Сначала роман назывался “Гениальная натура”. Под “гениальностью” Тургенев понимал способность убеждать и просвещать людей, разносторонний ум и широкую образованность, а под “натурой”-твердость воли, острое чутье к потребностям общественной жизни. Но по ходу работы такое название перестало удовлетворять Тургенева, так как по отношению к Рудину оно зазвучало иронически : “натуры” в нем вышло мало, не хватало воли к практическому делу, хотя “гениальность” в нем была.

На рукописи авторская пометка : “Рудин. Начат 5 июня 1855 года, в воскресенье, в Спасском, и кончен 24 июля 1856 года, в воскресение, там же, в 7 недель. Напечатан с большими прибавлениями в январской и февральской книжках “Современника” за 1856 год”.

Под “большими прибавлениями” Тургенев подразумевает свои переработки отдельных глав романа и дописывание новых при подготовке “Рудина” к печати, когда после чтения романа в редакционном кружке (а состоялось оно в первые же дни приезда писателя в Петербург в октябре 1855 года) у друзей Тургенева возникли пожелания, чтобы он отчетливее оттенил фигуру главного героя. Некрасову и некоторым другим литераторам был ясен и подтекст романа, и сложность исторического фона, на котором развертывался сюжет, и значение деятельности тех лиц, которые послужили автору прототипом (Бакунин, Станкевич и др.).

Дружеские советы помогли многое уяснить Тургеневу. Его постоянная готовность проверять себя сказывалась, в частности, в том, что он редко отдавал печатать свои произведения, не выслушав мнение тех, кому доверял.

Прежде всего он стал перерабатывать страницы, посвященные юношеским годам Лежнева и Рудина, а затем эпилог романа. Время от времени он прочитывал Некрасову главы и страницы, написанные заново, и встречал горячее одобрение с его стороны. Сообщая о работе Тургенева над эпилогом, Некрасов в одном из писем предрекал, что “выйдет замечательная вещь. Здесь первый раз Тургенев явится самим собою… Это человек, способный дать нам идеалы, насколько они возможны в русской жизни”.

Появление романа в печати вызвало много толков и споров в литературных кругах и среди читателей.

Критик “Отечественных записок” рассматривал Рудина лишь как бледную копию предшествующих героев русской литературы – Онегина, Печорина, Бельтова. Но ему возражал Чернышевский в “Современнике”, отмечая, что Тургенев сумел показать в образе Рудина человека новой эпохи общественного развития. Сопоставив Рудина с Бельтовым и Печориным, Чернышевский подчеркнул, что “это люди различных эпох, различных натур, – люди, составляющие совершенный контраст один другому”.

После выхода романа в печать Некрасов выразил уверенность, что для Тургенева “начинается новая эпоха деятельности, для его талант приобрел новые силы, что он даст нам произведения еще более значительные, нежели те, которыми заслужил в глазах публики первое место в нашей новейшей литературе после Гоголя”.

В письме к Тургеневу Сергей Тимофеевич Аксаков говорил о жизненности изображения типа Рудина и отметил, что роман “возбуждает много мелких вопросов и раскрывает глубокие тайны духовной природы человека”.

Говоря о признании романа в среде народнической интеллигенции, нельзя обойти слова В. Н. Фигнер: “Мне кажется, весь роман взят прямо из жизни, а Рудин – чистейший продукт нашей русской действительности, не пародия, не насмешка, а настоящая трагедия, которая совсем не умерла, которая еще живет, еще продолжается…”. “Во всяком образованном человеке нашего времени сидит частица Дмитрия Рудина”, – писал Степняк-Кравчинский.

Главный герой романа во многом автобиографичен : это человек тургеневского поколения, который получил хорошее философское образование за границей.

Характер Рудина раскрывается в слове. Это гениальный оратор. “Рудин владел едва ли не высшей тайной – тайной красноречия. Он умел, ударяя по одним струнам сердец, заставлять смутно звенеть и дрожать все другие”. В своих философских речах о смысле жизни, о высоком назначении человека Рудин просто неотразим. Человек не может, не должен подчинять свою жизнь только практическим целям, заботам о существовании, утверждает он. Без стремления отыскать “общие начала в частных явлениях” жизни, без веры в силу разума нет ни науки, ни просвещения, ни прогресса, а “если у человека нет крепкого начала, в которое он верит, нет почвы, на которой он стоит твердо, как может он дать себе отчет в потребностях, в значении, в будущности своего народа?”.

Просвещение, наука, смысл жизни – вот о чем говорит Рудин так увлеченно, вдохновенно и поэтично. Он рассказывает легенду о птице, залетевшей на огонь и опять скрывшейся в темноту. Казалось бы, человек, подобно этой птице, появляется из небытия и, прожив короткую жизнь, исчезает в безвестности. Да, “наша жизнь быстра и ничтожна; но все великое совершается через людей”.

Его высказывания вдохновляют и зовут к обновлению жизни, к необыкновенным, героическим свершениям. Силу воздействия Рудина на слушателей, убеждение словом, ощущают все. И каждый восхищается Рудиным за его “необыкновенный ум”. Не признает достоинств Рудина лишь Пигасов – от обиды за свое поражение в споре.

Но в первом же разговоре Рудина с Натальей раскрывается одно из главных противоречий его характера. Ведь только накануне он так вдохновенно говорил о будущем, о смысле жизни, о назначении человека, и вдруг предстает усталым человеком, не верящим ни в свои силы, ни в сочувствие людей. Правда, достаточно одного возражения удивленной Натальи – и Рудин корит себя за малодушие и вновь проповедует необходимость делать дело. Но автор уже заронил в душу читателя сомнение в том, что слова Рудина согласуются с делом, а намерения – поступками.

Противоречивый характер своего героя писатель подвергает серьезному испытанию – любви. Это чувство у Тургенева то светлым, то трагичным и разрушительным, но всегда это сила, обнажающая душу, истинную натуру человека. Вот тут то и обнаруживается настоящий характер Рудина. Хотя речи Рудина полны энтузиазма, годы отвлеченной философской работы иссушили в нем живые источники сердца и души. Перевес головы над сердцем ощутим уже в сцене первого любовного признания.

Первое возникшее на его пути препятствие – отказ Дарьи Михайловны Ласунской выдать дочь за небогатого человека – приводит Рудина в полное замешательство. В ответ на вопрос:”Как вы думаете, что нам надобно теперь делать?” – Наталья слышит : “Разумеется, покориться”. И много тогда горьких слов бросает Наталья Рудину: она упрекает его в малодушии, трусости, в том, что его высокие слова далеки от дела. И Рудин чувствует себя жалким и ничтожным перед нею. Он не выдерживает испытания любовью, обнаруживая свою человеческую неполноценность.

В романе главному герою противопоставлен Лежнев открыто, прямолинейно. Рудин красноречив – Лежнев обычно немногословен. Рудин не может разобраться в самом себе – Лежнев превосходно понимает людей и без лишних слов помогает близким, благодаря душевному такту и чуткости. Рудин ничего не делает – Лежнев всегда чем-то занят.

Но Лежнев не только антагонист Рудина, он истолкователь героя. Оценки Лежнева не одинаковы в разные моменты, даже противоречивы, но в целом они внушают читателю понимание сложного характера героя и его места в жизни.

Самую высокую оценку Рудину дает, таким образом, его антагонист, человек практического склада. Может быть, он-то и есть истинный герой романа? Лежнев награжден и умом, и пониманием людей, но деятельность его ограничена существующим порядком вещей. Автор постоянно подчеркивает его будничность. Он деловит, но для Тургенева невозможно свести весь смысл жизни к деловитости, не одухотворенной высшей идеей.

В Рудине отражается трагическая судьба человека тургеневского поколения. Уход в отвлеченное мышление не мог не повлечь за собой отрицательных последствий : умозрительность, слабое знакомство с практической стороной. Такие люди, как Рудин, носители высоких идеалов, хранители культуры, служат прогрессу общества, но явно лишены практического потенциала. Ярый противник крепостного права, Рудин оказывался абсолютно беспомощным в осуществлении своего идеала.

В русской жизни ему суждено остаться странником. Его судьбе вторит другой образ странника-скитальца, образ бессмертного Дон Кихота.

Финал романа героичен и трагичен одновременно. Рудин гибнет на баррикадах Парижа. Вспоминаются слова из рудинского письма к Наталье : “Я кончу тем, что пожертвую собой за какой-нибудь вздор, в который даже верить не буду…”.