Сатирическое изображение действительности в “Истории одного города” М. Е. Салтыкова-Щедрина (глава “О корени происхождении глуповцев”)

“История одного города” – это величайшее сатирическое полотно-роман. Это беспощадное обличение всей системы управления царской России. Законченная в 1870 г. “История одного города” показывает, что народа в пореформенное время осталось таким же бесправным, что чиновники – самодуры 70-ых гг. отличались от дореформенных только тем, что грабили более современными, капиталистическими способами. Город Глупов – олицетворение самодержавной России, русского народа. Его правители воплощают в себе конкретные черты исторически достоверных, живых правителей, но черты эти доведены до “логического конца”, гиперболизированы. Все жители Глупова – и градоначальники, и народ – живут в каком-то кошмарном сне, где вполне объяснимо появление правителя с органчиком вместо головы, жестоких оловянных солдатиков вместо живых, идиота, мечтающего уничтожить все на земле, головотяпа, который ходил “комара восемь верст ловить” и т. п. Эти образы строятся так же, как и образы народной фантазии, но они страшнее, потому что реальнее. Чудовища глуповского мира порождены этим же миром, вскормлены его гнилой почвой. Поэтому сатирик не ограничивается в “Истории одного города” одним высмеиванием правителей города, он горько смеется и над рабским терпением народа. Глава “О корени происхождения глуповцев” должна была по замыслу писателя показать традицию появления любимого занятия градоначальников – сечения и взыскания недоимок. Первоначально глуповцы назывались головотяпами, потому что “имели привычку тяпать головами обо все, что бы ни встретилось на пути. Стена попадается ─ об стену тяпают; Богу молиться начнут – об пол тяпают”. Это “тяпание” уже достаточно говорит о душевных, прирожденных качествах головотяпов, развившихся в них независимо от князей. С горьким смехом М. Е. Салтыков-Щедрин пишет, что “собрав воедино куралесов, гущеедов и прочие племена, головотяпы начали устраиваться внутри, с очевидною целью добиться какого-нибудь порядка”. “Началось с того, что Колгу толасном замесили, потом желемка на баню тащили, потом в кошеле кошу варили” и совершали другие бессмысленные дела, из-за которых даже два глупых найденных князя не пожелали “володеть” головотяпами, назвав их глуповцами. Но никак не мог народ сам собой устроиться. Непременно нужен был князь, “который и солдатов у нас наделает, и острог, какой следовает, выстроит!” Здесь сатирическому осмеянию подвергается “народ исторический”, “выносящий на своих плечах Бородавкиных, Бурчеевых и т. п.”, которому писатель, как он сам признавался, сочувствовать не мог. Добровольно отдались головотяпы в кабалу, “воздыхали неослабляючи, вопияли сильно”, но “драма уже совершилась бесповоротно”. И началось притеснение и обворование глуповцев, доведение их до бунтов, выгодных правителям. А “исторические времена” для Глупова начались с вопля: “Запорю!” Но несмотря на резко критическое отношение к народной пассивности, покорности и долготерпению, автор в “Истории одного города” в других главах рисует облик народа проникновенными красками, особенно ярко проявляется это в сценах народных бедствий. Но в своем произведении автор не ограничивается показом картин произвола правителей и долготерпения народа, он раскрывает и процесс нарастания гнева угнетенных, убеждая читателей, что так дальше продолжаться не может: либо Россия прекратит свое существование, либо наступит такой перелом, который сметет с лица земли русской существующей государственный строй.