Когда вспоминается поэзия А. Блока, первое, что обычно приходит в голову, – стихотворение “Незнакомка”. Конечно, это одно из самых сильных и самых завершенных стихотворений поэта. Но дело не только в этом.
В “Незнакомке” звучит целый ряд мотивов, характерных для поэзии раннего А. Блока, но звучат они как-то необычно. Например, подчеркивается время действия – вечер:
По вечерам над ресторанами
Горячий воздух дик и глух…
И каждый вечер друг единственный
В моем стакане отражен…
Вечер в ранней лирике А. Блока – время таинственное, время, когда душа трепещет в ожидании Прекрасной Дамы, время, когда Она появляется:
Там сумерки невнятно трепетали,
Таинственно сменяя день пустой.
Кто, проходя, души моей скрижали
Заполонил упорною мечтой?
Так писал юный Блок, прошло всего несколько лет – и те же сумерки лишены таинственного ореола, слово “вечер” в строке стоит рядом со словом “рестораны”, и трудно в этом пространстве представить себе Прекрасную Даму.
Нет, дамы в стихотворении тоже есть, но отнюдь не прекрасные:
Среди канав гуляют с дамами Испытанные остряки.
Прекрасная Дама в первом томе появилась “из сумрака зари”, шла “голубыми путями”, сияя “лазурью золотою”. Здесь и она предстает в окружении “презренной прозы”.
То же самое происходит с менее важными, но также концентрирующими в себе сущность блоковского мира мотивами. Слезы в ранней лирике, например, очистительные, возвышенные, преображающие душу. А в “Незнакомке”:
Чуть золотится крендель булочной,
И раздается детский плач.
Плач – просто деталь унылого пейзажа, проза жизни. Точно также луна в первом томе – богиня Селена, покровительница колдунов, окно в потусторонний мир:
Земля пустынна, ночь бледна,
Недвижно лунное сиянье,
В звездах – немая тишина –
Обитель страха и молчанья.
И вот в каком окружении появляется луна в “Незнакомке”:
Над озером скрипят уключины,
И раздается женский визг,
А в небе ко всему приученный,
Бессмысленно кривится диск.
Что же происходит? Значит ли это, что А. Блок просто осмеивает в стихотворении “Незнакомка” все то, чем он жил предыдущие несколько лет? Так считали некоторые современники поэта и, наверное, не совсем безосновательно. Нет, конечно, не смех звучит в этом стихотворении, а трагическая ирония. Вечер, Прекрасная Дама, Луна – все это существует в ином, идеальном мире. Раньше поэт и жил в нем, полностью отвлекаясь от реальности, от “страшного мира”. И мир идеальный, опрокинутый в эту повседневную,
обыденную реальность, не может не исказиться. Боль этого искажения и переживается в стихотворении.
Но надо что-то делать с этой болью – и появляется Незнакомка. Кто она? На первый взгляд, сфера ее существования – “страшный мир”, обыденность:
И медленно пройдя меж пьяными,
Всегда без спутников, одна…
Но чем более вглядывается в нее поэт, тем неосязаемее, бесплотнее этот мир становится. В конце концов возникает сомнение: а действительно ли поэт видит Незнакомку? Может быть, он видит что-то другое?
И странной близостью закованный,
Смотрю за темную вуаль,
И вижу берег очарованный
И очарованную даль.
Глухие тайны мне поручены,
Мне чье-то солнце вручено…
А куда, собственно, подевалась девушка? Она полностью перешла во внутреннюю реальность поэта (“И перья страуса склоненные в моем качаются мозгу”). В этой внутренней реальности она преобразилась до неузнаваемости, также, как и весь “страшный мир”. И такая способность преобразования, творческой перестройки реальности – действительно “сокровище”, дар, жизненно необходимый для поэта. Но она же – и проблема. Не зря в финальном четверостишии рифмуются, то есть приравниваются друг к другу, слова “сокровище” и “чудовище”. Творческое преобразующее видение действительно может превратить чудовище в сокровище, или, как пишет А. Блок в одном из своих прозаических эссе, “увидеть дантову Беатриче в сологубовской Недотыкомке”.
Блоковское стихотворение представляет собой именно постановку данной проблемы. В нем зреет решение прямо и честно смотреть в глаза “страшному миру”.