“Будущее светло и прекрасно9, – писал в своем небезызвестном романе “Что делать?” идеолог русской революции Н. Г. Чернышевский. С ним соглашались многие русские писатели прошлого столетия, создавшие свои варианты социальных утопий, а именно: Л. Н. Толстой и Н. А. Некрасов, Ф. М. Достоевский и Н. С. Лесков. XX век внес в этот хор писательских голосов свои коррективы: в нашу историю пришло то, что получило название эпохи тоталитаризма. Украсив себя лозунгами о социалистическом рае на земле, революционная власть провозгласила главенство политики над искусством, наукой, над человеческой личностью с ее неповторимым духовным миром. В связи с этим литература рассматривалась всего лишь как послушный инструмент политического режима. Но даже в таких тяжелых условиях подлинный художник оставлял за собой право беспристрастного суда над временем и людьми. Пример тому – роман Евгения Ивановича Замятина “Мы”, увидевший свет в далеком 1925 году.
Уже в упомянутом выше романе Н. Г. Чернышевского нарисован будущий “город солнца”, воплощающий радость и гармонию на земле. Замятин во многом повторяет описание этой классической литературной утопии: перед нами предстают “стеклянные купола аудиториумов”, “стеклянный, электрический, огнедышащий “Интеграл”, “божественные параллелепипеды прозрачных жилищ”. Каково же отношение автора ко всему этому великолепию? Писателя интересуют не столько признаки материального благополучия и прогресса, сколько духовное состояние будущего общества и прежде всего взаимоотношения личности и государства. В этом смысле роман “Мы” не фантастическая мечта художника эпохи социализма, а скорее проверка большевистской мечты на ее состоятельность, “человечность”. Именно с этим связана идея произведения, вытекающая из авторских наблюдений за судьбой тех, кто составляет народонаселение хрустально-алюминиевого рая будущего.
Повествование в романе ведется от лица рассказчика, личность которого заслуживает особого внимания. Это человек без имени, Д-503 – один из математиков Единого Государства. Он боготворит “квадратную гармонию” общественного устройства, которое заботливо обеспечивает “математически безошибочное счастье” для любого, живущего на этой земле. В обществе покорных “нумеров” каждый получает сытость, покой, соответствующее занятие и полное удовлетворение физических потребностей. А что взамен? Совсем “немного”: надо отказаться от всего, что отличает те-
42
Бя от других, избавиться от своей индивидуальности и стать безликим “нумером”. Приняв эти условия, можно получить “полноценное” существование: это жизнь по законам Часовой Скрижали, отгороженность от мира Зеленой Стеной, постоянная слежка со стороны Хранителей из службы безопасности. В таком обществе все контролируется и подлежит строгому учету: музыка заменяется Музыкальным заводом, литература – Институтом Государственных Поэтов и Писателей, пресса – Государственной Газетой и так далее. Важнейшим событием в жизни Единого Государства является День Единогласия, когда осчастливленные властью Благодетеля люди подтверждают радость своего рабского состояния.
Но даже такая хорошо отлаженная государственная машина дает сбой: человеческая природа упорно сопротивляется идее безликого, унылого существования. В этом противоречии кроется основной конфликт произведения, прямо соотносящийся с судьбой главного героя. Д-503 вдруг начинает ощущать в себе те самые запретные чувства, которые нарушают гармонию Единого Государства. Герой влюбляется, его начинают посещать неясные мысли и смешанные чувства. Подобные процессы происходят и с тысячами других “нумеров”, открывающих в себе что-то неповторимое, отличное от других. Для всемогущей государственной Системы это означает неслыханный заговор, опаснейший бунт! И действительно, зреющее недовольство перерастает в восстание низов, которое возглавляет возлюбленная главного героя – 1-330. Какие же цели преследуют бунтовщики? Это возвращение к нормальной, естественной, подлинно человеческой жизни, обретение права на любовь, творчество, свободное выражение своих мыслей. Но силы в этой борьбе явно не равны: безжалостная государственная машина подавляет этот порыв “неблагонадежных”. В самом способе подавления проявляется поистине “высший разум” Единого Государства: им разрабатывается и внедряется в практику операция по удалению “лишних” эмоций и фантазий, то есть всего человеческого в человеке. Такому чудовищному эксперименту подвергается и сам Д-503: ему удаляют “центр фантазий” путем прижигания Х-лучами “жалкого мозгового узелка”. И вот итог операции: “Никакого бреда, никаких нелепых метафор, никаких чувств: только факты”.
При чтении этих страниц романа испытываешь чувство грусти и безнадежности: сам принцип бездушной организации общества внедряется внутрь человека, полностью убивает его сознание. Мы становимся свидетелями вмешательства государства в сокровенный мир личности, в его самые тонкие сферы. Все это сказывается в личной судьбе Д-503: герой-рассказчик теряет свое “я” и снова верой и правдой служит Единому Государству, предавая свою возлюбленную (1-330 погибает под пытками, никого не выдав). В итоге торжествует идея механизированного, лишенного какой бы то ни было поэзии мира: “С закрытыми глазами, самозабвенно кружились шары регуляторов; мотыли, сверкая, сгибались вправо и влево; гордо покачивал плечами балансир; в такт неслышной музыке приседало долото долбежного станка. Я вдруг увидел всю красоту этого грандиозного машинного балета…” Это наблюдение за однообразной, равномерной работой машины – своеобразный апофеоз
Несвободы, заложенной в основание Единого Государства, превращающего отдельное “я” в безликое “мы”.
Финал романа возвращает нас к его названию, имеющему особый смысл.
“Допускать, что у “я” могут быть какие-то “права” по отношению к Государству, и допускать, что грамм может уравновесить тонну, – это совершенно одно и то же. Отсюда – распределение: тонне – права, грамму – обязанности; и естественный путь от ничтожества к величию: забыть, что ты – грамм, и почувствовать себя миллионной долей тонны…” Эти рассуждения героя вполне соотносятся с выводами автора: тоталитарное государство опирается не на сумму отдельных “я”, а на миллионные доли огромного и монолитного целого, именуемого “мы”. Такому обществу суждено незавидное будущее, которое обречет людей на безликое, лишенное жизненной яркости существование. Идея солидарности, равенства, братства, провозглашенная в свое время большевиками, у Замятина Обретает Характер антиутопии, определяющей жанровое своеобразие произведения. Это действительно антиутопия, отображающая пагубные и непредвиденные последствия слепого следования социальному идеалу как догме, претендующей на абсолютную истину.
Особенности жанра требовали от писателя особого метода изображения. Замятин вырабатывает свой метод, созвучный стилю эпохи, – “неореализм”, понимаемый как соединение реальности и фантастики. Фантастичны общество прозрачных стен, гигантская сверхмощная космическая машина “Интеграл”, невиданные чудеса Техники Будущего. Реальны человеческие характеры и судьбы, их мысли и чувства, не заслоняемые волей верховного правителя – Благодетеля. Этот художественный сплав создает “эффект присутствия”, делает повествование увлекательным и ярким.
В связи с особенностями метода следует обратить внимание на стиль Замятина. Прежде всего это ироническая и подчас сатирическая окраска монологов главного героя, обнажающая авторское отношение к ним. Вот рассуждения Д-503 об “отсталых” предках: “Не смешно ли: знать садоводство, куроводство, рыболовство (у нас есть точные данные, что они знали все это) и не суметь дойти до последней ступени этой логической лестницы: Детоводства”, К Этому надо добавить особую динамику повествования: в романе много чисто кинематографических приемов изображения (достаточно вспомнить уже процитированную сцену “машинного Балета”). Динамизм стиля соответствует процессу модернизации, индустриализации, которым была охвачена страна, пережившая социальную революцию. Такой стиль позволяет запечатлеть жизнь в ее движении, развитии, дает возможность развернуть картины будущего в напряженной динамике будней Единого Государства.
Своеобразие замятинской стилистики наложило отпечаток и на отбор языковых средств в повествовании. Обращает на себя внимание обилие научно-технических терминов: касательная ассимптота, Фнолектор, Нумератор, Поршневый Шток и тому подобное. Все это как нельзя лучше передает атмосферу, царящую в технократическом обществе, лишенном подлинных представлений о прекрасном. Вспомним рассуждения Д-503 В 12-й записи: “Я думал: как могла
Случиться, что древним не бросалась в глаза нелепость их литературы и поэзии. Огромнейшая великолепная сила художественного слова тратилась совершенно зря. Просто смешно: всякий писал, о чем ему вздумается. Так же смешно и нелепо, как то, что море у древних круглые сутки билось о берег, и заключенные в волнах Силлионы Килограммометров уходили только на подогревание чувств у влюбленных”. Герой-рассказчик постоянно что-то доказывает, обосновывает, разъясняет самому себе, будучи абсолютно уверенным в высшей гармонии нового времени. Отсюда – множество риторических эмоциональных конструкций, делающих монологи живыми и полемичными. В итоге, несмотря на ложность многих рассуждений главного героя, все время ощущаешь его живым человеком, несчастным в своей слепой вере в чудеса тоталитарного прогресса (“Сердце во мне билось – огромное, и с каждым ударом оно выхлестывало такую буйную, горячую, такую радостную Волну”). Проснувшееся в безымянном “нумере” поэтическое начало создает резкий контраст с неподвижным миром техники: “Я – один. Вечер. Легкий туман. Небо задернуто молочно-золотистой тканью, если бы знать, что там – выше?” Таким образом, язык и стиль романа тесно связаны с его проблематикой и образной системой.
Наблюдения над текстом романа-антиутопии приводят к выводу и о высоких художественных достоинствах произведения. Кроме того, язык и сама проблематика романа воспринимаются сегодня не менее остро, нежели в двадцатые годы. К сожалению, многие догадки и фантазии Замятина стали в нашей истории суровой реальностью: это и культ личности, и пресловутые “свободные выборы”, и всемогущий и страшный Архипелаг ГУЛАГ, и заключенный Щ-854 из повести А. Солженицына “Один день Ивана Денисовича”… Сегодня мы много спорим о судьбе России, о возможных путях реформ, о нужности или ненужности “железной руки” в управлении государством. В этом смысле роман Замятина был и остается книгой-предостережением, весомым аргументом в современной борьбе идей. Читая “Мы”, понимаешь, как важно уметь разглядеть за громкими лозунгами и красивыми посулами сущность происходящего в обществе. Важно всегда и везде оставаться личностью, не следовать сомнительным “веяниям времени”, оставлять за собой право сомневаться. В этом смысле фантастика Замятина для нас есть и остается реальностью сегодняшнего во многом “пронумерованного мира”.