Category: Школьные сочинения

В последней трети XVIII века в поэзии, как и в драматургии, произошли большие изменения. Дальнейшее развитие поэзии не могло происходить без изменения, нарушения, а затем и разрушения привычных старых форм. Эти нарушения стали допускать сами писатели-классицисты: Ломоносов, Сумароков, Майков, а позднее – Херасков и молодые поэты из его окружения.

Но настоящий бунт в мире жанров совершил Державин. Поэт, познав истинную природу как мир многозвучный и многоцветный, находящийся в вечном движении и изменениях, безгранично раздвинул рамки поэтического. Одновременно главными врагами Державина были все те, кто забывал “общественное благо”, интересы народа, предавшись сибаритству при дворе.

Значительное расширение объекта поэзии требовало новых форм выражения. Этот поиск Державин начал с изменения устоявшейся жанровой системы классицизма.

Непосредственное “разрушение” жанра торжественной оды Державин начал своей “Фелицей”, соединив в ней похвалу с сатирой.

Ода “Фелица” была создана в 1782 году в Петербурге. Друзья, которым Державин прочитал ее, вынесли произведению неумолимый приговор: ода превосходна, но напечатать ее невозможно из-за неканонического изображения императрицы и сатирических портретов екатерининских вельмож, легко узнаваемых современниками. Державин со вздохом положил оду в ящик бюро, где она пролежала около года. Как-то, разбирая бумаги, он выложил рукопись на стол, где ее увидел поэт Осип Козодавлев. Он выпросил рукопись почитать, клятвенно заверив, что никому не покажет стихов. Спустя несколько дней известный вельможа и любитель словесности И. И. Шувалов в большой тревоге прислал за Державиным, сообщив, что его стихи требует к себе для прочтения светлейший князь Потемкин. “Какие стихи? – удивился поэт. – “Мурзы к Фелице”. – “Как вы их знаете?” – “Господин Козодавлев по дружбе дал мне их”. – “Но как князь Потемкин их узнал?” – “Вчера у меня обедала компания господ, как то: граф Безбородко, граф Завадовский, Стрекалов и прочие любящие литературу; при разговоре, что у нас нет еще легкого и приятного стихотворства, я прочел им ваше творение”. Кто-то из гостей, как полагал Шувалов, желая угодить князю Потемкину, тут же донес об этих стихах фавориту императрицы. Шувалов как опытный царедворец советовал Державину выбросить из оды строки, касающиеся “слабостей” светлейшего князя, однако поэт не пошел на обман, справедливо полагая, что, если до Потемкина дойдет полный текст оды, он сочтет себя оскорбленным. Получив стихотворение и ознакомившись с ним, умный князь сделал вид, что это сочинение не имеет к нему никакого отношения. Державин вздохнул с облегчением.

Весной 1783 года Президент Российской академии Екатерина Дашкова в журнале “Собеседник любителей российского слова” по рекомендации Козодавлева без ведома автора анонимно напечатала оду “Фелица”. Дашкова преподнесла первый номер журнала императрице Екатерине П. Та, прочитав оду, растрогалась до слез и стала интересоваться автором произведения. “Не опасайтесь, – говорила она Дашковой, – я только вас спрашиваю об том, кто бы меня так близко знал, который умел так приятно описать, что, ты видишь, я как дура плачу”. Княгиня открыла имя поэта и поведала о нем много хорошего. Через некоторое время Державин получил по почте конверт, в котором лежали золотая табакерка, обсыпанная бриллиантами, и пятьсот золотых рублей. Вскоре поэт был представлен императрице и облагодетельствован ею. Публикация оды сразу сделала Державина знаменитым, он вошел в число первых поэтов России.

Ода “Фелица” – произведение новаторское, смелое по мысли и форме. Оно включает в себя высокое, одическое, и низкое, иронико-сатирическое. В отличие от од Ломоносова, где объектом изображения было лирическое состояние поэта, для которого государственные, национальные интересы слились с личными, ода Державина сделала объектом поэтизации “человека на троне” – Екатерину II, ее государственные дела и добродетели. “Фелица” близка дружескому литературному посланию, похвальному слову и одновременно – стихотворной сатире.

Поэт включил в оду литературный портрет императрицы, носящий нравственно-психологический, идеализированный характер. Державин пытается раскрыть внутренний мир героини, ее нравы и привычки через описание поступков и распоряжений Екатерины II, ее государственных деяний:

Мурзам твоим не подражая,

Почасту ходишь ты пешком,

И пища самая простая

Бывает за твоим столом;

Не дорожа твоим покоем,

Читаешь, пишешь пред налоем

И всем из твоего пера

Блаженство смертным проливаешь…

Отсутствие портретных описаний компенсируется впечатлением, которое героиня оды производит на окружающих. Поэт подчеркивает важнейшие, с его точки зрения, черты просвещенной монархини: ее демократизм, простоту, неприхотливость, скромность, приветливость в сочетании с выдающимся умом и талантом государственного деятеля. Высокому образу царицы поэт противопоставляет иронический портрет ее царедворца. Это собирательный образ, включающий в себя черты ближайших сподвижников Екатерины II: светлейшего князя Григория Потемкина, который, несмотря на широту души и блестящий ум, отличается прихотливым и капризным нравом; фаворитов императрицы Алексея и Григория Орловых, гвардейцев-гуляк, любителей кулачных боев и конских скачек; канцлера Никиты и фельдмаршала Петра Паниных, страстных охотников, забывших ради любимого развлечения дела государственной службы; Семена Нарышкина, егермейстера императорского дворца и известного меломана, который первым завел у себя оркестр роговой музыки; генерал-прокурора Александра Вяземского, любившего на досуге наслаждаться чтением лубочных повестей, и. ..Гаврилы Романовича Державина. Русский поэт, ставший к тому времени статским советником, не выделял себя из этой вельможной сферы, а наоборот, подчеркивал свою причастность к кругу избранных:

Таков, Фелица, я развратен!

Но на меня весь свет похож.

Позднее, защищаясь от упреков в том, что он создал злую сатиру на известных и почтенных царедворцев, Державин писал: “Обыкновенные людские слабости в оде Фелице оборотил я собственно на меня самого… добродетели царевны противоположил моим глупостям”. Поэт, посмеиваясь над причудами приближенных императрицы, не чужд присущего им эпикурейского отношения к жизни. Он не осуждает их человеческие слабости и пороки, ибо понимает, что Екатерина II окружила себя людьми, чей талант служит процветанию государства Российского. Державину лестно видеть себя в этой компании, он с гордостью носит звание екатерининского вельможи.

Поэт воспевает прекрасную Природу и живущего в гармонии с ней Человека. Картины пейзажа напоминают сцены, изображенные на гобеленах, украшающих салоны и гостиные петербургской знати. Не случайно автор, увлекавшийся рисованием, писал, что “поэзия не что иное есть как говорящая живопись”.

Рисуя портреты важных сановников, Державин использует приемы литературного анекдота. В XVIII веке под анекдотом понимали художественно обработанный рассказ фольклорного содержания об известном историческом лице или событии, имеющий сатирическое звучание и поучительный характер. Анекдотический характер обретает под пером Державина портрет Алексея Орлова:

Или музыкой и певцами,

Органом и волынкой вдруг,

Или кулачными боями

И пляской веселю мой дух;

Или, о всех делах заботу

Оставя, езжу на охоту

И забавляюсь лаем псов…

Действительно, победитель кулачных боев, гвардейский офицер, призер на скачках, неутомимый танцор и удачливый дуэлянт, гуляка, дамский угодник, азартный охотник, убийца императора Петра III и фаворит его жены – таким остался в памяти современников Алексей Орлов. Некоторые строки, изображающие царедворцев, напоминают эпиграммы. Например, о “библиофильских” пристрастиях князя Вяземского, предпочитающего серьезной литературе лубок, сказано:

То в книгах рыться я люблю,

Мой ум и сердце просветлю,

Полкана и Бову читаю;

За Библией, зевая, сплю.

Хотя ирония Державина была мягкой и беззлобной, Вяземский не мог простить поэта: он “привязывался во всяком случае к нему, не токмо насмехался, но и почти ругал, проповедуя, что стихотворцы не способны ни к какому делу”.

Элементы сатиры появляются в оде там, где речь идет о времени правления Анны Иоанновны. С негодованием напоминал поэт, как родовитого князя Михаила Голицына по прихоти императрицы женили на старой уродливой карлице и сделали придворным шутом. В этой же унизительной должности находились представители знатных русских фамилий – князь Н. Волконский и граф А. Апраксин. “Сии шуты, – свидетельствует Державин, – в то время, когда императрица слушала в церкви обедню, “саживались в лукошки в той комнате, через которую ей из церкви во внутренние покои проходить должно было, и кудахтали, как наседки; прочие же все тому, надрываясь, смеялись”. Попрание человеческого достоинства во все времена, по мысли поэта, – величайший грех. Поучение, содержащееся в сатире, адресовано как читателю, так и главной героине оды.

Поэт, создавая идеальный образ просвещенной монархини, настаивал, что она обязана соблюдать законы, быть милосердной, защищать “слабых” и “убогих”.

Через всю оду проходят образы и мотивы “Сказки о царевиче Хлоре”, сочиненной для внука императрицей. Начинается ода с пересказа сюжета сказки, в основной части появляются образы Фелицы, Лентяя, Брюзги, Мурзы, Хлора, Розы без шипов; финальной части присущ восточный колорит. Завершается ода, как и положено, похвалой императрице:

Прошу великого пророка,

Да праха ног твоих коснусь,

Да слов твоих сладчайших тока

И лицезренья наслажусь!

Небесные прошу я силы,

Да их простря сапфирны крыла,

Невидимо тебя хранят

От всех болезней, зол и скуки;

Да дел твоих в потомстве звуки,

Как в небе звезды, возблестят.

Тема и образ Екатерины П в поэзии Державина не ограничиваются только Фелицей; императрице он посвящает стихотворения “Благодарность Фелице”, “Видение Мурзы”, “Изображение Фелицы”, “Памятник” и другие. Однако именно ода “Фелица” стала “визитной карточкой” Державина, именно это произведение В. Г. Белинский считал “одним из лучших созданий” русской поэзии ХVIIIвека. В “Фелице”, по мнению критика, “полнота чувства счастливо сочеталась с оригинальностью формы, в которой виден русский ум и слышится русская речь. Несмотря на значительную величину, эта ода проникнута внутренним единством мысли, от начала до конца выдержана в тоне”.

“Гроза” вышла в свет в 1859 г. . Ее историзм заключается в самом конфликте, непримиримых противоречиях, отраженных в пьесе. Она отвечает духу времени.

“Гроза” представляет собой идиллию “темного царства”. Самодурство и безгласие доведены в ней до предела. В пьесе появляется настоящая героиня из народной среды и именно описанию ее характера уделено основное внимание, а мирок города Калинова и сам конфликт описываются более обобщенно.

“Их жизнь течет ровно и мирно, никакие интересы мира их не тревожат, потому, что не доходят до них; царства могут рушиться, новые страны открываться, лицо земли изменяться… – обитатели городка Калинова будут себе существовать по прежнему в полнейшем неведении об остальном мире… Принятые ими понятия и образ жизни – наилучшие в мире, все новое происходит от нечистой силы…находят неловким и даже дерзким настойчиво доискиваться разумных оснований… Сведения, сообщаемые Феклушами, таковы, что не способны внушить большого желания променять свою жизнь на иную… Темная масса, ужасная в своей наивности и искренности” .

Страшна и тяжела для каждого попытка идти наперекор требованиям и убеждениям этой темной массы. Отсутствие всякого закона, всякой логики – вот закон и логика этой жизни. В своем непререкаемом, безответственном темном владычестве, давая полную свободу прихотям, ни во что не ставя всякие законы и логику, “самодуры” жизни начинают ощущать какое то недовольство и страх, сами не зная перед чем и почему. Они ожесточенно ищут своего врага, готовы напуститься на самого невинного, на какого нибудь кулигина: но нет ни врага, ни виновного, которого могли бы уничтожить: закон времени, закон природы и истории берет свое, и тяжело дышат старые кабановы, чувствуя, что есть сила выше их, которую они одолеть не могут… Они не хотят уступать, хлопочут только о том, как бы на их век стало…

Кабанова очень серьезно огорчается будущностью старых порядков, с которыми она век изжила, говоря о крахе устоявшегося мира: “И хуже этого, милая, будет”, и в ответ на слова странницы: “Нам бы только не дожить до этого”. Кабаниха веско бросает: “Может, и доживем”. Она только тем и утешается, что еще как нибудь с ее помощью простоят старые порядки до ее смерти.

Кабановы и дикие хлопочут теперь о том, чтобы только продолжить прежнее. Они знают, что их своевольство еще будет иметь довольно простора до тех пор, пока все будут робеть перед ними; вот почему они так упорны.

Образ Катерины – важнейшее открытие Островского – открытие рожденного патриархальным миром сильного народного характера с просыпающимся чувством личности. Отношения Катерины и Кабанихи в пьесе не бытовая вражда свекрови и невестки, их судьбы выразили столкновение двух исторических эпох, что и определяет трагедийный характер конфликта. В душе вполне “калиновской” по воспитанию и нравственным представлениям женщины рождается новое отношение к миру, чувство, еще не ясное самой героине: “Что то со мной недоброе делается, чудо какое то! Точно я снова жить начинаю, или уж и не знаю”. Проснувшуюся любовь Катерина воспринимает как страшный, несмываемый грех, потому что любовь к чужому человеку для нее, замужней женщины, есть нарушение нравственного долга. Она всей душой хочет быть чистой и безупречной, ее нравственная требовательность к себе не допускает компромисса. Уже осознав свою любовь а Борису, она изо всех сил противится ей, но не находит опоры в этой борьбе: “точно я стою над пропастью и меня кто то туда толкает, а удержаться мне не за что”. Не только внешние формы домашнего обихода, но даже и молитва делается ей недоступна, так как она почувствовала над собой власть грешной страсти. Она чувствует страх перед собой, перед выросшим в ней стремлением к воле, неразделимо слившимся в ее сознании с любовью: “Конечно, не дай Бог этому случиться! А уж коли очень мне здесь опостынет, так не удержат меня никакой силой. В окно выброшусь, в Волгу кинусь. Не хочу здесь жить, так не стану, хоть ты меня режь!”

Сознание греха не оставляет ее в момент упоения счастьем и с огромной силой овладевает ею, когда счастье кончилось. Катерина кается всенародно без надежды на прощение, и именно полное отсутствие надежды толкает ее на самоубийство, грех еще более тяжкий: “Все равно уж душу свою погубила”. Полная невозможность примирить свою любовь с требованиями совести и физическое отвращение к домашней тюрьме, к неволе убивают Катерину.

Катерина жертва не кого либо персонально из ее окружающих, а хода жизни. Мир патриархальных отношений умирает, и душа этого мира уходит из жизни в муках и страданиях, задавленная формой житейских связей, и сама себе выносит нравственный приговор, потому что в ней то и живет патриархальный идеал.

Нет ничего на свете прекраснее женщины. Тютчев Русской женщине посвящено множество стихов, романов, повестей. Ей дарят музыку, ради нее совершают подвиги, делают открытия, стреляются. Из-за нее сходят с ума. О ней поют. Говоря короче – на ней держится земля. Особенно впечатляюще женщины воспеты в русской литературе. Мастера слова, создавая образы любимых своих героинь, выражали свою жизненную философию. Ведь, с моей точки зрения, роль женщины в обществе велика и незаменима. К образам женщин литературы девятнадцатого века применяют эпитет “пленительные”, и это правда. Женщина – источник вдохновения, мужества и счастья. Михаил Юрьевич Лермонтов писал: “И ненавидим мы, и любим мы случайно, ничем не жертвуя ни злобе, ни любви, и царствует в душе какой-то холод тайный, когда огонь кипит в крови”. На мой взгляд, эти строки как нельзя лучше раскрывают характер Печорина и показывают его отношение к женщинам. Их в романе три: Бэла, княжна Мери и Вера. О Бэле мы узнаем из рассказа Максима Максимыча. Она – юная черкешенка, пленившая страстное сердце Печорина пленен своей внешностью и какой-то необычайностью. Бэла показалась ему воплощением естественности, непосредственности, иными словами, всего, что ранее Печорин не находил в знакомых ему светских дамах. Борьба за Бэлу очень увлекла его, но преодолев все преграды и получив запретный плод в свои руки, Печорин осознал, что обманывал сам себя: “…любовь дикарки немногим лучше любви знатной барышни, невежество и простодушие одной также надоедают, как и кокетство другой”. Необходимо помнить, что это не мнение автора, а мнение героя, который, как мы постепенно узнаем из романа, быстро во всем разочаровывался. У Бэлы сильный и цельный характер. В ее нраве присутствует гордость, стойкость и постоянство, что неудивительно, ведь воспитывалась она в традициях Кавказа. Лермонтов создает контрастирующий с образом Бэлы другой женский образ – княжна Мери. О ней рассказывается в дневнике Печорина, где подробно описано “водяное общество “Пятигорска” . Уже в первом разговоре с Грушницким о княжне Мери звучит ироничный, несколько насмешливый тон повествования. Вот что узнаем мы о Мери Лиговской: она еще совсем молода, неопытна, но в то же время хороша собой, слегка кокетлива. Она, что очевидно, не особенно проницательна в людях, не замечает фарсовости Грушницкого, недопонимает рассчитанности игры Печорина. Она хочет жить по законам светского общества, с некоторым тщеславием, блеском. Старание заполучить Мери делает Грушницкого и Печорина соперниками. Эта недостойная игра для одного оборачивается гибелью, для другого становится развлечением. У Печорина, впрочем, есть и иная цель: бывая у Лиговских, он может видеться там с Верой. Думаю, в такой обстановке княжне Мери было очень трудно проявить свои лучшие качества. И все-таки Печорину скучно и одиноко. Почему? Ответить на этот вопрос – значит раскрыть причину его душевных терзаний. Печорин – не обыватель, в нем есть экстраординарные, даже демонические черты. А поскольку Печорин принадлежит к числу людей, которые любят себя в других, он искал свои качества в женщинах, он ждал ту, чей внутренний мир мог бы целиком захватить его душу. Но таковой не было. Но, по-моему, задача Лермонтова состояла не в том, чтобы рисовать молодых, неопытных, несчастных девушек, раздавленных эгоизмом Печорина. Лермонтов все же не отказывает Печорину в способности любить. Любовь Печорина дана в набросках, а не целиком. Например, Печорин плакал, когда загнал коня, но не догнал Веру. Однако это был всего лишь временный порыв души, но не более. Утром он вновь стал самим собой. Вера – всего лишь грустный момент из прошлого Печорина. С ней он не был счастлив, потому что она была чужой женой, что, разумеется, острым кинжалом резало самолюбие Григория. Нет! Это не для Печорина! Быть может, он так холоден с юными, влюбленными в него женщинами, чтобы компенсировать потерянное равновесие. Автор отрицал свою схожесть с героем, заявляя, что образ Печорина составлен из пороков всего общества. Однако, как мне кажется, отношения Веры и Печорина – это отражение трагической любви Лермонтова к Вареньке Бахметьевой. Лермонтов любил Вареньку всю свою короткую жизнь. Он писал о ней: “У ног других не забывал я взор твоих очей, любя других, я лишь страдал любовью прежних дней”. Не напоминает ли это любовный почерк Печорина? Лермонтов был красив, любим многими женщинами, но постоянно возвращался к образу своей любимой. Судьба Лермонтова занимала многих критиков, литературоведов и философов. О
жизни его написана замечательная книга Новикова “О душах живых и мертвых”, ему посвящено множество статей и заметок. Если Пушкин является создателем первого реалистического романа о современности в стихах, то Лермонтов – автор первого реалистического романа в прозе. Его произведение отличается той глубиной психологического анализа, которая позволила Чернышевскому назвать Лермонтова непосредственным предшественником Толстого. М. Ю. Лермонтов, по моему мнению, не случайно уделил огромное внимание женским образам в своем романе. Ни одна серьезная проблема, тем более проблема героя и времени, не может быть рассмотрена вне прекрасной и лучшей половины человечеств. В “Герое нашего времени” Лермонтов сделал важное открытие – он использовал принцип: расскажите, кто любит этого человека, и я составлю о нем представление. Мне кажется, что изображение женских характеров в романе придало главному герою и самому роману оригинальность, цельность восприятия, заставило читателя еще раз по-новому оценить вечную тему взаимоотношения мужчины и женщины.

Среди песен Булата Шалвовича Окуджавы есть песни особенно задушевные и искренние. Они посвящены прекрасному чувству дружбы и единения. Слова из “Старинной студенческой песни”: “возьмемся за руки, друзья” – стали крылатыми. Они стали нужны людям не для борьбы с противником, а просто для того, чтобы достойно пройти свой жизненный путь, успев при этом ощутить единство с людьми близких убеждений. Среди стихотворений о дружбе: “Пожелание друзьям”, “Грузинская песня”, “Союз друзей”, “Дорожная песня”, “Песенка”. Чувство собственного достоинства, свойственная поэту доброжелательность наиболее полно выражены в песне “Пожелание друзьям”. Философски осмысливая краткость человеческой жизни, Булат Шалвович Окуджава призывает ценить те радости, которые могут люди подарить друг другу:

Давайте понимать друг друга с полуслова, Чтоб, ошибившись раз, не ошибиться снова. Давайте жить, во всем друг другу потакая, – Тем более что жизнь короткая такая.

“На протяжении всего творческого пути раскрывается, последовательно углубляясь и поворачиваясь разными гранями, целостный и динамический художественный мир Окуджавы. Это вполне реальный, земной, но вместе с тем и возвышенный, романтический мир поэта, неустанно преображающего действительность творческой фантазией. В художественной системе Булата Окуджавы будничное и земное буквально на наших глазах претворяется в необычное и возвышенно-романтическое, образуя “свой поэтический мир, свой материк”. И в метафоре Окуджавы сливается, сопрягается обыденное, земное и романтическое устремленное ввысь и вдаль, небесное и морское.

В поэтическом мире поэта важнейшее место занимает тема и образ родины, прежде всего малой – Арбата, родного дома и дороги, мотив движения и связанной с ним надежды, нравственнофилософское осмысление жизни, самих основ бытия, и – форма воплощения всего этого – музыкальное и живописное начало. Все это вместе и образует живую, целостную, движущуюся художественную систему” .

Немалым успехом у читателей начала прошлого века пользовалась повесть Карамзина “Бедная Лиза”, которая оказала существенное воздействие на становление и развитие новой русской литературы. Сюжет этой повести очень простой: он сводится к грустной истории любви бедной крестьянской девушки Лизы и состоятельного молодого дворянина Эраста. Центральный интерес повествования заключен в добросердечной жизни Лизы, в истории расцвета и трагического увядания любви.

Психологически доподлинно показано состояние молодого, целомудренного и наивного девичества с радостным доверием к жизни, слитой с яркими красками солнечного дня, цветущей природы. Потом переплетается тревожный период недоумения перед новым, незнакомым ей чувством после встречи с Эрастом. Он сменяется трогательной картиной чистой первой влюбленности, райской и духовно окрыленной. Но когда бедная Лиза отдается Эрасту, чистые восхищения девушки омрачаются сознанием чего-то беззаконного, что вмешалось в ее любовь. И на это новое душевное состояние откликается по своему природа: “Между тем блеснула молния, и грянул гром. Лиза вся задрожала: “Эраст, Эраст! – сказала она.- Мне страшно! Я боюсь, чтобы гром не убил меня как преступницу!”

Беспокойство оказывается ненапрасным: пресыщенный молодой дворянин начинает охладевать в своих чувствах к Лизе. А в ее душе страх потерять любимого сменяется надеждой на возможность вернуть утраченное счастье. Тут Эраст надолго покидает Лизу, отправляясь в военный поход, где он проигрывает в карты все свое состояние, и по возвращении решает поправить дело женитьбой на богатой вдове. Узнав об этом из уст самого Эраста, Лиза впадает в отчаяние. Обманутая в лучших надеждах и чувствах, девушка бросается в пруд около Симонова монастыря – места ее счастливых свиданий с Эрастом.

В характере Эраста Карамзин предвосхищает распространенный в новой русской литературе тип разочарованного человека. По натуре Эраст добрый, но слабый и ветреный. Общественная жизнь и светские удовольствия ему надоели, он скучает и жалуется на свою судьбу. Под влиянием сентиментальных романов, которых Эраст вдоволь начитался, он мечтает о счастливых временах, когда люди, не обремененные условностями и правилами цивилизации, жили беспечно и дружно на лоне природы. Разочаровавшись в свете, в людях своего круга, Эраст ищет новых впечатлений. Встреча с Лизой удовлетворяет его мечты о гармонической жизни вдали от общества, в природной простоте нравов и обычаев. Но пастушеская идиллия ему вскоре надоедает.

Мотивы повести, связанные с Эрастом, в разных вариациях будут звучать в нашей литературе – в пушкинских “Цыганах”, в поздней драме Л. Н. Толстого “Живой труп” и романе “Воскресение”. А судьба Лизы отзовется в “Станционном смотрителе” Пушкина, в “Бедных людях” Достоевского. По существу, “Бедной Лизой” открывается ключевая в отечественной литературе тема “маленького человека”.

Правда, социальный аспект в отношениях Лизы и Эраста приглушен: Карамзин более всего озабочен в повести доказательством того, что “и крестьянки любить умеют”. Но именно потому социальный колорит в изображении характера Лизы у Карамзина отсутствует. Это является, пожалуй, самым слабым местом повести, ибо Лиза менее всего похожа на крестьянку, а более – на милую светскую барышню эпохи Карамзина, воспитанную на чувствительных сентиментальных романах. Ныне такой писательский подход к изображению людей из народа кажется наивным и нехудожественным. Но современники Карамзина, еще не читавшие ни Крылова, ни Пушкина, ни Гоголя, не только не чувствовали этой фальши, но восхищались до слез художественной правдой повести. Пруд у Симонова монастыря стал местом паломничества почитателей таланта Карамзина и получил название “Лизин пруд”. Сюда сходились на свидание сентиментальные парочки, сюда приходили тосковать и предаваться “меланхолии” люди с чувствительными и разбитыми сердцами. Так, один из светских остряков написал по этому поводу такое объявление:

“Здесь в воду бросилась Эрастова невеста,- Топитесь, девушки, в пруду довольно места!” А монахи прекратили эти паломничества просто: обнесли пруд забором и вывесили надпись, что пруд этот вовсе не называется Лизиным.

Все это и сейчас не может не вызывать улыбки, наивность и простодушие людей далекой от нас эпохи. Но при зрелом размышлении нельзя не согласиться, что “привязанную” к крестьянке устарелым литературным языком – историю девической любви с ее зарождения до катастрофы Карамзин передал с психологической достоверностью, в ее зерне уже содержится и будущий Тургенев, певец “первой любви” и тонкий знаток девичьего сердца, и Лев Толстой с проникновением в душевное течение с его формами и законами. Узнаваемый во всем мире изощренный психологизм русской художественной прозы предчувствуется, появляется в кажущейся ныне наивной и даже неумелой повести этого писателя.

Литература классицизма оправдывала свой статус “образцового” искусства, предлагая не только образцовые правила, по которым надо писать сочинения, но и “образцового героя классицизма”, который был примером для подражания жителям государства. Поскольку в произведениях классицистов (прежде всего трагедия) обычно действовали античные персонажи или выдающиеся исторические личности (изображать простых людей в высших жанрах запрещалось), то такие образцы адресовали, прежде всего, шляхте, придворным и самому королю.

Правда, разрешалось изображать и людей незнатного состояния, например мещан, буржуа (как господина Журдена из “Мещанина во дворянстве” Мольера), но они обычно высмеивались, то есть были персонажами комедий. Итак, “высшие” жанры предназначались высшим общественным сословиям (дворянам), а низшие – общественным низам (мещанам и крестьянам). Так формировалась удобная для господствующих классов схема: высокие порывы и черты присущие высоким классам нижи классы, заслуживают только высмеивание, изображение лишь в низших жанрах. Отсюда становится понятным, что Мольер смело, нарушил это правило Классицизма, изобразив в “Мещанина во дворянстве” дворян Доранта и Доримену не как внутренне благородных людей, а как раз наоборот.

Получалось, что литература классицизма в определенной мере последовала сословной монархии, известной Европе еще со времен средневековья. Тогда говорили, что все общество делится на три сословия: на тех, кто воюет (дворянство, шляхта), тех, кто молится (священнослужители), и тех, кто обрабатывает землю (крестьяне). Первых можно было изображать в трагедиях, третьих – в комедиях, а вторых – лучше было вообще не трогать. Мольер и тут рискнул, изобразив лукавство и коварного “священника” в своей комедии “Тартюф”. Произведение немедленно запретили, а когда Мольер умер, то за оскорбление церкви его даже отказывались похоронить по христианскому обряду.

Пытаясь дать рациональный, упорядоченный анализ человеческой психики, классицизм выделял какую-то одну основную черту в человеческом характере. Ударение на такие черты создавало односторонне-целостный характер, такую личность литературного героя, “чтобы от начала и до-конца он имел целостную удачу, /Ему лишь одному присущую и ему соответствующею” (Гораций, “Послание к Пизонам”). Конечно, Герой классицизма как носитель одних доминирующих черт характера или страсти не является изобретением классицистов, а существовал он еще со времен античности (следовательно, и в этом классицисты подражали древним).

Поэтому персонажи произведений классицистов обычно наделены лишь одной-двумя чертами. Положительные, хорошие черты – честность, благородство, верность, деловитость, мужество, талантливость – присущи изображенным Героям античной и национальной истории, только представителям господствующей, управляющей верхушки. Негативные черты – лень, хитрость, коварство, скудоумие, – присущи преимущественно только выходцам из социальных низов. И это есть та самая главная несправедливость классицизма, неуважение трудящегося народа и восхваление управляющего класса.

Соединение музыки и поэзии породило в Средние века такой жанр, как баллада. Возникший в первой половине XIX века русский романтизм обратился к этому жанру и внес в него много нового. Крупными поэтами-романтиками в русской литературе стали Батюшков и Жуковский. В своем творчестве они обращались к опыту европейских поэтов, у которых романтизм переживал пору расцвета.

Выдающийся человек своей эпохи, В. А. Жуковский придал своим романтическим стихотворениям глубоко личный характер. Он считал, что “жизнь и поэзия – одно”. Лирические стихотворения поэт писал всю жизнь, но славу ему принесли более 20 баллад. С появлением в русской поэзии этого жанра связывали начало эпохи романтизма. Несколько баллад были написаны предшественниками Жуковского, но только он сумел создать новые, “душевные” баллады, которые сразу нашли путь к сердцам читателей.

Первая баллада Жуковского “Людмила” была подражаньем балладе “Ленора” немецкого поэта Бюргера. Если в тексте Бюргера использовались немецкие народные предания, то в русской балладе Жуковский показывает Древнюю Русь, воинство славян, упоминает Литву и Нарву, где происходили исторические сражения. Поэт вводит в текст слова и выражения из русского устного народного творчества. Главная заслуга Жуковского была в том, что он создал увлекательный романтический мир с живыми образами героев и красочными картинами.

Основными в балладе “Людмила” стали темы любви и смерти. Сюжет баллады очень прост. Автор, без долгого предисловия, сразу вводит читателя в курс дела. Произведение начинается с воспроизведения внутреннего монолога Людмилы, которая тоскует по своему пропавшему жениху:

– Где ты, милый? Что с тобою?

С чужеземною красою,

Знать, в далекой стороне

Изменил, неверный, мне;

Иль безвременно могила

Светлый взор твой угасила.

Девушка не знает, возвратится ли ее возлюбленный из дальних стран, куда ушел с войском славян. Наконец, рать возвращается, кругом ликованье, и только Людмила не дождалась своего жениха. Сама не своя от горя, девушка не хочет больше жить, призывает смерть:

Гроб, откройся; полно жить:

Дважды сердцу не любить.

Людмила с возмущением говорит, что Бог “нас забыл”, называет его “немилостивым творцом”. Мать девушки в страхе предостерегает ее от богохульства, утверждает, что Создатель не творит зла, но Людмила заявляет: “Сердце верить отказалось!” Героиня не представляет жизни без милого, для нее ад уже наступил, а рая быть не может. На это мать отвечает:

Кратко жизни сей страданье;

Рай – смиренным воздаянье,

Ад – бунтующим сердцам;

Будь послушна небесам.

В духе романтизма Жуковский талантливо рисует картину ночи:

С гор простерты длинны тени;

И лесов дремучи сени,

И зерцало зыбких вод,

И небес далекий свод

В светлый сумрак облеченны…

К Людмиле стучится ее жених и предлагает ей ехать с ним в Литву, где теперь находится его “тесный дом”. Не раздумывая, Людмила соглашается. Далее Жуковский описывает бешеную скачку коней-призраков, несущих Людмилу и мертвеца-жениха, который повторяет один вопрос: “Страшно ль, девица, со мной?” Баллада насыщена фантастическими элементами и пронизана чувством тайны и ужаса. Конь примчался к разверстой могиле, в которой исчез вместе с женихом. Людмила, сама выбравшая смерть, умирает и тоже падает в яму. Поэт делает назидательный вывод о безрассудности смертных людей и о праведном суде Бога.

Не совсем довольный первой балладой, Жуковский пишет балладу “Светлана”, которой придает типично русский колорит. Сюжет почти тот же, но концовка другая. Эту балладу Жуковского вспомнил Пушкин, когда писал сон Татьяны:

Раз в крещенский вечерок

Девушки гадали:

За ворота башмачок,

Сняв с ноги, бросали…

Действие баллады разворачивается во время гаданья сельских девушек на суженого. Сидя перед горящей свечой и зеркалом в темной комнате, Светлана, обмирая от страха, видит в зеркале своего жениха, пропавшего год назад. Ровно в полночь является жених Светланы и зовет ее немедленно ехать венчаться. Кони несут санки сквозь вьюгу, бледный и унылый жених не говорит ни слова. Ворон, кружась над ними, предвещает печаль. Наконец, у небольшой хижины сани остановились и исчезли разом кони, сани и жених. Оставшись одна, Светлана, шепча молитвы, рискнула войти в хижину, где увидела гроб. Под белым полотном зашевелился мертвец. Белый голубок, символизирующий крепкую веру, охраняет Светлану, не дает покойнику дотянуться до нее. Светлана узнает в мертвеце своего жениха и… просыпается. Автор снова рисует героиню в комнате перед зеркалом, но в окне уже утренний свет. Девушка расстроена ужасным сном, но тут слышит звон колокольчика. Это вернулся ее жених, он по-прежнему любит Светлану. Концовка баллады пронизана солнцем, светом, счастьем влюбленных. В заключительных словах баллады Жуковский формулирует нравственный закон:

Здесь несчастье – лживый сон;

Счастье – пробужденье.

Автор желает своей героине, чтобы ее миновали грусть, печаль, беды жизни, а дни ее были бы полны весельем и радостью. Главная мысль этой баллады – торжество любви над смертью.

Жуковский своим романтическим творчеством подготовил появление в русской литературе гения Пушкина. Поэт внес огромный вклад в развитие русской лирики.

На первый взгляд может показаться странным, что именно в четвертом раздел сборника 1856 г. Некрасов решил поместить такие стихотворения, как “Свадьба”, “Перед дождем”, “Петербургское утро”. Казалось бы, более логичным было включить их в первый раздел. Однако специфика последней части сборника заключается в том, что лирическое начало проявляется здесь более отчетливо, авторское сознание выявлено более определенно. В первом разделе об авторе, его оценках, его отношении к изображаемому можно было только догадываться. Здесь же автор уже не посторонний свидетель, а порой даже участник событий.

Сравните, например, “Тройку” и “Свадьбу”. Сходство несомненно, вплоть до печального, рокового предсказания: “Будет бить тебя муж-привередник…” -“Будешь ребенка больного качать, Буйного мужа домой поджидать…” Но в “Тройке” мы не видим автора, мы не можем определить его “точки” в пространстве. Откуда он следит за “чернобровой дикаркой”, которая бежит за промчавшейся тройкой? В “Свадьбе” ситуация иная: там автор сразу же заявляет о себе, его оценки сюжетно мотивированы: “В сумерки в церковь вхожу… Вижу я…”, поэтому психологически оправдана строка: “Бедная! Лучше вперед не гляди!”

И “Несжатая полоса” тоже, конечно, не случайно попала в четвертый раздел, потому что речь в стихотворении идет не только о больном крестьянине, который не в силах убрать урожай, но и о самом поэте. Это очень личные, очень лирические стихи, ибо поэт до некоторой степени отождествляет себя с пахарем. Здесь уже нет дистанции, тут все переплелось. Получается полифоническое звучание : слышен голос колосьев и ответ ветра; мы видим несчастного пахаря и вместе с тем явственно ощущаем названное “я” автора: “Знал, для чего и пахал он и сеял, Да не по силам работу затеял”. Через год, в 1855 г., Некрасов написал “Последние элегии”: “Не раз, упав лицом в сырую землю, С отчаяньем, голодный, я твердил: “По силам ли, о Боже, труд подъемлю?..” Не правда ли, похоже на пахаря? А ведь поэт теперь пишет о себе.

То же лирическое начало определяет тональность стихотворения “Внимая ужасам войны…” . Авторское присутствие в тексте всячески подчеркивается: “Мне жаль…”; “Одни я в мире подсмотрел Святые, искренние слезы…” и т. д. Написанное как отклик на Крымскую войну, стихотворение наполнено обобщающим смыслом. Оно получает вневременное значение, потому что материнское горе вечно, и слезы бедных матерей льются всегда, во все времена, когда льется кровь, когда погибают сыновья.

Снова, как и в стихотворении “В столицах шум…”, Некрасов от конкретного случая, факта, события переходит к обобщающему образу, который строится на контрасте двух миров: мир лицемерных дел, пошлости и прозы и высокий мир скорби, страданий, святых и искренних слез. Характерным для Некрасова является и поэтическое сравнение безутешного горя несчастных матерей с плакучей ивой, которой никогда не поднять “своих поникнувших ветвей”. Плакучая ива, поникнувшие ветви… Слова привычные, почти обыденные. Но как точно и тонко заметил А. В. Чичерин, искусство поэзии, особенно лирики, заключается не в том, чтобы придумывать необыкновенные слова, но в том, чтобы и самые обыденные слова воспринимались как через край переполненные и мыслью и чувством самого поэта.

В том же четвертом разделе сборника были помещены некоторые стихотворения Некрасова, относящиеся к так называемому “панаевскому циклу”.

Первые стихи, посвященные любви Некрасова к А. Я. Панаевой, появились еще в конце 40-х гг. Исследователи справедливо сравнивают их со знаменитым “денисьевским циклом” Тютчева. Независимо друг от друга два великих поэта создавали любовные стихи, поразительные по откровенности чувств. В них выражена подлинная драматичность переживаний, описаны сложные и мучительные отношения героя и героини. У Некрасова это “Если мучимый страстью мятежной…” , “Ты всегда хороша несравненно…” , “Поражена потерей невозвратной…” , “Да, наша жизнь текла мятежно…” и другие, вплоть до “Трех элегий”, написанных в 1874 г. и как бы завершающих цикл.

Новаторство Некрасова проявилось, прежде всего, в том, что его любовная лирика подчеркнуто диалогична, т. е. представляет собою не монолог, когда слышен лишь один голос, а диалог, когда воспроизводятся два голоса, сознания, характера, действуют два героя – он и она, и отношения между ними чаще всего конфликтны.

Лирический герой, появившийся в некрасовской поэзии, стал своеобразным открытием в русской литературе. Это типичный разночинец, человек с нелегким характером, неуверенный в своем праве на счастье. Не менее важно появление у Некрасова и образа лирической героини, женщины гордой, независимой, вольнолюбивой.

И он, и она отличаются повышенной ранимостью; их любовь – не только светлое, жизнеутверждающее чувство, но и испытание, включающее ревность, подозрения, ссоры. Создается представление о сложных взаимоотношениях людей, равных в любви и отстаивающих свою человеческую независимость.

Некрасов тщательно продумал состав своего сборника 1856 г., стремясь придать ему не только итоговый характер, но и композиционную стройность, завершенность. Нет случайности в том, что первый раздел начинается печальным стихотворением “В дороге”, а заканчивается оптимистическим “Школьником”. И во втором разделе существует несомненная перекличка между начальной “Псовой охотой” и заключительными “Отрывками из путевых записок графа Гаранского”. Наконец, в четвертом разделе мы также встречаемся со своеобразной композиционной “рамкой” . Начинается раздел стихотворением “Муза”: “Нет, Музы, ласково поющей и прекрасной, Не помню над собой я песни сладкогласной!” , и заканчивается тоже обращением к Музе : “То сердце не научится любить, Которое устало ненавидеть”.

Впервые в сборнике 1856 г. Некрасов предстал как поэт во многом определяющий дальнейшее развитие русской литературы. Издание сборника воспринималось как событие не только литературной, но и общественной жизни. Не удивителен тот небывалый успех, который сопровождал появление книги. У Тургенева были все основания для вывода : “…А Некрасова стихотворения, собранные в один фокус,-жгутся…”

В рассказе “Уроки французского” писатель Валентин Распутин рассказал о своем детстве. Может быть, поэтому рассказ произвел на меня такое впечатление? Ведь в нем ничего не выдумано. Я представил себе это время: послевоенное, голодное, когда макароны были невиданной роскошью. Представил этого мальчика – способного, желающего учиться. Однако учиться на голодный желудок так трудно! Голод мучил его даже во сне. То, что изредка присылала ему из дому мать, кто-то постоянно воровал. И вот он начинает играть на деньги, чтобы на выигранный рубль купить себе молока. Но голод – еще не все. Ему было одиноко в этом городе, без родных, без друзей, вечно избиваемый теми, с кем он играл в “чику”. Какое же счастье, что на его пути встретилась Лидия Михайловна! Оказывается, и в это трудное голодное время люди не ожесточились, были такие, как Лидия Михайловна, которая, почувствовав, что с ее учеником творится неладное, пришла к нему на помощь. И сделала она это незаметно, чтобы не оскорбить самолюбия мальчика. Она научила его преодолевать трудности, избавила от излишней застенчивости и робости сельского мальчика, попавшего в районный центр. Понимая, что она рискует потерять работу, учительница начинает играть со своим учеником на деньги – маленькая хитрость, чтобы, проигрывая самой, дать ему возможность заработать этот рубль на молоко. В конце концов, Лидии Михайловне пришлось уехать из города: директор школы застал ее за игрой на деньги. Лидия Михайловна не стала объясняться с директором, ведь тогда все узнали бы, что она, таким образом, хотела помочь своему ученику. Она предпочла уехать. Но и в другом городе учительница не забыла о своем ученике и прислала ему посылку с макаронами и тремя красными яблоками. А мальчик видел яблоки прежде только на картинке. Этот эпизод особенно тронул меня. Я думаю, что уроки Лидии Михайловны мальчик помнил всю жизнь, а став писателем, рассказал о них.

Кто не знает песни о синем московском троллейбусе подбирающем в ночи всех “потерпевших крушенье”

Полночный троллейбус, мне дверь отвори!

Я знаю как в зыбкую полночь

Твои пассажиры – матросы твои –

Приходят на помощь.

С этих прок, исполненных под гитару, и “начался” Булат Окуджава, поэт, композитор и исполнитель-словом, бард, стоявший у истоков авторской песни в России второй половины XX века

Известно, что всякий поэтический образ строится на сопоставлении разных понятий и представлений. Одно из любимых сопоставлений Окуджавы – уподобление окружающего мира и морской стихии. Троллейбус “плывет по Москве” как доброе спасательное судно, его пассажиры превращаются в матросов черты городского пейзажа постепенно наполняются водным колоритом

Ты течешь, как река Странное название!

И прозрачен асфальт, как в реке воды –

Это сказано об Арбате, старой московской улице с переулками и двориками, воспетой поэтом. В таком контексте не кажется чем-то из ряда вон выходящим и образ “за столом семи морей” В нем есть и фольклорное начало, и нечто фантастическое, небывалое, и в то же время такое понятное психологическое содержание для человека, сидящего за столом, раздвигаются стены московской квартиры, синь неба переходит в водную гладь, и вот уже сама душа сливается с безбрежной, вольной, живой природой

Булат Окуджава – поэт-романтик. Это значит, что обычная, реальная повседневность, попадая в поле его зрения, приобретает неожиданные очертания, переключается в план возвышенных, романтических представлений. Так, обычный черный молоток в руках “сапожника ласкового”, “как ласточка, хвостом своим раздвоенным качает” , а трамваи сходят с рельс и, “словно жаворонки, влетают в старые дворы” И если говорить честно, то в этом мире, исполненном внезапных превращений, живется не только интереснее, чем в обычном, но и проще, естественнее, спокойнее

Сто раз я нажимал курок винтовки, а вылетали только соловьи

Не пули, а соловьи вместо пуль-разве не доброта продиктовала этот образ9

Доброта – это и есть, пожалуй, главное определение поэзии Булата Окуджавы “А иначе зачем на земле этой вечной живу?” – резонно звучит вопрос, на который сам поэт отвечает определенно и однозначно

Сосуд добра до дна не исчерпать Я чувствую себя последним богом, единственным умеющим прощать

Однако было бы неверным представлять себе Булата Окуджаву, полностью оторванным от жестокой реальности Тема войны для него, ушедшего добровольцем на фронт в 1942 году, занимает особое место Сам поэт неоднократно заявлял, что война для него еще не кончилась, так как до сих пор ее жертвы – перед глазами Об этом говорится и поется в стихотворении-песне “Король”, рассказывающем о дворовом “царствовании” московского “короля” Леньки и его гибели “Ах, воина, что ж ты сделала, подлая” – так начинается спор поэта с войной в стихотворении “До свидания, мальчики” Заключительные фразы его – “Мальчики, постарайтесь вернуться назад” – звучат искренней и горькой просьбой В известной же песне “А мы с тобой, брат, из пехоты” просьба переходит в заклинание

А ты с закрытыми очами спишь под фанерною звездой

Вставай, вставай, однополчанин,

Бери шинель

Пошли домой.

Стихи Окуджавы невозможно не петь. Даже если бы поэт не был музыкантом, его строки нашли бы себе другого композитора. В них звучит скрытая музыка, содержится уже заданная ритмом, рифмами, повторами мелодия. Булат Окуджава воспринимает действительность музыкально – как гармоническое единство звуков, слов,

Смысла:

Продолжается музыка возле меня. Я играть не умею. Я слушаю только” ИЛИ:

И ветры с грустною истомой

Все дуют в дудочку души”.

Цитировать можно бесконечно, но главное, что поэт слышит не просто напевы дождя или звон весенней капели. “Надежды маленький оркестрик под управлением любви” – вот во что выпиваются эти нестройные звуки, вот что томит и волнует душу, наполняя ее верой в то, что “главная песенка”, “самая лучшая на этой земной стороне”,

Все-таки будет спета:

Сквозь время, что мят” не пройдено, сквозь смех ваш короткий и плач

– слышу: выводит мелодию какой-то грядущий трубач.

Умение прощать, “тихая щедрость”, грусть, всегда соседствующая с любовью, а главное – атмосфера сердечности и теплоты, которая разлита во всех стихах и песнях,- будь они о мире или о войне. о живых или мертвых. о взрослых или детях,-окрашивают творческий портрет Булата Окуджавы в неповторимо светлые тона.