– Держи, держи, дурак! – кричал Чичиков Селифану.
– Вот я тебя палашом! – кричал скакавший
навстречу фельдъегерь, с усами в аршин. – Не видишь,
леший дери твою душу, казенный экипаж.
ПРОЛОГ
Диковинный сон… Будто бы в царстве теней, над входом в которое мерцает неугасимая лампада с надписью “Мертвые души”, шутник-Сатана открыл двери. Зашевелилось мертвое царство и потянулась из него бесконечная вереница. Манилов в шубе на больших медведях, Ноздрев в чужом экипаже, Держиморда на пожарной трубе, Селифан, Петрушка, Фитинья… А самым последним тронулся он – Павел Иванович Чичиков в знаменитой своей бричке. И двинулась вся ватага на Советскую Русь и произошли в ней тогда изумительные происшествия. А какие – тому следуют пункты. 1
Пересев в Москве из брички в автомобиль и летя в нем по московским буеракам, Чичиков ругательски ругал Гоголя: – Чтоб ему набежало, дьявольскому сыну, под обеими глазами по пузырю в копну величиною! Испакостил, изгадил репутацию так, что некуда носа показать. Ведь ежели узнают, что я – Чичиков, натурально, в два счета выкинут к чертовой матери! Да еще хорошо, как только выкинут, а то еще, храни бог, на Лубянке насидишься. А все Гоголь, чтоб ни ему, ни его родне… И размышляя таким образом, въехал в ворота той самой гостиницы, из которой сто лет тому назад выехал. Все решительно в ней было по прежнему: из щелей выглядывали тараканы и даже их как-будто больше сделалось, но были и некоторые измененьица. Так например, вместо вывески “Гостиница” висел плакат с надписью: “Общежитие N такой-то” и, само собой, грязь и гадость была такая, о которой Гоголь даже понятия не имел. – Комнату! – Ордер пожалте! Ни одной секунды не смутился гениальный Павел Иванович. – Управляющего! Трах! Управляющий старый знакомый: дядя Лысый Пимен, который некогда держал “Акульку”, а теперь открыл на Тверской кафе на русскую ногу с немецкими затеями: аршадами, бальзамами и, конечно, с проститутками. Гость и управляющий облобызались, шушукнулись, и дело наладилось в миг без всякого ордера. Закусил Павел Иванович, чем бог послал, и полетел устраиваться на службу.
2
Являлся всюду и всех очаровал поклонами несколько набок и колоссальной эрудицией, которой всегда отличался. – Пишите анкету. Дали Павлу Ивановичу анкетный лист в аршин длины, и на нем сто вопросов самых каверзных: откуда, да где был, да почему?.. Пяти минут не просидел Павел Иванович и исписал всю анкету кругом. Дрогнула только у него рука, когда подавал ее. – Ну, – подумал, – прочитают сейчас, что за сокровище, и… И ничего ровно не случилось. Во-первых, никто анкету не читал, во-вторых попала она в руки барышни регистраторши, которая распорядилась ею по обычаю: провела вместо входящего по исходящему и затем немедленно ее куда-то засунула, так что анкета как в воду канула. Ухмыльнулся Чичиков и начал служить.
3 А дальше пошло легче и легче. Прежде всего оглянулся Чичиков и видит, куда ни плюнь, свой сидит. Полетел в учреждение, где пайки де выдают, и слышит: – Знаю я вас, Скалдырников: возьмете живого кота, обдерете, да и даете на паек! А вы дайте мне бараний бок с кашей. Потому что лягушку вашу пайковую, мне хоть сахаром облепи, не возьму ее в рот и гнилой селедки тоже не возьму! Глянул – Собакевич! Тот, как приехал, первым долгом двинулся паек требовать. И ведь получил! Съел и надбавки попросил. Дали. Мало! Тогда ему второй отвалили; был простой – дали ударный. Мало! Дали какой-то бронированный. Слопал и еще потребовал. И со скандалом потребовал! Обругал всех христопродавцами, сказал, что мошенник на мошеннике сидит и мошенником погоняет и что есть один только порядочный человек делопроизводитель, да и тот, если сказать правду, свинья! Дали академический. Чичиков лишь увидел, как Собакевич пайками орудует, моментально и сам устроился. Но конечно, превзошел и Собакевича. На себя получил, на несуществующую жену с ребенком, на Селифана, на Петрушку, на того самого дядю, о котором Бетрищеву рассказывал, на старуху-мать, которой на свете не было. И всем академические. Так что продукты к нему стали возить на грузовике. А наладивши таким образом вопрос с питанием, двинулся в другие учреждения, получать места. Пролетая как-то раз в автомобиле по Кузнецкому, встретил Ноздрева. Тот первым долгом сообщил, что он уже продал и цепочку и часы. И точно, ни часов, ни цепочки на нем не было. Но Ноздрев не унывал. Рассказал, как повезло ему на лотерее, когда он выиграл полфунта постного масла, ламповое стекло и подметки на детские ботинки, но как ему потом не повезло и он, канальство, еще своих шестьсот миллионов доложил. Рассказал, как предложил Внешторгу поставить за границу партию настоящих кавказских кинжалов. И поставил. И заработал бы на этом тьму, если б не мерзавцы англичане, которые увидели, что на кинжалах надпись “Мастер Савелий Сибиряков” и все их забраковали. Затащил Чичикова к себе в номер и напоил изумительным, якобы из Франции полученным коньяком, в котором, однако, был слышен самогон во всей его силе. И, наконец, до того доврался, что стал уверять, что ему выдали восемьсот аршин мануфактуры, голубой автомобиль с золотом и ордер на помещение в здании с колоннами. Когда же зять его Мижуев выразил сомнение, обругал его, но не Софроном, а просто сволочью. Одним словом надоел Чичикову до того, что тот не знал, как и ноги от него унести. Но рассказы Ноздрева навели его на мысль и самому заняться внешней торговлей.
4 Так он и сделал. И опять анкету написал и начал действовать и показал себя во всем блеске. Баранов в двойных тулупах водил через границу, а под тулупами брабантские кружева; бриллианты возил в колесах, дышлах, в ушах и невесть в каких местах. И в самом скором времени появились у него пятьсот апельсинов капиталу. Но он не унялся, а подал куда следует заявление, что желает снять в аренду некое предприятие и расписал необыкновенными красками, какие от этого государству будут выгоды. В учреждении только рты расстегнули – выгода, действительно, выходила колоссальная. Попросили указать предприятие. Извольте. На Тверском бульваре, как раз против Страстного монастыря, перейдя улицу и называется – Пампушь на Твербуле. Послали запрос куда следует: есть ли там такая штука. Ответили: есть и всей Москве известна. Прекрасно. – Подайте техническую смету. У Чичикова смета уже за пазухой. Дали в аренду. Тогда Чичиков, не теряя времени полетел куда следует: – Аванс пожалте. – Представьте ведомость в трех экземплярах с надлежащими подписями и приложением печатей. Двух часов не прошло, представил и ведомость. По всей форме. Печатей столько, как в небе звезд. И подписи налицо. – За заведующего – Неуважай-Корыто, за секретаря – Кувшинное Рыло, за председателя тарифно-расценочной комиссии – Елизавета Воробей. – Верно. Получите ордер. Кассир только крякнул, глянув на итог. Расписался Чичиков и на трех извозчиках увез дензнаки. А затем в другое учреждение: – Пожалте под товарную ссуду. – Покажите товары. – Сделайте одолжение. Агента позвольте. – Дать агента. Тьфу! И агент знакомый: ротозей Емельян. Забрал его Чичиков и повез. Привел в первый попавшийся подвал и показывает. Видит Емельян – лежит несметное количество продуктов. – М-да… И все ваше? – Все мое. – Ну, – говорит Емельян, – поздравляю вас в таком случае. Вы даже не мильонщик, а трильонщик. А Ноздрев, который тут же с ними увязался, еще подлил масла в огонь: – Видишь, – говорит, – автомобиль в ворота с сапогами едет? Так это тоже его сапоги. А потом вошел в азарт, потащил Емельяна на улицу и показывает. – Видишь магазины? Так это все его магазины. Все что по эту сторону улицы – все его. А что по ту сторону – тоже его. Трамвай видишь? Его. Фонари?.. Его. Видишь? Видишь? И вертит его во все стороны. Так что Емельян взмолился: – Верю! Вижу… Только отпусти душу на покаяние. Поехали обратно в учреждение. Там спрашивают: – Ну что? Емельян только рукой махнул: – Это говорит неописуемо! – Ну раз неописуемо – выдать ему N+1 миллиардов.
5 Дальше же карьера Чичикова приняла головокружительный характер. Уму непостижимо, что он вытворял. Основал трест для выделки железа из деревянных опилок и тоже ссуду получил. Вошел пайщиком в огромный кооператив и всю Москву накормил колбасой из коррекция дохлого мяса. Помещица Коробочка, услышав, что теперь в Москве “все разрешено”, пожелала недвижимость приобрести: он вошел в компанию с Замухрышкиным и Утешительным и продал ей Манеж, что против университета. Взял подряд на электрификацию города, от которого в три года никуда не доскачешь, и войдя в контакт с бывшим городничим, разметал какой-то забор, поставил вехи, чтобы было похоже на планировку, а на счет денег, отпущенных на электрификацию, написал, что их у него отняли банды капитана Копейкина. Словом произвел чудеса. И по Москве вскоре загудел слух, что Чичиков – трильонщик. Учреждения начали рвать его к себе нарасхват в спецы. Уже Чичиков снял за 5 миллиардов квартиру в пять комнат, уже Чичиков обедал и ужинал в “Ампире”.
6
Но вдруг произошел крах. Погубил же Чичикова, как правильно предсказал Гоголь, Ноздрев, а прикончила Коробочка. Без всякого желания сделать ему пакость, а просто в пьяном виде, Ноздрев разболтал на бегах и про деревянные опилки, и о том, что Чичиков снял в аренду несуществующее предприятие, и все это заключил словами, что Чичиков жулик, и что он бы его расстрелял. Задумалась публика, и как искра побежала крылатая молния. А тут еще дура Коробочка вперлась в учреждение расспрашивать, когда ей можно будет в Манеже булочную открыть. Тщетно уверяли ее, что Манеж казенное здание и что ни купить его, ни что-нибудь открывать в нем нельзя, – глупая баба ничего не понимала. А слухи о Чичикове становились все хуже и хуже. Начали недоумевать, что такое за птица этот Чичиков, и откуда он взялся. Появились сплетни, одна другой зловещее, одна другой чудовищней. Беспокойство вселилось в сердца. Зазвенели телефоны, начались совещания. комиссия построения в комиссию наблюдения, комиссия наблюдения в жилотдел, жилотдел в наркомздрав, наркомздрав в главкустпром, главкустпром в наркомпрос, наркомпрос в пролеткульт, и т. д. Кинулись к Ноздреву. Это, конечно было глупо. Все знали, что Ноздрев лгун, что Ноздреву нельзя верить ни в одном слове. Но Ноздрева призвали и он ответил по всем пунктам. Объявил, что Чичиков действительно взял в аренду несуществующее предприятие, и что он, Ноздрев, не видит причины, почему бы не взять, ежели все берут? На вопрос: уж не белогвардейский ли шпион Чичиков, ответил, что шпион и что его недавно хотели даже расстрелять, но почему то не расстреляли. На вопрос: не делал ли Чичиков фальшивых бумажек, ответил, что делал и даже рассказал анекдот о необыкновенной ловкости Чичикова: Как, узнавши, что правительство хочет выпускать новые знаки, Чичиков снял квартиру на Марьиной Роще и выпустил оттуда фальшивых знаков на 18 миллиардов и при этом на два дня раньше, чем вышли настоящие, а когда туда нагрянули и опечатали квартиру, Чичиков в одну ночь перемешал фальшивые знаки с настоящими, так что потом сам черт не мог разобраться, какие знаки фальшивые, а какие настоящие. На вопрос: точно ли Чичиков обменял свои миллиарды на бриллианты, чтобы бежать за границу, Ноздрев ответил, что это правда, и что он сам взялся помогать и участвовать в этом деле, а если бы не он, ничего бы и не вышло. После рассказов Ноздрева полнейшее уныние овладело всеми. Видят никакой возможности узнать, что такое Чичиков, нет. И неизвестно, чем бы все это кончилось, если бы не нашелся среди всей компании один. Правда Гоголя он тоже как и все и в руки не брал, но обладал маленькой дозой здравого смысла. Он воскликнул: – А знаете, кто такой Чичиков? И когда все хором грянули: – Кто? Он произнес гробовым голосом: – Мошенник.
7
Тут только и осенило всех. Кинулись искать анкету. Нету. По входящему. Нету. В шкапу – нету. К регистраторше. – Откуда я знаю? У Иван Григорьича.
– Где? – Не мое дело. Спросите у секретаря и т. д. и т. д. И вдруг неожиданно в корзине для ненужных бумаг – она.
Стали читать и обомлели.
Имя? Павел. Отчество? Иванович. Фамилия? Чичиков. Звание? Гоголевский персонаж. Чем занимался до революции? Скупкой мертвых душ. Отношение к воинской повинности? Ни то ни се, ни черт знает что. К какой партии принадлежит? Сочувствующий (а кому – неизвестно). Был ли под судом? Волнистый зигзаг. Адрес? Поворотя во двор, в третьем этаже направо, спросить в справочном бюро штаб-офицершу Подточину, а та знает. Собственноручная подпись? Обмокни!!
Прочитали и окаменели. Крикнули инструктора Бобчинского:
– Катись на Тверской бульвар в арендуемое им предприятие и во двор, где его товары, может там что откроется! Возвращается Бобчинский. Глаза круглые. – Чрезвычайное происшествие! – Ну! – Никакого предприятия там нету, это он адрес памятника Пушкину указал. И запасы не его, а “Ара”. Тут все взвыли: – Святители угодники! Вот так гусь! А мы ему миллиарды!! Выходит, теперича, ловить его надо! И стали ловить.
8 Пальцем в кнопку ткнули: – Курьера. Отворилась дверь и предстал Петрушка. Он от Чичикова уже давно отошел и поступил курьером в учреждение. – Берите немедленно этот пакет и немедленно отправляйтесь. Петрушка сказал: – Слушаю-с. Немедленно взял пакет, немедленно отправился и немедленно потерял. Позвонили Селифану в гараж: – Машину срочно. – Чичас. Селифан встрепенулся, закрыл мотор теплыми штанами, натянул на себя куртку, вскочил на сиденье, засвистел, загудел и полетел. Какой же русский не любит быстрой езды?! Любил ее и Селифан, и поэтому при самом въезде на Лубянку пришлось ему выбирать между трамваем и зеркальным окном магазина. Селифан в течение одной терции времени выбрал второе, от трамвая увернулся и, как вихрь, с воплем: “Спасите! ” въехал в магазин через окно. Тут даже у Тентетникова, который заведовал всеми Селифанами и Петрушками, лопнуло терпение: Уволить обоих к свиньям! Уволили. Послали на биржу труда. Оттуда командировали: на место Петрушки – Плюшкинского Прошку, на место Селифана – Григория Доезжай-Не-Доедешь. А дело тем временем кипело дальше! – Авансовую ведомость! – Извольте. – Попросить сюда Неуважая-Корыто. Оказалось, попросить невозможно. Неуважая месяца два тому назад вычистили из партии, а уже из Москвы он и сам вычистился сейчас же после этого, так как делать ему в ней было больше решительно нечего. – Кувшинное Рыло! Уехал куда-то на куличку инструктировать губотдел. Принялись тогда за Елизавета Воробья. Нет такого! Есть правда, машинистка Елизавета, но не Воробей. Есть помощник заместителя младшего делопроизводителя замзавгоротдел Воробей, но он не Елизавета! Прицепились к машинистке: – Вы?! – Ничего подобного! Почему это я? Здесь Елизавета с твердым знаком, а разве я с твердым? Совсем наоборот… И в слезы. Оставили в покое. А тем временем, пока возились с Воробьем, правозаступник Самосвистов дал знать Чичикову стороной, что по делу началась возня и, понятное дело, Чичикова и след простыл. И напрасно гоняли машину по адресу: поворотя направо, никакого, конечно, справочного бюро не оказалось, а была там заброшенная и разрушенная столовая общественного питания. И вышла к приехавшим уборщица Фетинья и сказала, что никого нетути. Рядом, правда, поворотя налево, нашли нашли справочное бюро, но сидела там не штаб-офицерша Подточина, а какая-то Подстега Сидоровна и, само собой разумеется, не знала не только Чичиковского адреса, но и своего собственного.
9 Тогда напало на всех отчаяние. Дело запуталось до того, что и черт в нем никакого вкуса не отыскал. Несуществующая аренда перемешалась с опилками, брабантские кружева с электрификацией, Коробочкина покупка с бриллиантами. Влип в дело Ноздрев, оказались замешанными и сочувствующий ротозей Емельян и беспартийный вор Антошка, открылась какая-то панама с пайками Собакевича. И пошла писать губерния! Самосвистов работал не покладая рук и впутал в общую кашу и путешествия по сундукам и дело о подложных счетах за разъезды. (По одному ему оказалось замешано до 50000 лиц) и проч. и проч. Словом, началось черт знает что. И те у кого миллиарды из-под носа выписали и те, кто их должны были отыскать, метались в ужасе и перед глазами был только один непреложный факт: – Миллиарды были и исчезли. Наконец встал какой-то дядя Митяй и сказал: – Вот что, братцы… Видно, не миновать нам следственную комиссию назначить.
10
И вот тут (чего во сне не увидишь!) вынырнул, как некий бог на машине, я и сказал: – Поручите мне. Изумились:
– А вы… того… сумеете? А я: – Будьте покойны.
Поколебались. Потом красным чернилом: – Поручить.
– Тут я и начал (в жизнь не видел приятнее сна!) Полетели со всех сторон ко мне 35 тысяч мотоциклистов: – Не угодно ли чего? А я им: – Ничего не угодно. Не отрывайтесь от ваших дел. Я сам справлюсь. Единолично. Набрал воздуху и гаркнул так, что дрогнули стекла: – Подать мне сюда Ляпкина-Тяпкина! Срочно! По телефону подать! – Так что подать невозможно… телефон сломался. – А-а! Сломался! Провод оборвался? Так чтоб он даром не мотался, повесить на нем того, кто докладывает!! Батюшки! Что тут началось! – Помилуйте-с… что вы-с… сию… хе-хе… минутку… эй! Мастеров! Проволоки! Сейчас починят. В два счета починили и подали. И я рванул дальше: – Тяпкин? М-мерзавец! Ляпкин? Взять его прохвоста! Подать мне списки! Что? Не готовы? Приготовить в пять минут, или вы сами очутитесь в списках покойников! Э-э-то кто?! Жена Манилова – регистраторша? В шею! Улинька Бетрищева – машинистка? В шею! Собакевич? Взять его! У вас служит негодяй Мурзофейкин? Шулер утешительный? Взять!! И того, что их назначил – тоже! Схватить его! И его! И этого! И того! Фетинью вон! Поэта Тряпичкина, Селифана и Петрушку в учетное отделение! Ноздрева в подвал… в минуту! В секунду!! Кто подписал ведомость? Подать его каналью!! Со дна моря достать!! Гром пошел по пеклу… – Вот черт налетел! И откуда такого достали?! А я: – Чичикова мне сюда!! – Н… н… невозможно сыскать. Они скрымшись… – Ах, скрымшись? Чудесно! Так вы сядете на его место. – Помил… – Молчать!! – Сию минуточку… сию… повремените секундочку. Ищут-с. И через два мгновения нашли! И напрасно Чичиков валялся у меня в ногах и рвал на себе волосы и френч и уверял, что у него нетрудоспособная мать. – Мать?!. – гремел я, – мать?.. Где миллиарды? Где народные деньги?! Вор!! Взрезать его мерзавца! У него бриллианты в животе! Вскрыли его. Тут они. – Все? – Все-с. – Камень на шею и в прорубь! И стало тихо и чисто.
И я по телефону:
– Чисто.
А мне в ответ:
– Спасибо. Просите, чего хотите.
Так я и взметнулся около телефона. И чуть было не выложил в трубку все смутные предположения, которые давно уже терзали меня:
“Брюки… фунт сахару… лампу в 25 свечей… “
Но вдруг вспомнил, что порядочный литератор должен быть бескорыстен, увял и пробормотал в трубку:
– Ничего, кроме сочинений Гоголя в переплете, каковые сочинения мной недавно проданы на толчке.
И… бац! У меня на столе золотообрезный Гоголь!
Обрадовался я Николаю Васильевичу, который не раз утешал меня в хмурые бессонные ночи, до того, что рявкнул:
– Ура!
И…
ЭПИЛОГ
…Конечно, проснулся. И ничего: ни Чичикова, ни Ноздрева и, главное Гоголя…
– Э-хе-хе, – подумал я себе и стал одеваться, и вновь пошла передо мной по-будничному щеголять жизнь.