Маяковский был больше, чем кто-либо другой, характерен для своего времени и трудно понимаем из иной эпохи.
Начало поэтической деятельности Маяковского совпало с общемировоззренческим кризисом первого десятилетия XX в., с его крушением этических идеалов и понятий. Из всех возникших на этой почве модернистских течений Маяковского привлек футуризм с его анархическим бунтарством, ниспровержением старых кумиров и стремлением к новаторству в форме.
Раннее творчество Маяковского имеет антибуржуазную направленность. Поэту противны покорность, сытость, мещанство. Не приемля мир, современный ему, Маяковский переносит свои чувства и на человека. Зрение его избирательно: будущий пролетарский поэт не обращает внимания ни на рабочих, ни на крестьян. Для него истина в том, что есть какой-то буржуазный усредненный тип -«два аршина безлицего розоватого теста»,
только колышутся спадающие на плечи легкие складки лоснящихся щек.
Маяковский сатирически изображает обывателя, который для него — символ всего старого мира.
В дореволюционных стихах Маяковского нет ни сочувствия, ни сострадания «маленькому» человеку. У обрюзгшего обывателя только тело большое — туша, а все остальное: душонка, страстишки, любвишки — мелкое. Утопическое воображение Маяковского лишь в будущем видит «нового», «идеального» человека. Поэт надеется, что
он, свободный, ору о ком я, человек — придет он, верьте мне, верьте!
Этот человек наново пересоздаст мир, в котором все будет иное: природа, города, искусство, мораль. Маяковский связывал понятие о новом мире с образом человека-титана, свободного от прошлого.
В ранний период творчества Маяковский способен выразить боль и страдание, донести эти, тогда еще живые чувства до других. В трагедии «Владимир Маяковский» он пишет о «себе, любимом», потому взволнованность не декларативна, искренность — не притворна. Образ страдающего человека обретает поэтическое завершение в поэмах «Человек» и «Облако в штанах». Источником страданий поэта является не только неустройство мира, но и любовь :
И только боль моя острей — стою, огнем обвит, на несгорающем костре немыслимой любви.
Первая мировая война углубила понимание Маяковским несостоятельности буржуазного мира. Мотив страдания человека приобретает всеобщий масштаб, проблема «человек и Вселенная» находит конкретное выражение в проблеме «война и мир» .
Революция для Маяковского стала возможностью реализации всех его желаний и утопий: уничтожения буржуазного мира, ниспровержения старого искусства, старой морали:
Граждане! Сегодня рушится тысячелетнее «Прежде». Сегодня пересматривается миров основа. Сегодня до последней пуговицы в одежде Жизнь переделаем снова!
Принимая идеалы революции, Маяковский увидел вместе с тем ее двуликость и противоречивость, а затем и искажение идеалов свободы, человечности, демократии. В его творчестве начинают параллельно развиваться две линии: утверждающе-оптимистическая, прославляющая революцию и социалистическое преобразование жизни, и сатирически-обличающая, направленная против бюрократизма, советского чиновничества, против советской обывательщины и мещанства, которые оказались ничем не лучше буржуазных.
Революция изменила поэтический голос Маяковского. «Бесценных слов мот и транжир» в поэме «Пятый Интернационал» так формулирует идею поэтического языка:
я поэзии одну разрешаю форму: краткость, точность математических формул.
Если исходить из аксиомы, что поэзия — голос души, то вряд ли душа говорит формулами. Маяковский все меньше остается поэтом, все больше превращается в гениального конструктора и оратора, которому нужен разум, острое зрение, но не обязательна душа. Маяковский лукавит, когда говорит, что «наступал на горло собственной песне». Его трагедия была в том, что Песня исчезла, ее место заняли плакат, лозунг, площадная декламация. Его стремление соответствовать времени выливалось в отклик на каждое событие в стране.
Поэт понимал, что его личность, его творчество будут вызывать споры и через десятки лет, что вряд ли можно будет однозначно оценить все, что он написал:
Будет с кафедры лобастый идиот что-то молоть о богодьяволе. Склонится толпа, лебезяща, суетна. Даже не узнаете — я не я: облысевшую голову разрисует она в рога или в сияния.
В итоге было божье — огромный талант, вылившийся в гениальные строки. Было и дьявольское — стремление служить большой, но ложной идее, лишившей эти строки души.