В пьесе Серебряков нарисован, казалось бы, без какого бы то ни было сочувствия. Достаточно вспомнить его первое появление на сцене. Дядя Ваня с иронией говорит: “Жарко, душно, а наш великий ученый в пальто, в калошах, с зонтиком и в перчатках”. Это очень напоминает учителя греческого языка Беликова из рассказа “Человек в футляре”.
Однако для Чехова никогда не было характерным однолинейное, примитивное изображение действующих лиц. Образ Серебрякова значительно сложнее, чем кажется на первый взгляд.
Замечательный режиссер, один из основателей Московского Художественного театра К. С. Станиславский был убежден, что главная идея пьесы такова: “самородок Астров и поэтически нежный дядя Ваня глохнут в захолустье, а тупица профессор блаженствует в С.-Петербурге и вместе с себе подобными правит Россией…” Во-первых, о Петербурге у Чехова не сказано ни единого слова; судя по всему, Серебряков преподавал в Харьковском университете. Во-вторых, отслужив положенные по тогдашним за конам 25 лет, профессор вынужден выйти в отставку и переехать в деревню : “Всю жизнь работать для науки, привыкнуть к своему кабинету, к аудитории, к почтенным товарищам – и вдруг, ни с того ни с сего, очутиться в этом склепе…” Какое уж тут блаженство!
Сам дядя Ваня вынужден признать, что жизнь профессора была очень интересной: “Он бы лучше свою автобиографию написал. Какой это превосходный сюжет?.. Сын простого дьячка, бурсак, добился ученых степеней и кафедры, стал его превосходительством, зятем сенатора и проч. и проч.. ..А какой успех у женщин? Ни один Дон-Жуан не знал такого полного успеха! За что? Почему?”
Значит, было что-то в этом человеке, что привлекло к нему некогда сестру дяди Вани, которая “любила его так, как могут любить одни только чистые ангелы таких же чистых и прекрасных, как они сами”. Если воспринимать Серебрякова упрощенно и примитивно, то тогда становится совершенно непонятным, что же заставляло Войницкого на протяжении долгих 25 лет так гордиться им и с благоговением произносить его имя…
Соня рассказывает Астрову об отце: “Он в жизни, говорят, имел большой успех у женщин, и его дамы избаловали”. Оказывается, во всем виноваты дамы. А сама Соня не избаловала его? Ее бабушка, Мария Васильевна, которая буквально преклоняется перед профессором? А дядя Ваня, прозревший, кажется, только после того, как Серебряков приехал в имение с молодой женой-красавицей, в которую Войницкий тут же и влюбился?
Не исключено, что именно атмосфера всеобщего восхищения, преклонения развратила, испортила некогда способного семинариста, отличающегося удивительной работоспособностью, превратив его, в конечном счете, в сухаря, ворчливого, скучного, неинтересного человека, который может говорить только о своих болезнях.
Спору нет, Серебряков предстает в пьесе как личность антипатичная: но был же он некогда, судя по всему, другим… Все жалуются на среду; почему бы на среду, на окружающих не пожаловаться и самому отставному профессору?
Разница, пожалуй, только в одном: он лишен каких бы то ни было сомнений в правильности своего жизненного пути, он глух к тревогам и страданиям своих близких, он преисполнен сознания собственной значимости. Иначе говоря, он самоуверен, а это как раз то качество, которого начисто лишены другие чеховские герои, которые именно поэтому заслуживают большую или меньшую долю авторского сочувствия.