Category: Школьные сочинения

  • Тест к комедии “Горе от ума” А. С. Грибоедова

    1. Какие черты классицизма сохранились в комедии “Горе от ума”?

    А. Говорящие фамилии

    Б. Общественный конфликт

    В. Соблюдение принципа трех единств

    Г. Изображение действительности в формах жизни

    Д. Историзм изображения действительности

    Е. Наличие традиционных амплуа: глупый отец, субретка, любовник, жених

    2. Охарактеризуйте основной конфликт комедии “Горе от ума”:

    А. Свободолюбивый герой и косное общество

    Б. Бытовой

    В. Семейный

    3. Кому в комедии “Горе от ума” принадлежат слова: “Чтоб зло пресечь, собрать все книги бы да сжечь”?

    А. Молчалин

    Б. Фамусов

    В. Скалозуб

    Г. Тугоуховская

    4. О ком из героев комедии “Горе от ума” А. С. Грибоедова сказано:

    Безродного пригрел и ввел в мое семейство, Дал чин ассесора и взял в секретари; В Москву переведен через мое содейство, И будь не я, коптел бы ты в Твери.

    А. Чацкий

    Б. Молчалин

    В. Загорецкий

    5. Определите, какие слова характерны для Скалозуба?

    А. “треснулся”, “дал маху”, “дистанция огромного размера”, “фельдфебеля в Вольтеры”

    Б. “ангельчик”, “два-с”, “простите, ради Бога”, “не должно сметь”

    В. “раболепство”, “дым отечества”, “рабское, пустое подражанье”

    6. Кому в комедии “Горе от ума” принадлежит монолог “А судьи кто”?

    А. Фамусов

    Б. Скалозуб

    В. Чацкий

    Г. Софья

    Правильные ответы:

    1. а, в, е

    2. а

    3. б

    4. б

    5. а

    6. в

  • Каковы особенности поэзии Пастернака?

    Борис Леонидович Пастернак – крупнейший поэт двадцатого века, лауреат Нобелевской премии. Пастернак и мой любимый поэт. Я ощущаю какую-то таинственную связь между его обликом и его поэзией. У него особая поэтическая, благородная осанка и взгляд. С первого знакомства с его творчеством я обнаружил особый почерк автора, оригинальный строй художественных средств и приемов. Говорят, к стихам Пастернака надо привыкать, надо в них медленно вживаться, чтобы в полной мере насладиться его поэзией. Но мне всегда нравились поэты, которые смотрели на мир под совершенно неожиданным, собственным углом зрения, и поэтому освоение его поэзии для меня прошло “безболезненно”.

    Афористическую фразу Пастернака “Во всем мне хочется дойти до самой сути” я понимаю как цель поэта уловить и передать в стихах подлинность настроения, состояния души. Чтобы этого достичь, разумеется, поверхностного взгляда недостаточно. Приведу пример, где удивительно точно передается ощущение прогретого воздуха в хвойном лесу:

    Текли лучи. Текли жуки с отливом,

    Стекло стрекоз сновало по щекам.

    Был полон лес мерцаньем кропотливым,

    Как под щипцами у часовщика.

    Вот что значит дойти до поэтической сути явления! Природа управляема Мастером. В ней идет постоянный процесс обновления. Поэтическое вещество передает восторг от разгадки еще одной тайны мирозданья.

    Настоящий талант всегда оценивается достойно даже работающими в другом ключе поэтами. Маяковский, например, по духу довольно далек от Пастернака, но в своей знаменитой статье “Как делать стихи” он назвал одно из четверостиший пастернаковского “Марбурга” гениальным.

    Восторг Пастернака перед миром природы был грандиозным. Именно Пастернак и только Пастернак мог подарить нам ощущение ценности всего сущего на земле:

    И через дорогу за тын перейти

    Нельзя не топча мирозданья.

    Поэт говорил, что поэзия “валяется в траве под ногами, так что надо только нагнуться, чтобы ее увидеть и подобрать с земли”. Он мог с великим мастерством нарисовать цветение сада и передать состояние обреченных на гибель цветов. А работа летчика, взлетевшего в облака, послужила ему поводом, чтобы в легких летучих строках воплотить свои собственные мысли о пожизненном труде человека, о его мечтах, о его связи с эпохой. И все это с четким ощущением Вселенной на фоне озираемых с огромной высоты городов, вокзалов, котельных.

    Мне кажется, что после ухода из жизни Блока и Есенина таких значительных стихов не писал ни один поэт в России. Например, совершенно прекрасны стихотворения “Ожившая фреска”, “Сосны”, “Август”, “Ночь” и другие. Чаще всего, как в стихотворении “Сосны”, – это размышления о времени, о правде жизни и смерти, о природе искусства и о чуде человеческого существования:

    Смеркается, и постепенно

    Луна хоронит все следы

    Под белой магиею пены

    И черной магией воды.

    А волны все шумней и выше,

    И публика на поплавке

    Толпится у столба с афишей,

    Не различимой вдалеке.

    Суть этого стихотворения, две последних строфы из которого я привел, – глубокая вера в жизнь, в будущее.

    Уже в солидном возрасте поэт не постарел душой. Молодостью его души восхищалась Анна Ахматова: “Он, сам себя сравнивший с конским глазом, косится, смотрит, видит, узнает”.

    Мне, как читателю, Пастернак подарил и шекспировского Гамлета. Именно его перевод драмы Шекспира более других, по-моему, передает суть Гамлета. Пастернак и в трагедии далекой эпохи сумел “дойти до самой сути”, вернее, уловить самую суть.

    В вечном стремлении к центру духа человеческого он будет всегда немножко впереди своего и нашего времени, потому что день поэта огромнее века спящей души:

    И полусонным стрелкам лень

    Ворочаться на циферблате,

    И дольше века длится день,

    И не кончается объятье.

    Пастернак – неповторимый лирик. Людям с умным сердцем его поэзия помогает дойти до самой сути бытия.

  • Мистика в творчестве Эдгара Аллана По

    Великий американский прозаик и поэт, чей стиль написания нравился многим. Он писал в особом жанре, который сейчас можно определить как готический. В большинстве его произведений поднята тема смерти или загробной жизни. Над его героями довлеет дух смерти, который вознаграждает или взывает к отмщению. Его повести полны символов, которые читатель должен сам интерпретировать. Он мастер слова, и каждое его слово – это ключик или подсказка к развязке ситуации или предыстории событий. Автор заставляет своих читателей быть сыщиком, по крупицам, словно пазл, собрать картинку воедино.

    Его творения нельзя не дочитать до конца. Ведь именно в конце Эдгар Аллан По раскрывает карты, и читатель может сравнить свою версию окончания развития событий и автора, был он прав или нет, понял он смысл происходящего, или тот от него ускользнул, был он на верном пути, или будучи слишком самоуверенным, пошел по заведомо ложному пути. Писатель заставляет своего читателя думать, верить, мечтать. Пройтись по его пути фантазии, там, где каждый вдумчивый читатель становиться соратником, коллегой Эдгара Аллана По. Тем, кто в темной лабиринте несет зажженную лампу, и лишь поняв суть подсказок, сможет в тусклом свете увидеть многогранный Мистически-готический мир американского прозаика.

    В своем творчестве, он часто использовал символы. Его любимыми были – ворон и кошка. И неудивительно, ведь ворон издавна считается предвестником мира мертвых. Его “крик” заставляет, и сегодня простого обывателя вздрогнуть и оглядываться по сторонам. Ворон “кличет” еду.

    Черная кошка не менее, а может и больше, эзотерический символ. Ведь даже еще в Древнем Египте их отожествляли с божеством, их почитали и мумифицировали. Считается, что кошки видят потусторонних “гостей”. Возможно, именно поэтому, черный кот неотъемный атрибут средневековой ведьмы. Да и сегодня считается, что если черный кот перейдет дорогу, то это обязательно к несчастью.

    Мир символов Эдгара Аллана По очень многообразен и по-своему, таинственно-прекрасен.

  • Поэзия Прокофьева

    Любой сборник стихов Александра Прокофьева раскрываешь, словно распахиваешь дверь в просторный мир, где и “ветер лавиной, и песня лавиной”… Поначалу этот своеобразный мир даже ошеломляет. На вас обрушиваются ураганы бурь, водопады ливней, каскады красок. Вас подхватывают и кружат цветные метели, вьюги белых черемух, бьют в глаза “брызги первосортных медуниц”. Все здесь непривычно, неожиданно в этом мире: вдруг “звезды покатились, как рубин”, и даже “речка побежала по ступеням, по которым ходят за водой”. Этот мир переливается семицветными радугами, он в неуемном движении, весь ходуном ходит, захлебывается от счастья, удивляется и удивляет. В нем свежесть и яркость, а полутона различаются только на большом расстоянии. В буйном пожаре цветения, в стихийном “малявинском” вихре ударом молний вспыхивают краски, и какие краски! Чистые, звенящие: уж если белый, то, как пена, если розовый – как заря, зеленый – будто море, где “соленая, зеленая, кипучая вода!”. А о земле:

    Все ты снишься мне в красе и в силе, В голубых и пламенных венках. Вся на синих, вся на очень синих. Звезды отражающих реках.

    Но немного освоившись в прекрасном и яростном мире прокофьевской поэзии, заглянешь и увидишь, что поэт в этом мире не гость и не путник, он рачителен и точен, как хозяин:

    Я все ж беру за повод И воду, и ветра.

    Интонация рассказчика уверенна, по-народному конкретна. Солнце у него опускается на тридцать якорей, в стихах его живут “три ветра”, “две метели”, “шесть морей”, “пять гармоний”, “сто баянов”. Сто, и ни одним меньше! Окидывая взглядом всю землю от горизонта до горизонта, поэт в то же время помнит запахи всех цветов, помнит и название каждой травинки. Как они шумят и пахнут в его стихах – и медуница, и трава зверобой, и донник-трава, и вейник-трава, и плакун-трава, и амур-трава! И поэзия его не безлюдна, как утверждали некоторые критики. Да и можно ли так судить о лирике, где страстно бьется горячее сердце поэта, где с такой силой звучит его любовь, его ненависть, где с такой щедростью навстречу людям раскрывается его душа? Вместе с автором “Песен о Ладоге” в поэзию вошли его ровесники, товарищи, “рядовые парни, сосновые кряжи”, “крепкие, как сваи”, песенники и гармонисты:

    Усы опустив, словно рыба сом, Проходят ребята – грудь колесом.

    Прокофьевский мир, открытый песне, доброй шутке, крепкому товариществу, верной любви, становится родным, близким, понятным – своим. На его широких дорогах и заросших цветами тропинках нельзя заблудиться, потому что все в нем цельно, ясно, крепко, все на года. Видно, и в самом деле крепким оказалось вино, с молодости настоянное на ветрах и травах родной Ладоги! Давно уже – с начала 30-х годов – с первых сборников стихов нашли в поэзии Прокофьева законное место, живут по сей день и бойкая уличная запевка, и огневая “частая!”, и горькая деревенская “поминальная “. Обаяние народности в его стихах усиливается своеобразием не просто русского, а северного, приладожского, рыбацкого фольклора милой его сердцу Олонии. Он отсеивает. Преобразует этот фольклор, свой особый, неповторимый поэтический сплав. Все, что он любит, все, чем дорожит, весь многокрасочный мир его поэзии воплощен в облике Родины:

    …Да какой-нибудь Старый шалашик, Да задумчивой ивы печаль, Да родимые матери наши, С-под ладони, глядящие вдаль; Да простор вековечный, огромный, Да гармоник размах шире плеч, Да вагранки, да краны, да домны, Да певучая русская речь!

    Такой несокрушимой в беде предстала перед ним Отчизна, и такой отразил он ее в известной поэме “Россия”, написанной им в блокадном Ленинграде. О России, о характере народа, который создал, поднял страну, Прокофьев говорит в ней с силой, искренностью, поэтической выразительностью. Родина – предмет самых задушевных помыслов поэта, его самой возвышенной гордости, его самых святых и дорогих мечтаний. Здесь у Прокофьева всего естественнее и органичнее соединяются песенные и эпические традиции с подлинным поэтическим новаторством. В поэме “Россия” любовь поэта нашла выражение в самых близких и дорогих его сердцу образах: белоногие пущи, широкая песня взахлеб, Маруся, что мыла на реченьке белые ноги, Настенька, что ростом хоть мала, зато характером жила. Секрет жизнелюбия и завидной душевной молодости поэта заключается в том, что о чем бы он ни писал – он пишет о Родине, о своем народе. Когда-то в ранних стихах он сказал о своем поколении: Невиданные однолюбы В такое время живут.

    Таким “невиданным однолюбом” был сам Прокофьев. Огромной любовью, осенившей все его творчество, стала для поэта Россия, страна, что “разметнулась на полсвета и вся на сердце у меня”. Это страна распахала степи до курганов, нашла пути в Зазвездье. В новой книге Прокофьева Родина то встанет в заглавие цикла, то вдруг зазвенит в отдельной, казалось бы, случайной строке, то наполнит необычайной глубиной и силой стихи о милой сердцу поэта Ладоге…

    Да, есть слова глухие, Они мне не родня, Но есть слова такие, Что посильней огня! Они других красивей – С могучей буквой “Р”, Вот, например, Россия, Россия, например!

    Редкий поэт, прошедший такой большой творческий путь, как Прокофьев, не пересматривает чего-то в своем творчестве, от чего-то не отказывается. Прокофьев ни от чего не отказывался. Разумеется, поэзия его развивалась, становилась все мудрее, значительнее, точнее, строже и проще. Но в основном это все тот же Прокофьев с его самобытностью, жизнелюбием, с его широтой и нежностью, с его броским словцом и неожиданной озорной концовкой. Нельзя не подивиться этой его цельности, строгой верности своему таланту, неугасающей юношеской взволнованности. Сохраняя лучшие особенности своего самобытного дарования – сильный, горячий лиризм, тонкое чувство природы, яркий народный язык, – Прокофьев в то же время все шире раздвигал границы своего творчества, углублял идейное содержание своей поэзии. И о чем бы он ни писал в последние годы жизни, его стихи всегда ярки, непосредственны, романтически окрылены. На любую тропу Прокофьев вступал как первооткрыватель. Сколько уж написано об итальянских оливах, а как хороши они в его прелестном, немного грустном маленьком стихотворении из цикла “Яблоня над морем” – “Все оливы, оливы…”. Сколько раз воспевалось море, а взглянул на него Прокофьев, и вот уже “добела накаленные молнии гаснут, а оно только волны сдувает с усов”.

    “Я очень любил и люблю поэзию Александра Прокофьева, – писал в своих воспоминаниях о Прокофьеве Н. С. Тихонов, – мне очень радостно вспоминать весь наш долгий путь по жизненной дороге, и то, что мы делали в веселые дни нашей молодости, и тяжкие времена военных испытаний”.

  • РЕЦЕНЗИЯ НА ПОВЕСТЬ Б. Л. ВАСИЛЬЕВА “А ЗОРИ ЗДЕСЬ ТИХИЕ…” (IV вариант)

    Недавно я прочла повесть Бориса Васильева “А зори здесь ти­хие…”. Необычная тема. Необычная, потому что написано о войне так много, что не хватит одной книги, если вспоминать только од­ни названия книг о войне. Необычная, потому никогда не переста­нет волновать людей, бередя старые раны и душа болью сердца. Не­обычная, потому что память и история в ней слились воедино.

    Я, как и все мои ровесники, не знаю войны. Не знаю и не хочу войны. Но ведь ее не хотели и те, кто погибали, не думая о смерти, о том, что не увидят больше ни солнца, ни травы, ни листьев, ни детей. Те пять девчонок тоже не хотели войны!

    Повесть Бориса Васильева потрясла меня до глубины души. Ри­та Осянина, Женя Комелькова, Лиза Бричкина, Галя Четвертак. В каждой из них я нахожу немного от себя, они мне близки. Каждая из них могла бы быть моей мамой, могла рассказывать мне о пре­красном, учить жить. А я могла бы оказаться на месте любой из них, потому что мне тоже нравится вслушиваться в тишину и встречать такие вот “тихие-тихие зори”.

    Я даже не знаю, кто из них мне ближе. Они все такие разные, но такие похожие. Рита Осянина, волевая и нежная, богатая ду­шевной красотой. Она – центр их мужества, она – цемент подви­га, она – Мать! Женька… Женя, Женечка, веселая, смешливая, красивая, озорная до авантюр, отчаянная и уставшая от войны, от боли, от любви, долгой и мучительной, к далекому и женатому че­ловеку. Соня Гурвич – воплощение ученицы-отличницы и поэти­ческая натура – “прекрасная незнакомка*, вышедшая из томика стихов Александра Блока. Лиза Бричкина… “Эх, Лиза-Лизавета, учиться бы тебе!” Учиться бы, повидать бы большой город с его те­атрами и концертными залами, его библиотеками и картинными галереями. А ты, Лиза… Война помешала! Не найти тебе своего счастья, не писать тебе лекций: не успела увидеть все, о чем мечта­ла! Галя Четвертак, так и не повзрослевшая, смешная и неуклюже детская девчонка. Записки, побег из детского дома и тоже мечты… стать новой Любовью Орловой.

    Никто из них не успел осуществить свои мечты, просто не успе­ли они прожить собственную жизнь. Смерть была у всех разная, как разными были и их судьбы: у Риты – усилие воли и выстрел в висок; у Жени – отчаянная и немного безрассудная, она могла бы спрятаться и остаться в живых, но не спряталась; у Сони – удар кинжалом в поэзию; у Гали – такая же болезненная и беспощад­ная, как она сама; у Лизы – “Ах, Лиза-Лизавета, не успела, не смогла одолеть трясину войны…”.

    И остается старшина Басков, о котором я еще не упомянула, один. Один среди боли, муки; один со смертью, один с тремя плен­ными. Один ли? Впятеро больше у него теперь сил. И что было в нем лучшего, человечного, но спрятанного в душе, все раскрылось вдруг, и что пережил, перечувствовал он за себя и за них, за его девчонок, его “сестричек”.

    Как сокрушается старшина: “Как же жить-то теперь? Почему

    Это так? Ведь не умирать им надо, а детей рожать, ведь матери – они!” Поневоле навертываются слезы, когда читаешь эти Строки.

    Но надо не только плакать, надо и помнить, потому что мертвые не уходят из жизни тех, кто их любил. Они только не стареют, оставаясь в сердцах людей вечно молодыми.

    Почему же все-таки именно это произведение памятно мне? На­верное, потому, что писатель этот – один из лучших писателей на­шего времени. Наверно, потому, что Борис Васильев сумел повер­нуть тему войны той непривычной гранью, которая воспринимает­ся особенно болезненно. Ведь мы, и я в том числе, привыкли соче­тать слова “война” и “мужчины”, а здесь женщины, девушки и война. Васильев сумел так построить сюжет, так все связать воеди­но, что трудно выделить отдельные эпизоды, повесть эта – единое целое, слитное. Прекрасный и неразделимый памятник: пять деву­шек и старшина, вставшие посреди русской земли: леса, болот, озер, – против врага, сильного, выносливого, механически убива­ющего, который и по числу значительно превышает их. Но они не пропустили никого, стояли и стоят, вылитые из сотен и тысяч по­хожих судеб, подвигов, из всей боли и силы русского народа.

    Женщины, русские женщины, победившие воину и смерть! И каждая из них живет во мне и других девчонках, просто мы не за­мечаем этого. Ходим по улицам, говорим, думаем, мечтаем, как они, но наступает миг, и мы ощущаем уверенность, их уверен­ность: “Смерти нет! Есть жизнь и борьба за Счастье и за Любовь!”

  • О творчестве Игоря Северянина

    Игорь Северянин родился в Петербурге в семье офицера. По материнской линии был в родстве с писателем и историком Н. М. Карамзиным и принадлежал к тому же дворянскому роду Шеншиных, что и русский поэт XIX века А. А. Фет. Будущий поэт не получил серьезного академического образования: закончил реальное училище. И. Северянина начал печататься в 1905 году, а уже в 1908 году выпустил свой первый сборник стихотворений “Зарницы мысли”, в котором выступал в традициях “чистой лирики”, обнаруживая при этом особую склонность к словотворчеству и лирической иронии, которая впоследствии станет отличительной особенностью поэтического мира поэта:

    Благословляя мир, проклятье войнам Он шлет в стихе, признания достойном, Слегка скорбя, подчас слегка шутя Над всею первенствующей планетой… Он – в каждой песне, им от сердца спетой, Иронизирующее дитя.

    Уже в первых своих поэтических произведениях поэт -“иронизирующее дитя” объеденной и пошлой жизни, бросающий вызов общепринятым нормам, часто позируя. И. Северянин любил декламировать собственные стихи на публике, давая, по своему личному определению, “поэзоконцерты”. Но, несмотря на это, поэт оставался искренним, большим, необычным ребенком в поэзии: он играет со словесной тканью стихотворения, с упоительными созвучиями. Постоянно занимаясь словотворчеством, Игорь Северянин однако принципиально не согласен с футуристами в их отрицании наследия прошлого и желании писать литературу с “чистого листа”. Поэт писал: “Пушкин – Пушкински велик”. В его стихах можно увидеть поэтические тенденции, начатые не только А. С. Пушкиным, но еще Г. Р. Державиным. Он заимствовал у “старой литературы” рифмы, размеры, поэтические приемы изобразительности. Основным художественным приемом поэтического мира И. Северянина стала ирония, которая ведет к театрализации современных форм жизни, к созданию масок, а не отображению реальности, к утверждению утопии. Поэт пишет: “Я царь страны несуществующей”. Мир, открывающийся читателю на страницах северянинской поэзии, реально не существует, он есть лишь в сознании поэта:

    Не терпим мы дешевых копий, Их примелькавшихся тонов, И потрясающих утопий Мы ждем, как розовых слонов…

    Скрывая за маской иронии свое истинное лицо, поэт пребывает в некоем “фиолетовом трансе” и создает собственный мир, собственную реальность. Лирический герой Северянина наслаждается общением с природой, с крестьянской простой жизнью, где все естественно и гармонично, он тяжело переживает наступление цивилизации и псевдокультуры. Позиция поэта выражена в строках:

    Скорей бы – в бричке по ухабам! Скорей бы – в юные луга! Смотреть в лицо румяным бабам! Как друга, целовать врага! Шумите, вешние дубравы! Расти, трава! Цвети сирень! Виновных нет: все люди правы В такой благословенный день!

    В 1913 году И. Северянин издает второй поэтический сборник “Громкокипящий кубок”, с выходом которого отношение к поэту становится более определенным, современники отмечают его талант. Например, В Брюсов, указывая и на “отсутствие знаний”, и на “мучительную пошлость”, и на “неумение мыслить”, писал в своей статье: “…это – лирик, тонко воспринимающий природу и весь мир и умеющий несколькими характерными чертами заставить видеть то, что он рисует. Это – и истинный поэт, глубоко переживающий жизнь и своими ритмами заставляющий читателя страдать и радоваться вместе с собой. Это – ироник, остро подмечающий вокруг себя смешное и низкое и клеймящий это в меткой сатире. Это – художник, которому открылись тайны стиха и который сознательно стремится усовершенствовать свой инструмент…”. Основные темы сборника: любовь, подчиненная определенной игре, нарушение естественных гармоничных отношений в природе из-за наступления цивилизации, поиск идеала в искусстве и литературе, мечта о слиянии с природой. Для поэтики сборника характерно лексическое и стилистическое разнообразие: поэт использует традиционные слова в необычных сочетаниях, создает, используя основные принципы словообразования, неологизмы:

    Мороженое из сирени! Мороженое из сирени! Полпорции десять копеек, четыре копейки буше. Пора популярить изыски, утончиться вкусам народа, На улицу специи кухонь, огомнив эксцесс в вирелэ!

    Появляются и другие поэтические сборники И. Северянина: “Златолира” , “Ананасы в шампанском” , “Поэзоантракт” , “Тост безответный” , тематика которых в основном продолжает темы, заявленные поэтом в первых сборниках. Стихотворения И. Северянина имеют огромный успех, их постоянно переиздают. В стихотворении “Увертюра” поэт мечтает превратить “трагедию жизни… в грезофарс”. Художественный образ “ананасы в шампанском” олицетворяет мираж современной жизни, “пульс вечеров”:

    Ананасы в шампанском! Ананасы в шампанском! Удивительно вкусно, искристо, остро! Весь я в чем-то норвежском! Весь я в чем-то испанском! Вдохновляюсь порывно! И берусь за перо!

    Созданные поэтом неологизмы символизируют сущность цивилизованной жизни, увлечение всеобщей механизацией. Весной 1918 года на вечере в Политехническом музее И. Северянин был избран “Королем поэтов”. Его экспериментаторство, игра словами и сложной рифмой, своеобразная звукопись не оставили равнодушными читателя:

    Я выполнил свою задачу, Литературу покорив. Бросаю сильным на удачу Завоевателя порыв. Но, даровав толпе холопов Значенье собственного “я”, От пыли отряхаю обувь, И вновь в простор – стезя моя.

    Через неделю после своего триумфального выступления в Политехническом музеи И. Северянин уезжает из России в маленькую приморскую деревушку в Эстонии, провозглашая себя человеком “вне политики”. Постепенно стихи поэта все реже печатаются в России, его имя предается забвению. В последние годы жизни И. Северянин живет в основном в Таллинне, мечтая о возвращении на родину. В этот период опубликована его книга “Классические розы” , в которой поэт проповедует своеобразный поэтический классицизм, исчезает беззаботная ирония, на смену ей приходит горькая усмешка, гневная сатира. Поэт умирает в Таллинне в конце 1941 года, ощущая себя изгнанником, чувствуя свою ненужность России.

  • ОДИССЕЙ У ЦИКЛОПОВ

    ЗАРУБЕЖНАЯ ЛИТЕРАТУРА

    ГОМЕР

    Древнейшими письменными памятниками греческой литературы валяются поэмы “Илиада” и “Одиссея”, созданные приблизительно в IX-VIII веках до н. э., автором которых считается слепой странствующий поэт Гомер.

    ОДИССЕЙ У ЦИКЛОПОВ (Отрывок )

    Возвращаясь в родную Итаку, Одиссей пережил много приключений. Одно из них – пребывание на земле циклопов.

    Все на суда собрались и, севши на лавках у весел, Разом могучими веслами вспенили желтые воды. Далее поплыли мы, сокрушенные сердцем, и в землю Прибыли сильных, скверных, не знающих правды циклопов.

    Выйдя на берег, путешественники в одном из утесов увидели пещеру и двор, обнесенный высоким и частым забором: там жил нелюдимый и свирепый великан Полифем, пасший овец, коз и баранов. Одиссей вместе с двенадцатью спутниками решил ближе познакомиться с ним. И вот он вошел в пещеру и стал ждать хозяина. Вечером, пригнав стадо, увидев Одиссея со спутниками и узнав, кто они такие, великан свирепо рассмеялся и поужинал двумя ахейцами. Путешественники были в ужасе, и Одиссей решил отомстить циклопу. Когда на следующий день, предварительно заперев пещеру, великан снова отправился пасти стадо, Одиссей нашел дубину, заострил ее, обжег, чтобы во время сна пронзить циклопу единственный глаз. Возвратившись в пещеру, выпив за ужином предложенное храбрым ахейцем вино и узнав, что того зовут Никто, великан громко захрапел. И тут путешественники вонзили раскаленный кол спящему в глаз. Страшно заревел великан и стал сзывать других великанов. Но когда те прибежали и попытались выяснить, кто же обидел его, Полифем с диким ревом отвечал: “Никто!” Удивившись и ничего не поняв, великаны ушли. А Одиссей придумал новую хитрость, как им выйти из пещеры и спастись. Утром ослепший циклоп, выпуская стадо, ощупывал каждого барана и каждую овцу. Одиссей связал всех баранов по трое, каждый ахеец прошел под брюхом среднего из них. Так благодаря хитрости и уму Одиссея спаслись оставшиеся в живых ахейцы. Они сели на свой корабль и скоро были уже далеко от земли, принесшей им такие страдания.

    Комментарий. Хотя в поэмах Гомера много героев, каждый имеет свой, ни на кого не похожий характер. Ученые-литературоведы считают, что каждое из действующих лиц поэмы выражает какую-нибудь особенность национального греческого характера. Одиссей – герой хитроумный и многострадальный. По натуре он очень любознателен, поэтому часто попадает в опасные ситуации, успешно выйти из которых ему помогает не столько воинская доблесть, сколько ловкость, находчивость и изворотливость.

  • “Моим стихам настанет свой черед”

    Решением ЮНЕСКО 1992 год был назван годом Марины Цветаевой, 100-летие со дня рождения которой отмечалось тогда. И это, действительно, была не формальность календарной даты, а справедливое признание жизненного и творческого подвига большого Поэта.

    В Цветаевой поражает все: и стихи, и судьба. Несомненно, в русской поэзии она – самая трагическая из лирических поэтесс. Эмигрировавшая в 1922 году вслед за любимым мужем, Сергеем Яковлевичем Эфроном, в Прагу, она не печаталась там, потому что была для эмиграции слишком русской, и не печаталась на родине, в России, потому что была эмигранткой. Она потеряла родину дважды, уехав в 1922 году и вернувшись в 1939, когда у нее репрессировали мужа, арестовали дочь, когда она не знала, что с ней будет завтра, когда у нее не могло быть ни работы, ни постоянного места жительства. И в результате – самоубийство 31 августа 1941 года:

    О, черная гора,

    Затмившая – весь свет!

    Пора – пора – пора

    Творцу вернуть билет…

    …Не надо мне ни дыр

    Ушных, ни вещих глаз.

    На твой безумный мир

    Ответ один – отказ. Но можно даже еще ничего не знать о судьбе Цветаевой, а прочесть только несколько ее стихотворений, и тебя уже охватывает чувство, будто ты стоишь на краю бездны. Семнадцатилетняя Марина страстно говорит о своем желании познать мир, испытать все:

    Всего хочу: с душой цыгана

    Идти под песни на разбой,

    За всех страдать под звук органа

    И амазонкой мчаться в бой…

    И вдруг неожиданно, на самой высокой ноте обрывает:

    Люблю и крест, и шелк, и каски,

    Моя душа мгновений след…

    Ты дал мне детство – лучше сказки

    И дай мне смерть – в семнадцать лет!

    Вообще, предельный максимализм, требовательность к себе и другим, ненасытимая жажда чувства, познания, движения вперед, вихревая игра страстей – самые яркие черты лирической героини Цветаевой. У нее, скорее, мужской характер, и, может быть, именно поэтому так сильно подействовали на меня стихи Цветаевой о любви: неповторимым соединением женской боли и неженской стойкости перед лицом соперника, кто бы им ни был – мужчина, женщина, не поддающееся рифме слово или сама Судьба.

    У кого еще может так говорить оставленная любимым женщина:

    Все ведаю – не прекословь!

    Вновь зрячая – уж не любовница!

    Где отступает Любовь,

    Там подступает Смерть-садовница.

    Отдаваясь полностью кипению страстей, не в них, тем не менее, находит опору лирическая героиня Цветаевой в наиболее, тяжелые для нее жизненные моменты. Когда кажется, что боль непреодолима, что все – в который уже раз! – разрушено и сожжено дотла, на помощь приходят сокровеннейшие, возрождающие чувства. Это – чувство Слова, своего” Богом данного, поэтического предназначения, и чувства Родины. Вот чем был для Цветаевой письменный стол – место каждодневного добровольного заточения, воспетый ею тюремщик “нормальной жизни”:

    Столп столпника, уст затвор –

    Ты был мне престол, простор –

    Тем был мне, что морю толп

    Еврейских – горящий столп!

    Поэзия и жизнь для Цветаевой не просто синонимы. Больше того, “жить” значило буквально – “писать”. В 1927 году, рассказывая сестре о тяжком эмигрантском быте, Цветаева писала: “…тащусь с кошелкой, зная, что утро – потеряно: сейчас буду чистить, варить, и когда все накормлены, все убрано – я лежу, вот так, вся пустая, ни одной строки! А утром так рвусь к столу – и это изо дня в день!”. Написанные ею стихи – откровение души поэта – были так же необходимы для жизни, как кровь. Да они и были кровью души:

    Вскрыла жилы: неостановимо,

    Невосстановимо хлещет жизнь.

    Подставляйте миски и тарелки!

    Всякая тарелка будет мелкой,

    Миска – плоской.

    Через край – и мимо –

    В землю черную, питать тростник.

    Невозвратно, неостановимо,

    Невосстановимо хлещет стих.

    Может быть, в порыве крайнего отчаяния написала она одно из самых трагических своих стихотворений “Тоска по родине”. Она отказывается от всего, ей нет места нигде; даже Слово, родной язык, всегда бывшие спасением, уже не могут помочь. Всякий дом оказывается чужим, а храм – пустым. Кажется, в мире нет ничего, что могло бы противостоять опустошенности. И вдруг все меняется:

    Всяк дом мне чужд, всяк храм мне пуст.

    И все – равно, и все – едино.

    Но если по дороге – куст

    Встает, особенно – рябина…

    Чувство своей земли, значит, осталось несмотря ни на что, и простой рябиновый куст, двойник цветаевской души, возвращает смысл, причащает к миру. Одиночество уже не беспредельно, просто душа Поэта вне времени и причастна не только к миру, но и к бесконечности, Вселенной.

    Цветаеву сложно читать, ее стихи требуют от читателя большой душевной работы. Но мне кажется, что это и хорошо: это не дает нам успокаиваться в теплом уюте, поворачивает лицом к напряжению, страсти, боли. К вопросу о Вечности.

  • Образ Юшки

    Андрей Платонович Платонов писал свои художественные произведения о беспомощных и беззащитных людях, к которым писатель испытывал истинное сострадание.

    В рассказе “Юшка” главный герой охарактеризован как “старый на вид” человек, работник кузницы при большой московской дороге. Юшка, так называли героя люди, вел скромный образ жизни, даже “чаю не пил и сахару не покупал”, долго носил одну и ту же одежду, практически не тратил тех небольших денег, которые ему платил хозяин кузницы. Вся жизнь героя состояла из работы: “утром он шел в кузницу, а вечером шел обратно на ночлег”. Люди издевались над Юшкой: дети бросали в него различными предметами, толкали и трогали его; взрослые также иногда обижали, срывая свою обиду или злость. Беззлобность Юшки, его неумение дать сдачи, бескорыстная любовь к людям делали героя объектом насмешек. Даже хозяйская дочь Даша говорила: “Лучше бы ты умер, Юшка… Зачем ты живешь?” Но герой говорил о человеческой слепоте и считал, что люди его любят, но не умеют выразить это.

    Действительно, и дети, и взрослые не понимали, почему Юшка не даст сдачи, не накричит, не отругает. Герой же не имел таких человеческих качеств, как жестокость, грубость, злость. Душа старого человека была восприимчива ко всем красотам природы: “не скрывал более своей любви к живым существам”, “склонялся к земле и целовал цветы”, “гладил кору на деревьях и подымал с тропинки бабочек и жуков, которые пали замертво”. Находясь вдали от людской суеты, человеческой злобы, Юшка чувствовал себя по-настоящему счастливым человеком. Живая природа воспринимала героя таким, какой он есть. Юшка все больше слабел и однажды, указав одному прохожему, который смеялся над героем, что все люди равны, умер. Смерть героя не принесла людям желаемого облегчения, наоборот, жить всем стало хуже, так как теперь не на ком было вымещать всю человеческую злобу и ожесточение. Память о беззлобном человеке сохранилась на долгие годы, так как в город приехала девушка-врач, сирота, которую на свои маленькие деньги воспитал и обучил Юшка. Она осталась в городе и стала лечить людей, больных, как и герой, туберкулезом.

    Итак, А. П. Платонов изобразил в образе главного героя беззлобного, беззащитного человека, которого люди считали юродивым. Но именно Юшка оказался самым человечным из людей, проявив милосердие к девочке-сироте и оставив о себе память.

    2 вариант

    Главный герой рассказа Юшка – “старый на вид человек”: всего сорок лет, но у него чахотка.

    Юшка – человек необычный. В глазах его всегда стояли “неостывающие” слезы, он всегда видел горе людей, животных, растений: “Юшка не скрывал… своей любви к живым существам… он гладил кору на деревьях и подымал с тропинки бабочек и жуков, которые пали замертво, и долго всматривался в их лица, чувствуя себя осиротевшим”. Он умел видеть сердцем. Много Юшка терпел от детей и взрослых, которых раздражала его незлобивость: дети толкали, швыряли в него землю и камни, а взрослые били. Дети, не понимая, почему он не реагирует, считали его неживым: “Юшка, ты правда или нет?” Им нравилось издеваться безнаказанно. Юшка “верил, что дети любят его, что он нужен им, только они не умеют любить человека и не знают, что делать для любви, и поэтому терзают его”. Взрослые били за то, что “блажной”. Избивая Юшку, взрослый человек “забывал на время свое горе”.

    Раз в год Ефим куда-то уходил, и никто не знал куда, а однажды остался и впервые ответил человеку, пристававшему к нему: “А чего я тебе, чем я вам мешаю!.. Я жить родителями поставлен, я по закону родился, я тоже всему свету нужен, как и ты, без меня тоже, значит, нельзя!..” Этот первый в его жизни бунт стал последним. Толкнув Юшку в грудь, человек ушел домой, не зная, что оставил его умирать. После смерти Юшки людям стало хуже, так как “теперь вся злоба и глумление оставались среди людей и тратились меж ними, потому что не было Юшки, безответно терпевшего всякое чужое зло, ожесточение, насмешку и недоброжелательство”. А потом стало известно, куда ходил Ефим Дмитриевич.

    В Москве на деньги, заработанные им в кузне, росла и училась девочка-сирота. Двадцать пять лет он работал в кузне, никогда не ел сахару, “чтоб она ела его”. Девочка “знала, чем болел Юшка, и теперь сама окончила ученье на врача и приехала сюда, чтоб лечить того, кто ее любил больше всего на свете и кого она сама любила всем теплом и светом своего сердца…”. Девушка не застала Юшку в живых, но осталась в этом городе и всю свою жизнь посвятила чахоточным больным. “И все ее знают в городе, называя дочерью доброго Юшки, позабыв давно самого Юшку и то, что она не приходилась ему дочерью”.

  • Герой и толпа в лирике Маяковского

    Лирика Маяковского близка традициям романтической поэзии: в ней воплощается конфликт исключительного человека и толпы. За внешней грубостью лирического героя скрывается ранимое и нежное сердце. Его вызов – от боязни непонимания и одиночества. Герой раннего Маяковского романтичен по своему мироощущению. Он тоскует, видя беззвездное небо:

    И, надрываясь

    В метелях полуденной пыли,

    Врывается к богу,

    Боится, что опоздал,

    Плачет,

    Целует ему жилистую руку,

    Просит –

    Чтоб обязательно была звезда! –

    Клянется –

    Не перенесет эту беззвездную муку!

    Это стихотворение – вдохновенная мечта о красоте мира: Послушайте! Ведь если звезды зажигают – значит – это кому-нибудь нужно?

    Это необычное для Маяковского стихотворение, потому что написано оно белым стихом, а Маяковский всегда придавал огромное значение рифме. Все стихотворение – страстная тоска по красоте. Сила чувства, стремительность порыва выражены в восклицательной интонации, в нагнетании глагольных форм.

    Но красота нужна не только герою – она нужна людям. Без этого нельзя жить, – нельзя быть счастливым. И вот новый интонационный поворот – герой заботливо спрашивает любимую:

    Ведь теперь тебе ничего?

    Не страшно?

    Да?!

    Аллегорический образ “звезды”, традиционный в литературе, получает новое звучание. Высокое стремление преодолеть мрачную беспросветность, “беззвездную муку” контрастирует с обыденностью образов: звезды сияют “над крышами”, их “зажигают” ; “кто-то” направляется к богу без всякой торжественности, даже у самого бога “жилистая рука”.

    В стихотворении “А вы могли бы?” поэт утверждает, что поэзия имеет право преображать будничную действительность.

    Я сразу смазал карту будня,

    Плеснувши краску из стакана.

    В этом стихотворении город изображен живописно и музыкально. Образы первого ряда образуют поэтический натюрморт: карта, краски, блюдо студня, чешуя жестяной рыбы. Эти образы можно представить, увидеть. Звуковой ряд образуют флейта, ноктюрн. Под студнем поэт понимает застывшее, холодное, неживое искусство, сквозь которое проступает грандиозный образ бурного океана деятельности. В зрительных образах поэту чудятся музыкальные мелодии. Поэтому в финале стихотворения водосточные трубы не случайно превращаются во флейту. Настоящий поэт на таком странном инструменте может сыграть даже такие тонкие и сложные пьесы, как ноктюрн. Андрей Платонов так понял это стихотворение: “Всякий человек желает увидеть настоящий океан, желает, чтобы его звали любимые уста, необходимо, чтобы это происходило в действительности”. Поэт заменяет отсутствие этого в реальности своим воображением. Стихотворение трагично – оно отражает состояние человека в обществе непонимания. Чем резче разрыв между зовом губ и чешуей вывесочной рыбы, между океаном и студнем, тем страшнее и горше трагическое одиночество лирического героя.

    Стихотворение можно толковать по-разному. Но в любом случае оно выражает настроение трагического одиночества поэта, его способность романтически преображать окружающий мир, противопоставлять его устоявшимся обычаям и традициям.