История русской литературы знает два Петербурга: символ величия России, столицу империи – с Дворцовой набережной, Дворцовой площадью, Исаакиевским собором, набережной Фонтанки. Но у всякого здания есть как парадный фасад, так и грязные задворки. И на этих задворках ютился совершенно иной Петербург – город доходных домов, где в клетушках с грязными темными лестницами и смердящих кабаках коротал свой век люмпен и криминал.
Петербург как европейский город, столица Российской империи, символ ее величия воспет в бессмертных строках Пушкина: “люблю тебя, Петра творенье, люблю твой строгий, стройный вид”.
О Петербурге как городе смердящих кабаков и доходных домов с грязными темными лестницами писал Достоевский: “Кажется, кожей чувствуешь духоту и пыль и задыхаешься от особенной летней вони, столь известной каждому петербуржцу”.
Образ жизни аристократии в роскошном Петербурге можно охарактеризовать такой строкой из “Евгения Онегина”: “Полусонный в постелю с бала едет он”. А вот образ жизни людей петербургского дна отличается коренным образом. Им приходится всеми правдами и неправдами добывать себе кусок хлеба насущного, имея одну только радость – напиться до бесчувствия под вечер.
Как данность следует принимать вековую несправедливость, что из Петербурга не получилось “города-солнца”. Пушкин и Достоевский были, скорее, единомышленниками, чем антагонистами. Но Ф. М. Достоевскому в отличие от А. С. Пушкина нужен тот, другой Петербург, как ученому нужна лаборатория для проведения своих опытов, по которым он изучает, по определению Л. Толстого, науку “жить в мире со всем миром”.
Для Ф. М. Достоевского в Петербурге в непримиримой схватке столкнулись две цивилизации – европейская и русская. Это город, насильственно построенный, неестественно сложившийся. Имя царя-основателя “Петр” означает камень. А потому Санкт-Петербург, Петрополь – это каменный мешок, мертвый и безликий.
Петербург разрывает родственные связи, пресекает вековые традиции. Неслучайно маляр Миколка из романа “Преступление и наказание” с грустью и сожалением замечает, что в Петербурге можно найти все, кроме отца и матери.
Герои произведений Ф. М. Достоевского ютятся обычно в трущобах между Екатерининским каналом и Фонтанкой. Писатель никогда не описывает городских красот, лицевой, показной стороны столицы. Тем самым он как будто утверждает, что не может быть живой природы в городе мертвецов. А газон на Петровском острове введен в сюжет романа лишь только для того, чтобы усилить контраст – зелени и серого камня, живого и мертвого.
На природе с горожанином начинают происходить страшные вещи: когда Раскольников засыпает под кустом, то видит страшный сон о жестокости, о гибели безвинного существа. Совсем неслучайно и Свидригайлов кончает жизнь самоубийством на Петровском острове под росными кустами.
Цветовая гамма не блещет разнообразием и состоит преимущественно из казенных цветов – желтого и черного. Так во времена Ф. М. Достоевского красили будки и шлагбаумы. Точно так же и жилище старухи-процентщицы представляет собой “небольшую комнату… с желтыми обоями Мебель, вся очень старая и из желтого дерева…”. “Желтенькие пыльные обои” мы видим и на стенах в каморке Раскольникова, и в комнате Сонечки. Желтое от постоянного пьянства и лицо Мармеладова.
Так в произведении Ф. Достоевского все пространство окрашивается в желтый цвет. Оно постепенно и как бы незаметно превращается в небезызвестный “желтый дом” – общественную “психушку”. Желтый цвет и его оттенки – грязно-желтый, уныло-желтый, болезненно-желтый – усиливают атмосферу нездоровья, болезненности, расстройства, вызывают чувство внутреннего угнетения, психической неустойчивости, общей подавленности. А сочетание “желтого” и “желчного” придает повествованию горький привкус: “Тяжелая, желчная улыбка змеилась по его губам. Наконец ему стало душно в этой желтой каморке”.
Так город перерождается в настоящее кладбище людских судеб, где каменные здания – надгробия, а комнаты петербургских домов – гробы.
Петербург Ф. Достоевского – это город убийств, ужасов и людского одиночества. Вот почему сам писатель всю жизнь мечтал купить землю с лесом и проточным прудом.
Но и в Петербурге А. Пушкина, каким бы привлекательным ни был этот город, едва не гибнет дочь станционного смотрителя. После гвардейской службы в столице Владимир Дубровский идет “шалить с кистенем на большую дорогу”. Так что выходит, что между двумя Петербургами – Пушкина и Достоевского – стираются все грани различия. Но все дело в том, что водораздел между добром и злом проходит через сердце каждого человека, а сам город тут ни при чем. Зло рождается в людских помыслах и только совершается в темных подворотнях.