Category: Школьные сочинения

Внешний конфликт в драме “Вишневый сад” лежит открыто для всех на самой поверхности. Он связан с потерей имущества продажей своего имения за долги, “которого прекраснее нет на свете”. Уже в первом действие его начале Лопахин выступил с предложением о спасении усадьбы, разбив сад на дачные участки и сдав их в аренду горожанам. Но с этим не соглашаются Раневская и Гаев. Почему? Прояснить ситуацию может только проникновение в суть глубоко скрытых противоречий, что составляют внутренний (еще более значимый) конфликт. Он касается вечной в истории человечества проблемы – понимания времени.

Время в самых разных проявлениях присутствует в содержании произведения. По нему сверяют свои действия герои: ждут прибытия поезда, считают время до аукциона. Оно решает исход событий по продаже имения: роковой день – 22 августа. Природное, календарное время отмечено цветением Вишневого сада. В портрете героев весьма значимо биографическое время: Гаеву 51 год, Пете Трофимову больше 30, хотя ему приписывают другой возраст, Ане 17 лет.

Героев в огромной степени связывает именно историческое время. Оно объединяет и разъединяет людей. Близки Раневская, Гаев, Фирс – их роднит причастность к эпохе “дворянских гнезд”. В Центре настоящего времени ощущают себя Лопахин и Трофимов. Тяжело сориентироваться в настоящем Пищику, Варе. Из прошлого и настоящего в будущее устремляются Аня и Трофимов.

Несмотря на разные характеры, разное социальное положение, все они, осознавая и не осознавая того, зависят от законов невидимого, неосязаемого хода времени. Уже в быту, если персонажи по каким-то причинам не рассчитывают время, возникает коллизия. Лопахин проспав намеченное время не способен был встретить ожидаемых им гостей, ведь ради них он и приехал. Возраст Гаева играет против него и вряд ли позволит перестроиться ему на режим служащего. Не уловили счастливой минуты для объяснения Лопахин и Варя.

Отношение ко времени, реагирование на ход времени – ключ к пониманию непростых, непредсказуемых в поведении персонажей и смысла пьесы в целом, таким видел социальный мир в своей пьесе Антон Чехов.

Широкому читателю имя Варлама Тихоновича Шаламова было известно с конца 50-х годов, когда вышло насколько сборников его стихов. К тому времени Шаламов провел 15 лет на Колыме. Примечательно, что, находясь в лагере, в 1943 году он получил новый десятилетний срок только за то, что назвал Бунина “великим русским писателем”. “Это имело значительные последствия, может быть, спасло мне жизнь”, – писал Шаламов в рассказе “Мой процесс”. Отныне, пояснил автор, он перестал быть лагерником “со страшной буквой “Т” и перешел в категорию обыкновенных АСА, которых тьма и которым уготована как бы то ни было, лучшая участь. К 80-м годам Шаламов заявил о себе как прозаик: за короткий срок им было написаны автобиографическая повесть “Четвертая Вологда”, пьеса “Анна Ивановна”, множество рассказов о Колыме. Колымская проза, над которой писатель работал с 1954 по 1982 г., разделена им на шесть книг: “Колымские рассказы”, “Левый берег”, “Артист лопаты”, “Очерки преступного мира”, “Воскрешение лиственницы”, “Перчатка, или КР-2″. К ним примыкают “Воспоминания о Колыме” и “Антироман” – цикл рассказов о лагерях Вишеры.

Колымская проза рисует правдивую картину жизни и человеческих судеб в сталинском ГУЛАГе. Шаламов поставил важные нравственные вопросы: о правомерности борьбы человека с государственной машиной, о возможности активно влиять на свою судьбу, о путях сохранения человеческого достоинства в нечеловеческих условиях. В его рассказах, по определению самого писателя, человеческая природа исследуется “в крайне важном, не описанном еще состоянии, когда человек приближается к состоянию, близкому к состоянию зачеловечности”.

Отличительным качеством рассказов является их композиционная целостность при кажущейся, на первый взгляд, несвязности сюжетов. “Колымские рассказы” состоят из 33 рассказов, стоящих в строго определенном, но не хронологическом порядке. Этот порядок позволяет увидеть сталинские лагеря как живой организм, со своей историей и развитием. И в этом смысле “Колымские рассказы” представляют собой не что иное, как роман в новеллах, несмотря на многочисленные заявления самого автора о смерти в XX веке романа как литературного жанра. Рассказ ведется постоянно от третьего лица, но главный герой большинства рассказов, выступая под разными фамилиями, близок автору. В рассказе “Надгробное слово” писатель по очереди воскрешает в памяти тех, с кем встречался и кого пережил в лагерях: своего товарища, расстрелянного за невыполнение плана его участком, французского коммуниста, которого бригадир убил одним ударом кулака, своего однокурсника, с которым он встретился через 10 лет в камере Бутырской тюрьмы… Смерть каждого из них выглядит как нечто неизбежное, будничное, обыденное. Смерть – это не самое страшное – вот что поражает больше всего. Чаще она не трагедия, а спасение от мук, если это своя смерть, или возможность извлечь какую – либо выгоду, если чужая.

Шаламов называл рассказы о Колыме “новой прозой”. “В новой прозе, – писал он, -… все дидактическое отвергается. Искусство лишено права на проповедь. Никто никого учить не может. Не имеет права учить”.

В 70-годы многие писатели обратили свои взоры к российской деревне. Простая жизнь крестьян вдохновляла писателей, давала им возможность, минуя каноны соцреализма, творить в соответствии с традиционной нравственностью. Произведения, рассказывающие о крестьянской жизни, о любви к родине, к родной земле, получили название деревенской прозы. В русле деревенской прозы стали писать В. Белов, В. Распутин, В. Шукшин, В. Астафьев, Ф. Абрамов, Б. Можаев и др.

Повесть “Тарас Бульба” – это одно из самых совершенных творений Николая Васильевича Гоголя. Произведение посвящено героической борьбе украинского народа за национальное освобождение, свободу и равенство. Большое внимание в повести уделяется Запорожской Сечи. Это вольная республика, где все свободны и равны, где интересы народа, свобода и независимость выше всего на свете, где воспитываются сильные и мужественные характеры.

Замечателен образ главного героя – Тараса Бульбы. Суровый и непреклонный Тарас ведет жизнь, полную опасностей и невзгод, он не создан для семейного очага. Гоголь о нем пишет: “Весь он был создан для бранной тревоги и отличался грубой прямотой своего нрава”.

Тарас Бульба – один из представителей командного состава казачества. Он прекрасно управляет войском, наделен огромной силой воли и умом, относится с любовью к товарищам, уважает обычаи Запорожской Сечи. Его душа проникнута стремлением к свободе и независимости своего народа. Герой карает польских магнатов и защищает угнетенных и обездоленных. Тарас Бульба беспощаден к изменникам и трусам, вот почему он с огромной ненавистью говорит о предателях: “Знаю, подло завелось теперь на земле нашей: перенимают черт знает какие басурманские обычаи; гнушаются языком своим; свой народ продают…”

Гордость Тараса Бульбы – это его сыновья Остап и Андрий, которые приехали с учебы. По его мнению, духовное образование – это лишь малая часть того, что необходимо молодому человеку для жизни, а самое главное – это боевая учеба в условиях Запорожской Сечи.

Остап – это настоящий молодец, из которого впоследствии вырастает добрый запорожец, Андрий обладает более мягким характером, но тоже обещает стать хорошим воином. Однако мечты Тараса Бульбы не сбываются. Остап погибает героем, а Андрий предает Родину и переходит на сторону врага.

Тарасу свойственно проявление отваги, например когда он пробирается на территорию врага, чтобы увидеть Остапа. Сцена встречи отца и сына потрясает своим драматизмом. Затерявшись в толпе чужих людей, Тарас смотрел, как выводят на лобное место его сына. Что почувствовал старый Тарас, когда увидел своего Остапа? “Что было тогда в его сердце?” – вопрошает Гоголь. Но Тарас ничем не выдал напряжения. Он смотрел на сына и говорил: “Добре, сынку, добре!”

Выразительно раскрывается характер Тараса Бульбы в трагическом конфликте с Андрием. Любовь не принесла Андрию ничего хорошего, напротив, она отгородила его от отца, друзей и Отчизны. Предательство не прощается даже самому храброму казаку. На предателя ложится печать проклятия: “Пропал, пропал бесславно, как подлая собака…” Измену Родине нельзя оправдать и искупить, жизнь предателя бесславна, а смерть позорна. Тарас – человек суровый, он не может простить сына и не чувствует к нему никакой жалости. Тарас приводит в исполнение свой приговор: “Я тебя породил, я тебя убью!” Побеждая собственную любовь к сыну, Бульба убивает Андрия. Теперь его никто не может обвинить в пренебрежении идеалами Запорожской Сечи.

Очень трогательна сцена гибели главного героя. Погибая на костре, Тарас произносит речь, проникнутую любовью к Русской земле, гневом и презрением к врагам: “Да разве найдутся на свете такие огни, муки и такая сила, которая бы пересилила русскую силу”. Он спокойно следит за тем, как уплывают его запорожцы. Здесь проявляется могучая сила характера Бульбы.

Николай Васильевич Гоголь был патриотом родной Малороссии. Все его творчество пришлось на эпоху Николая I. Это было время жестокого подавления свободомыслия и проявлений народного духа. Тарас Бульбы на многие десятилетия стал воплощением образа борца за независимость и справедливость, верного запорожским традициям, уверенного в победе над врагом, а повесть стала гимном свободолюбию.

В образе Тараса и его сыновей выражаются характеры всех слоев общества. Старый Тарас – это воплощение идеалов рыцарства, Андрий проявляет черты неустойчивой части казачества, которая склонна к предательству и измене, а Остап – воплощение молодой запорожской силы, зреющей в украинском народе.

Галерея портретов помещиков открывается образом Манилова. “На взгляд он был человек видный: черты лица его были не лишены приятности, но в эту приятность, казалось, чересчур было передано сахару: в приемах и оборотах его было что-то заискивающее расположения и знакомства. Он улыбался заманчиво, был белокур, с голубыми глазами”. Раньше он “служил в армии, где считался скромнейшим, деликатнейшим и образованнейшим офицером”. Живя в поместье, он “иногда приезжает в город… чтобы увидеться с образованными людьми”.

На фоне обитателей города и поместий он кажется “весьма обходительным и учтивым помещиком”, на котором лежит какой-то отпечаток “полупросвещенной” среды. Однако, раскрывая внутренний облик Манилова, его характер, рассказывая об его отношении к хозяйству и времяпрепровождении, рисуя прием Маниловым Чичикова, Гоголь показывает полнейшую пустоту и никчемность этого “существования”.

Немудрено, что у такого “хозяина” “довольно пусто в кладовой”, приказчик и ключница – воры, слуги -“нечистоплотны и пьяницы”, а “вся дворня спит немилосердным образом и повесничает все остальное время”.

Жизнь Манилов проводит в полнейшей праздности. Он отошел от всякого труда, даже не читает ничего: два года в его кабинете лежит книга, заложенная все на той же 14-й странице. Свое безделье Манилов скрашивает беспочвенными мечтами и бессмысленными “прожектами” , вроде постройки подземного хода от дома, каменного моста через пруд.

Вместо настоящего чувства у Манилова “приятная улыбка”, притворная любезность и выспренная фраза; вместо мыслей – какие-то бессвязные, глупые рассуждения, вместо деятельности – или пустые мечты, или такие результаты его “труда”, как “горки выбитой из трубки золы, расставленные не без старания очень красивыми рядками”.

Не живым человеком, а пародией на него, иным воплощением все той же духовной пустоты является и Коробочка, типичная мелкая помещица – владелица восьмидесяти душ крепостных.

В противоположность Манилову, Коробочка – домовитая хозяйка. У нее “хорошая деревенька”, “двор полон всякой птицы”, имеются “просторные огороды с капустой, луком, картофелем, свеклой и прочим хозяйственным овощем”, есть “яблони и другие фруктовые деревья”. Имена крестьян своих она знала “почти все наизусть”.

Но умственный кругозор Коробочки крайне ограничен. Гоголь подчеркивает ее тупость, невежественность, суеверие, указывает, что ее поведением руководит корысть, страсть к наживе. Она очень боится “продешевить” при продаже.

Все “новое и небывалое” пугает ее. “Дубинноголовая” Коробочка – воплощение тех традиций, которые сложились у захолустных мелких помещиков, ведущих натуральное хозяйство. Указывая на типичность образа Коробочки, Гоголь говорит, что таких Коробочек можно встретить и в среде столичных аристократов.

“Айвенго” – первый и один из лучших романов Вальтера Скотта. Этот роман не только принес славу писателю, но и является очень интересным к прочтению, даже спустя столько лет от его написания. Автор переносит нас в то время, когда пришел конец подвигам, и ему на замену пришло время подлости, но все еще есть люди, для которых честь – не просто слово. Именно таким и является главный герой Айвенго. Айвенго сын Седрика “Сакса” – богатого феодала, но отец отказался от него, так как они не сошлись во взглядах насчет политического устройства. Путешествуя, как паломник, Айвенго мечтает вернуться домой, ведь скучает по отцу, несмотря на его отказ от него. А еще в родительском доме Айвенго ждет его любимая Ровена, которую он не видел слишком много времени. Леди Ровена является воспитанницей отца Айвенго, хотя она и не родная Седрику, но он воспитывал ее, как собственную дочь.

Вернувшись, домой, Айвенго соглашается помочь еврею Исааку. В те времена к евреям относились с презрением, за людей их не считали, поэтому поступок главного героя свидетельствует о том, что он исполнен благородства и сострадания, готов помочь каждому нуждающемуся в помощи. Он помогает сбежать Исааку и при этом не просит ничего за свою помощь. Айвенго просто хотел помочь человеку в беде, а не получить какую-то выгоду из этого. Но позже, Исаак ответит Айвенго добром за его помощь – именно благодаря Исааку, наш герой сможет участвовать в рыцарском турнире.

Айвенго ценит в людях честность и порядочность, поэтому он уверен, что нужно ограничить власть феодалов, иначе стране грозит огромная беда. Участвуя в турнире, Айвенго показывает, что он не только замечательный человек, но и хороший воин. Он победил на этом турнире.

Когда молодой рыцарь угодил в плен, то леди Ровена не бросила его на произвол судьбы. Она очень любила его и поэтому заботилась о нем. После того, как Айвенго узнал, что даме его сердца грозит смертельная опасность, он не задумываясь ни на миг, бросился спасать ее. Он не думал о последствиях и опасности для себя, его волновало только то, что он должен, во что бы то ни стало спасти возлюбленную, даже если придется пожертвовать жизнью.

В романе “Айвенго” изображены не только сцены сражения, исторические мотивы, но красочно описывается любовь и верность. Эту книгу можно считать шедевром. Все кто читает ее впервые остаются в полном восторге, а некоторые перечитывают ее по много раз, и эта книга этого стоит.

Одним из самых талантливых мастеров слова XIX века является А. С. Пушкин. Он написал большое количество величайших произведений, которые навеки вошли в историю как русской, так и мировой литературы. Одним из известнейших творений в прозе является “Капитанская дочка”. Сам поэт назвал “Капитанскую дочку” романом, но произведение имеет размеры повести. Малый объем объясняется предельной сжатостью пушкинского прозаического стиля. Роман в основном написан простыми предложениями. Несмотря на малый объем, события романа охватывают около двух лет: с начала зимы 1772 / 73 года по январь 1775 года. В основе сюжета произведения лежат события из жизни главного героя, которые разворачиваются на фоне реальных исторических событий. Автор затронул большое количество вопросов, волнующих его. Одной из важнейших проблем, поднятых в романе, была тема чести и долга, то есть взгляд на понимание своей чести и долга различными людьми в различной обстановке.

Главным героем романа является Петр Гринев, молодой дворянин, офицер екатерининской армии, человек долга и чести, в котором прочны нравственные устои. Он является свидетелем, рассказчиком и непосредственным участником исторических событий. Героем исторического произведения является не исторический деятель, но вымышленное лицо, человек, в сущности, наивный. Силою обстоятельств он оказывается вовлечен в исторические события, в ходе которых он вступает в отношения с историческими лицами. Сын поймет наставление отца Гринева: “Береги честь смолоду”. Дальнейшая судьба героя представляет собой выполнение напутствия отца и особенно завета о сохранении чести, несмотря на все трудности, преграды и ошибки на пути героя.

Понятие чести различно у отца и сына Гриневых, так как их мировоззрение формировалось в различных условиях. Если для отца это прежде всего честь дворянина и офицера, верность государю при любых обстоятельствах, то Гринев-сын, не отказываясь от такого понимания, умеет расширить понятия чести до его общечеловеческого, гуманного и гражданского значения, до признания героических качеств вождя восстания, до “сочувствия” и невольного преклонения перед моральной высотой Пугачева.

Гринев – один из лучших людей своей эпохи, он симпатизирует Пугачеву, хотя и не понимает подлинного смысла происходящих событий. В данный момент он видел в предводителе восстания не самозванца, бандита и убийцу, а, прежде всего, именно того человека, от которого зависит его дальнейшее личное счастье. Гринев не отказывается от его помощи из-за ложной гордости, а даже благодарен за желание Пугачева помочь ему и остановить произвол Швабрина, который был не только предателем, но и низким, безнравственным человеком.

В лице Швабрина показан типичный представитель гвардейского офицерства екатерининского времени. Швабрин, как офицер гвардии, видит в себе человека, которому все дозволено. Мы мало знаем о его прошлом: карьера сломана, надежд на возвращение в Петербург нет. В этих обстоятельствах переход его на сторону Пугачева можно рассматривать как возможность перемены. Выбор делался между изменой присяге и неминуемой виселицей в случае отказа. Швабрин глубоко презирает народ, ненавидит и боится Пугачева, цели восстания ему чужды.

Среди простого люда также существует своебразное представление о чести и долге. Савельич лучшие годы своей жизни прослужил барину, исправно прослужил ему верой и правдой. Он был готов отдать свою жизнь “за барское дитя”. В образе Савельича показана рабская покорность своему господину.

Пугачев, казалось, был человеком беспринципным и безнравственным, видящим в Гриневе не только противника, дерзкого дворянина, но человека гордого, не дрогнувшего перед силой. Даже под страхом смерти он не захотел присягнуть Пугачеву, якобы истинному государю. В Пугачеве присутствуют и человеческие качества, которые раскрываются и в отношениях с Гриневым. Образ Пугачева как народного вождя показан в свете русского национального характера. Ему присущи и ум, и смелость, широта натуры, свободолюбие, удаль.

Таким образом, тема чести и долга затронута автором достаточно широко. Показав различные мировоззрения людей, принадлежащих к разным поколениям, имеющих различное положение в обществе, автор указал на то, что честь и долг в жизни могут пониматься по-разному, в соответствии с эпохой, определенной исторической обстановкой, но при этом главным является моральное, нравственное начало в самом человеке.

На самом деле многие из нас не задумываются над тем, что Быть гражданином России – это не только иметь много прав, но и нести бремя обязанности. Ведь гражданин государства – это человек, который должен иметь большое сердце, полное любви и патриотизма к Родине. Ведь не существует такой профессии в мире, как “гражданин”.

Но бывает очень обидно осмысливать тот факт, что не все граждане всем сердцем и душой любят свое государство. Много существует людей, которые, Имея гражданство, ненавидят ту страну, в которой проживают. Они не готовы вставать на защиту своего государства, а наоборот, очень радуются, когда стране становится больно.

Разве этих людей можно назвать Настоящими гражданами? По моему мнению – нет. Такие люди сами должны написать заявление о прекращении гражданства, ведь в этом случае они будут чисты хотя бы перед своей совестью. Нельзя заставить человека любить страну, но необходимо помнить о том, что выбирая гражданство, человек автоматически берет на себя обязанность защиты Родины.

Надо акцентироваться на том, что для любого человека собственный дом и собственный конец (где родился, рос, влюблялся) – это самое заветное место на Земле. Поэтому, для каждого из нас Гражданским долгом является защита нашей родной земли.

С давних времен люди, которые имели общие взгляды на жизнь, предпочтения; находили друг с другом общий язык, создавали одну на всех культуру – были основателями своей Родины. Любовь, к которой передавали от одного поколения к другому.

Если посмотреть историю, то можно сделать вывод о том, что В древности гражданин и патриот Родины – были тождественными понятиями. К сожалению, эти принципы и ценности многими людьми были забыты.

Многие живут по правилу: государство мне должно сделать! И ни один из таких граждан не задал себе один вопрос: “А что я сделал для своего государства?”

Толстой Лев Николаевич – был достойным гражданином своей Родины. Он никогда не требовал от нее определенных действий, а ради ее процветания отдавал всего себя до последнего. Толстой – славный сын и патриот своей страны. Он боролся с теми, кто посягал на ее независимость. А сделал столько, сколько сотни человек за всю свою жизнь не сделают. Сколько им было написано научных работ, построено школ, сколько потраченных сил на благо процветания своего народа и России.

Вот с кого необходимо брать пример, чтобы быть Достойным гражданином своей родины.

Поэтому, и Сегодня граждане должны осознать тот факт, чтобы был достаток в доме, надо стремиться к процветанию своего государства.

Эволюция фетовского стиля.

АФАНАСИЙ АФАНАСЬЕВИЧ ФЕТ

(1820-1892)

А. А. Фет пришел в литературу в 1840-е годы – время для русской лирики трагическое.

В 1837 г. не стало Пушкина; в 1839-м – Дениса Давыдова; в 1840-м – И. Козлова; в 1841-м на дуэли погиб Лермонтов; 1844 г. – в Италии скоропостижно скончался Боратынский; в 1846 умер Языков. Поэты-декабристы выключены из литературы, многие из них погибают в армии и ссылках (А. Одоевский, А. Бестужев и др.). Ф. И. Тютчев, стихотворения которого появились в последних номерах пушкинского “Современника”, находится за границей и не печатается в России. Жив В. А. Жуковский, но и он находится вне основного литературного процесса.

Формула “Фет – поэт чистого искусства” настолько прочно вошла в ценностный обиход советского литературного обывателя, настолько прочно укоренилась в школьных и вузовских учебниках по русской литературе, что понадобились напряженные усилия литературоведов, чтобы вытравить из этого штампа идеологический оценочный смысл, заложенный в него еще революционно-

Демократической критикой рубежа 1850-1860-х годов, и представить художественный мир этой поэзии в его подлинном виде. Но вот парадокс. Даже сегодня, когда Фет назван “одним из тончайших лириков мировой литературы”1, а в его таланте усматривают то “бетховенские черты”, то “своеобразное моцартианство”, близкое к гению Пушкина2, в ряде работ можно встретить обвинения Фета то в “эстетическом сектантстве”3, то в “воинствующем эстетизме”4, а то и в “цинично-шовинистическом пафосе” отдельных стихотворений.

Очевидным становится тот факт, что из русской литературы ушло целое поколение поэтов, новое же лишь начинало формироваться, обретать свой голос. Среди тех, кто ищет свой поэтический язык в это время, был и А. А. Фет.

В 1840 г. Фет выпустил первую книгу стихов – “Лирический пантеон” . В ней были баллады, идиллии, элегии, эпитафии. Отклики на книгу были разными, большей частью благожелательными. Профессор Московского университета П. Н. Кудрявцев, автор рецензии в “Отечественных записках”, сумел разглядеть в начинающем поэте талант, В. Г. Белинский в письме к В. П. Боткину заметил, что Фет “много обещает”. Пожалуй, лишь О. Сенковский дал уничижительный отзыв о первом сборнике поэта, да рецензент журнала “Москвитянин” некоторые из стихотворений назвал “совершенно бесцветными”.

Вскоре произведения Фета начинают включать в хрестоматии (например, А. Д. Галахов помещает стихотворения Фета в своей “Полной русской хрестоматии”, вышедшей в 1843 г.)

В начале 1850 г. увидел свет второй сборник стихотворений Фета, а в 1856 г. – третий, большую редакторскую правку в котором осуществил И. С. Тургенев (как впоследствии заметил поэт, “издание из-под редакции Тургенева вышло настолько же очищенным, насколько и изувеченным”). Правка Тургенева была направлена против “непонятности” и “случайности” фетовских образов. Так, например, Тургенев исключил из стихотворения “Я пришел к тебе с приветом…” последнюю строфу, а именно в ней и содержится программное заявление Фета о непреднамеренности, естественности, импровизационности лирического творчества:

Рассказать, что отовсюду

На меня весельем веет,

Что не знаю сам, что буду

Петь – но только песня зреет.

В стихотворении “Как мошки зарею…” Тургенев строчки: “Былое стремленье //Далеко, как выстрел вечерний…” – исправляет следующим образом: “…как отблеск вечерний…”, стих “Сердце-незабудка! Угомон возьми…” из “Колыбельной песни” вообще вычеркнул, как и “Отпетое горе // Уснуло в груди…” (“Узник”), так как эти образы казались ему “вычурными”.

В 1863 г., после того как Фет оставил военную службу и женился, им было издано двухтомное собрание стихотворений. Изменившиеся жизненные обстоятельства сказались на творчестве: он отошел от литературы, погрузился в хозяйственные заботы. И. С. Тургенев об этой смене жизненных ориентиров высказался следующим образом: Фет “Музу прогнал взашей”.

В конце 1860-х годов он вновь возвращается к творчеству, правда, очередная книга стихов выйдет лишь через двадцать лет – в 1883 г. Этот последний поэтический сборник Фет назвал “Вечерние огни”. В 1885,1888 и 1891 гг. выйдут еще три выпуска “Вечерних огней”. Пятый Фет подготовил, но не успел издать.

Идея красоты

В чем же секрет лирики Фета? Почему именно она рождает, по словам К. И. Чуковского, ощущение “счастья, которое может доверху наполнить всего человека “?

Фет обращен к вечным, общечеловеческим началам. Главная тема его лирики – красота. Сам поэт говорил: “Я никогда не мог понять, чтоб искусство интересовалось чем-либо, помимо красоты”.

Поэтическим манифестом Фета называют строки:

Целый мир от красоты,

От велика и до мала,

И напрасно ищешь ты

Отыскать ее начало.

Что такое день иль век

Перед тем, что бесконечно?

Хоть не вечен человек,

То, что вечно, – человечно.

Вечны природа, человеческие чувства, искусство. А потому Фет и обращен к ним. Фет передает красоту окружающего его мира. Уже в первых сборниках отразилось это восприятие. Красота снежных просторов, неторопливое движение спокойного деревенского усадебного быта, гадания, тихие, неторопливые зимние вечера…

У Фета возникает особое эстетическое восприятие русской природы и русского быта. Русская зима, снега для него не дисгармоничные, цепенящие душу явления, а гармонично-прекрасные, живые, бесконечно изменчивые. Даже одиночество человека в родном ему мире не трагично.

В стихотворении 1842 г.:

Чудная картина,

Как ты мне родна:

Белая равнина.

Полная луна.

Свет небес высоких,

И блестящий снег,

И саней далеких

Одинокий бег –

Воссоздаются традиционные для русской литературы пространственно – временные приметы: русская зима, необозримо-беспредельная заснеженная равнина, лунная ночь. Человек связан с миром природы, и эта внутренняя связь определяет основную лирическую эмоцию: лирический герой ощущает свою сопричастность бытию, а потому находится в гармонии с окружающим миром.

Первые две строки задают настроение, в них звучит мысль о красоте мира и чувстве родства с ним. Затем через ряд предметных реалий воссоздается та “чудная картина”, которую созерцает поэт, поэтому вторая часть стихотворения строится как перечисление примет ночного зимнего пейзажа (этим обусловлена безглагольность).

Сначала (3- 4 строки) одна деталь следует за другой (равнина, луна). Взгляд лирического героя охватывает два беспредельных пространства, это взгляд снизу вверх, от земли (равнина) к небесам (луна). Последующие (5-6) строки не привносят никаких новых представлений, само перечисление как бы “притормаживается”, ведь упоминаются те же самые реалии (небо, равнина), но это обратная направленность взгляда – с неба на землю.

Общая картина (обыденная, заурядная, узнаваемая, так как в ней воссозданы черты национального пейзажа, что наводит на мысль, что красота заключена в повседневном, обыденном, привычном, надо только уловить это мгновение) наполняется светом, а вместе с тем и внутренним движением. Светит луна, светятся небеса, сам “блестящий” снег отражает свет небес. И фетовская ночь перестает быть знаком небытия, хаоса, она не повергает землю во мрак. И ночью мир оказывается светлым, живым, меняющимся, что подчеркивается еще и движением саней. Так в финале стихотворения взгляд фокусируется на одной движущейся точке в беспредельном пространстве, а зимний пейзаж становится не безлюдным, а “очеловеченным”: кто-то едет там, в беспредельной снежной равнине, чей-то взгляд выхватывает эту точку, мысленно следует за ней. Так у Фета оказываются связанными некими незримыми узами человек, природа, космос.

Первая часть стихотворения Фета насыщена оценочной лексикой (“чудная”, “родная”), во второй части нет ничего, что бы выражало авторское отношение. Поэтому важную роль играет цветовая символика, которая также служит выражению идеи гармонического единения человека с миром. В стихотворении нет мрака, потому что в нем царит белый цвет, который здесь является символом гармонии, чистоты, просветления.

Средоточием и одновременно “хранителем” красоты, по Фету, является искусство. Ряд стихотворений Фета представляет собой как бы “ожившие” живописные полотна (“Золотой век”), скульптуры (“Диана”).

Произведение искусства получает новую жизнь: когда на него направлен взгляд зрителя, то как бы преодолевается его внешняя статика, “прорывается” та внутренняя энергия, которую выразил художник. Красота, воплощенная в творении, наполняет собой мир: она сказывается в душе созерцающего ее человека, отражается в самой природе.

В стихотворении “Диана” (1847) Фет соединяет статическое и динамическое. Неподвижную статую он помещает в мир, наполненный движением: это и движение ветра, листьев, и колыхание водной глади. Но и сам статичный предмет наполнен внутренним движением: “чуткая и каменная дева” (Фет использует антонимы как однородные определения) “внимала”; нагота “блестящая”; “мрамор недвижимый” белеет “красой непостижимой”.

Со временем меняются представления Фета о том, что есть служение красоте. В 70-80-е годы оно начинает осознаваться им как тяжкий долг. Красота уже не так светла, ее приходится добывать в страданиях. Эту перемену в мироощущении Фета почувствовал Л. Н. Толстой.

В 1873 г. на отправленное ему стихотворение “В дымке-невидимке…” ответил поэту: ” Стихотворение ваше крошечное прекрасно. Это новое, никогда не уловленное прежде чувство боли от красоты выражено прелестно”.

Художественная позиция поэта в контексте эпохи.

Позиция Фета в отстаивании своего взгляда на сущность искусства не совпадала с общей тенденцией, и он хорошо это осознавал. Вот одно из поздних, 1884 г., стихотворений:

День проснется – и речи людские

Закипят раздраженной волной,

И помчит, разливаясь, стихия

Все, что вызвано алчной нуждой.

И мои зажурчат песнопенья, –

Но в зыбучих струях ты найдешь

Разве ласковой думы волненья,

Разве сердца напрасную дрожь.

Подобное демонстративное отстаивание права поэта воспевать красоту вело к разрыву с представителями демократического направления в литературе. Очень остроумно положение Фета представил Достоевский в статье 1861 г. “Г.-бов и вопрос об искусстве” (таким псевдонимом подписывал свои статьи Добролюбов). Он предлагал представить гипотетическую ситуацию: на следующий день после разрушительного лиссабонского землетрясения в газете “на самом видном месте листа бросается всем в глаза что-нибудь вроде следующего:

Шепот, робкое дыханье.

Трели соловья…

Не знаю наверно, как приняли бы свой “Меркурий” лиссабонцы, но мне кажется, они тут же казнили бы всенародно, на площади, своего знаменитого поэта, и вовсе не за то, что он написал стихотворение без глагола, а потому, что вместо трелей соловья накануне слышались под землей такие трели, а колыханье ручья появилось в минуту такого колыхания целого города, что у бедных лиссабонцев не только не осталось охоты наблюдать.

В дымных тучках пурпур розы

Отблеск янтаря,

Но даже показался слишком оскорбительным и небратским поступок поэта, воспевающего такие забавные вещи в такую минуту их жизни”.

Фет обращает человека к миру его души даже тогда, когда это не осознается обществом как насущная потребность. В стихотворении “Добро и зло” (1884) Фет обозначает две сущности:

Два мира властвуют от века,

Два равноправных бытия:

Один объемлет человека,

Другой – душа и мысль моя.

И как в росинке чуть заметной

Весь солнца лик ты узнаешь,

Так слитно в глубине заветной

Все мирозданье ты найдешь.

Заветное, глубинное и постигает Фет. Он выражает отраженное, воспринятое сознанием внешнее бытие: не вещь, а восприятие вещи, не предмет, а чувство, ассоциации, рождающиеся от соприкосновения с ним. И в этом смысле он изображает мир человеческой души, движение чувств (т. е. субъективную сферу), а не только “картины” объективного мира.

Фет почти не откликается стихами на события своей жизни, а событий (прежде всего трагических) было много: потеря всех дворянских привилегий и фамилии, полученной при рождении, одиннадцать лет военной службы…

Даже если событие намечается в стихотворении, его нельзя прочитывать буквально. Скорее в нем передается однажды пережитое ощущение, впечатление. А поскольку ощущение живо, то и в стихотворении появляется настоящее время. Именно это – настоящее время – рождало непонимание. Так, например, В. Буренин, неоднократно нападавший на Фета, иронизировал по поводу стихотворения “На качелях”, которое поэт написал в 70 лет.

Строки:

И опять в полусвете ночном

Средь веревок, натянутых туго,

На доске этой шаткой вдвоем

Мы стоим и бросаем друг друга.” –

Критик прокомментировал следующим образом: “Представьте себе семидесятилетнего старца и его “дорогую”, “бросающих друг друга” на шаткой доске… Как не обеспокоиться за то, что их игра может действительно оказаться роковой и окончиться неблагополучно для разыгравшихся старичков!” Фет, удрученный непониманием, жалуется в письме Я. Полонскому: “Сорок лет тому назад я качался на качелях с девушкой, стоя на доске, и платье ее трещало от ветра, а через сорок лет она попала в стихотворение, и шуты гороховые упрекают меня, зачем я с Марией Петровной качаюсь”.

Способы развертывания лирического сюжета

Одним из излюбленных приемов Фета является двукратный повтор: А событие, происходящее в настоящем, рождает воспоминание об аналогичном событии в прошлом. В стихотворении “Сияла ночь. Луной был полон сад…” возникает связь прошлого и настоящего, так как воскресает чувство. При этом важно, что в душе лирического героя рождается именно воспоминание о чувстве, о переживании, общей атмосфере духовного единения, испытанном когда-то много лет назад, а не воспоминание о событии как таковом. Подобное сопряжение прошлого и настоящего выявляет, что душа человека не обусловлена ни возрастом, ни грузом жизненных обстоятельств.

Фет схватывает тончайшие оттенки душевной жизни, переплетает их с описаниями природы. Мир чувств и мир природы у Фета всегда взаимосвязаны. Обычно говорят о том, что Фет использует прием параллелизма, но поэт зачастую не отчленяет одно от другого. Так, в стихотворении “Шепот, робкое дыханье…” (еще один образец безглагольной лирики) следует говорить не столько о параллелизме, сколько о переплетении, взаимопроникновении двух миров. Не случайно природные и человеческие проявления в нем даются как сплошной поток перечислений.

Лирический сюжету Фета нередко разворачивается как поток ассоциаций. Образцом стихотворения, где развитие темы целиком определено субъективными ассоциациями поэта, воспринимается

Стихотворение “На кресле отвалясь, гляжу на потолок…” (1890). Тень на потолке от жестяного кружка, подвешенного над висячей керосиновой лампой нелегка вращающегося от притока воздуха, рождает воспоминание: осенняя заря, кружащаяся над садом стая грачей, разлука с любимой, которая уезжала в тот момент, когда над садом кружились грачи. Цепь ассоциаций и определяет движение стихотворной темы.

Лирический сюжет у Фета развивается и на основе метафорического преобразования словесных значений (стихотворение “Месяц зеркальный плывет по лазурной пустыне…”).

На протяжении всего творчества Фет ощущал невозможность только словесными средствами передать всю глубину и богатство внутреннего мира человека, его “музыкально-неуловимые” чувства, впечатления, переживания: “Не нами / Бессилье изведано слов к выраженью желаний…”; “Что не выскажешь словами – Звуком на душу навей”; “Людские так грубы слова, Их даже нашептывать стыдно!”; “как Беден наш язык! – Хочу и не могу. – /Не передать того ни другу, ни врагу, Что буйствует в груди прозрачною волною…” – вот лишь некоторые строки Фета, в которых выражается эта мысль. Поэтому он использует музыкальные возможности стиха, “играет” ритмами, комбинирует размеры. П. И. Чайковский говорил, что Фет “не просто поэт, скорее поэт-музыкант, как бы избегающий даже таких тем, которые легко поддаются выражению словом”.

Высказать чувство, переживание лирический герой стремится не только словесно, но и, например, с помощью аромата цветов:

Хоть нельзя говорить, хоть и взор мой поник, –

У дыханья цветов есть понятный язык:

Если ночь унесла много грез, много слез,

Окружусь я тогда горькой сладостью роз!

Если тихо у нас и не веет грозой,

Я безмолвно о том намекну резедой;

Если нежно ко мне приласкалася мать,

Я с утра уже буду фиалкой дышать;

Если ж скажет отец “не грусти – я готов”,

С благовоньем войду апельсинных цветов.

Аромат цветов становится таким же знаком душевного состояния, как в других стихотворениях предмет, ситуация и т. д. Фет считал, что “подравшиеся воробьи могут внушить ему мастерское произведение”, но это будет не “картина с натуры”, не предмет изображения, а свидетельство определенного душевного состояния. “Поэзия есть только запах вещей, а Не Самые вещи”, – пишет Фет в письме к С. В. Энгельгардт от 19 октября 1860 г.

Между тем есть все основания полагать, что Фет явился создателем своей, вполне оригинальной эстетической системы. Эта система опирается на совершенно определенную традицию романтической поэзии и находит подкрепление не только в статьях поэта, но и в так называемых стихотворных манифестах, и прежде всего тех, которые развивают крут мотивов, восходящих к течению “суггестивной” поэзии (“поэзии намеков”). Среди этих мотивов пальма первенства, несомненно, принадлежит мотиву “невыразимого”:

Как беден наш язык! – Хочу и не могу. –

Не передать того ни другу, ни врагу,

Что буйствует в груди прозрачною волною.

Напрасно вечное томление сердец,

И клонит голову маститую мудрец

Пред этой ложью роковою.

Лишь у тебя, поэт, крылатый слова звук

Хватает на лету и закрепляет вдруг

И темный бред души, и трав неясный запах;

Так, для безбрежного покинув скудный дол

Летит за облака Юпитера орел,

Сноп молнии неся мгновенный в верных лапах.

Это позднее стихотворение Фета (1887), будучи рассмотрено в контексте отечественной романтической традиции, весьма прозрачно соотносится с двумя своими знаменитыми предтечами. Мы имеем в виду прежде всего “Невыразимое” В. А. Жуковского (1819) и”Silentium” Ф. И. Тютчева (1829-1830). Программный текст Фета вступает с ними в довольно напряженный творческий диалог-спор.

Эстетика Фета не знает категории невыразимого. Невыразимое – это лишь тема поэзии Фета, но никак не свойство ее стиля. Стиль же направлен, в первую очередь, как раз на то, чтобы как можно рациональнее и конкретнее, в ясных и отчетливых деталях обстановки, портрета, пейзажа и т. п. запечатлеть это “невыразимое”. В программной статье “О стихотворениях Ф. Тютчева” (1859) Фет специально заостряет вопрос о поэтической зоркости художника слова, вольно или невольно полемизируя с принципами суггестивного стиля Жуковского. Поэту недостаточно бессознательно находиться под обаянием чувства красоты окружающего мира. “Пока глаз его не видит ее ясных, хотя и тонко звучащих форм, – он еще не поэт”. “Чем эта зоркость отрешеннее, объективнее (сильнее), даже при самой своей субъективности, тем сильнее поэт и тем вековечнее его создания”. Соответственно, “чем дальше поэт отодвинет от себя” свои чувства, “тем чище выступит его идеал”, и, наоборот, “чем сильнее самое чувство будет разъедать

Созерцательную силу, тем слабее, смутнее идеал и бренней его выражение”. Вот эта способность объективировать свои переживания прекрасного, слить их без остатка с материально насыщенной средой и позволяет с известной долей условности определить творческий метод Фета как “эстетический реализм”.

Когда мы встречаемся, с каким ни будь человеком, мы в первую очередь обращаем свое внимание на его лицо, походку, фигуру и одежду. Мы запоминаем, как он выглядит. А как в литературном произведении мы узнаем героев, прежде всего это описанием его внешнего облика, называемое Литературным портретом и это очень важно: оно помогает понять его характер, настроение, уровень культуры. В портрете персонажа автором обычно подчеркиваются важные стороны личности.

Давайте на примере персонажа рассказа “Муму” Герасима разберемся, Что же такое литературный портрет. Тургенев изображает его в образе богатыря: широкие сильные плечи высокий рост, здоровые крепкие руки, большая физическая сила. Лицо типичное, как у всех глухонемых неподвижно и угрюмо, иногда оживлялось улыбкой. Тургенев сравнивает своего героя с деревом: “…Он вырос могучим и немым, как дерево, растущее на плодородной почве”. Герасим одевался по-деревенски, не так, как все дворовые: красная рубаха, сапоги, кафтан, тулуп. Походка Герасима соответствовала его богатырскому виду: “безостановочно и усердно шагал какой-то великан”, “он шел с какой-то несокрушимой отвагой”.

Портрет Герасима включает не только чисто внешние черты. В решающие моменты жизни его облик и поведение резко меняются. Например, при встрече с пьяной Татьяной, он с ласковым мычанием закивал головой, после оглянулся и подошел к ней, придвинув свое лицо к ее лицу. Таким образом, писатель передает нам глубину его чувств, о внутренней душевной жизни Герасима: мы понимаем, как дорога Татьяна Герасиму, как сильна его любовь. Далее автор показывает нам, как он отвел Татьяну к Капитону, и как целый день не обращал он на них свое внимание, и как разбил бочку, – все это подтверждает наше представление о ярком и достойном человеке.

Портрет также включает в себя детали образа жизни, поведения и характер персонажа. Как в школе так и дома при занятиях уроками мы часто создаем Литературные портреты, когда пишем Образ литературного героя.

Сколько надежд и обещаний принесло России начало XIX столетия – “дни Александрова прекрасного начала”! Сколько умов и сердец всколыхнули открывающиеся возможности не только проявить себя, “войти в историю”, но и – в первую очередь – стать полезным своей стране, внести в жизнь своего государства, своего народа кардинальные изменения!

Сколько их, русских юношей, воспитанных на классических примерах отваги и мужества, самоотверженности и патриотизма, зачитывавшихся книгами о героических подвигах, бережно хранивших воспоминания о героизме своих дедов и прадедов, были подняты, вознесены этим романтическим порывом! Сколько зрелых мужей, как бы ощущая вторую молодость, может, и не строя никаких иллюзий, но все же почувствовавших дуновение свежего ветра начала столетия, неподдельный интерес государя к благодатным для страны переменам, шагнули вперед… Да, спустя годы и столетия нам, конечно, понятно, что не всегда желать – значит, сделать, что бывает много объективных и субъективных причин… Но уже одно то, что было это желание, что были эти несколько шагов, говорит многое о человеке.

Неординарные личности не идут проторенной дорогой, а идут своим путем, никуда не сворачивая. Поэтому и привлекают они к себе наше пристальное внимание, и часто вызывают безграничное уважение, желание хоть немного походить на них – будь то в реальной жизни или на страницах литературных произведений. Именно таким, неординарным, отличающимся от всех, мы с первой же встречи на страницах “Войны и мира” видим одного из главных героев Л. Н. Толстого – князя Андрея Болконского. Когда говоришь об этом человеке, слово “князь” начинает сиять своим первоначальным блеском. Это уже не просто высокий титул, символ богатства и знатности, это – в данном случае – как отличительный знак подлинного благородства и высокой души, предназначения вести за собой других, как первые русские князья водили полки и стояли насмерть рядом с простыми ратниками, радея о славе своего Отечества. Таков князь Андрей.

Он сразу обращает на себя внимание в салоне Анны Павловны Шерер, и не только высокомерием, как может первоначально показаться. Болконский вне этой суеты и погони за чинами, установлением нужных связей, этой бесконечной игры в настоящую жизнь. Бросив за весь вечер несколько французских фраз, устало наблюдая, как его жена по привычке кокетничает с другими, он находит искреннее, теплое слово для Пьера Безухова, как бы вознаграждая его за неудачный прием в салоне. Он говорит с Пьером по-русски! У себя в кабинете, сбросив броню, которой он отгородил свою душу от чуждого и наносного, князь становится совсем другой. Мы узнаем, что по желанию отца, старого заслуженного генерала, Болконский начал военную службу с низших чинов, что уважение к армии и простому солдату стало для него принципом жизни. Мы знаем, что его отец живет историей русской армии и учредил премию тому, кто напишет историю суворовских войн. Поэтому вполне логично и понятно решение князя Андрея, оставив беременную жену, идти на войну, совершенствовать свое предназначение высшего офицера, талант и способность стратега. По должности своей и связям он попадает адъютантом в штаб Кутузова, но сразу следует сказать, что это для него не удобное, безопасное местечко, не удачный случай сделать карьеру и получить награду, а большие возможности проявить себя, простор для его развивающегося таланта военачальника и командира.

Отправляя с сыном письмо Михаилу Илларионовичу, другу и бывшему сослуживцу, старый князь пишет, чтоб он сына “в хорошие места употреблял и долго адъютантом не держал: скверная должность”. При этом утверждает как незыблемое правило: “Николая Андреевича Болконского сын из милости служить ни у кого не будет”. Это на фоне суеты прочих великосветских особ, собирающих рекомендательные письма и правдами и неправдами, просьбами и унижениями пристраивающих своих сыновей в адъютанты! Поражает напутственное слово отца, навечно врезаясь в память и сердце, и достойный ответ сына:

“- Помни одно, князь Андрей: коли тебя убьют, мне, старику, больно будет… – Он неожиданно замолчал и вдруг крикливым голосом продолжал: – А коли узнают, что ты себя повел не как сын Николая Болконского, мне будет… стыдно! – взвизгнул он. – Этого вы могли бы и не говорить мне, батюшка, – улыбаясь, сказал сын”.

Наверное, единственная просьба князя Андрея к отцу – если его убьют, не отдавать жене сына – тоже связана с этим “стыдно”, потому что в высшем свете, в близком окружении его жены, мальчику не дадут такого воспитания, как в доме Болконских. Лев Толстой не просто показывает нам князя Андрея в деле. Мы видим до мелочей поведение князя во время разговоров, его умение дать отпор зарвавшемуся наглецу, защитить перед всеми несправедливо забытого человека, дать спокойный, разумный совет и не дать вспыхнуть назревающей ссоре. Мы видим не показную, а настоящую храбрость и благородство, истинное понимание воинской дисциплины и служение Отечеству.

Во время Шенграбенского сражения князь Андрей, единственный из посланных с приказом штабных офицеров, доберется до батареи капитана Тушина и не только передаст приказ отступать, но и лично поможет, под пулями, в пыли, снять и эвакуировать орудия, то есть поступит как товарищ и соратник, как настоящий мужчина. Не ставя себе в заслугу этот поступок, князь Андрей скажет об этом на совете, только чтобы отметить заслуги капитана Тушина, взволнованный тем, что этого человека незаслуженно ругают: “…Успехом этого дня мы обязаны более всего действию этой батареи и геройской стойкости капитана Тушина с его ротой”. Себя, стоявшего рядом с ним под пулями, он и не подумает причислить к героям! Более того, Л. Толстой нам покажет столкновение в душе князя Андрея желаемого с реальным, когда ему “было грустно и тяжело”, потому что увиденное им на войне “было так странно, что непохоже на то, чего он надеялся”. Болконского возмущает отношение многих высших офицеров к войне, их желание не помочь армии, а прежде всего сберечь себя, получив при этом награду и продвижение. Поэтому так гневно он одергивает адъютанта Жеркова, посмевшего за спиной смеяться над генералом Маком – командиром разбитой армии союзников. Сколько сдержанной ярости и осуждения в словах Болконского: “Мы или офицеры, которые служим своему царю и отечеству и радуемся общему успеху, и печалимся общей неудаче, или мы лакеи, которым дела нет до господского дела”.

Отделяя себя от этих “мальчишек”, этих штабных лакеев, князь Болконский все же не даст никому безнаказанно оскорблять честь офицера штаба. И это не абстрактное понимание чести мундира, это уважение к настоящим командирам и умение защитить собственное достоинство. На неуместное замечание о “штабных молодчиках” он отвечает Николаю Ростову спокойно и гордо, но при этом говорит, что сейчас “всем нам придется быть на большой, более серьезной дуэли”, где у них будет общий соперник.

Л. Толстой показывает, как во время этого разговора в душе Николая Ростова “странное чувство озлобления соединилось с уважением ” и что “никого бы он столько не желал иметь своим другом, как этого ненавидимого им адъютантика”. “Звездный час” князя Андрея, “его Тулон” во время Аустерлицкого сражения поражает не просто величием подвига, проявлением личности, храбрости офицера. До его восторженного “Вот оно!” мы видим, что он так же, как и Кутузов, уязвлен в самое сердце беспорядочным отступлением русской армии, что он слазит с коня “со слезами стыда и злобы”. Его мысли и ощущения, когда он, схватив древко знамени, под свист пуль, бежит вперед, связаны, прежде всего, с “несомненной уверенностью, что весь батальон побежит за ним”.

Тяжелое ранение и пребывание на волосок от смерти многое изменяют в душе князя Андрея. Каким мелким и ничтожным покажется князю его бывший кумир Наполеон и его слова по сравнению с тем “высоким, справедливым и добрым небом”, как бы олицетворяющим суть жизни и счастья. Казалось бы, итог подвела сама жизнь: все, ради чего он пошел на войну, выглядело не так, до его ума и таланта никому не было дела; все, что казалось ему суетным, мелочным, ничтожным в высшем свете, преследовало его и здесь. Есть у князя Андрея дела и дома: умирает при родах жена, в чем-то освобождая от своего ненужного присутствия, в чем-то – оставляя чувство вины перед ней, остается сын, которого нужно растить и воспитывать, имение, отданное отцом в его полное распоряжение. Наконец, есть он сам с его вечно ищущим умом, стремлением к каким-то переменам. Запершись в своем имении, он выписывает и читает больше, чем это делают многие в столице. Он переводит своих крестьян в “вольные хлебопашцы”, строится, вводит какие-то преобразования в хозяйстве. Кроме того, переживает минуты сильного волнения по поводу болезни своего малыша. Но как мало этого для деятельной натуры!

Поражает “потухший, мертвый” взгляд князя, который заметил Пьер. Именно ему удается сдвинуть Болконского с “мертвой точки”, вернуть к жизни, сказав на пароме, казалось бы, простые слова: “Надо жить, надо любить, надо верить”. И “в первый раз после Аустерлица он увидал то высокое, вечное небо, которое он видел, лежа на Аустерлицком поле, и что-то давно минувшее, что было в нем, вдруг радостно и молодо проснулось в его душе”.

Наверное, благодаря этому пробуждению князь Андрей сумел понять душу тогда еще далекой от него девушки Наташи, радуясь ее желанию полететь на небо, ее умению видеть красоту лунной ночи. Именно после этого символично расцветет, отряхиваясь от зимнего оцепенения – смерти, старый дуб, как бы подсказывая князю, что “жизнь не кончена в тридцать один год”… оказывается, что и на штатской службе есть возможность служить отечеству – появляется новый проект для комитета Сперанского. Он снова молод и силен, и с новой силой звенит в нем жизнь, и на балу вспыхивает почти по-детски мысль: “Если она сначала подойдет к своей кузине, она будет моей женой”. Он ведь отлично знал, что иначе Наташа просто не может поступить!

Болконский снова, как на войне, хочет не абстрактной деятельности, не видимости дела, а самого дела. Представив себе всю канцелярскую, заседательскую возню, “стеклянные глаза” и “фальшивую улыбку” главы комитета, он “вспомнил мужиков, Дрона-старосту, и, приложив к ним права тех лиц, которые он распределял по наградам, ему стало удивительно, как он долго мог заниматься такою праздною работой. Ему стало совестно за себя”. Я не могу до сих пор объяснить, как смог князь Андрей, уступая настояниям отца, отсрочить свадьбу и надолго уехать, по-рыцарски возвращая Наташе полную свободу и лишь себя считая связанным обещанием. Может, Л. Толстой просто не мог представить их вместе и в буднях семейной жизни?

Князь держит себя в руках, узнав о неверном шаге Наташи, даже с лучшим другом не хочет говорить об этом. “Можно простить”, – говорил он когда-то в абстрактном споре, но болит в душе и другое: “Я не могу простить”. Болконский ищет личной встречи с Анатолием Курагиным, чтобы найти повод поссориться и вызвать его на дуэль, не вмешивая в эту историю Наташу, даже сейчас бережно, по-рыцарски, относясь к девушке. Война 1812 года, общая опасность, нависшая над страной, по-настоящему вернет князя Андрея к жизни. Теперь уже не желание проявить свой офицерский талант, найти “свой Тулон” движет им, а человеческое чувство обиды, гнева на захватчиков родной земли, желание отомстить. Он воспринимает наступление французов как личное горе. “Имел удовольствие не только участвовать в отступлении, но и потерять в этом отступлении все, что имел дорогого, не говоря об имениях и родном доме… отца, который умер с горя. Я смоленский”, – отвечает князь на вопрос о своем участии в военных действиях. И мы отмечаем, что он отвечает незнакомому офицеру по-русски, и сказать о себе “я смоленский”, мог простой солдат.

Немного ревниво выслушав план Денисова о возможности разрыва вражеских коммуникаций и отметив его дельность, князь Андрей даже не подумает вернуться к своей прежней штабной деятельности. Более того, он откажется принять очень лестное предложение Кутузова быть его адъютантом. Болконский искренне обрадуется словам Кутузова: “Я тебя с Аустерлица помню… Помню, помню, со знамением помню”, но есть у него более веское, более важное теперь в душе: “А главное – я привык к полку, полюбил офицеров, и люди меня, кажется, полюбили. Мне бы жалко было оставить полк…” И Кутузов, искренне, после смерти старого друга Николая Болконского назвавший себя отцом князя Андрея, поймет его: “Жалею, ты бы мне нужен был; но ты прав… Я знаю, твоя дорога – это дорога чести”. Это возвращает нас к напутствию старого князя, к его пожеланию, чтобы главнокомандующий использовал сына в хорошем деле.

Однополчане, простые солдаты, называют Болконского “наш князь”, любят его – и нет уже высокомерного холодного отрешения от других, нет взгляда свысока. Болконский снова, как под Шенграбеном, на батарее Тушина, нашел общее дело и не уклоняется от своего долга. Перед Бородинским сражением, разговаривая с Пьером, объясняя другу происходящее, князь Андрей произносит, казалось бы, очень нелогичную фразу, по крайней мере, противоречащую его прежней военной деятельности: “Успех никогда не зависел и не будет зависеть ни от позиции, ни от вооружения, ни даже от числа; а уж меньше всего от позиции”. А на вопрос Пьера, от чего же зависит успех, он ответит: “От того чувства, которое есть во мне, в нем, – он указал на Тимохина, – в каждом солдате”. Именно в уста Андрея Болконского, имеющего “честь служить здесь, в полку”, вкладывает Лев Толстой свое понимание истории и человека как ее творца, свое видение Бородинского сражения. “Французы разорили мой дом и идут разорить Москву, и оскорбили и оскорбляют меня всякую секунду. Они враги мои, они преступники все, по моим понятиям. И так же думает Тимохин и вся армия”, – говорит князь Андрей. Это чувство единения со своими солдатами не дает ему права уклониться, упасть наземь, спасаясь от вражеской гранаты. И это же чувство заставит его простить глубокую личную обиду Анатолию Курагину, когда он увидит его в госпитальной палате, потерявшего ногу в Бородинском сражении. Он не только теперь сможет простить, но еще сильнее полюбит Наташу, когда встретится с нею в Мытищах. Казалось, новые истины откроются князю, он увидит хорошее, истинное не только в идеальном, он сам станет совершеннее в своем новом понимании Правды и Добра.

Андрей Болконский – единственный из героев “Войны и мира”, чей путь продолжится и после его смерти. Образ литературного героя как бы продолжает свое развитие, приходя к логическому итогу. Останься князь Андрей жив, его место было бы в рядах декабристов, рядом с другом Пьером, со своим сыном – “впереди огромного войска” единомышленников. И сын Николинька, по сути мало помнящий отца, знавший его больше по рассказам, стремится, как и он, быть лучшим, быть полезным людям. Как похожи на слова князя Андрея мысли его сына: “Я только об одном прошу бога: чтобы было со мною то, что было с людьми Плутарха, и я сделаю то же. Я сделаю лучше. Все узнают, все полюбят меня, все восхитятся мною”. Подрастает еще один человек, который пойдет “дорогою чести”, для кого жить только для себя – “душевная подлость”.