Своеобразие реализма Диккенса, например, в сравнении с реализмом Флобера, и заключается в попытке соединения этического и эстетического идеалов писателя в некое органическое целое. Это стремление писателя обусловлено, в первую очередь, своеобразием становления и развития реализма в Англии. Если во французской литературе реализм оформился в самостоятельное направление после эпохи романтизма, то в английской литературе романтизм и реализм оформились в художественные системы практически одновременно. Поэтому становление и развитие реализма Чарльза Диккенса происходило под воздействием трех художественных систем – просвещения, романтизма и нового реализма в тесном их взаимодействии и с доминированием реалистического начала.
Реалистическое начало в творчестве Диккенса определяет и отчетливую эволюцию тех персонажей, которые в его романах являются носителями зла. Овеянные романтическим демонизмом образы Фейджина и Квилпа уступают образу типа Джонаса Чезлвита, в котором Диккенс достигает более глубокой и реалистически убедительной характеристики природы зла. Джонас Чезлвит уже не просто корыстолюбивый убийца, но человек, раздираемый противоречиями, которого мучают угрызения совести и немыслимые подозрения.
Если в “Оливере Твисте”, “Николасе Никклби” и в “Лавке древностей” зло сосредоточено в одном человеке и лишено оттенков, то в более поздних романах писателя зло представляется как явление многогранное: зло – это не только предельная алчность Джонаса, но и лицемерие Пекснифа, нечистоплотность и алчность миссис Гемп. Зло в “Мартине Чезлвите” – это уже не “готический” кошмар, а реальность художественной действительности, созданной писателем-реалистом. Зло теперь существует не за магическим кругом деяний “добрых” персонажей, а проникает в этот “непорочный круг” и сосуществует наряду с добром. Теперь добро и зло присутствуют в каждом герое Диккенса и борьба между добром и злом происходит внутри самого героя.
Эволюцией эстетических и этических взглядов Диккенса объясняется и та значительная роль, которая будет отведена в поздних романах писателя образам-символам. Эти образы-символы появляются уже в “Домби и сыне” – первом большом романе писателя. В художественном отношении наиболее удачном в этом романе является образ-символ железной дороги, которая для Домби, боящегося всего нового, символизирует смерть. Для Диккенса же этот образ имеет двойственное значение. Железная дорога – это и символ прогресса, и символ возмездия.
Стремясь подчеркнуть типичные черты своих героев, Диккенс обращается и к символическим приемам. Так, например, зубы Каркера, о которых неоднократно напоминает читателям романа “Домби и сын” писатель, это не только гротескная деталь внешнего облика героя, но и символ, определяющий ту роль, которую Каркер играет в судьбе Домби и его семьи. Позже в романах Диккенса даже деталь в одежде героя будет содержать аллегорический смысл. Например, вестник смерти в “Холодном доме” – Талкингхорн постоянно появляется в черном, даже костюмом своим символизируя смерть.
Символичны в романах Диккенса и имена героев. Даже через символическое осмысление звучания их имен писатель пытается выразить и их нравственную сущность, и внушить читателю совершенно определенное о них представление. Например, судебный крючок в “Оливере Твисте” назван Fang, т. е. коготь. В романе “Мартин Чезлвит” гробовщик назван Mould – тление, а далеко не блещущие мягкосердечием дочери Пекснифа явно с иронией названы Merey – милосердие и Charity – благотворительность. Романы Диккенса полны такими именами, как профессор Храп, преподобный мастер Длинные уши, лейтенант Убийство, преподобный Рева. Есть у него и персонажи, имена которых ничего не означают, но производят комическое впечатление самим своим звучанием.
Уже к моменту завершения романа “Крошка Доррит” социальных тайн для Диккенса не существовало, поэтому на первый план в его романах выступает тайна человека. Реализм Диккенса становится все более психологичным, а его символизм служит средством для реалистической типизации и в целом ряде случаев достигает высочайшего уровня, соответствующего лучшим образцам романа нашего времени.