Красуйся, град Петров, и стой Неколебимо как Россия… А. С. Пушкин
Петербург притягивает к себе внимание своей удивительной историей. Несомненно, этот город играет особую роль в русской культуре. Поэты всегда очень тонко чувствовали необычность Петербурга. Во все времена прежде всего поэты пытались запечатлеть яркие детали внешнего облика города и его внутренней непростой сути. С самого момента своего возникновения Петербург стал восприниматься не только как конкретный город, новая столица, но и как символ новой России, символ ее будущего.
В стихах поэтов XIII века в адрес славного города раздаются возгласы удивления и восторга.
Приятный брег! Любезная страна!
Где свой Нева поток стремит к пучине.
О! Прежде дебрь, се коль населена!
Мы град в тебе престольный видим ныне.
Так пишет о новой столице Василий Тредиаковский. В стихах Кантемира, Ломоносова, Державина и других поэтов той поры бросается в глаза частое упоминание античных богов и героев. Поэты стремятся подчеркнуть чудесный характер появления нового русского города, ведь он возник на болоте, в гибельном месте и при этом возник “вдруг”. Правда, в поэзии XIII века не принято было вспоминать о человеческих жизнях, которыми пришлось оплатить это “невское чудо”. Но в памяти народной жила страшная правда о жертвах Петербурга. Так в устном народном преданье зародился “мотив” вины Петербурга и его основателя, мотив будущей гибели проклятого города, столицы, построенной на костях. Этому мотиву суждена была долгая жизнь в русской литературе и в искусстве в целом. Пока же стихотворцы славословят Петербург и его основателя, императора Петра.
И вот прошло сто лет со дня основания Петербурга. Громкая риторика и восторги постепенно уходят из русской поэзии. В стихах начала XIX века мы находим скорее выражение личной симпатии к Петербургу. Поэт Батюшков воспринимает его как произведение искусства, Вяземский пишет, что именно здесь произошел “юных русских муз блистательный рассвет”, а Баратынский называет Петроград “русскими Афинами”.
В общих чертах образ северной столицы в поэзии начала XIX века – это город больших надежд, благородных стремлений, город Пушкина и декабристов. Пестрота петербургской жизни отражена в первой главе А. С. Пушкина “Евгений Онегин”, где во всем богатстве представлена лексика той эпохи: “вольность”, “гражданин”, Адам Смит, Руссо, Байрон, “томленье жизнью”, “охлажденный ум”, “буря”, “свобода”. В этой атмосфере создавались произведения поэтов-декабристов, в которых Петербург представал совсем в ином, непривычном свете. Так, у Бестужева-Марлинского наименование “Северная Пальмира” сменилось на “роскошный Вавилон”. У Рылеева Петербург – гибельное место:
Едва заставу Петрограда
Певец унылый миновал,
Как раздалась в душе отрада,
И я дышать свободней стал,
Как будто вырвался из ада…
(“Давно мне сердце говорило…”, 1821)
Пушкинский Петербург отличается противоречивостью, двойственностью вызываемых им чувств:
Город пышный, город бедный,
Дух неволи, стройный вид,
Свод небес зелено-бледный,
Скука, холод и гранит…
Более чем вековая история Петербурга отражена в поэме А. С. Пушкина “Медный всадник”. Это одно из самых загадочных произведений русской литературы. Самому городу в этой поэме посвящены всем известные, гениальные строки:
Люблю тебя, Петра творенье,
Люблю твой строгий, стройный вид,
Невы державное теченье,
Береговой ее гранит,
Твоих оград узор чугунный,
Твоих задумчивых ночей
Прозрачный сумрак, блеск безлунный,
Когда я в комнате моей
Пишу, читаю без лампады,
И ясны спящие громады
Пустынных улиц, и светла
Адмиралтейская игла.
Новаторский характер поэмы проявился в выборе главного героя, в построении конфликта и в решении темы Петербурга. Исходя из названия поэмы, можно предположить, что главный герой – царь, основатель города. Но развитие действия поэмы показывает, что исторически значимой оказывается судьба обыкновенного петербургского жителя. Ничтожный перед великим Петром в обычной жизни, Евгений становится равен ему в общечеловеческом смысле, когда “прояснилися в нем страшно мысли”. Здесь мы наблюдаем трагическое противостояние “правды” преобразователя России Петра I и “правды” обыкновенного страдающего человека.
Поэма Пушкина многое определила в дальнейшей истории русской литературы. В 30-40-е годы XIX века тема Петербурга оказалась в центре споров западников и славянофилов. Для славянофилов Петербург – олицетворение жизни холодной, обезличенной, обреченной на дальнейшее омертвение и бюрократизм. А. С. Хомяков писал о нем:
Здесь, где гранитная пустыня
Гордится мертвой красотой…
Константин Аксаков в запрещенном стихотворении “Петру”, которое ходило в списках и воспринималось как программное произведение славянофилов, писал:
Ты граду дал свое названье,
Лишь о тебе гласит оно.
Михаил Дмитриев использовал мотив, к которому охотно обращались поэты 1820-40-х годов: гибель города под напором водной стихии. Его стихотворение “Подводный город” имеет иронический подзаголовок “идиллия”, в нем старый рыбак рассказывает мальчику о том, что на месте, где теперь плещется море, был когда-то город, в гибели которого виновен его строитель-богатырь.
Конфликт “маленького человека” и равнодушного к его страданиям казенного Петербурга получил блестящее свое продолжение в прозе Гоголя. У Гоголя мы не встретим описаний города и архитектурных ансамблей. В “Петербургских. записках 1836 года”, в повестях “Нос”, “Записки сумасшедшего”, “Невский проспект”, “Шинель” писатель создает образ столицы, в котором выражена нравственная суть Петербурга.
И в дальнейшем в русской литературе ведущим становится мотив страдания социально униженного человека. Белинский и Герцен в те годы заговорили о “странной” любви к Петербургу, любви, которая возникает вопреки логике и обыденному сознанию. Так Белинский в письме к Боткину писал: “Я привык к Питеру, люблю его какою-то странною любовью за многое даже такое, за что бы нечего любить его”.
Следующее поколение писателей – шестидесятников – не осталось неравнодушными к петербургской теме. К ней обращались Д. Минаев, П. Вейнберг, В. Курочкин.
Но главные открытия здесь связаны с творчеством Николая Некрасова. В его стихах мы находим противопоставление “Петербург – провинция”, и оба эти мира губительны для молодых, талантливых сил. Герой поэмы “Несчастные” связан с обоими мирами.
…Воображенье
К столице юношу манит,
Там слава, там простор, движенье…
Но Петербург, каким он показан у Некрасова, “город роковой”, жестокий и беспощадный.
Пройдут года в борьбе бесплодной,
И на красивые плиты,
Как из машины винт негодный,
Быть может, будешь брошен ты?
Некрасов часто описывает как бы случайные детали и эпизоды городской жизни, но в них проявляются социальные драмы, угадывается трагическая суть жизни. Наиболее ярко этот принцип проявляется в стихотворении “Утро”: “на позорную площадь кого-то провезли”, “проститутка домой на рассвете поспешает”, “офицеры… скачут за город; будет дуэль”, “торгаши просыпаются”.
В 50-е годы жизнь бедняков стала ходовой в литературе, произошла девальвация темы. Сам Некрасов в цикле “О погоде” заявил, что эта тема себя исчерпала. Он предлагает отказаться от гуманизма “на словах” в пользу гуманизма поступка.
Петербург конца XIX века – это большой капиталистический город, меняются его архитектура, стиль и ритм жизни. Для писателей и поэтов этой поры громадное значение имел образ Петербурга, созданный Достоевским: “самый фантастический”, “самый отвлеченный и умышленный город”. Герои Достоевского живут в страшном душевном напряжении, как бы на грани катастрофы, которая может быть и разрешит их проблемы и прояснит самое главное в их жизни. Александр Блок написал в поэме “Возмездие”:
Кончался век, не разрешив
Своих мучительных загадок.
Стремлением разрешить эти загадки и объясняется тот интерес к петербургской теме, который проявился в начале XX века. К тому же в 1903 году отмечался двухсотлетний юбилей города. Интерес к истории Петербурга пробуждал своей деятельностью новый журнал “Мир искусства”. Любовь к старому Петербургу воспитывали в людях той эпохи работы художников Бенуа, Остроумовой-Лебедевой, Добужинского и др. Но чисто эстетическое отношение к Петербургу не могло возобладать тогда в литературе. Иннокентий Анненский объяснил это так. “Петра творенье” стало уже легендой, прекрасной легендой… Теперь нам грезятся новые символы, нас осаждают другие волнения, потому что мы прошли сквозь Гоголя и нас пытали Достоевским”.
Дмитрий Мережковский и Андрей Белый заговорили о “проклятой ошибке” в жизни страны. Вина при этом возлагалась на Петра. Но был в среде символистов и другой вариант толкования вины Петербурга: Петр не доделал своего дела, Россия не пошла по пути царя-преобразователя. У того же Иннокентия Анненского это сформулировано так:
Царь змеи раздавить не сумел,
И прижатая стала наш идол.
Таким образом, город виделся поэтам начала века как бы во власти двух начал: созидающего, творческого – Медный всадник, и стихийного, разрушительного – змей. На эту тему размышляли Максимилиан Волошин (“Петербург”), Вячеслав Иванов (“Медный всадник”), Валерий Брюсов (“К Петрограду”), Александр Блок (“Петр”).
Александра Блока отличает чувство глубокой личной связи с Петербургом. “Город мой” – частое выражение в его стихах. Блок писал об “упрямо двоящемся образе города на болоте”. Казалось бы, у Блока нигде нет подробного описания города. Примет Петербурга в его стихах немного: это конная группа на Аничковом мосту, Медный всадник, сфинксы на правом берегу Невы, Елагин мост, часовня на Крестовском острове, Петропавловский шпиль, площадь Сената… Но тем не менее все его стихи проникнуты дыханием этого Петербурга. Например, в следующих строках сразу же узнается весенний Петербург:
Под утро проснулся от шума
И треска несущихся льдин.
Или то, что видит мифическая Снежная Дева, прообраз души поэта, – это тоже Петербург:
И город мой железно-серый,
Где ветер, дождь, и зыбь, и мгла,
С какой-то непонятной верой
Она, как царство, приняла.
Образ города на Неве неизменно присутствует в его произведениях, прежде всего в поэме “Двенадцать”, запечатлевшем русскую революцию.
Однако в поэзии 1910-х годов возрастает интерес к Петербургу как эстетическому явлению. В стихах Георгия Иванова, Анны Ахматовой, Осипа Мандельштама петербургский архитектурный пейзаж описывается тщательно и любовно.
На площадь выбежав, свободен
Стал колоннады полукруг, –
И распластался храм господень,
Как легкий крестовик-паук.