“Мне нравится ваша никому больше не интересная, где-то там отшумевшая жизнь, бегом убежавшая молодость…” Т. Толстая, “Милая Шура”.
Мне очень понравились рассказы Татьяны Толстой. Проза писательницы, бесспорно, талантлива. Неожиданность словесных оборотов и яркость образов Т. Толстой затягивает читателя.
Особенно привлекает раскованная и непринужденная манера писательницы. Авторская речь близка к устной, обиходно-разговорной с ее характерными чертами – жаргонизмами, нелогичностью, перескоками с предмета на предмет. Вся наша современная жизнь говорит устами автора, – жизнь с ее стремительностью, торопливостью.
Незаурядный юмор Татьяны Толстой имеет особый оттенок. Так, в рассказе “Факир” речь идет о привычной для всех нас цепи квартирных обменов. “Вот-вот уже все должно было свершиться, тридцать восемь человек дрожали и огрызались, рушились свадьбы, лопались летние отпуска, где-то в цепи нал некто Симаков.., и в тот момент, когда где-то там, в заоблачных сферах, розовый ангел воздушным пером уже заполнял ордера – трах! Она передумала. Вот так – взяла и передумала. И отстаньте все от нее”.
Сюжеты рассказов Толстой как бы вырастают из житейских подробностей и разветвляются во все стороны. Детали, подробности иногда говорят здесь больше, чем подробное описание жизни героя. Так, в рассказе “Петере” читаем о том, что герой “…как-то нечаянно, мимоходом, женился на холодной твердой женщине с большими ногами, с глухим именем. Женщина строго глядела на людей, зная, что люди – мошенники, что верить никому нельзя; из кошелки ее пахло черствым хлебом”. Вот этот запах черствого хлеба говорит о героях очень много. Нет необходимости рассказывать подробно, как они познакомились, поженились. Читатель прекрасно сам может это представить.
Отличительная черта творчества Татьяны Толстой – сопереживание и жалость к своим героям. Жалеет она пожилого, носатого, лысеющего Симеонова (“Река Оккервиль”), жалеет и милую Шуру с ее “дореволюционными ногами” и нелепой шляпой, украшенной “всеми четырьмя временами года”, пережившую трех мужей и не родившую ни одного ребенка… Теплое чувство жалости рождается у автора даже при взгляде на предметы неодушевленные, случайно попавшиеся на глаза: “Курица в авоське висит за окном, как наказанная, мотается на черном ветру. Голое мокрое дерево1 поникло от горя. Пьяница расстегивает пальто, опершись лицом о забор. Грустные обстоятельства места, времени и образа действия” (“Милая Шура”).
Эти “грустные обстоятельства” присутствуют во многих рассказах Толстой. Старость, болезни, несчастья, даже уродства, в общем, разнообразное людское неблагополучие является предметом пристального внимания автора. Иногда Т. Толстая правдива до жестокости. Но, не жалея читателей, она сочувствует своим героям, обделенным жизнью, так и не дождавшимся радости.
“Спи спокойно, сынок” – рассказ о мальчике Сереже, детдомовце военной поры, боящемся шапки. Это сильный, трагический рассказ. “Детства у него не было, детство сгорело, разбомбленное на неведомой станции, чьи-то руки вытащили его из огня, бросили на землю, катали, шапкой били по голове, сбивая пламя. Не понимал, что шапкой-то и спасли, черной, вонючей, – шапка отбила память, она снилась в кошмарах, кричала, взрывалась, оглушала, – он долго потом заикался, рыдал, закрывал руками голову, когда воспитательницы пытались его одевать”. Вот он уже взрослый, у него сын Антон, а он все еще боится одного вида шапок в витринах магазинов. Он останавливается перед этими витринами, мучаясь мыслями кто я? откуда? чей сын? Он смотрит на пожилых женщин и думает, а вдруг это и есть его мать. К своему сыну Антошке он обращается со словами, выведенными в заглавие рассказа: “Спи спокойно, сынок, уж ты-то ни в чем не повинен”. И в этих словах Сергея звучит наша общая надежда, что сегодняшние дети не будут гореть, не будут бояться шапки…
Язык Татьяны Толстой заслуживает особого разговора. Порой словосочетания, которые встречаются у нее, настолько выразительные, что не будет преувеличением назвать их экзотическими. Например, “Перцу дожидаюсь, – строго отвечала она ледяной верхней губой” (“Соня”) или: “Благородный старик смотрит тоскливым дворянским взором” (“Охота на мамонта”) “…за окном то валила ватная метель, то проглядывало сквозь летние облака пресное городское солнце” (“Огонь и пыль”). Каждая такая фраза поражает меткостью, изобретательностью и новизной.
Стиль писательницы очень своеобразен. Прежде всего, замечаешь обилие прилагательных, – они теснятся, порой противоречат друг другу, сталкиваются с существительными в парадоксальных сочетаниях. Вот как сказано у Толстой о внушающем отвращение человеке: “Маленькое, мощное, грузное, быстрое, волосатое, бесчувственное животное” (“Охота на мамонта”). А вот описание дома эпохи “архитектурных излишеств”: “… розовая гора, украшенная семо и овамо разнообразнейше – со всякими зодческими эдакостями, штукенциями и финтибрясами” (“Факир”). Торжественные славянизмы “семо и овамо” стоят рядом, встык с современными жаргонизмами.
В некоторых случаях, когда автору мало одной детали, одного сравнения, одного эпитета, изобилие как бы переваливает через край. Фраза растет, пухнет от подробностей и деталей. Вот, например, как говорится о граммофонном голосе некогда знаменитой певицы: “…несся из фистончатой орхидеи божественный, темный, низкий, сначала кружевной и пыльный, потом набухающий подводным напором, восстающий из глубин, преображающийся, огнями на воде колыхающийся,- пщ-пщ-пщ – парусом надувающийся голос…” Читаешь и думаешь: метко, богато, искусно, но слишком разукрашено! Избыточность стиля, бывает, переходит у Татьяны Толстой в некую красизость. Например, “Каждую ночь к Игнатьеву приходила тоска. Тяжелая, смутная, с опущенной головой, садилась на краешек постели, брала за руку – печальная сиделка у безнадежного больного. Так и молчали часами – рука в руке” (“Чистый лист”). Но это все-таки крайне редко.
Конечно, стиль Татьяны Толстой, яркий и необычный, привлекает внимание читателей прежде всего. Ее прозу хочется назвать своевольной. Но не менее важным моментом является пристальное внимание к современному человеку, к его нелегкой судьбе. И как бы ни различались мнения читателей относительно творчества Татьяны Толстой, ясно одно: перед нами большой оригинальный талант.