Blog

А. С. Пушкин

Борис Годунов

20 февраля 1598 г. Уже месяц, как Борис Годунов затворился вместе со своей сестрой в монастыре, покинув “все мирское” и отказываясь принять московский престол. Народ объясняет отказ Годунова венчаться на царство в нужном для Бориса духе: “Его страшит сияние престола”. Игру Годунова прекрасно понимает “лукавый царедворец” боярин Шуйский, прозорливо угадывая дальнейшее развитие событий: “Народ еще повоет да поплачет,/Борис еще поморщится немного, И наконец по милости своей/Принять венец смиренно согласится…”, иначе “понапрасну Лилася кровь царевича-младенца”, в смерти которого Шуйский напрямую обвиняет Бориса.

События развиваются так, как предсказывал Шуйский. Народ, “что волны, рядом ряд”, падает на колени и с “воем” и “плачем” умоляет Бориса стать царем. Борис колеблется, затем, прерывая свое монастырское затворничество, принимает “власть Великую (как он говорит в своей тронной речи) со страхом и смиреньем”.

Прошло четыре года. Ночь. В келье Чудова монастыря отец Пимен готовится завершить летопись “последним сказанием”. Пробуждается молодой инок Григорий, спавший тут же, в келье Пимена. Он сетует на монашескую жизнь, которую ему приходится вести с отроческих лет, и завидует веселой “младости” Пимена: “Ты рать Литвы при Шуйском отражал,/Ты видел двор и роскошь Иоанна! Счастлив!” Увещевая молодого монаха (“Я долго жил и многим насладился;/Но с той поры лишь ведаю блаженство,/Как в монастырь Господь меня привел”), Пимен приводит в пример царей Иоанна и Феодора, искавших успокоение “в подобии монашеских трудов”. Григорий расспрашивает Пимена о смерти Димитрия-царевича, ровесника молодого инока, – в то время Пимен был на послушании в Угличе, где Бог его и привел видеть “злое дело”, “кровавый грех”. Как “страшное, невиданное горе” воспринимает старик избрание цареубийцы на престол. “Сей повестью печальной” он собирается завершить свою летопись и передать дальнейшее ее ведение Григорию.

Григорий бежит из монастыря, объявив, что будет “царем на Москве”. Об этом докладывает игумен Чудова монастыря патриарху.

Патриарх отдает приказ поймать беглеца и сослать его в Соловецкий монастырь на вечное поселение.

Царские палаты. Входит царь после “любимой беседы” с колдуном. Он угрюм. Шестой год он царствует “спокойно”, но обладание московским престолом не сделало его счастливым. А ведь помыслы и деяния Годунова были высоки: “Я думал свой народ в довольствии, во славе успокоить, Я отворил им житницы, я злато/Рассыпал им Я выстроил им новые жилища…”. Тем сильнее постигшее его разочарование: “Ни власть, ни жизнь меня не веселят, Мне счастья нет”. И все же источник тяжелого душевного кризиса царя кроется не только в осознании им бесплодности всех его трудов, но и в муках нечистой совести (“Да, жалок тот, в ком совесть нечиста”).

Корчма на литовской границе. Григорий Отрепьев, одетый в мирское платье, сидит за столом с бродягами-чернецами Мисаилом и Варламом. Он выведывает у хозяйки дорогу на Литву. Входят приставы. Они ищут Отрепьева, в руках у них царский указ с его приметами. Григорий вызывается прочесть указ и, читая его, подменяет свои приметы приметами Мисаила. Когда обман раскрывается, он ловко ускользает из рук растерявшейся стражи.

Дом Василия Шуйского. Среди гостей Шуйского Афанасий Пушкин. У него новость из Кракова от племянника Гаврилы Пушкина, которой он после ухода гостей делится с хозяином: при дворе польского короля появился Димитрий, “державный отрок, По манию Бориса убиенный…”. Димитрий “умен, приветлив, ловок, по нраву всем”, король его приблизил к себе и, “говорят, помогу обещал”. Для Шуйского эта новость “весть важная! и если до народа Она дойдет, то быть грозе великой”.

Царские палаты. Борис узнает от Шуйского о самозванце, появившемся в Кракове, и “что король и паны за него”. Услышав, что самозванец выдает себя за царевича Димитрия, Годунов начинает в волнении расспрашивать Шуйского, исследовавшего это дело в Угличе тринадцать лет назад. Успокаивая Бориса, Шуйский подтверждает, что видел убитого царевича, но между прочим упоминает и о нетленности его тела – три дня труп Димитрия Шуйский “в соборе посещал, Но детский лик царевича был ясен,/И свеж, и тих, как будто усыпленный”.

Краков. В доме Вишневецкого Григорий (теперь он – Самозванец) обольщает своих будущих сторонников, обещая каждому из них то, что тот ждет от Самозванца: иезуиту Черниковскому дает обещание подчинить Русь Ватикану, беглым казакам сулит вольность, опальным слугам Бориса – возмездие.

В замке воеводы Мнишка в Самборе, где Самозванец останавливается на три дня, он попадает “в сети” его прелестной дочери Марины. Влюбившись, он признается ей в самозванстве, так как не желает “делиться с мертвецом любовницей”. Но Марина не нуждается в любви беглого монаха, все ее помыслы направлены к московскому трону. Оценив “дерзостный обман” Самозванца, она оскорбляет его до тех пор, пока в нем не просыпается чувство собственного достоинства и он не дает ей гордую отповедь, называя себя Димитрием.

16 октября 1604 г. Самозванец с полками приближается к литовской границе. Его терзает мысль, что он врагов “позвал на Русь”, но тут же находит себе оправдание: “Но пусть мой грех падет не на меня – А на тебя, Борис-цареубийца!”

На заседании царской думы речь идет о том, что Самозванец уже осадил Чернигов. Царь отдает Щелкалову приказ разослать “во все концы указы к воеводам”, чтобы “людей на службу высылали”. Но самое опасное – слух о Самозванце вызвал “тревогу и сомненье”, “на площадях мятежный бродит шепот”. Шуйский вызывается самолично успокоить народ, раскрыв “злой обман бродяга”.

21 декабря 1604 г. войско Самозванца одерживает победу над русским войском под Новгород-Северским.

Площадь перед собором в Москве. В соборе только что закончилась обедня, где была провозглашена анафема Григорию, а теперь поют “вечную память” царевичу Димитрию. На площади толпится народ, у собора сидит юродивый Николка. Мальчишки его дразнят и отбирают копеечку. Из собора выходит царь. К нему обращается Николка со словами: “Николку маленькие дети обижают Вели их зарезать, как зарезал ты маленького царевича”. А потом, в ответ на просьбу царя молиться за него, бросает ему вслед: “Нет, нет! нельзя молиться за царя Ирода – Богородица не велит”.

У Севска войско Лжедимитрия “начисто” разбито, но катастрофический разгром отнюдь не ввергает Самозванца в отчаянье. “Хранит его, конечно, провиденье”, – подытоживает соратник Самозванца Гаврила Пушкин.

Но эта победа русских войск “тщетная”. “Он вновь собрал рассеянное войско, – говорит Борис Басманову, – И нам со стен Путивля угрожает”. Недовольный боярами, Борис хочет воеводой поставить неродовитого, но умного и талантливого Басманова. Но через несколько минут после разговора с Басмановым царь “занемог”, “На троне он сидел и вдруг упал -/Кровь хлынула из уст и из ушей”.

Умирающий Борис просит его оставить наедине с царевичем. Горячо любя сына и благословляя его на царствование, Борис стремится всю полноту ответственности за содеянное взять на себя: “Ты царствовать теперь по праву станешь. Я, я за все один отвечу Богу…”

После напутствия царя сыну входят патриарх, бояре, царица с царевной. Годунов берет крестную клятву с Басманова и бояр служить Феодору “усердием и правдой”, после чего над умирающим совершается обряд пострижения.

Ставка. Басманов, высоко вознесенный Феодором (он “начальствует над войском”), беседует с Гаврилой Пушкиным. Тот предлагает Басманову от имени Димитрия “дружбу” и “первый сан по нем в Московском царстве”, если воевода подаст “пример благоразумный Димитрия царем провозгласить”. Мысль о возможном предательстве ужасает Басманова, и тем не менее он начинает колебаться после слов Пушкина: “Но знаешь ли, чем мы сильны, Басманов? Не войском, нет, не польскою помогай, А мнением; да! мнением народным”.

Москва. Пушкин на Лобном месте обращается к “московским гражданам” от царевича Димитрия, которому “Россия покорилась”, и “Басманов сам с раскаяньем усердным Свои полки привел ему к присяге”. Он призывает народ целовать крест “законному владыке”, бить “челом отцу и государю”. После него на амвон поднимается мужик, бросая в толпу клич: “Народ, народ! в Кремль! в царские палаты!/ Ступай! вязать Борисова щенка!” Народ, поддерживая клич, “несется толпою” со словами: “Вязать! Топить! Да здравствует Димитрий!/Да гибнет род Бориса Годунова!”

Кремль. Дом Бориса взят под стражу. У окна дети Бориса – Феодор и Ксения. Из толпы слышатся реплики, в которых сквозит жалость к детям царя: “бедные дети, что пташки в клетке”, “отец был злодей, а детки невинны”. Тем сильнее нравственное потрясение людей, когда после шума, драки, женского визга в доме на крыльце появляется боярин Мосальский с сообщением: “Народ! Мария Годунова и сын ее Феодор отравили себя ядом. Мы видели их мертвые трупы. (Народ в ужасе молчит.) Что ж вы молчите? кричите: да здравствует царь Димитрий Иванович! Народ безмолвствует”.

Астраханского царя Тимура, его семейство и державу постигло страшное несчастье: свирепый султан Хорезма разбил войско астраханцев и, ворвавшись в беззащитный город, повелел схватить и казнить Тимура, его супругу Эльмазу и сына Калафа. Тем под видом простолюдинов удалось бежать в сопредельные земли, но и там их преследовала мстительность победителя. Долго скиталось царское семейство по азиатским просторам, терпя невыносимые лишения; принц Калаф, дабы прокормить престарелых родителей, брался За любую черную работу.

Эту печальную историю Калаф рассказывает своему бывшему воспитателю Бараху, которого случайно встречает у ворот Пекина. Барах живет в Пекине под именем персиянина Хассана. Он женат на доброй вдове по имени Скирина; его падчерица Зелима – одна из невольниц принцессы Турандот.

Принц Калаф прибыл в Пекин с намерением поступить на службу к императору Альтоуму. Но сперва он хочет посмотреть на празднество, приготовления к которому, похоже, идут в городе.

Однако это готовится не празднество, а казнь очередного потерпевшего неудачу претендента на руку принцессы Турандот – царевича Самаркандского. Дело в том, что тщеславная жестокосердная принцесса вынудила отца издать такой указ: всякий принц может свататься к Турандот, но с тем, что в заседании Дивана мудрецов она загадает ему три загадки; разгадавший их станет ее мужем, неразгадавший – будет обезглавлен. С тех пор головы многих славных принцев украсили стены Пекина.

Из городских ворот выходит убитый горем воспитатель только что казненного царевича. Он швыряет на землю и топчет злосчастный портрет Турандот, одного лишь взгляда на который хватило его воспитаннику, чтобы без памяти влюбиться в бессердечную гордячку и тем самым обречь себя на погибель.

Как ни удерживает Барах Калафа, тот, уверенный в собственном здравомыслии, подбирает портрет. увы! Куда девались его здравомыслие и бесстрастие? Горя любовью, Калаф устремляется в город навстречу счастью или смерти.

Император Альтоум и его министры Тарталья и Панталоне всей душой скорбят о жестокости принцессы, слезно оплакивая несчастных, павших жертвой ее нечеловеческого тщеславия и неземной красоты. При известии о появлении нового искателя руки Турандот они приносят богатые жертвы великому Берджингудзину, дабы тот помог влюбленному принцу остаться в живых.

Представ перед императором, Калаф не называет себя; он обещает раскрыть свое имя, только если разгадает загадки принцессы. Добродушный Альтоум с министрами умоляют Калафа быть благоразумным и отступиться, но на все уговоры принц упорно отвечает: “Я жажду смерти – или Турандот”.

Делать нечего. Торжественно открывается заседание Дивана, на котором Калафу предстоит потягаться мудростью с принцессой. Та является в сопровождении двух невольниц – Зелимы и Адельмы, некогда татарской принцессы. И Турандот, и Зелиме Калаф сразу кажется достойнее предыдущих претендентов, ибо он превосходит всех их благородством облика, обхождения и речей. Адельма же узнает Калафа – но не как принца, а как служителя во дворце ее отца, царя Хорасана; уже тогда он покорил ее сердце, а теперь она решает во что бы то ни стало не допустить его женитьбы на Турандот и самой завладеть любовью принца. Поэтому Адельма старается ожесточить сердце принцессы, напоминая ей о гордости и славе, тогда как Зелима, напротив, молит ее быть милосерднее.

К радости императора, министров и Зелимы, Калаф разгадывает все три загадки Турандот. Однако принцесса наотрез отказывается идти к алтарю и требует, чтобы ей было позволено на следующий день загадать Калафу три новые загадки. Альтоум противится такому нарушению указа, беспрекословно исполнявшегося, когда надо было казнить неудачливых искателей, но благородный влюбленный Калаф идет навстречу Турандот: он сам предлагает ей отгадать, что это за отец и сын, которые имели все и все потеряли; если принцесса назавтра отгадает их имена, он готов умереть, если же нет – быть свадьбе.

Турандот убеждена, что, если ей не удастся отгадать имена отца и сына, она будет навек опозорена. Убеждение это вкрадчивыми речами подогревает в ней Адельма. Своим острым умом принцесса поняла, что под сыном таинственный принц имеет в виду себя самого. Но как же разузнать его имя? Она просит совета у своих невольниц, и Зелима подсказывает заведомо безнадежный способ – обратиться к гадателям и каббалистам. Адельма же напоминает Турандот слова принца о том, что в Пекине есть один человек, знающий его, и предлагает не пожалеть золота и алмазов, дабы за ночь, перевернув верх дном весь город, разыскать этого человека.

Зелима, в чьей душе чувство долго боролось с долгом, наконец скрепя сердце говорит госпоже, что, по словам ее матери Скирины, отчим ее, Хассан, знаком с принцем. Обрадованная Турандот тут же посылает евнухов во главе с Труффальдино разыскать и схватить Хассана.

Вместе с Хассаном-Барахом евнухи хватают его чрезмерно болтливую жену и какого-то старца; всех троих они отводят в сераль. Им невдомек, что несчастный оборванный старик – не кто иной, как Астраханский царь Тимур, отец Калафа. Похоронив на чужбине супругу, он пришел в Пекин разыскать сына или найти смерть. К счастью, Барах успевает шепнуть господину, чтобы тот ни под каким видом не называл своего имени. Калафа тем временем препровождают в специальные апартаменты, охраняемые императорскими пажами и их начальником Бригеллой.

Сераль Турандот. Здесь принцесса допрашивает привязанных к колоннам Бараха и Тимура, угрожая им пытками и жестокой смертью в случае, если они не назовут имя загадочного принца и его отца. Но обоим Калаф дороже собственной жизни. Единственное, о чем невольно проговаривается Тимур, это то, что он – царь и отец принца.

Турандот уже дает евнухам знак начать расправу над Барахом, как вдруг в серале появляется Адельма с вестью, что сюда направляется Альтоум; узников спешно уводят в подземелье сераля. Адельма просит принцессу больше не мучить их и обещает, если ей позволят действовать по своему усмотрению, за ночь разузнать имена принца и царя. Турандот полностью доверяется приближенной невольнице.

Тем временем к Альтоуму прибывает гонец из Астрахани. В привезенном им тайном послании говорится, что султан Хорезма умер и что астраханцы зовут Тимура занять принадлежащий ему по праву престол. По описанным в послании подробным приметам Альтоум понимает, кто такой этот неизвестный принц. Желая защитить честь дочери, которой, он убежден, нипочем не отгадать искомые имена, а также сохранить жизнь Калафу, император предлагает ей раскрыть тайну – но с условием, что, блеснув в Диване мудрецов, она затем согласится стать женой принца. Гордость, однако, не позволяет Турандот принять предложение отца; кроме того, она надеется, что Адельма исполнит свое обещание.

Бригелла, стерегущий покои Калафа, предупреждает принца, что, мол, поскольку стражники – люди подневольные, да к тому же всем хочется отложить деньжат на старость, ночью ему могут явиться привидения.

Первое привидение не заставляет себя долго ждать. Это – подосланная Адельмой Скирина. Она сообщает Калафу о кончине матушки и о том, что его отец теперь в Пекине. Скирина просит принца черкнуть несколько слов старику отцу, но тот разгадывает уловку и отказывается.

Едва Скирина ни с чем удаляется, как в покоях принца оказывается Зелима. Она пробует другой подход: на самом деле, говорит невольница, Турандот не ненавидит принца, а тайно любит. Посему она просит его раскрыть имена, с тем чтобы наутро ей не посрамиться перед Диваном, и обещает там же в Диване отдать ему свою руку. Проницательный Калаф не верит и Зелиме. Третьей является сама Адельма. Она открывается Калафу в своей любви и умоляет вместе бежать, поскольку, по ее словам, коварная Турандот все равно повелела на заре убить его, не дожидаясь заседания Дивана. Бежать Калаф решительно отказывается, но, поверженный в отчаяние жестокостью возлюбленной, в полубреду произносит свое и отцовское имя.

За такими разговорами проходит ночь. Наутро Калафа препровождают в Диван.

Диван уже в сборе, недостает только Турандот и ее свиты. Альтоум, уверенный, что принцессе так и не удалось узнать имени отца и сына, искренне радуется и велит здесь же, в зале заседаний, устроить храм.

Уже установлен алтарь, когда в Диване наконец появляется Турандот. Вид у принцессы и свиты траурный. Но, как выясняется, это лишь жестокая мстительная шутка. Она знает имена и, торжествуя, возглашает их. Император и министры убиты горем; Калаф готовится к смерти.

Но тут, ко всеобщей радости и изумлению, Турандот преображается – любовь к Калафу, в которой она не смела сознаться даже самой себе, берет верх над жестокостью, тщеславием и мужененавистничеством. Во всеуслышание она объявляет, что Калаф не только не будет казнен, но и станет ее супругом.

Не рада только Адельма. В слезах она бросает Турандот горький упрек в том, что, ранее отобрав свободу, теперь она отнимает у нее любовь. Но тут вступает Альтоум: любовь не в его власти, но, дабы утешить Адельму, он возвращает ей свободу и Хорасанское царство ее отца.

Наконец заканчиваются жестокости и несправедливость. Все довольны. Турандот от всей души просит небо простить ее упорное отвращение к мужчинам. Грядущая свадьба обещает быть весьма и весьма радостной.