Category: Школьные сочинения

В пьесе показаны “униженные и оскорбленные”, выброшенные на дно жизни. Каждый из них имеет свою биографию, свою историю, свою мечту. Эти в прошлом достойные люди – жертвы царящих в обществе условий, где никому нет дела до другого, где действуют волчьи законы. Судьба каждого из них трагична, так как подняться со дна ни спившийся актер, ни рвущаяся к любви Настя, ни мечтающий о честном труде Клещ, ни жаждущий правильной жизни Пепел, ни Барон не смогут. Реальная правда этих людей – безысходность. “Работы нет… силы нет… Вот – правда. Пристанища, пристанища нету! Издыхать надо… Вот правда!”

В страшном мире ночлежки красиво, торжественно, но декларативно и отвлеченно звучат слова Сатина о человеке. Это не реальная правда, а то, чем должен быть человек. Это его неосуществленные потенции. “Человек – вот правда! Все – в человеке, все для человека! Существует только человек, все же остальное – дело его рук и его мозга. Человек! Это великолепно. Это звучит гордо!” Слова Сатина резко контрастируют с действительным положением человека. Сатин выступает как резонер, выражающий авторскую мысль.

Еще одну правду о человеке несет Лука. Горький именно в его образ заложил основную проблему пьесы:

“Что лучше – истина или сострадание? Что нужнее? Нужно ли доводить сострадание до того, чтобы пользоваться ложью?” Это философский вопрос, ответить на который однозначно не просто.

Лука утешает всех, говорит каждому то, о чем мечтает, что хочет услышать человек. Это дает надежду, на какое-то время окрыляет. Хотя Горький подчеркивал, что ложь во спасение – зло, но судил он с точки зрения пролетарской целесообразности. Зло – потому что сеет иллюзии, ослабляет человека, не поднимает его на борьбу. Но объективно образ Луки оказывается носителем гуманистической идеи. Ведь то, что произошло в ночлежке после ухода Луки, произошло бы неминуемо и без Луки. К этому вели закономерность и логика жизни. Но хотя бы перед смертью люди благодаря Луке почувствовали, что есть надежда – не для них, так для других, таких же.

Пьеса “На дне” хотя и заканчивается трагически, но сознание обитателей ночлежки пробуждено – и это главный итог появления Луки.

Один из оригинальнейших русских поэтов XX века, признанный основоположник авторской песни Булат Окуджава, впервые выступил перед широкой аудиторией в конце 50-х годов вместе с поэзией “оттепельной” поры (Е. Евтушенко, А. Вознесенский, Б. Ахмадули

На и др.). Славу и признание ему принесли не столько напечатанные стихи, сколько звучащие, исполняемые самим автором под гитару. Выбранная Окуджавой форма исполнения оказалась и вполне соответствующей его поэзии по своей интимности, задушевности и востребованности временем.

“Именно для Окуджавы песенное начало, народная лирика трудных военных лет стала источником, основой его стиха. Он овладел секретом этого творческого переживания, очистил его, поднял до уровня высокой поэзии. Недаром стихи Окуджавы снова превращаются в песни, попадают в современный песенный репертуар, поются молодежью как свое, хотя истоки, поэтическое, песенное мировосприятие Окуджавы восходит к военным годам” .

В 60-е годы появилась первая повесть булата Окуджавы “Будь здоров, школяр!”. Интерес к этому жанру окреп в 70-е годы. Свидетель исторической эпохи, Окуджава создал в малой прозе портрет времени. События рассказов “Утро красит нежным светом” , “Уроки музыки” , “Заезжий музыкант” происходят в первые годы войны, и ее страшная правда показана глазами наивно-романтического юноши. В повестях “Новенький как с иголочки” , рассказах “Частная жизнь Александра Пушкина” . “Искусство кройки и шитья” , “Нечаянная радость” создан исторический портрет позднего сталинизма с его глубоким проникновением в частную жизнь человека. Повести “Приключения секретного баптиста” , “Подозрительный инструмент” отразили проблемы советского общества послесталинской эпохи. Из осмысления современности вырос интерес Окуджавы к прошлому. Его перу приндлежат исторические романы “Глоток свободы” , “Мерси, или Похождения Шипова: Старинный водевиль” , “Путешествие дилетантов” , “Свидание с Бонапартом” .

Булат Окуджава известен как автор многих сценариев. В 1965 году в соавторстве с режиссером В. Мотылем он пишет киносценарий по повести “Будь здоров, школяр!”, в результате чего появился кинофильм “Женя, Женечка и “катюша”. Затем был написан сценарий кинофильма “Верность” в соавторстве с режиссером, посвященный будням военного училища времен войны. Булатом Окуджавой были написаны также сценарии “Мы любили Мельпомену” и “Частная жизнь Александра Сергеича, или Пушкин в Одессе”, но кинофильмы поставлены по ним не были.

Творчество Булата Окуджавы оставило заметный след в русской литературе второй половины XX века. Поэзия Окуджавы все еще исследована недостаточно, ее новые смысловые глубины, ее тонкие и многообразные связи с творчеством крупнейших русских поэтов XIX и XX века предстоит осознать новым поколениям читателей.

Творчество М. А. Шолохова занимает особое место в военной прозе. И вот почему. На фронте писатель оказался в первые же дни Великой Отечественной войны. И, начиная с 1941 года, один за другим выходили его фронтовые очерки: “В казачьих станицах”, “По пути к фронту”, “Люди Красной Армии”, “Военнопленные” и другие. Наибольший отклик находили в сердцах воевавших пророческие строки из знаменитого рассказа “Наука ненависти”. Сразу после победы, обобщая публицистику военных лет, Шолохов создает “Слово о Родине”. Это и гимн освобожденной земле, и реквием погибшим. Позиция, которую занимает писатель, оценивая и осмысляя опыт грозных сражений, типична для литературы военных и послевоенных лет. Это позиция яростной непримиримости к врагам Отечества, скорбь о миллионных жертвах, стойкий оптимизм и уверенность в будущих победах.

Вот, например, какую “символическую картину” рисует автор в “Слове о Родине”: полузасыпанный окоп, скелет убитого гитлеровца, осколком рассеченное лицо и рот, полный плодородного чернозема, из него уже тянется к стенке окопа курчавая, унизанная цветами веточка. “Да, у нас много плодородной земли. И ее с избытком хватит, чтобы набить ею рты всем, кто вздумает перейти от разговора о тотальных схватках к действию”.

Картина, конечно, глубоко символична. Но сейчас мы бы порассуждали не только о нашей силе, но и о мудрости жизни, пробивающейся сквозь смерть зеленым росточком, и, может быть, даже о несчастной судьбе немецкого воина. Кто знает, по своей ли воле он пришел на нашу землю? Кто ответит точно: свершился ли закон сурового возмездия, или сам он – тоже жертва бесчеловечной политики?

Словом, рассуждать можно о многом. Но все наши рассуждения носят отвлеченный, скорее философский характер. Шолохов же конкретен и однозначен. И было бы странно и непонятно, если бы человек, только что видевший смерть в лицо, стал философствовать о превратностях бытия. Это – удел следующего поколения писателей, пришедших в литературу в конце 1950-х годов. С именами Юрия Бондарева, Григория Бакланова, Василя Быкова, Виктора Астафьева и других мы связываем второй этап в развитии военной прозы, основная особенность которого – в пристальном внимании к отдельной человеческой судьбе.

Однако получилось так, что, будучи современником и единомышленником с Василием Гроссманом как автором повести “Народ бессмертен”, Ильей Эренбургом, чьи гневные антифашистские выступления наполняли сердца воинов жгучей ненавистью, Алек-сандром Фадеевым, воспевшим в “Молодой гвардии” героику подвига, Михаил Шолохов органически вписался и в “молодую” литературу послевоенного периода. Его роман “Они сражались за Родину”, публикация которого началась в 1943 году, а продолжилась в 1969 году, хронологически и тематически связал собой два поколения писателей-баталистов и два этапа в развитии русской прозы о Великой Отечественной войне. Этим и объясняется уникальность шолоховского произведения и его особая способность сочетать крупномасштабность и эпичность изображения с детализированностью повествования, с острым ощущением неповторимости человеческого характера.

Написанные страницы романа воссоздают один из самых трагических моментов войны – отступление наших войск на Дону летом 1942 года. Писатель не побоялся открыто сказать о трудностях, ошибках, хаосе во фронтовой дислокации, об отсутствии “сильной руки”, способной навести порядок. Не хлебом и солью встречают отступающие части жители казачьей станицы, а бросают в лицо измученным солдатам гневные, хотя и несправедливые слова. “Я до старости на работе хрип гнула, все налоги выплачивала и помогала власти не за тем, чтобы вы сейчас бегли и оставляли бы все на разор да на поруху”,- в сердцах говорит Лопахину острая на язык старуха-станичница. И за ее словами стоят, конечно, недоумение, боль и большая человеческая правда.

Общеизвестно, что на войне, в час жестоких испытаний, от человека отлетает все мелочное, наносное, суетное, остается его истинное “я”. Герои Шолохова – это бывший комбайнер Иван Звягинцев, шахтер Петр Лопахин, агроном Николай Стрельцов. Истинная суть этих людей – в приверженности к обычной мирной жизни, без грохотов и взрывов, без “смердящей мертвечины” на поле боя. Автор описывает и состояние изнурительного марша, и молитву под бомбами, и боль на операционном столе, и мгновения перед смертью – переживания людей, лишенных внешних признаков героизма и в то же время настоящих героев.

Шолохов показывает, как сложна человеческая душа, как много самых разных и противоположных чувств могут одновременно бушевать в сердце.

Вот, например, движется Николай Стрельцов в походной колонне, оставляющей очередной хутор. За околицей неожиданно видит белоголового мальчика, похожего на собственного сына. В каком-то суеверном страхе Стрельцов отводит глаза: “Перед боем не нужны ему воспоминания, от которых размякает сердце”. Однако, заставив себя мысленно пересчитывать свой патронный запас, в последнюю минуту он не выдерживает, оглядывается. “И снова… неожиданно и больно сжалось у Николая сердце, а к горлу подкатил трепещущий, горячий клубок…”

Рисуя психологию мирного человека, ставшего вдруг солдатом, Шолохов не останавливается на описании состояний внутренней переходности, неупорядочности чувств. Ему важно показать, что в процессе испытаний характер кристаллизируется, принимает четкие очертания, не окаменивает, но отвердевает.

Бросается в глаза еще одна особенность шолоховского повествования – обилие юмористических сцен и зарисовок. Это и солдатские байки, на которые не скупится Лопахин, и его ухаживания за хуторской красавицей, владелицей богатых кладовых, и история странной “окопной болезни”, привязавшейся к старослужащему Некрасову, из-за которой он спросонья лезет не в дверь, а на печь. Юмор выступает как важнейшая черта национального характера, помогающая выстоять в экстремальных ситуациях.

Вспоминая Гоголя и перефразируя его, можно сказать, что солдатский смех, звучащий на страницах произведения, – это смех сквозь ненависть. Смерть и смех – вещи несовместимые, но в преддверии гибели люди способны забыть о ней. В жизни трагическое и комическое нередко сопрягаются друг с другом.

Так и в романе Шолохова “Они сражались за Родину” сопряжены глубокое понимание психологии народа как целого и погруженность во внутренний мир конкретного человека, представления о родине как огромном государстве и готовность умереть за то место на земле, где родился и вырос, правда истории и правда искусства.

История алфавита уходит в глубину веков. Первой попыткой остановить и сохранить слово была картинка. Понадобились сотни лет для того, чтобы она стала знаком – условным сочетанием черточек, клинышков и линий. Но что нужно было сделать, чтобы тебя поняли? Рисовать каждый предмет? Каждое слово? Часть слова – слог?

Три с половиной тысячи лет назад родилась буква. Знак для звука. Всего только одного звука. Но теперь этими знаками можно было записать любое слово, мысль, рассказ. Достаточно произнести две буквы старого русского алфавита: “аз”, “буки”, чтобы получилась “азбука”- название всех букв вместе, расставленных по порядку. В сущности, слово “азбука” можно считать “переводом” слова “алфавит”, которое произошло от первых двух букв греческой азбуки – альфы и беты. Письменность не оставалась чем-то раз и навсегда данным. Каждый народ приспосабливал ее к твоему языку, к его особенностям и традициям. При этом количество букв могло увеличиться или уменьшиться. Одни приходилось изобретать, от других – отказываться либо переделывать их. Постепенно буквы меняли и свой внешний облик. Они ложились на бок, поворачивались справа налево и слева направо, даже вставали на голову. Начиная свою жизнь рисунком – иероглифом, многие из них изменялись так, что уловить связь между ними может только специалист.

Непростой путь проделали все наши буквы. О каждой из них можно рассказать целую историю. Сначала было только 22 буквы, и все – согласные, ими удавалось записать всю человеческую речь. Но когда буквы попали к грекам, они придумали и ввели гласные. Этот греческий алфавит и стал основой всей европейской письменности. Сейчас во всем мире десять алфавитов, и служат они сотням языков. Однако не всем. Существуют и ныне иероглифы – знаки, изображающие не звук, а целое слово или его часть. Например, японец, который учится читать, должен запомнить не 33 буквы, как русский первоклассник, и не 28, как юный англичанин, а многие сотни иероглифов и еще две азбуки, которые используются в современном японском письме.

Русский алфавит произошел от славянского, созданного в 863 г. двумя учеными монахами – братьями Кириллом и Мефодием на основе греческого. Оба они хорошо знали язык южных славян и были посланы византийским императором в Моравию – научить местных славян богослужению на их родном языке. Для перевода священных книг и понадобился новый алфавит. Так родились первые славянские азбуки – глаголица и кириллица. Глаголица довольно скоро вышла из употребления, а от кириллицы произошли русский, украинский, белорусский, болгарский, сербский и многие другие алфавиты. В кириллице – 43 буквы. С течением времени некоторые из них оказались лишними, потому что исчезли обозначаемые ими звуки, а кое-какие были лишними с самого начала. К 20-му в. лишних букв сохранилось только четыре: i, фита, ижица и ять. И только в 1918 г., после Октябрьской революции, была осуществлена коренная реформа русского алфавита. После исключения 12 лишних букв кириллицы их должно было остаться в русском алфавите 31. А оказалось 33. Откуда же взялись еще две? Их придумали в 18-м в. для звуков, не существовавших в старославянском: и – в 1735 г., а е-в 1797 г. Букву е впервые использовал писатель Н. М. Карамзин, автор “Истории государства Российского”. Этих 33 букв нам сейчас вполне хватает.

Если перевести понятие Метонимия с греческого языка, то оно означает переименование. По сути, это понятие определяет процесс переноса названия предмета или вещи на другой предмет. Это переносное значение предмета и чтобы хорошо владеть этой техникой, нужны определенные знания речи и, безусловно, практика.

Метонимия не имеет ничего похожего с метафорой. В этом процессе главным является подобные характеристики вещей, перенос значения не основывается только на литературных взглядах автора или его фантазии. Для пользования этим приемом нужно четко выполнять определенные правила. Уравнивание характеристик предметов нужно проводить с конкретными свойствами.

Перенос названия необязательно допускается только для подобных вещей, действий или предметов. Использовать Метонимию можно и на противоположные вещи, надо найти общие черты или значения. Ярким примером может послужить названия предприятий и общественных мест. Это не просто название определенного заведения, это слово, которое объединяет целый комплекс.

Название состоит не только из сооружений и оборудования, это гармоничное сочетание рабочих с материальной основой организации. Например, название конкретного завода или фирмы. Часто Метонимия состоит из несколько слов и имеет глубину понятия, что на первый взгляд можно и не понять. Бывает так названа временная метонимия, это явления привязана к определенному времени процесса.

В зависимости от определенного момента значение слов значительно меняется и очень важно правильно перенести значения события на определенное слово или словосочетание. Это связано с изменением свойств объекта.

Логическая Метонимия представляет собой перенос значений на предмет с определенной характеристикой. То есть эти вещи должны быть объединены общим значением. Часто переносят название предмета на другую вещь, изготовленную из этого материала. Такой прием очень распространен и используется в промышленности. Много прилагательных имеют два значения, одно из которых является метонимичное.

Метонимия позволяет распространить значение определенных слов и сделать текст литературного произведения более ярким.

Роман Лермонтова весь как бы соткан из противоположностей, которые сливаются в единое гармоническое целое. Он классически прост, доступен каждому, даже самому неискушенному читателю, вместе с тем необыкновенно сложен и многозначен и в то же время глубок и непостижимо загадочен. При этом роман обладает свойствами высокой поэзии: его точность, емкость, блеск описаний, сравнений, метафор; фразы, доведенные до краткости и остроты афоризмов, – то, что прежде называлось “слогом” писателя и составляет неповторимые черты его личности, его стиля и вкуса, – доведено в “Герое нашего времени” до высочайшей степени совершенства.

Второстепенно действующие лица в романе имеют и вполне самостоятельное значение как полнокровные художественные типы, что соответствует реалистическим принципам изображения. Тем не менее в некоторых из них реализм уживается с более или менее ярко выраженными элементами и традициями романтизма. Таковы, в частности, образы горцев в повести “Бэлла”. Они не похожи на романтических героев, но в них есть, как утверждал Аполлон Григорьев, что то от “дико бушующих страстей “Аммалат Бека” и “Муллы Нура”.

В первоначальной характеристике Казбича, которую ему дает Максим Максимыч, нет ни приподнятости, ни нарочитой сниженности: “Он, знаете, был не то чтоб мирной, не то чтоб немирной. Подозрений на него было много, хотя он ни в какой шалости не был замешан”. И затем упоминается о таком будничном занятии Казбича, как продажа баранов, хотя вскользь замечается, что торговаться он не любил, говорится о неказистом наряде, хотя и обращается внимание на его пристрастие к богатому оружию и своему коню.

В дальнейшем образ Казбича получает свое раскрытие в острых сюжетных ситуациях, демонстрирующих его действенную, волевую, дико порывистую натуру. Но и эти внутренние качества Лермонтов всем ходом повествования обосновывает в значительной мере реалистически, вскрывая их связь с обычаями и правилами, господствующими в реальной жизни горцев. Как заметила Е. Михайлова, в них он “вкладывал какой то отблеск своей мечты о человеке сильном, свободном и цельном”.

Отношения между Печориным и Казбичем, включенные в “большой диалог” лермонтовского романа, не только сопоставляют героев, но и противопоставляют их. Для “естественного человека” и “азиата” Казбича главная ценность – лошадь, его любимец Карагез, в отместку за похищение которого он похищает, а затем убивает Бэллу. Предмет страсти, любви у Печорина – женщина, человек. По сути к моменту похищения Беллы Казбичем Печорин ее не любил: “я за нее жизнь отдам, но мне с ней скучно…”, тем не менее он ограждал ее достоинство от посягательства хищного и мстительного человека, каким был Казбич.

Достоинствами девушки на Кавказе считались красота, умение хорошо работать, плясать, петь. Автор пишет, что Бэлла была хороша: высокая, тоненькая, глаза черные, как у горной серны. Но, полюбив Печорина и отдавшись ему, она обесчестила свой род. Бэлла, Казбич, Азамат – это не только разновидности естественного человека, но и сложные, противоречивые характеры. Рисуя их ярко выраженные общечеловеческие качества, глубину чувств, силу страстей, Лермонтов показывает и присущую им социально видовую ограниченность, обусловленную неразрывностью их жизни, их гармонии, со средой которой так не хватает Печорину, основывается на силе обычаев, традиций, а не на развитом самосознании, и в этом одна из причин хрупкости и недолговечности этой гармонии в столкновении с “цивилизацией”.

Печорин как человек “цивилизованный” конечно же серьезнейшим образом отличается от “естественного человека”, живущего в каждом из горцев, с которыми ему приходится общаться. Однако в том то и многосложность этого характера, что человек конкретно исторический и общеисторический, родовой причудливо уживается в нем с человеком естественно природным. Поэтому “дикарь” Казбич в какой то мере является двойником дикаря, живущего в подсознательных глубинах Печорина

В “Бэлле” Печорин находится в самом тесном соприкосновении с такими “естественными людьми” – горцами.

Однажды мне было очень грустно. Моя рука потянулась к книге Редьярда Киплинга “Маугли”. Когда читаешь интересную, захватывающую историю о дальних странах, необычных героев, часто радуешься, грустишь, волнуешься вместе с ними, забывая, что это лишь литературное произведение, а не настоящая жизненная история.

Читая страницу за страницей, я даже не заметила, как сама оказалась среди огромных зарослей Джунглей. Там лианы свисали с пальм, воздух такой влажный, что цветы орхидеи выпускали корни и им собирали воду прямо из тумана, утром окутывает джунгли…

Пригнувшись, надо мной пролетел мальчик Маугли, словно та маленькая обезьянка, которая пыталась догнать черную, как смоль, пантеру. Они спешили на охоту, ведь их добыча вот-вот убежит. И вот в следующую минуту я услышала тяжелые шаги, которые ко мне приближались, – это был огромный медведь. И, несмотря на размеры, он оказался очень добрым и умным. Балу, так его звали, рассказал мне, что мед и орехи – такая же вкусная еда, как и сырое мясо.

Чем больше я путешествовала по лесу, тем больше удивлялась его красоте. Видела, как у молодых волков поднималась шерсть, и они начинали рычать, встретила мудрого слона Хатхи, советы которого помогают в сложных ситуациях, наблюдала за маленькими обезьянками, которые бросают на зверей орехи и ветки, чтобы как-то развлечься.

В какой-то момент я оказалась в объятиях мамы-Волка, которая нежно меня держала, словно свое маленькое дитя, а отец-Волк учил своему делу и объяснял мне значение и суть каждой вещи в Джунглях.

И вдруг мою душу охватил страх: ко мне приближался тигр Шер-Хан. Встретившись с ним взглядом, на мгновение я окаменела от страха. От дыхания хищника дрожали даже дерева. Я очень волновалась за Маугли: сможет ли он победить такого грозного врага?

И вот передо мной огромная скала Совета – место собраний стаи. Вы даже не представляете, как тревожно, увлекательно чувствовать себя ее частицей именно в тот момент, когда решается судьба главного героя. Тихая, темная ночь. Где-то посапывает маленький волчонок. Только взрослые звери, дрожа, ждут, что будет дальше, ведь вдалеке мелкий Красный Цветок. Это Маугли держит в руках то, что изменит историю Джунглей навсегда, то, что даст понять всем, что человек и животное могут вместе жить в мире.

Где-то из глубины ночи я почувствовала, что кто-то меня зовет. Сожалению, лишь в этот миг я поняла, что окунулась в незабываемый мир книги. Желая спрятаться от скуки за чтением, я пережила невероятные часы приключений в темном лесу Джунглей. Прочитав книгу на одном дыхании, я поняла, что, несмотря на Закон Джунглей, который запрещал охотиться на Человека, поскольку он самый слабый и наименее защищенное существо, нам нельзя забывать о том, что в реальной жизни Человек отвечает за этот мир и за беззащитных животных, которые живут рядом. Образ Маугли это показатель дружбы людей и животного мира.

Столкновение Чацкого с фамусовским обществом было неизбежно. Оно принимает все более ожесточенный характер и осложняется личной драмой Чацкого – крушением надежд на личное счастье. Его выпады становятся все более резкими. Он вступает в борьбу, и в его речах со всей отчетливостью выступает противоположность его воззрений взглядам фамусовской Москвы:

Если Фамусов – защитник старого века, времени расцвета крепостничества, то Чацкий с негодованием говорит о крепостниках и крепостном праве. Если Фамусов, Молчалин, Скалозуб рассматривают службу как источник личных выгод, службу лицам, а не делу, то Чацкий разрывает связи и уходит со службы именно потому, что он желал бы служить родине и не прислуживаться начальству. Если фамусовское общество с пренебрежением относится ко всему народному, национальному, рабски подражает внешней культуре Запада, пренебрегая своим родным языком, то Чацкий стоит за развитие национальной культуры. Если фамусовское общество расценивает человека по его происхождению и количеству крепостных душ, то Чацкий ценность человека видит в его личных достоинствах. Для Фамусова и его круга свято и непогрешимо мнение аристократического общества, Чацкий отстаивает свободу мыслей, мнений, признает за каждым человеком право иметь свои убеждения и открыто их высказывать. Чацкий резко выступает против произвола, деспотизма, против лести, лицемерия, против пустоты тех жизненных интересов, которыми живут круги дворянства.

О чем мечтал рассказчик? Какие герои рисовались его воображению?

Напомним переживания героя: “Проза жизни тяготила меня”. Его воображению рисовалось иное место жительства. Это могли быть Филиппинское острова, южный берег Африки, Мексика, прерии Северной Америки, мыс Доброй Надежды, реки Оранжевая, Амазонка, Миссисипи и Замбези. Но еще важнее были занятия героя. Он никак не мог заниматься торговлей, как отец. Он хотел быть пиратом, а образцы для подражания ему давали книги Луи Буссенара и Майн Рида.

Третья глава названа очень страшно: “Второе разочарование. Смерть”. В чем разочаровался рассказчик? О какой смерти идет речь?

Когда читаешь А. Т. Аверченко, стоит помнить, что он был знаменитым юмористом. И страшные названия могут предполагать шутку. Но рассказчик, конечно, в чем-то разочаровался. В чем же? Он потерял веру в необычность людских судеб. Хозяин цирка и зоопарка, владелец диких животных и людей, которые умели делать то, что не умел делать никто вокруг, оказался простым человеком: этот “грозный немец, хозяин зверинца, просто спал, забыв своих львов и слонов”. Конечно, была в рассказе и смерть, но это была смерть не героя. Умерла вера в фантастические судьбы, умерла вера в таинственных незнакомцев.

Сохранил ли герой рассказа любовь к романтическим приключениям?

Герой рассказа, как нам доказывает его последняя фраза, сохранил любовь к романтическим приключениям. Именно эту фразу мог произнести только “африканский охотник”.

Как вы объясняете слова рассказчика: “Мальчик умер. Вместо него – родился юноша”?

Если бы в рассказе не было последних слов о том, как лучше всего стрелять в слонов, то можно было бы совершенно точно утверждать, что юный читатель приключенческой литературы уже в прошлом. Но эта последняя фраза говорит о том, что в сознании повзрослевшего читателя все же остались следы мыслей и чувств мальчика, который увлечен приключенческой литературой.

Что означают точки в финале рассказа, так щедро предложенные автором читателю? Как вы объясните смысл предложения: “В слонов лучше всего стрелять разрывными пулями”?

Точки в конце рассказа как бы продолжают события жизни “африканского охотника”. И то, что они стоят вслед за фразой “В слонов лучше всего стрелять разрывными пулями”, подтверждает это соображение: жизнь подростка и его романтическое чтение книг о приключениях все же продолжаются.

Охарактеризуйте героя рассказа как читателя.

Герой рассказа даже не имеет имени. Он предстает перед нами прежде всего как “африканский охотник”, которого настигла “смерть”. Но в конечном счете выясняется, что смерти так и не случилось. Произошли лишь некоторые изменения в сфере чтения этого подростка. Он было решил, что “мальчик умер”, мальчик – читатель приключенческой литературы.

И “родился юноша”, в круг интересов которого все еще входят разрывные пули, необходимые для охоты на слонов. Значит, что-то от детских увлечений неизбежно сохраняется и в юношеском чтении.

Прочитайте другие рассказы А. Т. Аверченко. Какие из них вас заинтересовали? Какие показались смешными?

А. Т. Аверченко создал много рассказов. Вы можете найти их в различных сборниках: “Веселые устрицы”, “Круги на воде”, “Сорные травы”, “Рассказы для выздоравливающих”, “Зайчики на стене”, “Осколки разбитого вдребезги”. Даже названия сборников в какой-то мере характеризуют жизнерадостное направление творчества автора. Нельзя написать в ответе, какие рассказы вам могут понравиться, – ведь у каждого свой вкус. И для чтения можно выбрать не целые сборники, а отдельные рассказы.

Каких литературных героев-путешественников вы знаете? Попытайтесь их сравнить и определить общие и различные черты.

В литературе каждого народа есть много героев-путешественников. Они появились уже в сказках разных народов, и до сих пор рассказ о путешествиях – один из самых популярных жанров. Один из героев даже подсказал общий термин для книг такого рода -“робинзонада”. На страницах учебника-хрестоматии вы встречались и с Синдбадом-мореходом, и с Робинзоном, и с Васюткой, и с героями приключенческих книг, поскольку приключения происходят чаще всего во время путешествий…

Александр Блок – великий поэт старой, дооктябрьской России, завершивший своим творчеством поэтические искания всего XIX века. Анна Андреевна Ахматова писала: “Блок не только величайший европейский поэт первой четверти XX века, но и человек-эпоха”. В своем творчестве Александр Блок отразил существенные черты этой бурной, переломной эпохи. Отблеск русской революции лежит на его стихах и поэмах.

Испепеляющие годы!

Бездумья ль в вас, надежды ль весть?

От дней войны, от дней свободы

Кровавый отсвет в лицах есть.

Можно сказать, что историческая миссия Блока как поэта, критика, публициста заключалась в том, чтобы привести культуру прошлого в непосредственное соприкосновение со своим временем. Поэт явился связующим звеном между литературой XIX и начала XX веков. Вероятно, поэтому в творчестве и облике Блока совмещаются несовместимые черты и качества личности.

Блок классичен, сдержан, глубоко интеллектуален и интеллигентен. Он наиболее яркий представитель одного из самых модных модернистских течений – символизма, в котором видел выражение мятежных исканий своего времени. В содержании своего творчества Блок вышел далеко за пределы символистической доктрины, но он оставался верен эстетике и поэтике символизма до конца своих дней, остро ощущая “тревоги своего времени”.

На страстном, музыкальном языке своей поэзии Блок гениально выразил владевшее им предчувствие приближающегося перелома в мировой жизни.

И черная земная кровь

Сулит нам, раздувая вены,

Все разрушая рубежи,

Неслыханные перемены,

Невиданные мятежи.

В поэтическом мире Блока, который, как творец, искал сжатые поэтические формы, конкретные образы превращались в емкие символы, говорящие о беспредельном. Одно-два “магических” слова могли означать для него бесконечно многое. Наиболее известные, классические тому примеры мы находим в стихотворениях “Прекрасная Дама”, “Незнакомка”, “Нечаянная радость”. Причем, особую значимость приобретает многомерность и глубина подразумеваемых смыслов.

Символика Блока не остается неизменной, она по-новому переосмысляется, скрещивается с новыми символами. В ранних стихотворениях, например в “Незнакомке” перед нами один символический ряд: “шляпа с траурными перьями”, “перья страуса склоненные”, скрывающаяся “в туманном… окне”, за “темной вуалью”, “незнакомка”. В позднем стихотворении “О доблестях, о подвигах, о славе…” образ трагической любви, воспоминание о былом счастье и молодости связан с другим изобразительным рядом.

Изображение любимой на портрете возникает перед нами без всякой дымки: “твое лицо в простой оправе. Детали, связанные с миром повседневности, символически обобщены: “и бросил в ночь заветное кольцо”, “синий плащ”, “летели дни, крутясь проклятым роем”. В стихотворении упоминается единственная деталь туалета – “синий плащ”. Его не просто надевает любимая – в него “она печалью завернулась”. Возникая повторно во сне, этот образ приобретает значение символа. В этом стихотворении мы не обнаруживаем ни звезд, ни тайны, ни таинственного исчезновения. “… В сырую ночь ты из дому ушла”, – уход любимой осязаем и конкретен. Но это не делает восприятие стихотворения приземленным, оно, хоть и печально, но окутывает романтической дымкой, символика остается глубокой, со множеством подтекстов.

Подобное восприятие выражается и в блоковских метафорах. Ведь метафора есть, по Блоку, сестра символа.

Закат в крови!

Из сердца кровь струится!

Плачь, сердце, плачь…

Покоя нет! Степная кобылица

Несется вскачь.

Александр Блок создал особый тип лирической поэзии. Поэзия эта проникнута острым чувством истории и действительности. Лирический стиль Блока – не разрушение старых, традиционных форм, а свободное сочетание и перепланировка элементов самых различных стилей: от романсно-элегического до куплетно-частушечного. Поэт наполнил романс психологическим содержанием и создал его как явление не просто “цыганщины”, а большого литературного стиля:

Вешний трепет, и лепет, и шелест,

Непробудные, дикие сны,

И твоя одичалая прелесть

Как гитара, как бубен весны!

Напевно-эмоциональная интонация романса соседствует с разговорной поэтической частушкой:

Отложила молодица

Зимнюю кудель…

Поглядеть, как веселится

В улице апрель!

Раскрутился над рекою

Красный сарафан,

Счастьем, удалью, тоскою

Задышал туман.

Принцип контраста, антитезы является излюбленным художественным принципом поэтики Блока. Так, пролог к поэме “Возмездие” целиком построен на противоположности антонимических слов: “Жизнь – без начала и конца. Нас всех подстерегает случай…” Или: “Он, утверждая, отрицал, И утверждал он, отрицая…”

В сюжетных стихотворениях Блок зачастую использует для того, чтобы возрастала напряженность повествования, параллелизм:

Вагоны шли привычной линией,

Подрагивали и скрипели;

Молчали желтые и синие;

В зеленых плакали и пели.

Мастерски поэт использует цветовые метафоры: “желтые и синие” , “зеленые” . Здесь “желтые и синие” олицетворяют высшее сословие и его равнодушное отношение к окружающему миру обездоленных.

Блок справедливо считал, что поэту отведена особая, великая и ответственная роль: “Три дела возложены на него: во-первых – освободить звуки из родной безначальной стихии, в которой они пребывают; во-вторых – привести эти звуки в гармонию, дать им форму; в-третьих – внести эту гармонию во внешний мир”.

Большая притягательная сила блоковского стиха, могучая внутренняя энергия его ритмов проверены временем. Эти тончайшие, разнообразные музыкальные ритмы волнуют, тревожат, радуют, печалят и воодушевляют. Эти ритмы заставляют снова и снова почувствовать гармонию, внесенную в мир великим поэтом. Через десятилетия мы слышим его пророческий голос:

Быть может, юноша веселый

В грядущем скажет обо мне:

Простим угрюмство – разве это

Сокрытый двигатель его?

Он весь – дитя добра и света,

Он весь – свободы торжество!

Тема Родины в поэзии Блока

Хорошо известна поэтическая метафора: “Родина-мать”. Русские художники часто изображали Родину в виде женщины-матери, например, на плакатах времен Великой Отечественной войны. В литературоведении этот способ называется “олицетворением”. Так, образ Правды может предстать в виде женщины в отрепьях, что символизирует ее гонимость и неприкаянность, а образ Справедливости – в виде женщины с весами в руках и завязанными глазами, чтобы подчеркнуть ее беспристрастие.

Образ Родины в поэзии Александра Блока вырисовывается иначе. Блок, будучи поэтом-символистом, не мог опуститься до уровня дешевой аллегории. Символист всегда указывал на высшую реальность, более реальную, чем та, с которой мы сталкиваемся повседневно.

Вот его стихотворение “Россия” из цикла “Родина”: “А ты все та же – лес да поле,/Да плат узорный до бровей…” Сначала это как будто земля, страна, пространство – лес да поле. Но тут же, без перехода, без стремления к олицетворению – “плат узорный до бровей”. Перед нами женщина – и в то же время страна, это земля – и возлюбленная, это мать – и жена.

Она защищает и нуждается в защите. Она униженная и беспробудно распутная. Она разная – и всегда узнаваемая: светлая жена – и чаровница, ожидающая – и призываемая. Та, которая ждет уходящего, в вечной череде уходов и возвращений. И та, что зыбким обликом своим придает устойчивость бытию, уверенность в незыблемости среди колеблющейся реальности:

В густой траве пропадешь с головой.

В тихий дом войдешь не стучась…

Обнимет рукой, оплетет косой

И, статная, скажет: “Здравствуй, князь”.

Родина Блока также и та, что сражается вместе с витязем в цикле “На поле Куликовом”:

О Русь моя! Жена моя! До боли

Нам ясен долгий путь!

Наш путь – стрелой татарской древней воли

Пронзил нам грудь.

Она – соратница и заступница:

И с туманом над Непрядвой спящей,

Прямо на меня

Ты сошла, в одежде, свет струящей,

Не спугнув коня.

Серебром волны блеснула другу

На стальном мече,

Освежила пыльную кольчугу

На моем плече.

Она – нищая царевна, зачарованная и вольная, она – “разбойная краса”, но она же и чудовищная маска из стихотворения “Русь моя, жизнь моя…”. “Дико глядится лицо онемелое, Очи татарские мечут огни…” Образ ее иногда предстает как образ вполне конкретной женщины. Стихотворение “На железной дороге” тоже включено в цикл “Родина”, но в то же время посвящено Марии Павловне Ивановой.

Стихотворение “Грешить бесстыдно, беспробудно…” написано отчасти в полемике со стихотворением М. Ю. Лермонтова “Люблю Отчизну я, но странною любовью…”. Блок как бы отпускает те грехи, от которых отвращает свое лицо Лермонтов. Или, вернее, Лермонтов любит вопреки “славе, купленной кровью”, вопреки грехам родной страны. А Блок любит за самые грехи. Он любую ее любит больше всего на свете, она для него – единственная.

И какие бы маски ни пугали поэта, появляясь на любимом лице, чаще всего у него хватало мужества воззвать к ней же о помощи:

Явись, мое дивное диво!

Быть светлым меня научи!

Блок взывал до тех пор, пока любимый лик не был искажен окончательно. Тогда поэт умер. Да, была минута, когда Блок в большевистской революции пытался увидеть начало космического преображения и Прекрасную Даму. Потом он с ужасом оттолкнулся от ее уродства.

Русский философ и публицист Николай Бердяев писал, что Александр Блок “…принадлежит вечной, преображенной России, России нового неба и новой земли, как и Пушкин. Ее уготовляют не только святые, подвижники, очистившиеся, увидавшие Божественный свет, но и тосковавшие, мучившиеся, прельщавшиеся и падавшие, но устремленные к высоте, к жизни, преображенной в красоте”.