Замысел романа “Отцы и дети” возник у И. С. Тургенева в 1860 году во время летнего отдыха на острове Уайт. Именно тогда писатель составил свой “формулярный список действующих лиц”, в котором давалась предварительная характеристика главного героя: “Евгений… не без цинизма, фраз и действительных способностей. Нигилист. Самоуверен, говорит отрывисто и немного – работящ. (Смесь Добролюбова, Павлова и Преображенского.) Живет малым; доктором не хочет быть, ждет случая. Умеет говорить с народом, хотя в душе его презирает. Художественного элемента не имеет и не признает… Знает довольно много – энергичен, может нравиться своей развязностью. В сущности, бесплоднейший субъект – антипод Рудина – ибо без всякого энтузиазма и веры… Независимая душа и гордец первой руки”. Таким образом, в первоначальном виде это должна была быть очень резкая и угловатая фигура, совершенно лишенная душевной глубины, скрытого “художественного элемента”. Однако в процессе работы над произведением Тургенев невероятно увлекся своим героем, проникся к нему симпатией, научился понимать его, видеть мир его глазами и даже, в какой-то степени, оправдывать отрицательные проявления его натуры.

Дело в том, что со всей своей резкостью и духом отрицания всего, Базаров является типичным представителем разночинной демократической молодежи шестидесятых годов XIX столетия. Это независимая личность, не склоняющаяся ни перед какими авторитетами, все подвергающая суду мысли. И под свое отрицание герой подводит четкую теоретическую основу: несовершенство общества и общественные болезни он объясняет характером самого общества. “Мы приблизительно знаем, отчего происходят телесные недуги, а нравственные болезни происходят от дурного воспитания, от всяких пустяков, которыми сызмала набивают людские головы, от безобразного состояния общества, – говорит он, – одним словом, исправьте общество, и болезней не будет”. Именно так и рассуждали русские демократы-просветители 60-х годов.

Однако Базаров, объясняя и критикуя мир, стремился решительно его изменить. Его не удовлетворяют мелкие улучшения жизни, частичные ее исправления. “Болтать, все только болтать о наших язвах не стоит и труда”, – презрительно заявляет он. Герой решительно требует уничтожения и замены самих основ современного ему общества. И в самом нигилизме Базарова Тургенев усматривал проявление революционности. “…И если он называется нигилистом, то надо читать: революционером”, – писал он. Этот дух отрицания старого, крепостнического мира был в те времена в стране неразрывно связан с народным духом. Таким образом, отрицание Базарова постепенно становилось всеобщим и разрушительным. Не случайно он сам говорит Павлу Петровичу: “Вы порицаете мое направление, а кто вам сказал, что оно не вызвано тем самым народным духом, во имя которого вы ратуете”.

Однако, воплощая в образе своего героя явно прогрессивные черты передовой молодежи, Тургенев, по справедливому замечанию Герцена, проявил несправедливость “к реалистическому опытному воззрению”, смешав его “с каким-то грубым, хвастливым материализмом”. Базаров заявляет: “… Я придерживаюсь отрицательного направления в силу ощущения. Мне приятно отрицать, мой мозг так устроен – и баста!” Подчеркивая скептическое отношение героя к искусству, поэзии, автор раскрывает характерную черту, которую он наблюдал у некоторых представителей демократической молодежи. Тургенев правдиво изображает и тот факт, что Базаров, ощущая в себе ненависть ко всему дворянскому, Распространял ее и на всех поэтов, вышедших из дворянской сре-#Ь1″ и на представителей других искусств, что так же было характерно для его времени. “Среди молодежи распространилось убеждение, – говорил И. И. Мечников, – что только положительное знание способно вести к истинному прогрессу, что искусство и другие проявления духовной жизни могут, наоборот, лишь тормозить движение вперед”. Именно поэтому Базаров верит исключительно в науку – химию, физику, физиологию – и совершенно не приемлет все остальное.

Тургенев писал свой роман в то время, когда еще не произошла отмена крепостного права. Революционные настроения все еще нарастали в народе, выводя на первый план идеи отрицания и разрушения по отношению к старому порядку, старым авторитетам и принципам. “В теперешнее время полезнее всего отрицать – мы отрицаем”, – говорит Базаров. Поэтому именно его, как воплощение этого отрицания, автор видел настоящим героем своего времени. Следует сказать, однако, что нигилизм тургеневского героя не носит абсолютного характера. То, что проверено опытом, практикой жизни, того он не отрицает. Это относится в первую очередь к труду, как к призванию человека; к химии, как к полезной науке; к материалистическому пониманию жизни, как основе мировоззрения человека. Тургенев не выставляет своего героя главарем губернских нигилистов, подобным сыну откупщика Ситникова и “эмансипе” Евдокии Кукшиной, для которой сама Жорж Санд – отсталая женщина. Базаров четко понимает ничтожество и пустоту этих псевдодемократов. Ему чужда их среда. Но, к сожалению, он скептически относится и к тем народным силам, на которые возлагали свои надежды революционные демократы.

Но нигилизм Базарова, при своих несомненных положительных сторонах, таил в себе и опасность упадка духа, развития поверхностного скептицизма и даже цинизма. Таким образом, писатель проницательно отметил в своем герое не только то, что составляло его силу, но и то, что в своем одностороннем развитии могло выродиться в крайность и повести за собой духовное одиночество и полную неудовлетворенность жизнью. И все же, как заметил великий русский ученый-демократ К. А. Тимирязев, в Базарове “… художник воплотил едва только намечавшиеся черты типа, при всех его второстепенных недостатках проявившего ту сосредоточенную энергию, благодаря которой русский естествоиспытатель в такой короткий срок завоевал себе почетное место не только у себя дома, но и далеко за его пределами”.