Чем необычен писатель А. Платонов? Чем вызван нарастающий во всем мире интерес к его творчеству? Наверное, особенность художественного мышления классика литературы такова, что глубоко современная проблематика его книг совпадает с древнейшими представлениями человека о мире, но дается с позиций современного личностного сознания.
Стоит открыть любой рассказ или повесть этого писателя, как нас вскоре пронзит печальный звук, томящийся над землей Андрея Платонова. На этой земле все умирает: люди, животные, растения, дома, машины, краски, звуки. Все ветшает, стареет, тлеет, сгорает. На всем в его мире лежит печать “замученности смертью”. В повести “Происхождение мастера”, являющейся первой частью романа “Чевенгур”, отец главного героя Саши Дванова, рыбак, “созерцая озеро годами… думал все об одном и том же – об интересе смерти”. Сосредоточенность его “любопытного разума” на этой загадке приводит к тому, что он бросается в озеро: “Втайне он вообще не верил в смерть, главное же, он хотел посмотреть, что там есть”.
Во второй половине 50-х годов советская писательская делегация встретилась на Кубе с Эрнестом Хемингуэем. “Папу Хэма” спросили о его новой повести “Старик и море”. Писатели поинтересовались, как родилось это, столь не похожее на его прежние, произведение? Великий американец охотно ответил: “Это влияние вашего гениального…”. Он назвал имя писателя, не известного никому из гостей, кроме руководителя делегации Константина Симонова. Описывая этот эпизод, Симонов свидетельствовал, что испытал жгучий стыд за себя, за коллег, за страну. И еще был удивлен. Что же его удивило? То, что Андрея Платонова он неплохо знал в годы войны, но вот произведения писателя показались ему слишком туманными и не очень нам нужными. Слова Хемингуэя заставили задуматься.
В основу рассказа Платонова “Одухотворенные люди” положен действительный факт – подвиг моряков-севастопольцев, бросившихся с гранатами под танки, чтобы остановить врага ценою собственной жизни. Платонов увидел в этом эпизоде яркий символ: “Это, по-моему, самый великий эпизод войны, и мне поручено сделать из него достойное памяти этих моряков произведение…”.
Писателя увлекали не столько оперативные дела армии или фронта, сколько сами люди. Часто его можно было увидеть в землянке или окопе, увлеченным солдатской беседой. Был Платонов человеком непритязательным и легко мирился со всеми неудобствами и невзгодами фронтовой жизни. Война для Платонова так и осталась огромнейшим, не прошедшим до конца потрясением, он так и не смог привыкнуть к ее повседневности, стать хоть чуточку бесчувственнее.
Через год после победы был напечатан рассказ Платонова “Возвращение”, где писатель воззвал к совести и милосердию, посмел напомнить об этом. Его не поняли и не приняли, на него обрушились обвинения в клевете, очернительстве. И теперь до конца жизни – забвение и нужда. М. Зощенко в те годы сапожничал, А. Платонов служил дворником в Литературном институте. Мало того, оставив непослушного писателя на свободе, репрессировали его сына – студента, который вернулся из лагерей на последней стадии скоротечного туберкулеза.
Ничто у Андрея Платонова не случайно, все масштабно и значимо. И нам сегодня в осложнившихся до предела межнациональных отношениях очень пригодился бы духовный опыт Назара Чагатаева, героя повести “Джан”, героев рассказа “Песчаная учительница” и других “интернациональных” произведений русского писателя.
Новое мышление приходит к нам долго и трудно. Так шел к нам Андрей Платонов. На этом пути он захватывал в орбиту своего доброго и высокого притяжения таких разных, но созвучных ему художников, как тот же Хемингуэй или Чингиз Айтматов. По мере выхода книг А. Платонова растет наше понимание великих ценностей, которые он раскрывает в нас самих и вокруг.
Разрыв между читателем и писателем был насильственным. И сегодня, соприкасаясь с миром Андрея Платонова, мы испытываем радость взаимного узнавания.