Дружбой освещена вся жизнь Пушкина и вся его поэзия. Наверное, никто из русских поэтов не воспел дружбу так, как Пушкин. И никто не сказал о неверной дружбе столько горьких слов!
Потребность в дружбе развивалась в настоящую духовную жажду, и ни от чего он так остро не страдал, как от долгой разлуки с друзьями. Как щедро дарил он им себя, как радовался каждой встрече!
“Пушкин был застенчив и более многих нежен в дружбе”, – говорил о нем П. А. Плетнев. Пожалуй, нигде так явно не проявилось величие личности Пушкина, как в его отношениях с друзьями. Можно сказать, что у него был особый дар, особый талант на дружбу.
Иван Пущин, Антон Дельвиг и Вильгельм Кюхельбекер – самые преданные друзья молодого Пушкина. Их объединяла душевная щедрость и широта, устремление служить высоким общественным идеалам, искусству.
Иван Пущин оказывал большое влияние на своего гениального друга. “Мой первый друг, мой друг бесценный”, “товарищ милый, друг прямой” – так трогательно обращался поэт к Пущину, которого любил безмерно.
С Кюхлей у Пушкина сложились еще с Лицея другие отношения. Пушкин относился к нему слегка насмешливо, но, тем не менее, трогательно и заботливо. Вильгельм мечтал о каком-нибудь великом деянии, которое прославит его в веках.
Кюхельбекеру посвящено первое опубликованное стихотворение Пушкина “К другу стихотворцу”, в котором он уверяет Кюхлю, что “не тот поэт, кто рифмы плесть умеет, / И, перьями скрыпя, бумаги не жалеет”, и призывает его оставить поэтическую свирель. А дальше было еще язвительнее. Одно из стихотворений кончалось так:
Вильгельм, прочти свои стихи, Чтоб мне заснуть скорее.
Кюхельбекер обижался смертельно, приходил в бешенство, но так же скоро и остывал, продолжая нежно любить Пушкина.
Покидая Лицей, Пушкин прочел Кюхле посвященную ему “Разлуку”, которая растрогала того до слез:
Лицейской жизни, милый брат, Делю с тобой последние мгновенья, Прошли лета соединенья; Разорван он, нам верный круг, Прости! Хранимый небом, Не разлучайся, милый друг, С свободою и Фебом!.. Прости! Где б ни был я: в огне ли смертной битвы, При мирных ли брегах родимого ручья, Святому братству верен я. И пусть, Пусть будут счастливы все, все твои друзья!
Третий из лицейских “мушкетеров” Пушкина – Антон Дельвиг. “Добрый Дельвиг”, “мой парнасский бог”, “художников друг и советчик” – флегматичный ленивец и необыкновенный фантазер. Его вымыслами лицеисты заслушивались. Он начал печатать стихи раньше всех в Лицее.
К мнению Дельвига о достоинствах или недостатках литературных произведений Пушкин всегда прислушивался.
Для Дельвига же Пушкин был самым большим авторитетом, он очень гордился, что первым поверил в талант Пушкина и воспевал его еще в ранних стихах:
Я Пушкина младенцем полюбил, С ним разделял и грусть и наслажденье, И первым я его услышал пенье…
В свою очередь, Пушкин высоко ценил “тихую”, “скромную” музу Дельвига, считал, что его талант не был по достоинству оценен, и склонен был даже ставить себя в поэтическом отношении ниже своего друга.
С младенчества дух песен в нас горел, И дивное волненье мы познали; С младенчества две музы к нам летали, И сладок был их лаской наш удел; Но я любил уже рукоплесканья, Ты, гордый пел для муз и для души; Свой дар, как жизнь, я тратил без вниманья, Ты гений свой воспитывал в тиши.
Своему любимому другу Ивану Пущину Пушкин посвящает слова сердечного привета, когда тот оказался в изгнании:
Мои первый друг, мой друг бесценный, И я судьбу благословил, Когда мой двор уединенный, Печальным снегом занесенный, Твой колокольчик огласил. Молю святое провиденье: Да голос мой душе твоей Дарует то же утешенье, Да озарит он заточенье Лучом лицейских ясных дней!
Пущин, Кюхельбекер, Дельвиг… Трое самых близких друзей поэта. Каждый из них – частица жизни Пушкина, частица его сердца и души. Высокая гражданственность жизненной позиции Пущина, цельность и благородство его натуры, непосредственность, порывистость, импульсивность, “сумасбродство” Кюхельбекера; душевная ясность, изящество, гармоничность и доброта Дельвига – все это по-своему преломилось, выразилось и в характере Пушкина и в сложном внутреннем мире его личности.
Кроме верных, преданных “друзей по душе” окружали Пушкина и друзья “сиюминутные”: Никита Всеволожский, Алексей Вульф, Иван Великопольский, Николай Алексеев и наиболее яркий представитель этого типа приятелей – граф Федор Иванович Толстой – двоюродный дядя Льва Толстого. Но это было уже совсем другое общение и отношение. Здесь были и обман, и предательство, и горечь. Да Пушкин уже и не рассчитывал встретить лучших друзей, чем те, кто ему были дороги и близки, те, о которых он отзывался с такой любовью и преданностью, кому он посвятил свою лучшую лирику дружбы.
Случайно ли, что Пушкин ни разу не изобразил в своих произведениях верной, преданной, самоотверженной дружбы? Он так часто и настойчиво возвращался к теме соперничества, коварства и предательства в отношениях друзей. Достаточно вспомнить Ленского и Онегина, Моцарта и Сальери, Гринева и Швабрина. Пушкин, чье сердце было создано для дружбы, жило ею, пишет такие горькие выстраданные строчки:
Что дружба? Легкий пыл похмелья, Обиды вольный разговор, Обмен тщеславия, безделья Иль покровительства позор.
Шли годы. Круг друзей, добрых приятелей, единомышленников поэта становился все уже и уже. “Иных уж нет, а те далече…” К моменту трагической развязки своей жизни поэт оказался почти в полном одиночестве. Пущин и Кюхельбекер – в ссылке, Дельвиг умер, Пестель и Рылеев – повешены, Нащокин и Чаадаев – в Москве, Соболевский – за границей, с Вяземским и Жуковским отношения в последние месяцы жизни поэта как – то охладились.
Осталось одно утешение: встречи и беседы на исторические и литературные темы с А. И. Тургеневым и В. Ф. Волковым.
Душу излить было некому. Вяземский нашел в себе мужество написать после смерти поэта знаменательные строки: “Пушкин не был понят при жизни не только равнодушными к нему людьми, но и его друзьями. Признаюсь и прошу в том прощения у его памяти”.
И как горько это сознавать, ведь он так любил и ценил в жизни именно дружбу!