Кем является для нас личность этого писателя, который вызывает достаточно противоречивое отношение к себе? В начале ХХ века он был для солдат “отцом Хемингуэем”, а кем он является для человечества начала ХХI века? Человек чрезвычайных способностей, который привлекает внимание не только произведениями, но и жизнью. Катастрофическое время первой мировой войны, революций, переворотов оставило признаки катастрофичности на жизни Хемингуэя. Пребывание на стороне итальянской армии, военный корреспондент, боксер, тореадор – не похоже ли это на банальное экспериментаторство? Конечно, нет. Желание быть все время на пределе, за которым, – смерть, можно объяснить стремлением создать реальный на сто процентов мир в своих произведениях, чтобы он вошел в сознание читателя и остался как неразрывное звено его собственных переживаний.
Его произведения проникнуты мотивом пессимизма, крайней неблагополучности; герой находится в атмосфере страдания, внутренней пустоты, которая прячется под внешним цинизмом, безразличием. Кровь и страдание Первой мировой войны породили людей без чувств, людей, на глазах которых убивали друзей, родственников, людей, за которыми ухаживали девушки, сестры милосердия, и воспринимали их не как мужчин, а как совокупность ран, грязи и разочарования. Тема “потерянного поколения” приобрела ведущее значение в произведениях Хемингуэя. Его представители поражают холодным цинизмом, а в действительности – это неспособность наладить жизнь, которая потеряла все ценности, даже веру.
Именно таким появляется Фредерик Генри в произведении “Прощай, оружие”. На первый взгляд, его могут интересовать только выпивка, проститутки и война, но это она его заставила надеть маску безразличия перед своим лицом, опалив этого человека ядовитым дыханием. И только болезненное чувство к Кэтрин является неприкрытой раной, лишь оно дает ему возможность осознавать себя человеком, а не прибором в чьих-то руках на этой войне ради денег, а не ради благородства и романтики.
Джейк Барне, человек, который прошел войну и испытал травмы не столько физические, как душевные, уже не может вернуться в нормальное миропонимание. Он хочет жить, он любит жизнь, но его жизнь – это фрагменты, слабая попытка понять, как жить, найти какую-то нишу, броню, через которую нельзя было бы проникнуть в его сердце. Он любит Брет, которая тоже за времена войны испытала не меньшую душевную травму, об этом свидетельствует лишь то, как они познакомились. Я считаю это извращениям, это ненормально, когда мужчина и женщина начинают любить друг друга в условиях войны, в госпитале, когда он – это сплошная боль и страдание, чувство тоже превращается в боль и страдания, которые постоянно хочется угомонить. Брет не может быть верной, Джейк не имеет силы и желания даже возмутиться – это беспомощность, это неумение жить в нормальных условиях. Они были марионетками на войне, их выбросили, как отребье, но никто не осознавал, что в них есть душа.
Человеку трудно противостоять перед судьбой, перед жизнью, которая, как стихия, бурлит, бросает людей куда угодно, и это нам лишь кажется, что наша судьба в наших руках.
Старший Сантьяго в повести “Старик и море” – это человек наедине со стихией, с морем-жизнью. Он – олицетворение веры, которая может быть советом в стихии, который является маяком, на который нужно ориентироваться в море. Скелет той рыбины, который остался по возвращении, был скелетом его веры в себя, в то, что он превзошел себя, осуществил невозможное. Идет речь не о бессилии человека, и про ее сказочную непреодолимость, а о том, что именно вера является смыслом всего и что она не даст стать щепой в бурных волнах жизни.
Следовательно, произведения Хемингуэя преисполнены трагизмом, которым переполняется мир писателя. Атмосфера отчаяния и беспомощности влияет на сознание. Но я считаю Хемингуэя не проводником пессимизма, а человеком, который в совершенстве отображает реальность, очень удачно передавая атмосферу, настроения, переживания. А в реальной жизни никогда не следует терять надежду, веру. Может, нужно видеть в его произведениях за трагическими фигурами и событиями намек на будущее, на вечность, к счастью?