Блез Паскаль
Письма к провинциалу
Настоящие письма являют собой полемику автора с иезуитами, яростными гонителями сторонников учения голландского теолога Янсения, противопоставлявшего истинно верующих остальной массе формально приемлющих церковное учение. Во Франции оплотом янсенизма стало парижское аббатство Пор-Рояль, в стенах которого Паскаль провел несколько лет.
Полемизируя с иезуитами, автор прежде всего исходит из здравого смысла. Первой темой дискуссии становится учение о благодати, вернее, трактовка этого учения отцами-иезуитами, представляющими официальную точку зрения, и сторонниками Янсения. Иезуиты признают, что все люди наделены довлеющей благодатью, но, чтобы иметь возможность действовать, им необходима благодать действенная, которую Бог посылает не всем. Янсенисты же считают, что всякая довлеющая благодать сама по себе действенна, но обладают ею не все. Так в чем же разница? – спрашивает автор, и тут же отвечает: “И получается, что расхождение с янсенистами у них (иезуитов) исключительно на уровне терминологии”. Тем не менее он отправляется к теологу, ярому противнику янсенистов, задает ему тот же вопрос, и получает вот какой ответ: не в том дело, дана благодать всем или не всем, а в том, что янсенисты не признают, что “праведники имеют способность исполнять заповеди Божий именно так, как мы это понимаем”. Где тут до заботы о логике или хотя бы о здравом смысле!
Столь же непоследовательны отцы-иезуиты и в рассуждении о деяниях греховных. Ведь если действующая благодать – откровение от Бога, через которое он выражает нам свою волю и побуждает нас к желанию ее исполнить, то в чем же расхождение с янсенистами, которые также усматривают в благодати дар Божий? А в том, что, согласно иезуитам, Бог ниспосылает действующую благодать всем людям при каждом искушении; “если бы у нас при всяком искушении не было действующей благодати, чтобы удержать нас от греха, то, какой бы грех мы ни совершили, он не может быть вменен нам”. Янсенисты же утверждают, что грехи, совершенные без действующей благодати, не становятся от этого менее греховными. Иными словами, иезуиты неведением оправдывают все! Однако давно известно, что неведение отнюдь не освобождает совершившего проступок от ответственности. И автор принимается размышлять, отчего же отцы-иезуиты прибегают к столь изощренной казуистике. Оказывается, ответ прост: у иезуитов “настолько хорошее о себе мнение, что они считают полезным и как бы необходимым для блага религии, чтобы их влияние распространилось повсюду”. Для этого они избирают из своей среды казуистов, готовых всему найти пристойное объяснение. Так, если к ним приходит человек, пожелавший вернуть неправедно приобретенное имущество, они похвалят его и укрепят в сем богоугодном деле; но если к ним придет другой человек, который ничего не хочет возвращать, но желает получить отпущение, они равно найдут резоны дать отпущение и ему. И вот, “посредством такого руководства, услужливого и приноравливающегося”, иезуиты “простирают свои руки на весь мир. Для оправдания своего лицемерия они выдвинули доктрину вероятных мнений, состоящую в том, что на основании должных рассуждений ученый человек может прийти как к одному выводу, так и к другому, а познающий волен следовать тому мнению, которое ему больше понравится. “Благодаря вашим вероятным мнениям у нас полная свобода совести”, – насмешливо замечает автор. А как казуисты отвечают на заданные им вопросы? “Мы отвечаем то, что нам приятно, или, вернее, что приятно тем, кто нас спрашивает”. Разумеется, при таком подходе иезуитам приходится изобретать всяческие уловки, чтобы уклониться от авторитета Евангелия. Например, в Писании сказано: “От избытка вашего давайте милостыню”. Но казуисты нашли способ освободить богатых людей от обязанности давать милостыню, по-своему объяснив слово “избыток”: “То, что светские люди откладывают для того, чтобы возвысить свое положение и положение своих родственников, не называется избытком. Поэтому едва ли когда-нибудь окажется избыток у людей светских и даже у королей”. Столь же лицемерны иезуиты и в составлении правил “для людей всякого рода”, то есть для духовенства, дворянства и третьего сословия. Так, например, они допускают служение обедни священником, впавшим в грех беспутства, исключительно на основании того, что, если нынче со всей строгостью “отлучать священников от алтаря”, служить обедни будет буквально некому. “А между тем большое число обеден служит к большей славе Бога и к большей пользе для души”. Не менее гибки и правила для слуг. Если, к примеру, слуга выполняет “безнравственное поручение” своего господина, но делает это “только ради временной выгоды своей”, таковой слуга с легкостью получает отпущение. Оправдываются также и кражи имущества хозяев, “если другие слуги того же разряда получают больше в другом месте”. При этом автор насмешливо замечает, что в суде подобная аргументация почему-то не действует.
А вот как отцы-иезуиты “соединили правила Евангелия с законами света”. “Не воздавайте никому злом за зло”, – гласит Писание. “Из этого явствует, что человек военный может тотчас же начать преследовать того, кто его ранил, правда, не с целью воздать злом за зло, но для того, чтобы сохранить свою честь”. Подобным образом они оправдывают и убийства – главное, чтобы не было намерения причинить зла противнику, а только желание поступить себе во благо: “следует убивать лишь когда это уместно и имеется хорошее вероятное мнение”. “Откуда только берутся подобные откровения!” – в растерянности восклицает автор. И мгновенно получает ответ: от “совсем особенных озарений”.
Столь же своеобразно оправдывается и воровство: “Если встретишь вора, решившегося обокрасть бедного человека, для того, чтобы отклонить его от этого, можно указать ему какую-нибудь богатую особу, которую он может обокрасть вместо того”. Подобные рассуждения содержатся в труде под названием “Практика любви к ближнему” одного из авторитетнейших иезуитов. “Любовь эта, действительно, необычна, – замечает автор, – спасать от потери одного в ущерб другому”. Не менее любопытны рассуждения иезуитов о людях, занимающихся ворожбой: должны ли они возвращать деньги своим клиентам или нет? “Да”, если “гадатель несведущ в чернокнижии”, “нет”, если он “искусный колдун и сделал все, что мог, чтобы узнать правду”. “Таким способом можно заставить колдунов сделаться сведущими и опытными в их искусстве”, – заключает автор. Его же оппонент искренне вопрошает: “Разве не полезно знать наши правила?”
Следом автор приводит не менее любопытные рассуждения из книги отца-иезуита “Сумма грехов”: “Зависть к духовному благу ближнего есть смертный грех, но зависть к благу временному только простительный грех”, ибо вещи временные ничтожны для Господа и его ангелов. Здесь же помещено оправдание соблазнителя: “девица владеет своей девственностью так же, как своим телом”, и “может располагать ими по усмотрению”.
Поразительное новшество являет собой и учение о “мысленных оговорках”, позволяющих лжесвидетельствовать и давать ложные клятвы. Оказывается, достаточно после того, как скажешь вслух: “Клянусь, что не делал этого”, прибавить тихо “сегодня” или же нечто подобное, “словом, придать речам своим оборот, который придал бы им человек умелый”.
Не менее резво справляются иезуиты и с церковными таинствами, требующими от прихожанина душевных и иных усилий. Например, можно иметь двоих духовников – для грехов обычных и для греха убийства; не отвечать на вопрос, “привычен ли грех”, в котором каешься. Духовнику же достаточно спросить, ненавидит ли кающийся грех в душе, и, получив в ответ “да”, поверить на слово и дать отпущение. Следует избегать греха, но если обстоятельства влекут вас к нему, то прегрешение извинительно. И, совершеннейше переворачивая с ног на голову все представления о порядочности, иезуиты исключают из числа отвратительнейших грехов клевету. “Клеветать и приписывать мнимые преступления для того, чтобы подорвать доверие к тем, кто дурно говорит о нас, – это только простительный грех”, – пишут они. Учение это столь, широко распространилось среди членов ордена, отмечает автор, что всякого, кто рискнет оспорить его, они называют “невеждой и дерзким”. И сколько истинно благочестивых людей стало жертвой клеветы этих недостойных учителей!
“Не беритесь же больше изображать наставников; нет у вас для этого ни нравственных, ни умственных способностей”, “оставьте церковь в покое”, – призывает своих оппонентов автор. Те же в ответ обрушиваются на него с обвинениями в ереси. Но какие доказательства приводят возмущенные отцы-иезуиты? А вот какие: автор “из членов Пор-Рояля”, аббатство Пор-Рояль “объявлено еретическим”, значит, автор тоже еретик. “Следовательно, – заключает автор, – вся тяжесть этого обвинения падает не на меня, а на Пор-Рояль”. И он вновь яростно бросается в бой в защиту веры, возвышающей дух человеческий: “Бог изменяет сердце человека, изливая в душу его небесную сладость, которая, превозмогая плотские наслаждения, производит то, что человек, чувствуя, с одной стороны, свою смертность и свое ничтожество и созерцая, с другой стороны, величие и вечность Бога, получает отвращение к соблазнам греха, которые отлучают его от нетленного блага. Обретая высшую свою радость в Боге, который привлекает его к себе, он неуклонно влечется к нему сам, чувством вполне свободным, вполне добровольным”.