В произведениях Пушкина “Евгений Онегин” и Грибоедова “Горе от ума” изображен один и тот же период в жизни русского общества – годы накануне восстания декабристов. В то время дворянское общество разделилось как бы на три группы. Большая часть дворян проводила время на балах, и ее совершенно не интересовала ни судьба русского народа, ни судьба родины. Другая группа представляет собой разочаровавшихся в жизни людей, не способных, однако, порвать с обществом и вступить на путь борьбы. Таков герой романа Пушкина – Онегин.
А самая малочисленная группа дворян, представителем которой является Александр Андреевич Чацкий, вступила на путь борьбы с самодержавием, так как таким людям судьба Родины и народа никогда не бывает безразлична. Они всем сердцем и душой стремятся изменить жизнь к лучшему, даже если это достигается ценой их репутации, положения в обществе и даже жизни.
Чацкий и Онегин – молодые люди примерно одного возраста и происхождения, оба они по праву своего рождения принадлежат к самой высшей аристократии. Они получили обычное для дворянской молодежи того времени образование и воспитание, когда учили “чему-нибудь и как-нибудь”. Воспитанием и Чацкого, и Онегина занимались гувернеры-иностранцы, “числом поболее, ценою подешевле”. Но если Евгений Онегин, получив определенный минимум знаний, “пускается в большой свет”, то Чацкий уезжает за границу “ума искать”, то есть продолжает образование, и это является одной из причин, почему так по-разному складываются их жизни.
Онегин, презирая людей, среди которых вынужден находиться, оставался с ними в приятельских отношениях, не найдя в себе сил порвать с тем обществом, к которому принадлежал. Чацкий же, вернувшись из-за границы и не видя никаких перемен к лучшему у себя на родине, открыто вступает в конфликт с людьми, к кругу которых он принадлежит.
И Чацкий, и Онегин – люди умные. Лиза, горничная Софьи, говорит, что Чацкий “чувствителен, и весел, и остер”. Пушкин же отмечает “резкий, охлажденный ум” своего героя. И оба они – люди “странные” для тех, среди кого им приходилось жить. Чацкий с горечью восклицает:
Я странен? А не странен кто ж?
Тот, кто на всех глупцов похож…
Пушкин также говорит о “неподражаемой странности” Онегина. А вся “странность” героев объяснялась неудовлетворенностью той жизнью, которую они вели. Но если Чацкий четко осознает свои обязанности, свой гражданский долг, то Онегин целиком отдается “русской хандре”. Он, “дожив без цели, без трудов до двадцати шести годов, томясь в бездействии досуга, без службы, без жены, без дел, ничем заняться не умел”.
Чацкий хочет служить “делу, а не лицам”. Он стремится облегчить жизнь народа, не только обличая помещиков-крепостников, но и проводя определенные реформы в своих владениях. Недаром Фамусов упрекает его: “Именьем, брат, не управляй оплошно”. Онегин тоже, как и Чацкий, пытался облегчить жизнь крестьян;
Ярем он барщины старинной
Оброком легким заменил…
И раб судьбу благословил…
Но дальше этого дело не пошло. Не зная жизни своего народа, будучи оторванным от национальных корней, Онегин не смог довести до конца начатое. Онегин во всем такой. Он пробовал и читать, и писать, но “труд упорный был ему тошен”. Вспомним стремление Чацкого к активной деятельности. Во всем его поведении чувствуется какая-то живость, энергия. Онегину же все надоело, он скучает от безделья.
По-разному проявляется у Чацкого и Онегина их способность любить. Если Чацкий искренне любит Софью, видя в ней свой женский идеал, свою будущую жену, то в Онегине “рано чувства… остыли”, он не способен на любовь. “Я не создан для блаженства”, – говорит он Татьяне.
На мой взгляд, Чацкий и Онегин очень не похожи друг на друга, однако их многое объединяет. Это люди с “озлобленным умом, кипящим в действии пустом”. Вот она, “русская хандра”! Но если Онегину, как отмечал Писарев, только и остается, что “махнуть рукой на свою скуку, как на неизбежное зло”, то Чацкому предначертан другой путь. На мой взгляд, его судьба предрешена. Скорее всего он оказался среди тех, кто вышел 14 декабря 1825 года на Сенатскую площадь. Затем вместе со всеми, принимавшими участие в заговоре, вернулся из ссылки только после смерти Николая в 1856 году, если, конечно, не погиб в день восстания. В этом, как мне кажется, и заключается главное отличие Чацкого от Онегина, который так и не смог реализовать себя. Именно он является родоначальником галереи “лишних людей”, о которых Белинский писал: “И эти существа часто бывают одарены большими нравственными преимуществами, большими духовными силами, обещают много, исполняют мало или ничего не исполняют. Это не от них самих, тут есть fatum, заключающийся в действительности, которой они окружены, как воздухом, и из которой не в силах и не во власти человека освободиться”.
“Чацкий – декабрист”, – писал Герцен. И он, конечно, прав. Но не менее важную мысль высказывает Гончаров: “Чацкий неизбежен при каждой смене одного века другим. Каждое дело, требующее обновления, вызывает тень Чацкого”.
Нам одинаково дороги как Чацкий, так и Онегин, ведь они являются представителями одного из самых интересных периодов нашей истории – первой четверти XIX века. И, несмотря на их недостатки, читатель сопереживает этим героям. И пусть проходит время, приносит с собой новые перемены, но герои Грибоедова и Пушкина всегда будут вызывать у читателя только положительные эмоции и во многом будут служить примером.