Возможно ли описать все очарование театра,
Всю его магическую силу
Над душою человеческою?
В. Г. Белинский
Пьесы А. П. Чехова занимают особое место в мировой драматургии. Казалось бы, после Шекспира, Мольера, Грибоедова, Пушкина, Гоголя, Островского не осталось ни новых тем, ни новых образов. О каком новаторстве может идти речь? Однако творческие возможности писателя неисчерпаемы, и Чехов доказал это. Учитывая прежние достижения литературы, нисколько их не отвергая, Чехов начинает новый этап в развитии драматургии.
Новаторство чеховских пьес проявляется прежде всего в том, что они строятся не на остросюжетном драматическом действии, а на углубленном психологическом анализе характера. Действие развивается и держит зрителя в напряжении не с помощью внешних эффектов, а путем проникновения в суть сложного, часто противоречивого внутреннего мира героя. Зрители, привыкшие к занимательным и увлекательным сюжетам, к интригам, которые так интересно раскручиваются, не сразу поняли Чехова.
Чехов не терпит эффектных сцен. В “Вишневом саде” нет сцены аукциона. А она могла бы быть очень интересной. Представим себе: напряженность обстановки, торги, неожиданное вмешательство Лопахина, азарт, тихое отчаяние Гаева… Но это не для Чехова.
Никаких катастроф в “Вишневом саде” нет, действие в пьесе протекает неспешно, целых шесть месяцев. И лишь о Лопахине мы знаем, что он много работает. А Раневская, Гаев, Аня, Петя – чем они заняты эти полгода? Только разговорами. Создается ощущение, что они растерялись и просто плывут по течению. Ничего не происходит, почти никаких событий, – а жизнь разбита.
Герои Чехова – обычные живые люди. О них нельзя прямолинейно сказать: это злодей, а это ангел. Лопахина, например, Петя Трофимов называет то хищным зверем, то человеком с тонкой и нежной душой.
Важно, что у героев пьесы нет взаимопонимания, заинтересованности друг в друге. Шарлотта повторяет: “Так хочется поговорить, а не с кем…” Казалось бы, вокруг так много умных, интеллигентных людей, способных понять, поддержать, выслушать. Но нет, не слышат они друг друга, не понимают. Раневская и Гаев не понимают и не хотят понять Лопахина, Петя не понимает всей глубины переживаний Раневской. И даже милая Аня не понимает, что нельзя верить Яше: Фирса ведь не отправили в больницу только из-за этого.
Не понимая собеседника, чеховский герой вынужден говорить с собой. Внешне это диалог, а по существу скрытая форма монолога. Чехов учился этому у Л. Н. Толстого, большого мастера настоящих внутренних монологов, с их неправильностью, недоговоренностью, прыжками. Но если у Толстого такова внутренняя речь персонажей, то у Чехова герои и вслух говорят зачастую нелогично и непоследовательно. В дочеховских пьесах слова, не предназначенные прямо для собеседника, сопровождались ремарками: “в сторону” или “про себя”. У Чехова таких ремарок нет.
Во всех пьесах Чехова большую роль играет подтекст. Это осознанный прием, который придает речи эмоциональную насыщенность, художественную убедительность и конкретность. Примером может служить сцена последней встречи Вари и Лопахина. Любовь Андреевна оставляет их наедине. Варя, взволнованная и растерянная, не знает, как вести разговор. Растерян и Лопахин, которому очень не хочется делать Варе предложение. Но эту растерянность Вари и Лопахина автор передает очень своеобразно. Герои не могут говорить вслух о том, что их волнует. Поэтому внешне разговор идет совершенно о другом:
“В а р я. Странно, никак не найду…
Л о п а х и н. Что вы ищете?
В а р я. Сама уложила и не помню.
Пауза.”
На самом деле Варя ничего не ищет. Судьба ее решается, от этого разговора зависит вся ее жизнь, а разговор об этом вести невозможно. Без чеховского подтекста не понять следующей сцены. Лопахин, воспользовавшись случаем, быстро уходит, так и не сделав предложения. Варя, сидя на полу, положив голову на узел с платьем, тихо рыдает. Отворяется дверь, осторожно входит Любовь Андреевна. “Что?” – спрашивает она. Повисает пауза. “Надо ехать”, – говорит Любовь Андреевна.
Вот в этом и проявляется чеховское новаторство. Слов нет, а мы все поняли – не из текста, а именно из подтекста: все кончено. Никаких надежд не осталось. К чему тут слова? Они ничего не изменят и ничего не объяснят.
Обилие пауз вообще характерно для чеховских пьес. Паузы возникают там, где герои “уходят в себя”. Они замыкаются не потому, что им нечего сказать, а потому, что не хотят говорить вслух о самом заветном. Паузы создают особое настроение в зале.
Авторских ремарок у Чехова больше, чем у его предшественников, и они качественно другие. Ремарки в пьесах Чехова дают представление о характере действующих лиц, в них подробно описывается обстановка действия, они помогают режиссеру подобрать нужную тональность.
“Вишневый сад” – последняя пьеса Чехова. В ней он иронизирует над своими же принципами. “Если в первом действии на сцене висит ружье, то в последнем оно должно выстрелить” – в “Вишневом саде” ружье есть, но оно не стреляет. Чехов хотел этим сказать: “Не превращайте новаторские детали в стандарт. Идите дальше”. Пьесы Чехова стали примером для лучших драматургов мира.