Споры о Пете Трофимове начались уже давно – с момента появления “Вишневого сада” на сцене и в печати. Выдающийся писатель-гуманист Короленко, например, отнесся к Пете с немалым подозрением: “…для меня облезлое “лучшее будущее” – что-то непонятное и ненатуральное”.
А критик-большевик В. В. Боровский увидел в Трофимове передового представителя молодого поколения, способного пойти на борьбу с враждебной средой.
Вот еще одно столкновение мнений, которое должно побудить вас или принять чью-то сторону, или выработать собственную точку зрения. Итак, что вы думаете о Пете, о его взглядах, позиции, отношении к другим действующим лицам пьесы?
Почти у каждого героя “Вишневого сада” есть свои звездные минуты, когда они как бы взмывают вверх, оказываются выразителями высоких и благородных идей, на самом деле близких автору. Есть свои взлеты и у Пети Трофимова, но есть у него и падения. В этом отношении знаменательным является эпизод в третьем действии, когда Петя упал с лестницы: хотел забраться вверх, выше других – и упал, покатился вниз. “Высокое” и “низкое”, серьезное и смешное в образе Пети слиты воедино.
Его речи звучат сильно и убежденно, когда он с горечью рассказывает о тяжелой жизни рабочих, упрекает интеллигенцию в бездействии. Но Чехов принципиально избегает однозначных решений. Может быть, особенно ясно это проявилось в его изображении Пети. Казалось бы, в задачу писателя входило вызвать у зрителей чувство симпатии к образу студента-демократа, подвергавшегося неоднократно преследованиям за свои убеждения, гордого в своей бедности, честного и принципиального в обличении прошлого, провозвестника лучших времен, призывающего к неустанной работе во имя приближения прекрасного будущего.
Все это так, но слишком уж велик диапазон колебаний Пети Трофимова. Как-то странно уживаются воедино в нем восхищение абстрактным человечеством, которое идет вперед, и презрение к конкретным людям, призывы к труду и его собственное безделье на протяжении шести месяцев в имении Раневской, безудержный оптимизм и мрачная констатация всеобщей испорченности, а отсюда,-и неверие в человека: “В своем громадном большинстве он груб, неумен, глубоко несчастлив”. Не связано ли последнее обстоятельство с тем, что сам Петя в душе крайне недоволен собой? Жизнь проходит, а ему, собственно, так и не удалось ничего сделать. После долгой разлуки Раневская с печалью говорит ему: “Что же, Петя? Отчего вы так подурнели? Отчего постарели?” – на что Трофимов отвечает: “Меня в вагоне одна баба назвала так: облезлый барин”.
И еще одно важное обстоятельство. Из списка действующих лиц мы узнаем отчество Трофимова: “Петр Сергеевич”. Но в пьесе так его называет только Дуняша, горничная. Все остальные зовут его уменьшительным именем – Петя. К Лопахину, например, Раневская обращается исключительно по имени и отчеству. Но студент Трофимов, бывший учитель погибшего сына Раневской, так и остался в глазах обитателей усадьбы умным мальчиком, излишне склонным к бесплодному философствованию и абстрактным разговорам.
У Пети и у Гаева, двух явных и несомненных антагонистов, есть одна объединяющая черта: неуместность их речей. То, что они говорят, вообще-то само по себе бывает иногда и серьезно, и умно, но, как правило, они выбирают самое неподходящее время для своих выступлений. То Гаев начинает рассуждать в ресторане с половыми о декадентах, то Петя, оставшись наедине с Аней, произносит такую речь, словно он выступает на митинге, перед многочисленной толпой единомышленников: “Вперед! Мы идем неудержимо к яркой звезде, которая горит там вдали! Вперед! Не отставай, друзья!”
И Аня, всплескивая руками, восклицает: “Как хорошо вы говорите!” Как видим, и в пьесах бывает ощутима авторская ирония.
И еще один аспект, помогающий нам лучше уяснить авторскую оценку Пети Трофимова. Это любовь, которая всегда была серьезным испытанием для чеховских героев. Как же справился с этим испытанием “вечный студент”?
Не показалось ли вам, что Петя Трофимов любит Аню нежной и трепетной любовью? Не случайно же в конце первого действия звучат вслед Ане взволнованные слова молодого человека: “Солнышко мое! Весна моя!”
Но в дальнейшем о любви речи нет, так что совершенно напрасно Варя так бдительно следила за молодой парой. А возмущенный Петя восклицает: “Какое ей дело? И к тому же я вида не подавал, я так далек от пошлости. Мы выше любви!”
Эти слова компрометируют Петю едва ли не сильнее падения с лестницы и старых калош. О какой, собственно говоря, пошлости идет речь? Неужели для него любовь – пошлость?
Так проявляется ограниченность Пети, по крайней мере в области человеческих чувств. Вполне закономерно, что он не способен понять и человеческое горе Любови Андреевны, которая доверчиво раскрывает перед ним свою душу. Насколько же она в разговоре с Петей подавляет его своей человечностью, искренностью, незащищенностью. По сравнению с ней Петя в этой сцене какой-то замкнутый, нечуткий.
Имя Раневской – Любовь, имя Трофимова – Петр, что значит “камень”. Нет у Пети настоящего человеческого сочувствия к страданиям и мучениям другого человека. Вознесся он “выше любви”, а на самом деле это означает, что он стремится себя поставить и выше вишневого сада, и выше красоты, и вообще выше всех людей.
Наконец, очень важно отношение Пети Трофимова к вишневому саду. Для Пети вишневый сад – признак чужой, враждебной культуры, это то прошлое, с которым необходимо покончить, уничтожив его: в этом будет заключаться искупление старых грехов.
И наивная Аня доверчиво принимает логику Пети Трофимова: “Что вы со мной сделали, Петя, отчего я уже не люблю вишневого сада, как прежде? Я любила его так нежно, мне казалось, что на земле нет лучше места, чем наш сад”.
Опасность проповеди Пети Трофимова велика. С позиций имеющегося исторического опыта мы знаем, к каким тяжелым последствиям могут привести призывы к уничтожению красоты на земле.
Правда, Петя и Аня вместо старого сада, судьба которого не вызывает у них ни малейшего сожаления, охотно говорят о новом, еще более роскошном и красивом. Утешая рыдающую Любовь Андреевну, Аня обещает ей: “Мы насадим новый сад, роскошнее этого”.
Разумеется, Аня вовсе не думает о практической реализации своих речей. У нее просто эмоциональное, восторженное упование на прекрасное будущее, которое, как Ане кажется, уже совсем рядом и построить которое очень легко и просто. Слишком легко, слишком просто… И не в этом ли еще один урок пьесы – предостережение, важное не только для демократической молодежи начала XX в., но и для последующих поколений?
Одну школьницу спросили: в чем она видит связь чеховской пьесы с сегодняшним днем? Что ее больше всего поразило и взволновало? Она ответила: “Петя, во-первых. Я немножко похожа на Петю. Так же категорична в суждениях. Спектакль останавливает: стойте, оглянитесь, подумайте, что мы рубим, что мы делаем. Петя и Аня – у них нет базы, как и у нас. Мы относимся к тем, которые бегут вперед. Впереди якобы самое важное, а позади-то, оказывается, вишневый сад!”