В прошлом году, по приезде в Берлин, он сразу нашел работу и потом до января трудился, – много и разнообразно: знал желтую темноту того раннего часа, когда едешь на фабрику; знал тоже, как ноют ноги после того, как десять извилистых верст пробежишь с тарелкой в руке между столиков в ресторане “Pir Goroi”; знал он и другие труды, брал на комиссию все, что подвернется, – и бублики, и бриллиантин, и просто бриллианты. Не брезговал он ничем: не раз даже продавал свою тень подобно многим из нас. Иначе говоря, ездил в качестве статиста на съемку, за город, где в балаганном сарае с мистическим писком закипали светом чудовищные фацеты фонарей, наведенных, как пушки, на мертвенно-яркую толпу статистов, палили в упор белым убийственным блеском, озаряя крашенный воск застывших лиц, щелкнув, погасали, – но долго еще в этих стеклах дотлевали красноватые зори: наш человеческий стыд. Сделка была совершена, и безымянные тени наши пущены по миру.
Перед нами, собственно, описание истории человека, конкретнее, его работы в чужом городе как способа заработать деньги, а, следовательно, выжить. На мысль о том, что работа имеет вынужденный характер, наталкивает уже синтаксическая конструкция первого предложения отрывка: бессоюзное предложение, вторая часть которого включает в себя повторяющийся три раза глагол-сказуемое “знал” и созвучный ему “брал”, относящиеся к герою эпизода, что создает впечатление рутинности. Бессоюзная конструкция помогает четче обозначить неоднородность (как сам автор сказал – “разнообразность”) видов работы, это опять же указывает на вынужденность “труда”, а не на любимое занятие. Далее, в этом же предложении обратим внимание на глагол “трудился” в I части предложения и однокоренное ему существительное в выражении “знал он и другие труды” во II: чисто лексически эти слова дают возможность воспринимать многочастное, распространенное предложение как единое целое; с позиции значения слова еще раз акцентируют внимание читателя на том, что работа неприятна герою: труд – усилие, направленное к достижению чего-л., трудиться – прилагать усилия, чтобы сделать что-н. (Ожегов). В контексте “труд” героя приобретает ироническую окраску с некоторым отрицательным налетом. Эффект иронии создается, например, “просто бриллиантами”, появившимися неожиданно среди взятых на комиссию бубликов и бриллиантина (мужское средство для укладки волос). Обратим внимание так же на мастерство автора в подборе этих однородных дополнений, объединенных начальным губным “б” – аллитерация, объединяющая несовместимые понятия (еще очень круто выглядит “желтая темнота раннего часа”, “десять извилистых верст с тарелкой в руке между столиков в ресторане “Pir Goroi”, но об этом не сейчас).
Следующая, условно 2ая часть фрагмента, выводит читателя на качественно новый уровень восприятия. Она начинается предложением: “Не брезговал он ничем: не раз даже продавал свою тень подобно многим из нас”. Начало фразы –
“не брезговал он ничем” фактически относится к предыдущему предложению,
подытоживает его, тогда как конец ставит читателя в тупик: оказывается, что
такое экзотическое занятие, как продажа тени – обычное в описываемом автором мире явление. Автор расшифровывает понятие “продажа тени” – иначе говоря, это поездки в качестве статиста на съемку, но обратим внимание на смысловую инверсию: основным понятием выступает именно “продажа тени”, а остальное – объяснением этого понятия. Такая абсурдность достигается простой вводной конструкцией “иначе говоря”, которая, собственно, и подразумевает пояснение предыдущего. Далее мы сталкиваемся с описанием “перевернутого мира”, где торговля тенями – обычное времяпрепровождение. Автор обнаруживает поразительный талант через мелочи создавать целостную картину: таковы, например, оксюмороны “балаганный сарай”, “мистический писк “. Мир, описываемый в этой части фрагмента, к тому же приобретает разрушительную направленность благодаря ярким сравнениям фонарей с пушками, которые палят “в упор белым убийственным блеском”. В том, что “убийственный” – не просто эпитет, но действительная характеристика “балаганного сарая”, читателя убеждает “мертвенно-яркая (жутковатое сочетание!) толпа статистов”, чьи вполне человеческие, как можно предположить из I части отрывка, лица становятся “застывшим крашеным воском” под действием этого “закипающего света”. Хотя человеческое в статистах все же остается, и это человеческое – стыд, дотлевающий в сложных стеклах пушек-фонарей красноватыми зорями, но “сделка” уже совершена, и “безымянные тени Е пущены по миру”. Обратим внимание на слово “сделка” – оно ассоциируется с выражением “заключить сделку с дьяволом”, предположить существование которого в разрушительном мире вполне оправданно. Так автор подводит итог описанию мира (а проще – жизни), в котором приходится существовать его герою, и выводит хозяина жизни-балагана, убогой, как сарай, и пошлой в своей неуместной яркости – Дьявола, с которым герой вынужден заключать сделки ради собственного выживания – продавать тень, лишая ее имени и права на индивидуальное существование.
Таким образом, мы выяснили, что приведенный фрагмент – художественный текст, в чем убеждают не только яркие образы (толпа статистов, желтая темнота раннего утра), органичные и точные эпитеты и сравнения (“десять извилистых верст пробежишь с тарелкой в руке между столиков в ресторане “Pir Goroi”), но и многомерность описываемого мира – с одной стороны, это съемочная площадка, а с другой – реальная жизнь героя. Эпизод характеризует автора как талантливого художника, способного через эстетическую словесную зарисовку не только создать четкий образ, но и выразить им собственную позицию – неприятие пошлости жизни, с которой человек вынужден сотрудничать. Причем, как мы убедились, мировоззрение автора четко просматривается даже в небольшом отрывке из его произведения.