравшиеся прекрасно знают, что смертоносное оружие оказалось никуда не годным, и даже говорят об этом прямо в поздравительных речах. Но – что нужды им в этом? Они празднуют юбилей изобретателя…

В зале № 7 собрались библиофилы, и оттуда сразу “мертвечиной понесло”. Господин Ветхозаветный зачитывает отрывок из недавно найденных путевых заметок юноши Тяпушкина, который, “прибыв в Ирбит, дядей был прибит”. Собравшиеся восторгаются шедевром, разглядывают рукопись в лупу и размышляют о том, что следует восстановить в России двоеточие над i. Зосим Ветхозаветный признается, что мертвые писатели куда милее ему, чем живые. Празднество в этом зале напоминает “пир гробовскрывателей”.

Из зала № 8 слышны лобызанья и возгласы “ура!”. В зале № 9 напутствуют в самостоятельную жизнь студентов, увещевая их не предаваться анархическим мечтам,

В зале № 10 вездесущий князь Иван поднимает тост за “царя вселенной – куш”. В зале № 11 собравшиеся умиляются деятельностью благотворительницы Марьи Львовны, призвание которой – “служить народу”. Но самая увлекательная беседа идет в зале № 12: здесь собралось общество гастрономов, здесь “поросенку ставят баллы, рассуждая о вине”, здесь можно без риска подать мнение о салате.

Во всех залах продолжается бесконечное празднование и чествование, приобретающее все более фантасмагорический характер. Савва Антихристов произносит спич в честь производителя работ акционерной компании Федора Шкурина. В молодости “самородок-русак” дергал щетину у свиней, впоследствии откупил у помещика угодья “до последнего лещика” и, упорно трудясь, стал железнодорожным магнатом. Чествовать Шкурина пришли “почетные лица” в чинах и с орденами, имеющие пай в коммерческих фирмах; “плебеи”, поднявшиеся из низов и достигшие денег и крестов; погрязшие в долгах дворяне, готовые поставить свое имя на любой бумаге; менялы, “тузы-иноземцы” и “столпы-воротилы” по прозвищу Зацепа и Савва.

Новый оратор – меняла – высказывает мысль о необходимости учредить Центральный дом терпимости и надеется дать этой мысли грандиозное развитие. Зацепа-столп соглашается с мыслью оратора: “Что сегодня постыдным считается, Удостоится завтра венца…”

Вскоре речи становятся менее связными, и празднование перерастает в заурядную пьянку. Князь Иван провожает взглядом одного из “современных Митрофанов”, в котором виден дух времени: “Он по трусости – скупец, По невежеству – бесстыден, И по глупости – подлец!”

Собравшиеся осуждают прессу, адвокатов, австрийцев, судебное следствие… Суетливый коммерсант горячо убеждает еврея-процентщика в том, что брошюрой “О процентах” тот заявил свою связь с литературой и теперь должен направить свой талант на служение капиталу. Процентщик сомневается в своем даровании, ему не хочется прослыть “подставным в литературе”. Но коммерсант уверен в том, что “ныне – царство подставных” и “прессой правит капитал”.

Князь Иван высмеивает Берку-еврея, разбогатевшего на выгодном подряде. Он убежден в том, что “жидовине” нипочем христианские души, когда он добивается генеральства.

Среди “плутократов” особенно заметны ренегаты-профессора. История их проста: до тридцати лет они были честными тружениками науки, громили плутократию, и казалось, что их невозможно сбить с пути никакими деньгами. Вдруг они пустились в биржевые спекуляции, используя для этого свои ораторские способности – “машинное красноречье”. Бывшие деятели науки стали говорильными машинами, “предпочтя ученой славе соблазнительный металл”; они могут говорить, не смущаясь противоречиями в собственных фразах. Эти люди принесли силу своего знания на помощь аферистам, они готовы утверждать “всякий план, в основе шаткий”, а гуманные идеи их давно не беспокоят.

Среди собравшихся заметен и Эдуард Иваныч Грош, которого вообще можно встретить в любом собрании, с которым не надо ни телеграфа, ни газетных новостей. Этот человек может куда угодно протиснуть взятку и выхлопотать все: закладную, моську, мужа, дачу, дом, капитал, даже португальский орден.

В самый разгар веселого пира пьяный Зацепа-столп вдруг начинает рыдать, называя себя вором. Но у собравшихся его откровения вызывают то же чувство, что плач гетеры, которая на склоне блудных дней страдает о потере добродетели. Князь Иван уверен, что “ныне тоскует лишь тот, кто не украл миллиона”. Он напоминает об университетском преподавателе Швабсе, который внушал студентам презрение к процентам, и капиталу, а потом стал директором ссудной кассы. Вспоминает он и о графе Твердышове, который всегда страдал о голодных мужичках, а кончил тем, что проложил по пустырям ненужную дорогу, отяготив крестьян новыми налогами.

Жиды тоже успокаивают Зацепу, убеждая его в том, что при наличии денег никакой беды и опасности быть не может. Их обрывает оратор-философ, поднимающий тост за “русскую незыблемую честь”, которая, по его мнению, заключается в том, чтобы “целый мир остричь вплотную разом”.

Вдоволь нарыдавшись и нафилософствовавшись, герои времени садятся за карточный стол.

Повесть Пушкина “Метель” была написана в 1830 году в Болдино. Рассказ стал последним произведением прозаического цикла “Повести Белкина”, изданного в Петербурге в 1831 году. Повесть “Метель” написана в традициях литературного направления реализм.

События произведения охватывают отрезок времени с 1811 по 1816 год. В нем упоминаются Отечественная война 1812 года, Бородинское сражение, взятие Наполеоном Москвы и вступление русских в Париж. Сюжет “Метели” перекликается с сюжетом баллады В. Жуковского “Светлана”, отрывок из которой был вынесен Пушкиным в эпиграф повести.

Главные герои

Марья Гавриловна – “стройная, бледная и семнадцатилетняя девица”, считалась богатой невестой. По ошибке была повенчана с Бурминым.

Бурмин – гусарский полковник двадцати шести лет, “с Георгием в петлице и с интересной бледностию”, с ним по ошибке Марья повенчалась в Жадрино во время сильной метели, а после влюбилась в него.

Другие персонажи

Владимир Николаевич – бедный армейский прапорщик, возлюбленный Марьи Гавриловны, с которым она собиралась повенчаться в Жадрино.

Гаврила Гаврилович Р** – отец Марьи Гавриловны.

Прасковья Петровна – мать Марьи Гавриловны.

Краткое содержание

Конец 1811 года. Гаврила Гаврилович Р**, владелец поместья Ненарадова, радушный и гостеприимный хозяин, часто принимал у себя соседей, многие из которых приезжали посмотреть на его дочь – Марью Гавриловну. Воспитанная на французских романах, девушка была взаимно влюблена в бедного прапорщика Владимира Николаевича. Родители Марьи были против их отношений, поэтому влюбленные тайно встречались, “были в переписке”. По законам французских романов они решили тайно повенчаться, а после броситься в ноги к родителям, которые будут тронуты их постоянством, простят и благословят.

По договоренности в назначенный день Марья должна будет выйти ночью в сад через заднее крыльцо, сесть в уже подготовленные Владимиром сани и ехать в село Жадрино, где в церкви ее будет ожидать возлюбленный.

Накануне побега Марья не спала всю ночь, собирала вещи, написала прощальные письма подругам и родителям. Перед рассветом девушка задремала, но просыпалась от пугающих видений: ей казалось, что побег обнаружил отец и в наказание бросил ее в темное подземелье, а после девушке привиделся окровавленный, умирающий Владимира. В ночь побега “на дворе была метель; ветер выл, ставни тряслись и стучали”. Как и было договорено, девушка села в присланные возлюбленным сани и поехала в Жадрино.

Владимир день перед венчанием провел в делах: договорился с жадринским священником, встретился с другом и вечером отправился на венчание. Однако в поле героя настигла сильная метель, он заблудился и выехал к Жадрино только к рассвету. Церковь уже была заперта.

Утром следующего дня Марья как обычно вышла к родителям. Вечером же девушке внезапно стало плохо, “открылась сильная горячка” и она “две недели находилась у края гроба”. В доме никто не знал о побеге, “но Марья Гавриловна сама в беспрестанном бреду высказывала свою тайну”, впрочем, ее слова были бессвязны, поэтому мать поняла только то, что дочь “смертельно влюблена во Владимира Николаевича”.

Посоветовавшись, Гаврила Гаврилович и Прасковья Петровна решили одобрить выбор девушки. Родители сообщили Владимиру о своем согласии на брак. Однако к их удивлению в ответ юноша прислал “полусумасшедшее письмо”, в котором сообщил, что больше никогда не появится в их доме и просил забыть о нем. Вскоре Владимир уехал в армию. “Это было в 1812 году”. После случившегося Марья никогда не вспоминала о Владимире, только однажды увидев его имя в числе раненых под Бородином, упала в обморок.

Вскоре умер Гаврила Гаврилович, оставив Марью наследницей всего имения. Дочь с матерью переехали в ***ское поместье. “Женихи кружились” вокруг Марьи, но она никому не подавала надежды. Девушка берегла все, что напоминало ей о бывшем возлюбленном, который к тому времени погиб в Москве.

После блистательной победы русских над Наполеоном в соседнее поместье приезжает раненый полковник Бурмин. Мужчина начинает ухаживать за девушкой, их симпатия взаимна, однако Марья никак не может понять, что удерживает его от признания. В это время все соседи уже давно говорила об их свадьбе, “как о деле уже конченном”.

Наконец Бурмин решается признаться Марье в чувствах. Мужчина говорит, что страстно влюблен в девушку, однако у него есть страшная тайна, которая способна стать “непреодолимой преградой” между ними: “я женат уже четвертый год и не знаю, кто моя жена, и где она, и должен ли свидеться с нею когда-нибудь”.

Как оказалось, В 1812 году мужчина ехал в Вильну к своему полку. На одной из станций началась сильная метель, но “непонятное беспокойство овладело” им, и мужчина отправился в самую бурю. По дороге ямщик заблудился и, ориентируясь на огонек, они выехали к деревянной церкви. В храме Бурмина приняли за жениха и он, посчитав невесту хорошенькой, из-за своей “непонятной, непростительно ветрености” согласился венчаться. Однако когда после окончания обряда им сказали поцеловаться, девушка вдруг вскрикнула: “Ай, не он! не он!” и упала в обморок. Бурмин быстро вышел из церкви и беспрепятственно уехал прочь.

Взволнованная Марья спросила, не знает ли он, что случилось с его женой, но Бурмин даже не помнил названия станции, с которой ехал.

“- Боже мой, боже мой! – сказала Марья Гавриловна, схватив его руку, – так это были вы! И вы не узнаете меня? Бурмин побледнел… и бросился к ее ногам…”

Заключение

В повести “Метель” Пушкин на примере счастливой истории Марьи Гавриловны и Бурмина раскрыл тему значения неведомых, потусторонних, мистических сил и случая в жизни человека. Воплощением этого мистического начала в произведении является метель, которая в буквальном смысле “сводит” совершенно незнакомых людей, помогая им обрести любовь и счастье.

Рекомендуем не ограничиваться кратким пересказом “Метели”, а прочесть весь цикл “Повестей покойного Ивана Петровича Белкина” в полном варианте.