Уильям Фолкнер
Город
Минуло лет десять с тех пор, как Флем Сноупс с женой и младенцем прибыл в Джефферсон и водворился за стойкой ресторанчика, половинный пай в котором он выменял у В. К. Рэтлифа на треть заброшенной усадьбы Старого Француза. Скоро он был уже единоличным владельцем этого заведения, а еще какое-то время спустя оставил ресторан и занял доселе не существовавший пост смотрителя городской электростанции.
На этой должности он быстро изыскал дополнительный, помимо пристойного жалованья, способ обогащения: Флему бросилось в глаза обилие увесистых медных деталей, прикрепленных или разбросанных тут и там; их он стал сбывать куда-то на сторону – сначала, потихоньку, а потом оптом, для чего ему потребовалось привлечь двух негров-кочегаров. Негры помогали Флему, ни о чем не подозревая, но когда ему для своих целей понадобилось натравить помощников друг на друга, те все поняли, сговорились между собой и перетаскали наворованные уже части в бак городской водокачки. Тут как раз нагрянули ревизоры. Флему удалось замять скандал, покрыв недостачу наличными, но бак водокачки еще долгие годы являл собой памятник Сноупсу, или, скорее, не памятник, а след его ноги, знаменовавший, где он был и откуда двинулся дальше.
Место смотрителя электростанции было создано специально для Флема мэром Джефферсона Манфредом де Спейном. Вернувшись с Кубы в чине лейтенанта, с лицом, украшенным шрамом от удара испанского клинка, де Спейн возвестил в городе наступление новых времен; он легко победил на выборах и первое, что сделал, заняв пост мэра, купил гоночную машину, чем нарушил изданный своим предшественником закон, запрещавший в Джефферсоне езду на автомобилях, – просто наплевал на него, хотя легко мог бы отменить.
Встреча и последующий роман Манфреда де Спейна и Юлы Сноупс были уготованы судьбой, они столь бесспорно воплощали собой божественную простоту, безгрешную и безграничную бессмертную страсть, что весь, или почти весь, баптистско-методистский Джефферсон – не имея, впрочем, никаких доказательств предполагаемой связи – с восторгом наблюдал за тем, как они наставляют рога Флему. Иные недоумевали, отчего Флем их не накроет, но он просто не хотел этого делать, извлекая из неверности жены – да и какая такая может быть неверность импотенту – свои выгоды. Должность смотрителя электростанции была не последней.
Проворовавшись на электростанции, Флем несколько лет ничем определенным не занимался, а только, по выражению Рэтлифа, разводил Сноупсов, по его стопам просачивавшихся в Джефферсон. Его место в ресторанчике поначалу занял Эк, но как ненастоящий Сноупс, не способный к стяжательству, он скоро оказался сторожем при нефтеналивном баке, и заведение перешло в руки бывшего учителя из французовой Балки, А. О. Сноупса. Появился было в городе и настоящий учитель Сноупс, но его застукали с четырнадцатилетней, за что обваляли в дегте и перьях и прогнали прочь; от горе-учителя осталось двое сыновей – Байрон и Вергилий.
Одним из немногих, кто не мог спокойно взирать на отношения Юлы и де Спейна, был Гэвин Стивене, молодой городской прокурор. Мысли о том, что на глазах всего Джефферсона выделывает женщина, равных которой не создавала природа, приводили его в смятение, побуждали что-то – что именно, он и сам не знал – предпринять во спасение то ли Юлы, то ли Джефферсона от Юлы и де Спейна. Сестра-близнец Гэвина, Маргарет, советовала брату сначала разобраться, что его беспокоит больше: что Юла не так добродетельна или что она губит свою добродетель именно с де Спейном.
Перед балом, который давал Котильонный клуб, объединявший благородных дам Джефферсона, Гэвину пришла мысль послать бальный букет Юле Сноупс, но Маргарет сказала, что тогда уж надо посылать букеты всем приглашенным дамам. Гэвин так и сделал, а де Спейн, узнав об этом, последовал его примеру, но на дом Маргарет и ее брату прислал не одну, а целых две празднично оформленные коробки – в своей Гэвин обнаружил пару бутоньерок, использованным презервативом привязанных к заточенным граблям, с помощью которых его племянник в свое время, когда мэр завел манеру носиться мимо дома прокурора, издевательски при этом сигналя, проколол шины де Спейновой машины. Противостояние двух мужчин получило продолжение на балу: Гэвину – как, возможно, и многим другим – показалось, что де Спейн танцует с Юлой непристойно, и он одернул кавалера; потом во дворе они честно подрались, вернее, мэр просто основательно отделал прокурора.
Летом, когда в суде не было никаких особых дел, прокурор Гэвин Стивене возбудил процесс против акционерной компании и мэра, обвинив их в попустительстве хищениям на электростанции. В день заседания он получил записку от Юлы с указанием ждать ее поздно вечером у себя в конторе; когда она пришла, он стал гадать и допытываться у нее, зачем она пришла, кто – Флем Сноупс или Манфред де Спейн – послал ее к нему, чего она хочет и чего хочет он сам, и, вконец запутавшись в собственных сомнениях, выставил гостью за дверь. Ее слов о том, что она не любит, когда люди несчастливы, и, мол, коль скоро это легко исправить… – Гэвин услышать не мог или не хотел. Так или иначе, но на следующий день прокурор снял свои обвинения, а по прошествии скорого времени отбыл совершенствовать знания в Гейдельберг.
Перед отъездом он завещал Рэтлифу нести общий джефферсонский крест – Сноупсов – и по мере сил защищать от них город. В Джефферсоне Гэвин Стивене снова появился только через несколько лет, уже в разгар войны, но скоро снова отбыл в Европу офицером тыловых частей. С собой он прихватил Монтгомери Уорда Сноупса, сына А. О., который пошел на войну отнюдь не из патриотических соображений, а желая там осмотреться как следует, пока всех не стали забривать поголовно.
Осмотрелся во Франции Монтгомери Уорд неплохо. Скоро он стал заведовать интендантской лавочкой, и она пользовалась громадной популярностью у американских солдат благодаря тому, что в заднюю комнату он поместил смазливую француженку. Когда война кончилась, изобретательный Сноупс перебрался в Париж, где поставил дело на более широкую ногу. В Джефферсоне, куда он вернулся последним из побывавших в Европе солдат, Монтгомери Уорд открыл фотоателье и поначалу принимал в нем клиентов в наряде монмартрского художника. Но со временем джефферсонцы начали замечать, что уже больше года фотографии в витрине не меняются, а клиентуру составляют преимущественно молодые окрестные фермеры, приходящие сниматься почему-то ближе к ночи. В конце концов в мастерской учинили обыск, и на белый свет был извлечен альбом с похабными парижскими открытками.
Флем Сноупс и не думал избавлять оскандалившегося родственника от тюрьмы; он лишь выкрал из кабинета шерифа вещественные доказательства, а в мастерскую натаскал емкостей с самодельным виски – самогоноварение в глазах нормальных обывателей куда достойнее разврата. Другого одиозного Сноупса, А. О., потратив на то внушительную сумму, Флем также спровадил из Джефферсона – во Французову Балку.
О своем добром имени Флем начал печься с того момента, когда ему, ко всеобщему изумлению, достался пост вице-президента банка Сарториса, ограбленного незадолго до того Байроном Сноупсом, который служил в нем клерком. Тогда де Спейн из своих денег возместил украденное, благодаря чему был избран президентом. Назначение Флема стало с его стороны очередной платой за молчаливое попустительство жене.
Первое начинание Флема на новом месте оказалось неудачным – он захотел было вступить в долю в несноупсовском промысле с ненастоящим Сноупсом, Уоллом (его отец, Эк, погиб при взрыве нефтеналивного бака, и Уоллстрит-Паника, как он тогда звался, еще подростком начал самостоятельно зарабатывать на жизнь), чья лавка процветала исключительно благодаря его трудолюбию и добропорядочности. Уолл отверг предложение родича, а за это ему было отказано в крайне нужном кредите. Выручил Уолла Рэтлиф; он встал на ноги и со временем на паях с Рэтлифом открыл первый в тех краях настоящий супермаркет, хотя слова этого еще и в помине не было.
Дочь Юлы Сноупс, Линда, в первый раз бросилась в глаза Гэвину Стивенсу, когда ей уже исполнилось четырнадцать лет. Она не являла собой копии своей матери, но была столь же лучезарна, неповторима и прекрасна. Гэвина, хоть ему и было основательно за тридцать, неодолимо влекло к этому созданию, и он, решив для себя, что просто намерен формировать ум девочки, чуть не каждый день встречал ее после школы, вел в аптеку, где угощал мороженым и кока-колой, развлекал беседами и дарил книжки.
Линда подросла, и у нее появился кавалер помоложе, боксер и автомобилист, который как-то, ворвавшись к Гэвину в кабинет, в кровь разбил ему лицо. Подоспевшая Линда обругала юнца, а Гэвину призналась в любви. После этого случая встречи их стали очень редкими – старый холостяк тревожился за доброе имя девушки, поскольку пошли слухи, что соперник застал его наедине с Линдой и за это избил. Главным своим долгом Гэвин теперь считал спасти Линду от Сноупсов, а значит, надо было попытаться сделать так, чтобы ее отправили в один из колледжей на востоке или на севере.
Флем Сноупс был против: во-первых, жена и дочь были для него непременными предметами обстановки дома солидного вице-президента банка; во-вторых, вдали от дома Линда могла без его ведома выйти замуж, а это означало бы для Флема лишиться части наследства отца Юлы, старого Билла Варнера; и наконец, не зависящие от него люди могли раскрыть Линде правду о ее рождении. Юла, в свою очередь, ошарашила Гэвина словами о том, что защита от Сноупсов – лишь поэтические бредни, женщинам же дороже всего факты, а самый весомый факт – женитьба, и таким образом, лучшее, что он может сделать для Линды, – это жениться на ней.
Но в один прекрасный день Флем позволил приемной дочери уехать из Джефферсона. Сделал он это неспроста, но рассчитав, что в порыве благодарности Линда может отказаться в его пользу от причитавшейся ей доли материнского наследства и дать расписку об этом. Расписка же требовалась ему для решительной схватки с де Спейном за пост президента банка – последнее, что должны были принести Флему восемнадцать лет бесчестия.
Флем отвез расписку по поводу Французовой Балки; той же ночью Билл Варнер, держатель трети акций банка, был в доме от всей души презираемого и ненавидимого зятя, где все узнал о Юле и де Спейне. На, другой день акции де Спейна были проданы Флему, отныне президенту банка, а назавтра он должен был покинуть Джефферсон, один или с Юлой. Вечером того же дня Юла во второй раз в жизни пришла к Гэвину Стивенсу; она объяснила Гэвину, что ни уехать с де Спейном, ни остаться со Сноупсом для нее равно невозможно – из-за дочери, и взяла с него обещание жениться на Линде. Он обещал, но только в случае, если ничего другого для нее нельзя будет сделать. Ночью Юла покончила с собой.
Линду Гэвин отправил не в университет – она переросла все университеты, – а в Нью-Йорк, в Гринич-Виллидж, где у него были друзья и где ей предстояло многое испробовать и многому научиться до тех пор, пока на ее пути не встретится самый смелый и сильный – сам он таким не был. Флем зажил солидным вдовцом в купленном им и переделанном в плантаторском стиле особняке де Спейнов. В Джефферсоне же и Йокнапатофе все шло своим чередом.