Пьеса Островского вызвала множество статей и рецензий. Среди них особенно выделяется статья Н. А. Добролюбова “Луч света в темном царстве”. Почему именно Катерина была названа “лучом света”? Потому, что инстинктивный протест героини “Грозы” был для критика прямым доказательством обреченности “темного царства”. “Известно, – утверждал Добролюбов, – что крайности отражаются крайностями и что самый сильный протест бывает тот, который поднимается наконец из груди самых слабых и терпеливых”. Образ Катерины в истолковании критика получал обобщающее значение – как утверждение той скрытой силы, которая не может не пробудиться в естественном стремлении народа к свободе, как свидетельство непримиримости его ко всем проявлениям угнетения, несправедливости, к любым формам самодурства.
Через несколько лет, в 1864 г., появилась статья другого известного критика Д. И. Писарева “Мотивы русской драмы”. Писарев попытался обосновать совершенно другую трактовку образа Катерины. В своей статье он спорил не столько с Островским, сколько с Добролюбовым. Для Писарева Катерина, при всей ее страстности, нежности, искренности, что он охотно признает, все же не является “лучом света”, прежде всего потому, что живет и действует она не по законам разума. Для Писарева же необходимым условием “светлого явления должен быть сильный и развитой ум; там, где нет этого свойства, там не может быть и светлых явлений”.
В подобного рода высказываниях критика-просветителя достаточно отчетливо проявляется и его сила, и его слабость. Отсюда же проистекает и прямое противопоставление Катерины любимому писаревскому герою – Базарову. Даже одно то, что Базаров – ученый-естественник, занимающийся, в частности, опытами над лягушками, приводит критика в восторг: “Тут-то именно, в самой лягушке-то, и заключается спасение и обновление русского народа. Ей-богу, читатель, я не шучу и не потешаю вас парадоксами”. Все симпатии Писарева отданы “базаровскому типу”, а Катерина отнесена им к разряду “вечных детей”.
Наконец, необходимо учитывать оценку драмы Островского Аполлоном Григорьевым, который увидел в “Грозе” прежде всего “поэзию народной жизни”, мимо чего прошли и Добролюбов и Писарев. Ряд ученых в последнее время разрабатывают именно эту концепцию: они стремятся уяснить истоки характера Катерины в контексте русской национальной культуры. Впрочем, справедливости ради следует заметить, что Достоевский, постоянно полемизировавший с Добролюбовым, в письме к Н. Н. Страхову сделал важное признание: “…знаете ли, я убежден, что Добролюбов правее Григорьева в своем взгляде на Островского. Может быть, Островскому и действительно не приходило в ум всей идеи насчет Темного Царства, но Добролюбов подсказал хорошо и попал на хорошую почву”.
Долгое время считалось общепринятым, что после Добролюбова уже ничего принципиально нового о “Грозе” сказано не будет. Однако драма Островского не “памятник”, она и сегодня живет, и сегодня способна заинтересовать пытливую мысль и школьника и многоопытного литературоведа.