Казалось бы, страшнее, чем Фейгина, быть не может. Однако Монкс некоторыми чертами хуже даже за него. Это признает и сам Фейгин, опасаясь такого “джентльмена”. То каким же монстром надо было быть Монксу, чтобы даже измазанный в крови Фейгин назвал его “дьяволом в плоти”?
Кстати, подобное отношение к Оливеру брата и злого гения выражает и Нэнси: “Он не из тех, кто шутит, когда в нем закипает ненависть. Я знаю много людей, которые делают и худшие вещи; и мне лучше десять раз выслушать их, чем один раз этого Монкса”. Итак, воровка Нэнси считает Монкса в десять раз хуже или опаснее других бандитов. Разве не странно? Однако странно лишь на первый взгляд, если не учитывать концепцию Диккенса, которая заключалась в том, что писатель иногда намеренно стирал грань между “сливками” общества и его подонками, между высшими классами и его “дном”, по меткому выражению Фейгина, “глупыми пьяными бандюгами”. Причем он делает это ненавязчиво, раз за разом называя “джентльменами” (то есть аристократами, шляхтичами) всяческих никчемных людишек: воров, грабителей и убийц. Тем самым писатель отмечает то общее, которое объединяет преступный мир со всеми классовыми прослойками нового английского общества, – это незамаскированное маниакальная жажда к обогащению. Ради этого Плут и Чарли “щиплют вотировки и цокали” (крадут носовые платки и часы) у лондонцев, Фейгин и Сайкс организуют ограбление доме миссис Мэйли и подставляют Оливера под пули мистера Джайлса, а “джентльмен” Монкс преследует своего брата Оливера, прямо как библейский Каин Авеля.
Однако если бандиты, будучи зверями и подонками по своей сути, этого не скрывают и даже подчеркивают (вспомним хотя бы размышления Пройди по “прелестей” воровского ремесла), то аристократы всегда заявляют, что они – элита, “сливки” и “цвет” общества, поэтому имеют особую “фамильную гордость” (Ч. Диккенс). Итак, выражение “джентльмен-вор” является таким же оксимороном (совмещением несовместимого), как и знакомое вам выражение “мещанин-шляхтич”. Зато в произведении Диккенса и бандиты-аристократы, и бандиты “низкого происхождения” – одинаково плохие! К тому же у бандитов-аристократов, кроме уголовной грязи, есть еще и маска, обязательного лицемерия (для отвода глаз они играют роль “сливок” общества), а это только усугубляет их чудовищность.
Чарльз Диккенс как писатель-реалист изображает своих героев не исключительно черными или белыми красками, а использует и полутона. Поэтому хотя он часто выделяет в Образе Какую-то доминирующую черту (Лосберн – вспыльчивый, Сайкс – брутальный), персонажи у него обычно непрямолинейные и неоднозначные. Так, воровка Нэнси, которая испорченная Криминальной жизнью, уступающих по Оливера и, рискуя собственным (за это ее в конце концов и убили), идет на контакт с Розой и мистером Браунлоу, чем помогает сироте. Значит, есть в этом общем отрицательной героини и положительные, светлые черты. Зато, описывая Фейгина и Монкса, писатель использовал из всей палитры цветов одну-единственную краску – черную. Это свидетельствует не об отсутствии мастерства у писателя, а о стремлении бороться со злом еще и таким способом, чтобы заклеймить его однозначно и окончательно. Фейгин и Монкс словно две крайние точки на общественной лестнице. Один – бандит, который прячется в своем притоне-логове, куда сходятся воры и сносят ворованное, даже по внешним данным не мог быть принят в число “джентльменов”. Другой – законнорожденный сын аристократа Эдварда Лифорда, мистер Браунлоу, который имел благородное происхождения, но потеряв все, заболел страшной болезнью, “промотал” состояние отца и наследство обворованного брата Оливера.
Если Фейгинова прошлое читателю почти неизвестно (кроме упомянутых им в разговоре с Оливером давних ограблений), то о том, что Монкс имел плохие черты с детства, сказано подробно. Мистер Браунлоу откровенно говорит ему, что он имел “плохую удачу, порочные наклонности, злобность и гадкие страсти, которые еще с детства оказались у вас, его единственного сына, воспитанного в ненависти к своему отцу”. Для чего разверните его пороки, если он обокрал даже родную мать? То что уж говорить о чужих людях, если он ненавидел и своих родителей?
Опасность Монкса подчеркнута еще и тем, что, в отличие от Фейгина, он не просто одно из проявлений зла, а еще и центр интриги романа. Он вроде бы отсутствует, но его присутствие ощущается везде: и в судьбе Оливера, и в жизни Розы. Во время каждой встречи с этим героем автор подчеркивает его адскую удачу. Однако Монкс и сам понимает, что он такой же, а может, и еще более опасный хищник, чем Фейгин: “Одно слово, Фейгин, – сказал он, – вы хотя и хитрый еврей, но никогда еще не расставляли силки, которые я сплету для своего братца Оливера”. Когда до его логова попадает супругов Бамблив, он демонстрирует им крышку в полу, которая размещена прямо над развалинами старой мельницы, где ревела и бурлила вода, а потом спокойно замечает, что при желании мог бы запросто сбросить их в реку.
Монкс преследует Оливера, потому что не просто присвоил его часть отцовского наследства, а еще и хочет посмеяться над отцовским завещанием, приведя Оливера прямо на эшафот. Потому он и побуждает (даже деньги дает!) Фейгина соблазнить парня воровскому ремеслу.
Еще тогда, когда мать Оливера умерла матери Монкса (Эдварда Лифорда) что-то подсказывало, что мальчик родился и что он жив. Поэтому когда поймали Монкса, то он заявил с яростью: “Я дал обещание затравить его, не дать ему ни секунды покоя, постоянно преследовать его, вылить на него всю свою ненависть, которая переполняла мое сердце, и после только посмеяться над завещанием своего отца, доведя парня к виселице”. Вот какого монстра послал Оливеру на испытания, и доверчивый беззащитный сирота выдержал его с честью.
В конце концов, Монкс, как и Фейгин был наказан. Писатель создал такие ситуации, когда носители зла, даже избегая правосудия, наказывают себя сами. Так, Сайкса, которого полиция так и не поймала, преследуют глаза убитой им Нэнси и весьма символично то, что, избежав “государственной” виселицы, Сайкс в буквальном значении слова повесил себя сам.